Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества

А какой самый действенный вариант плацебо? Конечно же, операция! Наденьте белый халат, введите пациента в наркоз, а потом налейте себе чашечку кофе и поудобнее устройтесь в кресле. Когда пациент очнется, обрадуйте его, что операция прошла успешно. В обширном исследовании, проведенном British Medical Journal, сравнивались результаты реальных и фиктивных операций, которым подвергались пациенты с жалобами на боли в спине или изжогу. Анализ показал, что плацебо помогло пациентам в 75 % случаев, а в 50 % случаев было так же эффективно, как реальные операции[45].

Но плацебо работает и в обратную сторону.

Если вы примете таблетку-пустышку, думая, что она вредна для здоровья, то вы, скорее всего, почувствуете недомогание. Озвучьте пациенту список серьезных побочных эффектов, и они наверняка проявятся. Эффект ноцебо, как его называют, по понятным причинам особо не исследовали – не очень-то этично убеждать здоровых людей в том, что они больны. Тем не менее все говорит о том, что ноцебо может давать очень серьезный эффект.

К такому же выводу летом 1999 года пришли бельгийские медицинские чиновники. Как знать – возможно, с парой бутылок кока-колы в Борнеме и впрямь было что-то не так. Но в остальном ученые непреклонны: сотни других детей по всей стране стали жертвами «массового психогенного заболевания». Иными словами, отравление им причудилось.

И это не значит, что дети притворялись. Тысячу бельгийских школьников действительно рвало и трясло от лихорадки. Ведь если достаточно сильно во что-то поверить, это может стать реальностью. Эффект ноцебо показывает, что идеи никогда не бывают всего лишь идеями. Мы – это то, во что мы верим. Мы находим то, что мы ищем. И мы делаем прогнозы, которые сбываются.

Наверное, вы уже поняли, к чему я клоню: наш пессимистичный взгляд на человечество – это тоже ноцебо.

Если мы верим, что большинству людей нельзя доверять, то относимся друг к другу соответствующим образом, в ущерб нам всем. Мало какие идеи так же сильно влияют на окружающий мир, как наше восприятие других людей. Потому что в конечном счете мы получаем ровно то, чего ожидаем. И если мы хотим справиться с серьезнейшими проблемами нашего времени – от глобального потепления до растущего недоверия друг к другу, – начинать надо с нашего взгляда на человеческую природу.

Небольшое пояснение: эта книга – вовсе не гимн человеческим добродетелям. Разумеется, мы далеко не ангелы. Мы сложные создания, со своими хорошими и не очень хорошими качествами. Вопрос лишь в том, какие из них мы будем проявлять.

Мой тезис прост: по своей природе люди – и в детском возрасте, и оказавшись на необитаемом острове, и в разгар войны, и во время кризиса – в большей степени склонны проявлять свои лучшие качества. Я подкреплю это утверждение научными доказательствами, чтобы продемонстрировать реалистичность позитивного взгляда на человеческую натуру. И я убежден, что он станет еще более реалистичным, если в этот тезис поверим мы все.

По интернету давно гуляет притча неизвестного автора. В ней содержится простая, но очень глубокая, на мой взгляд, истина.

Как-то один старик сказал своему внуку:

– Внутри меня идет борьба. Ужасная битва двух волков. Один – злой, жадный, завистливый, самовлюбленный и трусливый. Второй – добродушный, заботливый, скромный, щедрый, честный и надежный. Такие волки бьются и внутри каждого человека. И внутри тебя.

– И какой волк победит? – спросил мальчик.

– Тот, которого ты будешь кормить, – улыбнувшись ответил старик.

3

Когда я говорил людям, про что пишу эту книгу, на меня смотрели как на сумасшедшего. Мне не верили. Немецкая издательница сразу отказалась от предложения о публикации – по ее словам, немцы не верят в «человека доброго». Один парижский интеллигент заверил меня, что французам просто необходима «твердая рука» правительства. А во время турне по США, куда я отправился после президентских выборов 2016 года, меня прямо спрашивали, все ли у меня в порядке с головой.

Большинство людей – хорошие? Что-что? Я вообще телевизор хоть иногда включаю?

Не так давно двое психологов из США провели исследование, показавшее, насколько люди свыклись с мыслью о своей эгоистической натуре. Ученые попросили испытуемых оценить несколько гипотетических ситуаций, в каждой из которых другие люди совершали хорошие поступки. К какому выводу пришли ученые? Оказывается, мы приучены видеть в окружающих эгоистов.

Кто-то перевел пожилую женщину через дорогу?

Вот ведь показушник.

Кто-то дал денег бездомному?

Явно тешит свое самолюбие, хочет почувствовать себя хорошим.

Респонденты не отказались от скептического взгляда на человечество даже после того, как ученые предъявили им конкретные доказательства: привели статистику случаев, когда люди возвращали незнакомцам потерянный бумажник с деньгами, или данные о том, что большинство из нас все-таки не воруют и не обманывают других. «Они оставались в убеждении, – отмечают психологи, – что люди, совершающие внешне благородные поступки, обязательно преследуют какие-то корыстные цели»[46].

