Мрачный Взвод. Моровое поветрие

– И чтоб духу твоего здесь не было! – вслед ему крикнула Ярина и захлопнула дверь.

– Ты почто с ним так? – раздался голос из бабкиной комнатки.

– Ах, почто?! – взъярилась Ярина. – Я сейчас и тебя…

Не успела договорить – Агриппа из комнатки вышла, свечу держала в дрожащей руке, а другой на стену опиралась. Поутих гнев, Ярина на помощь к старухе поспешила:

– Что же ты? Зачем встала?

– Усади меня у печки, – попросила Агриппа. Голос ее совсем слаб был.

Ярина кинулась в комнатку, схватила одеяло, завернула в него бабку и довела до печи. Там сесть помогла, ноги ей укутала, поленьев подбросила в огонь.

– Из-за глупости твоей холодно здесь, – проворчала Ярина. – Зачем было крышу разбирать, а?

– Знаешь ведь, зорюшка, что не зря люди стороной меня обходят, – тихо сказала Агриппа. – Много добра я сделала, а бед принесла еще больше.

– Глупости, – отрезала Ярина. – Все это сказки, то, что про тебя говорят! Даже если ведаешь, кому от этого плохо? С каких это пор ведающая мать в деревне к беде?

– Буду просить дедов, чтобы оберегали тебя. – Агриппа закашлялась.

– От чего, баб?

Ярина не поняла, что случилось: хотела одеяло поправить, но вдруг вцепилась бабка в ее руку, сжала до боли, в глаза заглянула и выкрикнула:

– Теперь твоя сила могучая, и ни конца ни края у нее не будет! Слово мое крепко, как алатырь-камень!

Ярина отпрянула, упала на пол и увидела, как изо рта бабкиного сорока выпорхнула. Птица заметалась, забилась, а потом взмахнула крылами и через дыру в крыше вылетела.

– Баб! – выкрикнула Ярина. – Баб!

Но Агриппа ей не ответила – испустила дух. Так и осталась лежать в одеяло завернутая, а на лице ее впервые в жизни Ярина покой увидела. Бабка больше не хмурилась, не прищелкивала языком язвительно, тихо ушла к дедам.

Ярина заплакала, сама не поняла почему: стало то ли Агриппу жаль, то ли за себя страшно. На руке ее красные пятна остались и следы от ногтей. Совсем у бабки ум за разум зашел перед смертью.

Выплакавшись, Ярина пошла в деревню, к батюшке, помощи просить. Схоронить требовалось Агриппу: какой бы она ни была при жизни, а покой заслужила.

Мать помогать отказалась, так что за срубом Ярина и батюшка вдвоем пошли. Ни о чем не говорили, работали спокойно и споро. Собрали для бабки маленькую избушечку, окурили подпорки смолами, принесли тело Агриппы и положили внутрь.

Как закончили, батюшка сказал:

– Любила она лес, думаю, рада будет, что подальше от людей ее схоронили.

– Она же матерью твоей была, а ты к ней даже не захаживал, – укоризненно сказала Ярина.

– Сама знаешь, что о ней говорили, – отмахнулся батюшка. – И не врали же.

– Что значит «не врали»?

– Ведала она, это да, но как помер батя, то в нее будто бес вселился: все шептала, все варила что-то… – Батюшка покачал головой. – На могилу к нему ходила, все поднять пыталась.

– Покойника?! – ужаснулась Ярина.

– Не знаю уж, с кем она связалась, но с тех пор сама не своя стала. Померла – и ладно… Пойдем, дочь, стемнеет скоро.

Из леса Ярина вышла задумчивая. Не могла она поверить, что кто-то решится покойника из Нави возвращать. Неужто Агриппа и правда такими делами черными занималась?

Засмеялся кто-то, да так заливисто, что и батюшка обернулся, и Ярина. И они увидели у кромки леса черта – тот язык показывал и хвостом вертел. Тыкал пальцем черным, похрюкивал, хохотал так, что круглое пузо тряслось.

– Не смотри на него!

Батюшка Ярину за локоть схватил и к деревне потащил, а та все на черта оглядывалась. Поселилось в ее душе чувство неведомое, тяжелое, вспомнила она слова бабкины – и похолодела.

– Батюшка, – пробормотала Ярина, – коль Агриппа колдушкой была, могла она дар свой передать?

Батюшка застыл, обернулся медленно и на дочь уставился.

– Говорили мы тебе, чтобы не ходила ты к бабке, – устало сказал он. – Значит, судьба твоя такая.

Ярина ответить хотела, да не успела: батюшка обухом топора ее по голове ударил – и она без чувств упала на землю.

Глава 2. Лука

Пахло в граде скверно – кострами и болезнью. Столбы дыма поднимались к небу, сливались с темными тучами – тоскливая картина. Посеревшие от горя жители встречали их, но на лицах не было радости, только робкая надежда на то, что вернувшийся царевич поможет, спасет их от хвори, добравшейся до каждого дома.

Острым волкодлачьим нюхом Лука учуял, что Елисей боится. Страх всегда пах особенно кисло, прогоркло, забивал ноздри. И чего молодой царевич испугался? Хвори?

Их пропустили к царским палатам, слуги провели пришлых до самых резных дверей, а там, закутанный в меха, уже стоял Доброгнев. Лицо его было бледным, руки тряслись, когда он шапку снимал, чтобы приветствовать законного царя.

Лука отступил, позволил Елисею выйти вперед. Слепой Всеволод беспомощно опирался на руку Владлена, от него тоже пахло страхом, но другим, животным. Жить теперь юнцу в вечном мраке, надеяться лишь на то, что не бросит его Елисей, когда на трон сядет.

– И о чем это они говорят? – ворчливо спросил Владлен, подозрительно разглядывая Доброгнева.

– Не знаю, – соврал Лука.

На самом деле слышал, конечно, о чем цари шепчутся, знал: Доброгнев предками клялся, что изгнал колдушку. Елисей спокойно ему отвечал, не робел перед старшим, да и гнева в его голосе слышно не было – если и затаил царевич обиду, то где-то глубоко в душе.

– Пойдемте, – позвал Елисей, – Доброгнев нам все расскажет.

Они вошли в царскую крепость, их обступили мужчины в красных одеждах. В руках они держали пики, но ни на кого пока не наставляли. На лицах у них замешательство отразилось: не знали они, какому царю кланяться.

Луке они не нравились, и оружие их не нравилось. Сразу вспомнились годы, проведенные в заточении, и такие же мужики, только в белое наряженные. Они чувствовали угрозу, исходящую от Луки, и всегда были жестоки с ним, а потом и он стал жесток, у них научившись ненависти.

В большой палате со сводчатым потолком на возвышении стоял резной трон. Доброгнев остановился, рукой повел, мол, занимай место законное. Елисей оглянулся, посмотрел на друзей, тяжело вздохнул и пошел к трону. Лука считал его шаги, слышал, что каждый следующий был тяжелее предыдущего.

Елисей сел на трон, Доброгнев и его дружина головы склонили. Лука и бровью не повел, Владлен тоже стоял прямой как жердь, а Всеволод, горемыка ослепший, все вертел головой и понять пытался, что происходит вокруг.

– Так вот оно как, – сказал Елисей, – на отцовском месте сидеть… Признаться, не думал, что вернусь сюда, не надеялся дом увидеть. Принесите скамьи! Пусть присядут мои друзья, отдохнут с дороги.

Дружинники засуетились, покинули зал, но быстро вернулись. Поставили две скамьи длинные подле трона, а сами в ряд выстроились, дожидаясь новых указаний.

Владлен усадил Всеволода, шепнул ему что-то на ухо, тот кивнул и голову склонил. Лука хотел было его ободрить, по плечу потрепать, но пересилить себя не смог – прикосновения к чужому телу все еще казались ему отвратительными, только к Владлену, чудаку этому, он привыкать начал.