Цинизмом легко объяснить все что угодно, и циник по умолчанию всегда прав.

Вы, наверное, думаете: «Постойте, меня совсем по-другому воспитывали. В моем окружении все доверяют и помогают друг другу, даже двери не всегда запирают». Вы правы – пока мы не выходим из ближнего круга, люди кажутся нам добрыми и порядочными. Это наши близкие, друзья, соседи и коллеги.

Но стоит только перевести взгляд на остальное человечество, как нас быстро охватывают сомнения. Возьмем хотя бы Всемирный обзор ценностей (World Values Survey) – глобальный исследовательский проект, в рамках которого начиная с 1980-х годов социологи опрашивают людей почти в сотне стран об их ценностях. Они задают респондентам в том числе и такой вопрос: «Как вы считаете, большинству людей можно доверять или при общении с ними нужно быть очень осторожным?»

Результаты опросов обескураживают. Оказывается, почти повсеместно люди боятся доверять друг другу. Даже в странах с устоявшимися демократическими традициями – Франции, Германии, Великобритании, США – бо́льшая часть населения плохо думает об окружающих[47].

Лично меня уже давно интересовало, почему так происходит. Если мы интуитивно склонны доверять ближнему кругу, почему человечество в целом мы оцениваем негативно? Почему законодатели, государственные институты и коммерческие организации исходят из предположения, что доверять людям нельзя? Почему мы продолжаем верить, что живем на планете Б, когда научные данные вновь и вновь подтверждают, что наш дом – планета А?

Может быть, дело в недостатке образования? Вряд ли. В этой книге я назову десятки интеллектуалов, которые твердо верят в безнравственность человека. Или все зависит от политических взглядов? Тоже нет. Многие религии постулируют, что люди с рождения грешны. Многие приверженцы капитализма верят, что человек по природе эгоистичен. Многие защитники окружающей среды считают человечество губительной чумой, уничтожающей планету. Тысячи разных мнений – и единый взгляд на человеческую природу.

Все это заставляет задуматься. Почему мы считаем друг друга плохими? С чего мы вообще начали верить, что человек по своей сути порочен?

Представьте на минуту, что в продаже появляется новый препарат. Он вызывает мгновенное привыкание, и вскоре на него подсаживаются абсолютно все. Исследовав действующее вещество, ученые приходят к выводу, что оно вызывает «ошибочное восприятие риска, повышенную тревожность, снижение настроения» и приводит к «выученной беспомощности, агрессии, недоверию к окружающим и снижению чувствительности»[48].

Стали бы мы использовать такой препарат? Сделали бы его доступным для детей? Получил бы он официальную регистрацию? На все эти вопросы ответ один: да. То, о чем я говорю, уже можно отнести к самым сильнодействующим наркотикам в истории. Мы прибегаем к нему ежедневно, на него выделяются огромные средства и его активно распространяют среди наших детей.

Этот наркотик – новости.

Когда я рос, считалось, что новости полезны для общего развития. Любой неравнодушный гражданин обязан читать газеты и смотреть по телевизору вечерние выпуски новостей. Чем пристальнее мы следим за новостями, тем больше мы знаем о происходящем вокруг и тем здоровее наша демократия. Так до сих пор думают многие родители, которые и детей воспитывают соответственно. А вот ученые приходят совсем к другим выводам. Десятки исследований указывают на то, что новости представляют угрозу для психического здоровья[49].

Первым этой темой еще в 1990-е годы заинтересовался Джордж Гербнер (1919–2005). Ему же принадлежит термин, которым называют этот феномен: синдром злого мира. Его клинические проявления – цинизм, мизантропия и пессимизм. Те, кто пристально следит за новостями, более склонны соглашаться с утверждениями вроде «большинство людей заботятся только о себе». Они чаще верят, что мы, обычные люди, не способны изменить мир к лучшему. И они куда больше подвержены стрессу и депрессии.

Несколько лет назад жителям тридцати стран был задан простой вопрос: «Как вы считаете, мир в целом становится лучше, остается прежним или становится хуже?» В каждой стране – от России до Канады и от Мексики до Венгрии – подавляющее большинство опрошенных ответили, что мир вокруг становится только хуже[50]. На самом деле это не так. За последние несколько десятилетий резко уменьшилось число людей, живущих в условиях крайней нищеты, и жертв военных конфликтов, сократилась детская смертность, упал уровень преступности, стало меньше случаев эксплуатации детского труда, смертей от стихийных бедствий и авиакатастроф. Мы живем в самое богатое, безопасное и благополучное время в истории человечества.

Почему мы об этом не знаем? Потому что в новостях нам рассказывают о редких событиях: чем исключительнее происшествие – атака террористов, вооруженное восстание, стихийное бедствие, – тем выше его новостная ценность. В медиа не бывает заголовков вроде «Число людей, живущих за гранью нищеты, за день сократилось на 137 тысяч», хотя об этом можно было бы сообщать каждый день на протяжении последних двадцати пяти лет[51]. По телевизору вам не покажут журналиста, который начнет репортаж словами: «Я нахожусь в абсолютной глуши, где до сих пор нет никаких признаков войны».