Доброгнев тоже на скамью уселся, хотел было рассказ свой начать, да не успел: Елисей с трона встал, спустился с возвышения и устроился рядом с отцовским другом. Лука хмыкнул себе под нос – вот оно как. Царь-то он царь, но уважение к людям не растерял, даже к таким гнилым.

– Предал я тебя, Елисей, – честно признался Доброгнев, – и отца твоего тоже.

– Это мне известно, – мягко ответил царевич, – ты расскажи лучше, что пообещала тебе колдунья.

– Злато. Жизнь хорошую, – покачал головой Доброгнев. – Сам не знаю, что нашло на меня, ведь и без того жизнь моя была хороша. Встретились мы случайно, как я думал, в роще, когда я с охоты возвращался. Она кинулась под копыта моего коня, запричитала, а я ведь душой добрый, спешился, помочь решил. Довез ее до Ярилова града, там и узнал, что у девицы ни дома нет, ни батюшки с матушкой. И…

– И по доброте душевной решил приютить ее? – влез Владлен. – Правду говоришь, добрый душой, да только разумом хворый!

– Будет, – тихо сказал Лука. – Не мешай.

Владлен зыркнул на него из-под светлой челки, открыл было рот, чтобы возразить, но Лука ладонь к его рту прижал и головой покачал. Владлен насупился, отвернулся и руки на груди сложил.

– Не пыхти, – шепнул Лука.

В ответ Владлен только громче пыхтеть начал.

– Приютил, верно юнец говорит, – согласился Доброгнев. – Жила она в домике маленьком, сам не знаю, почему стал захаживать к ней. Она меня сборами поила, рассказывала, как тяжело ей пришлось… Потом обмолвилась, что прибыла сюда из дальних далей, чтобы счастье свое найти. Ну а я, старый осел…

– Согласен, – ввернул Владлен.

Елисей рассмеялся, да так звонко, словно ручеек зазвенел. Всеволод голову поднял и слепыми провалами глаз на друга уставился.

– Ты продолжай, продолжай, – поторопил Доброгнева Владлен, – расскажи, как ведьма тебя друга предать заставила!

– Коль влезать будешь, он до утра не закончит, – проворчал Лука.

Владлен снова зыркнул на него, поджал губы и насупился. Хотел Лука его по растрепанным волосам погладить, но не стал – друг или нет, а касаться его все равно боязно.

– Думаю, лег ты с ней, – сказал Елисей. – Так и околдовала она тебя.

– Лег. И жалею, каждый день жалею! – Доброгнев спрятал лицо в ладонях. – Сам не понимал, что творю, ведь любил жену, до сих пор люблю! Чеслава шептала мне слова разные, пока я в ее руках млел. Казалось потом, что слова эти на коже моей вырезали, только и думал что о них. Так и решил вдруг, будто Владимир трона не заслуживает, так и пошел на преступный сговор. Убедил батюшку твоего на охоту поехать да дружинников взять поменьше, а там обратилась Чеслава боровом и напала на него.

– Верил тебе батюшка, – с укором сказал Елисей, – а ты его на сарафан колдушкин променял.

– Тварь я, тварь последняя! – Доброгнев ударил себя кулаком. – Змей, на груди пригретый! Не стану вину свою отрицать, но молю: семью не тронь, царь! Не могли они ничего сделать!

Доброгнев схватил Елисея за белые руки, целовать принялся, на колени пал, а у самого из глаз слезы градинами покатились. Луке даже жаль его стало, хоть он и понимал, что за дело мужик наказание понесет.

– А меня как извела колдунья? – спросил Елисей, осторожно высвобождая руки.

– Опаивала тебя, царь. Вся еда и все питье твое через ее руки проходили, – ответил Доброгнев.

– Поднимись, на коленях стоять не нужно. – Елисей похлопал мужика по плечу. – Что сделано, то сделано.

Снова Владлен рот открыл, Луке пришлось его плечом толкнуть.

– Не нужно, – прошептал он.

– Я батю вроде бы в Клюковке оставил, теперь ты за него будешь? – фыркнул Владлен.

– Буду, если понадобится.

– Батюшкой звать тебя?

– Если хочешь.

Поздно Лука заметил, что тишина в палате стоит. Перевел взгляд на Елисея, а тот смотрит в ответ, глаза его добротой лучатся.

– Извините уж, – пробормотал Лука.

– А теперь-то что с людом? – спросил юный царь, обратившись к Доброгневу. – Костры всюду, жители сами на себя не похожи.

– Как изгнали Чеславу, хворь пришла, – ответил тот. – Болеют люди, тощают, а потом умирают. И смерть настигает их где угодно: может идти человек по дороге и просто упасть навзничь. Сам видел.

– Страшное дело, – пробормотал Всеволод. – И что делать теперь?

– Ловить ведьму! – выкрикнул Владлен. – А как изловим – в цепи! Должна она ответить за все, что совершила! Заставим ее отменить колдовство, а коль не захочет…

– Пытать будешь? – спросил Лука.

– Буду, если потребуется!

– Откуда ты такой бойкий? – удивленно спросил Доброгнев.

– Так из безымянных земель! У нас там с ведьмами разговор короткий!

– Прав Владлен в том, что если колдовство это, то Чеславу найти придется, – согласился Елисей. – И никому, кроме вас, я доверить это не смогу.

Владлен с готовностью кивнул, а Лука лишь устало прикрыл глаза. Снова охота… Охота, к которой его, в отличие от Владлена, не готовили.

– А мне что делать? – спросил Всеволод.

– Отдыхать, друг мой, – строго ответил Елисей. – Беречь тебя буду как зеницу ока.

– Царь ты теперь, не дело тебе со мной возиться, – возразил Всеволод.

– Найду того, кому доверить это можно, но и сам о тебе не забуду. Ты ведь жизнь мне спас. – Елисей мягко улыбнулся. – А ты, Доброгнев, приведи-ка семью свою.

Лука заметил, как вчерашний царь рукой махнуть хотел, чтобы одного из дружинников отослать, но опомнился, поднялся со скамьи и вышел из палаты.

– Что делать думаешь? – спросил Владлен.

– Не хочу правление с казни начинать, – ответил Елисей. – И так смертей много, зачем их множить? Да и жену его вдовой делать… Не по нраву мне это.

– Сердце твое не озлобилось, – заметил Лука. – Хорошим ты царем станешь.

– Стараться буду, но ошибки людьми нас делают. Нельзя идти и не оступаться, сам понимаешь.

Лука понимал, потому кивнул и задумался.

Казалось ему, что доведут они Елисея до Ярилова града, на трон усадят и отправятся куда-нибудь туда, где колосья до самого горизонта, а солнце ласковое и яркое. И никаких колдушек. Но Доля и Недоля по-своему задумали – ему ли с ними спорить?

– Чего смурной такой? – Владлен заглянул Луке в глаза. – Не хочешь охотиться?

– К такому меня не готовили.

– А разве это не в твоей природе? Когда ты меня порвать хотел, я и думать забыл, что охотиться тебе не приходилось прежде.

Владлен улыбался, а у Луки от воспоминаний о ледяной реке кости ломило.

Жуткая тогда вышла ночь, одна из худших в его жизни. Снова на цепи у Псаря оказаться было мучительно больно, а преследовать друга – и того хуже. Ничего не видел Лука, обратившись, только Владлена, бегущего впереди. Казалось волкодлаку, что он умрет, если сердце добычи не вырвет, голода такого никогда Лука не испытывал, а ведь приходилось ему без еды оставаться. Хорошо, что Владлен смышленым оказался, не то быть ему съеденным.

Но вкус его горячей крови Лука навсегда запомнил. Ночами, бывало, не спал, все вспоминал, как соленый поток наполнял пасть, как хрустели кости, как смотрел на него Владлен, прижатый ко льду.

– Лука?

Он дернулся, когда Владлен его за плечо тронул, оскалился и отсел. И угораздило же его верность свою ему вручить! Не уйти теперь от него, не скрыться, а ведь скоро ночь, когда волкодлак верх над человеком возьмет…

Доброгнев в палату вернулся, да не один, с женой. Последними дети шли – удивительно похожие друг на друга юноша и девушка. Лука заметил, как брат сестру собой закрыл, когда они оказались ближе.

– Слов нет, как я рада, что ты вернулся, – сказала жена Доброгнева.

– Что же стоишь там, Ружана? Я ведь на твоих глазах рос!

Елисей встал, обнял женщину, а та расчувствовалась, слезы лить начала. Доброгнев рядом стоял, понурив голову, не смотрел ни на кого, глаза прятал.

– Ну, а вы, братец да сестренка! – Елисей к близнецам приблизился. – Помните меня еще?

– Да как же не помнить, – ответил молодец.

– Ведана…

Девушка из-за спины брата выглянула, одарила юного царя улыбкой. Зарделся Елисей, руку к ней протянул, а она возьми и вложи в его ладонь свои пальцы.

– Выросла! – выдохнул Елисей.

– Это над тобой, царевич, время не властно было, а мы все эти годы взрослели, – сказала Ведана.

– Это она про гору рассказала, – вдруг произнес Всеволод. – Царевна Ведана.

– Не царевна я больше, – отмахнулась девушка. – Говорила я, что бедой для тебя это путешествие закончится, а ты не слушал.

Отошла Ведана от Елисея, присела рядом со Всеволодом, руку его сжала. Не заметил Лука на ее лице ни отвращения, ни гадкой брезгливости. С жалостью смотрела Ведана на юношу.

– Стоило оно того, – уверенно сказал Всеволод. – Вернул я царя законного, как и хотел. А глаза…

– Ты видишь сердцем, – перебила его Ведана. – Утратив глаза, ты получил много больше, просто пока не знаешь об этом.

Елисей на нее смотрел будто зачарованный, Станислав же хмуро косился на юного царя. Понял Лука, что сердце их друга дрогнуло, и усмехнулся.

– Не стану я казнить вас, – ласково сказал Елисей. – Были вы семьей мне, ею и останетесь.

– И отца пощадишь? – недоверчиво спросил Станислав.

– Пощажу. Но из града ему уехать придется, уж не серчайте. Спину Доброгневу я больше не доверю.

– Дураком был бы, если бы доверил, – согласился Станислав.

– Что делать вам – решайте сами. – Елисей развел руками. – Можете остаться, прогонять вас не стану, а коль решите за отцом уехать – воля ваша.

– Один я должен наказание понести, – вмешался Доброгнев. – Оставайтесь в Яриловом граде.

– Без мужа мне здесь делать нечего, – сказала Ружана. – А дети… Могу я доверить их тебе, царь?

Елисей серьезно кивнул:

– Пусть остаются в покоях своих, здесь, во дворце. Как родные они мне, не хочу прогонять их. Да и брат за сестрой приглядывать сможет, чтобы сердце твое, Ружана, спокойно было.

Ни Станислав, ни Ведана спорить не стали.

– Значит, на том и порешим. Торопить вас не буду, собирайтесь спокойно, но сильно все же не задерживайтесь, – попросил Елисей. – Можете идти, нам про колдушку вашу поговорить нужно.

Ружана взяла мужа под руку, дети за ними пошли. Ведана обернулась в дверях, бросила взгляд на Елисея, а тот вспыхнул, словно лучина.

– Уверен, что о ведьме говорить настроен? – Владлен прищурился. – Смотрю, вовсе не она твои мысли занимает.

Елисей зарделся пуще прежнего, пальцы в волосы запустил и смущенно рассмеялся:

– Сам не знаю, что это со мной!

– Зато я знаю, – хмыкнул Владлен. – Видал уже такие взгляды у товарищей, ох, видал! И Рыж, батя мой, так же на свою женщину смотрит!

Любит ведь под кожу лезть! Лука покачал головой. Неугомонный мальчишка, совершенно без царя в голове…

– Могу я вам поручить поиски колдушки? – посерьезнев, спросил Елисей. – Берите людей сколько нужно, делайте, что потребуется. Доверяю вам, как самому себе.

– Спасибо, царь. – Владлен потер лоб. – Попробуем разобраться, что тут у вас творится, а как узнаем чего – донесем обязательно.

– Отдохните сперва. На втором этаже обычно много ложниц свободных, а в правом крыле у нас бани. – Елисей подошел к Всеволоду. – А ты, друг мой, обопрись на меня, провожу тебя к лекарю.

– Не царское это дело, – начал протестовать Всеволод.

– Не царское дело от друзей отворачиваться, а твой подвиг я буду всю жизнь помнить. Пойдем.

Лука дождался, пока царь и дружина покинут палату, затем запустил пальцы в волосы и задышал наконец свободнее. Не нравилось ему, что людей вокруг много, не мог он спокойно на их пики и пищали смотреть.

– Устал? – спросил Владлен.

Сам он растянулся на скамье; коса растрепалась окончательно, волосы спускались на пол волной.

– Устал, – эхом откликнулся Лука.

– В баньку пойдешь попариться или снова песню про шрамы затянешь? – Владлен приоткрыл один глаз и лукаво посмотрел на друга.

– Песни – это по твоей части.

– Пока не время. – Владлен резко сел и стал серьезным. – Колдушка эта наверняка на град хворь наслала. Коль не найдем ее, помереть все могут.

– Сам захворать не боишься?

– А ты что же, меня не вылечишь?

– Силы мои не бесконечные, – буркнул Лука. – Пойдем.

Не нравилось ему, что Владлен совсем о себе не думает, но такова уж была его природа. Привык он к ней, как и к самому белобрысому мальчишке. Да и верность уже подарена, назад ее не вернешь.

– Если кашлять стану, что будешь делать?

Лука покосился на вышагивающего рядом Владлена и пожал плечами.

– Сварю отвар, добавлю меда…

– И плюнешь в него?

– Ты что, дурак? – удивился Лука.

– Так слюна же твоя лечебная.

– Не так это работает, сам знаешь.

– Но если кашлять начну, давай все же попробуем!

Ослепительно улыбаясь, Владлен распахнул перед Лукой двери и стал спускаться в парилку.

Воздух здесь был влажным, тяжелым, рубаха тут же прилипла к спине. Лука нехотя распустил шнуровку на груди, но прохладнее от этого не стало. Волосы липли к лицу, от духоты он почувствовал себя дурно.

– Ну и жарища, – пожаловался Владлен. – Целыми днями они тут, что ли, топят?

В раздевальной Лука отвернулся и начал стягивать одежду. Куда больше ему хотелось окунуться в реку, но он не знал, есть ли она поблизости. Владлен что-то напевал себе под нос, а затем вдруг сказал:

– Ой.

– Что значит «ой»? – насторожился Лука.

– Одежды-то чистой у нас нет.

– Очень вовремя ты об этом вспомнил.

– Ты и сам забыл!

Лука бросил взгляд на Владлена через плечо и увидел, что тот уже стащил с себя рубаху и вертит ее в руках.

– Что ты пытаешься найти?

– Понять пытаюсь, можно ли ее на чистое тело надеть.

– От тебя несет лошадьми и грязью, я отсюда чую, – фыркнул Лука.

– А от тебя!..

Владлен приблизился, и Лука напрягся. Если тронет, придется стерпеть, не бить же его?

– А ты псиной воняешь, – заявил Владлен.

– Одевайся, – вздохнул Лука. – Пойдем.

– Куда?

Владлен натягивал рубаху на ходу, стараясь поспеть за другом.

– За одеждой, а потом речку поищем. Думать не могу в этой жаре, мутит меня от нее.

В конюшне у крепости они нашли своих лошадей, из седельных сумок взяли чистую одежду, а у конюха спросили, как пройти к реке. Болтливый дед в красках описал, куда и сколько идти нужно, где свернуть и как град покинуть.

Луке хотелось бы не видеть хмурых людей, да не чуять вони погребальных костров, но не мог он притвориться слепым и глухим. Всматривался в испуганные лица, прислушивался к тихим разговорам и с каждым шагом мрачнел.

– Не нравится мне здесь, – пробормотал Владлен. – В прошлый раз совсем другим град был, а сейчас… Все серое, будто пыль налипла. И на людей, и на дома, даже на солнце.

– Доводилось тебе на ведьм охотиться? – спросил Лука.

– Бывало… – Владлен плечом повел. – Мать моя, знаешь ли, сама одной из них была.

– Трудно тебе пришлось?

Помрачнел Владлен, стал непривычно серьезным. Даже огонек озорной из глаз пропал.

– Не знаю уж, что толкает их к пути темному, но каждую всей душой ненавижу.

Лука удивился, но постарался не показать этого. Таким Владлена он прежде не видел, а ведь давно они вместе скитаются, пуд соли съесть успели. Впервые друг говорил о ком-то с такой ненавистью в голосе, с таким ядом.

– Что ж она сделала? – спросил Лука. – Коль не хочешь – не отвечай.

Владлен усмехнулся, да так горько, что сердце Луки заныло.

– Сестра была у меня, но, как видишь, ее с нами нет.

– Убила?

– Сварила, – бросил Владлен.

«И ты молчал?» – хотел было воскликнуть Лука, но язык прикусил.

Выходит, Владлен все эти годы прятал за улыбкой боль, а окружающим и невдомек было, что веселый юнец такой кошмар пережил.

Они вышли из Ярилова града, спустились к каменистому берегу. Речушка оказалась мелкой, но чистой, с прозрачной прохладной водой. Лука бросил одежду на землю и огляделся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за ними.

– Все шрамов своих стыдишься, – укоризненно сказал Владлен.

– У тебя они тоже есть, – откликнулся Лука. – Да только не на теле, а на душе.

– Откуда тебе знать?

– Чувствую.

Лука не соврал – каждый рубец, каждую старую царапину на сердце Владлена он чувствовал с тех пор, как испил его крови. Знал, тяготит что-то друга, вот только понять не мог, что именно. Теперь понял.

Владлен скинул рубаху, потер уродливый шрам, растянувшийся от шеи до груди, и криво улыбнулся.

– Упырь, – пояснил он.

Лука повернулся к нему спиной, задрал рубаху и тихо сказал:

– Железный прут.

– Убил бы его, – неожиданно зло сказал Владлен.

– Думаю, Псарь свое получит, – бросил Лука как мог безразлично.

– Это не то! – горячо начал Владлен. – С каким удовольствием я бы сам показал ему, каково это, когда тебя по ребрам прутом охаживают!

– Он силен и безжалостен.

– Но не бессмертен.

Лука через плечо взглянул на Владлена, снова увидел незнакомое лицо, перекошенное от ярости. Не осталось в нем ничего от беззаботного юнца, сквозь мягкий лик проступило лицо воина, повидавшего на своем веку немало нечисти и плохих людей.

– Никто не заслуживает, чтобы с ним так обходились, – поостыв, добавил Владлен. – Чтобы от матери забирали, чтобы в клетке держали! Разве это по-человечески?!

– Я не человек, – напомнил Лука. – И никогда им не был.

– Хочешь сказать, что заслужил все эти пытки?

Лука не знал, что ответить. Псарь сломал его, заставил забыть, что он существо свободное, приучил из мисок есть да командному слову подчиняться. И боль терпеть.