Пару лет назад группа нидерландских социологов проанализировала то, как СМИ освещают авиакатастрофы. В период с 1991 по 2005 год количество авиапроисшествий неуклонно снижалось, а интерес журналистов к этой теме с той же интенсивностью возрастал. Неудивительно, что теми же темпами увеличивалось и число людей, которые боялись летать на все более надежных самолетах[52].

В другом исследовании ученые собрали и проанализировали базу данных из четырех миллионов новостных статей и заметок на тему иммиграции, преступности и терроризма, чтобы установить наличие или отсутствие взаимосвязи между происходящими событиями и частотой упоминания о них в СМИ. Они выяснили, что в периоды снижения притока иммигрантов и уровня преступности СМИ уделяют этим темам больше внимания. «Таким образом, – заключили ученые, – если и существует зависимость между реальными фактами и новостными сюжетами, то разве что обратная»[53].

Разумеется, под новостями я не подразумеваю журналистику как таковую. Многие жанры журналистики помогают нам лучше понять окружающий мир. Другое дело – новости, в которых нам рассказывают о недавних сенсационных событиях. Это самый популярный жанр. Восемь из десяти совершеннолетних жителей западных стран смотрят, слушают или читают новости каждый день. В среднем мы тратим на это по часу в день. За всю жизнь на потребление новостей уходит в сумме около трех лет[54].

Почему нас, людей, так тянет к мрачным и «чернушным» новостям? На то есть две причины. Первая – это то, что психологи называют склонностью к негативу: мы склонны уделять больше внимания плохому, чем хорошему. В те времена, когда мы жили охотой и собирательством, страх перед пауком или змеей был нам жизненно необходим. Уж лучше испугаться сто лишних раз, чем не испугаться один раз, когда это нужно для спасения жизни. Осторожные выживали, беспечные храбрецы – нет.

Вторая причина – эвристика доступности: склонность считать более вероятным и распространенным то, что нам проще вспомнить. Наше представление о мире полностью искажено тем фактом, что нас ежедневно засыпают жуткими историями об авиакатастрофах, похищениях детей и зверствах террористов. Как сухо заметил Нассим Талеб, «мы недостаточно рациональны, чтобы иметь дело с прессой»[55].

В цифровой век новости, которыми кормят нас СМИ, становятся все жестче и все сильнее будоражат наше воображение. В прежние времена журналисты мало что знали о своей аудитории и писали для широких масс. А сегодня Facebook, Twitter и Google знают о вас очень многое. Они знают, что вас интересует, что шокирует и пугает, что заставляет переходить по ссылкам. Они умеют привлекать ваше внимание и удерживать его, чтобы затем выдать вам максимально выгодную для них персонализированную рекламу.

Все это безумие – не что иное, как атака на рутину и обыденность. Будем честны: жизнь большинства из нас довольно предсказуема. Это неплохо, но скучновато. Мы предпочитаем иметь в соседях милых заурядных людей, живущих скучной жизнью (и большинство соседей действительно отвечают этому требованию), но скука – это не то, что привлекает внимание. Скука не продает рекламу. Поэтому Кремниевая долина продолжает придумывать для нас все более сенсационные заголовки, прекрасно понимая, что, как сказал один хороший швейцарский автор, «новости для ума – как сахар для тела»[56].

Несколько лет назад я принял решение: больше никаких новостей за завтраком. Утром куда полезнее читать книги – по истории, психологии, философии.

Но вскоре я кое-что обнаружил. Большинство книг тоже посвящены выходящему за рамки обыденного. Лучшие исторические бестселлеры рассказывают о катастрофах и бедствиях, тиранах и угнетенных. А также о войне, войне и – для разнообразия – еще немного о войне. А если вдруг в книге нет войны, значит, ее действие разворачивается, как выражаются историки, в интербеллум, то есть межвоенный период.

Идеи о порочности человечества на протяжении десятилетий придерживались и ученые. Только взгляните на названия книг по антропологии: «Демонические самцы», «Эгоистичный ген», «Каждый способен на убийство»… Биологи, рассуждая о теории эволюции, долгое время исходили из того, что живые существа не могут делать что-то хорошее не из эгоистических соображений. Привязанность к сородичам? Непотизм! Обезьяна поделилась бананом? Наивное животное стало жертвой бессовестного нахлебника![57] Как ехидно писал один американский биолог, «при ближайшем рассмотрении сотрудничество оказывается смесью эксплуатации и оппортунизма. […] Стоит поскрести альтруиста, и из-под него быстро покажется лицемер»[58].

А что в экономике? По большей части то же самое. Экономисты называли наш вид Homo economicus, человек экономический, подразумевая, что он всегда преследует личную выгоду, подобно расчетливому эгоистичному роботу. Опираясь на это представление о человеческой природе, экономисты создали целый свод теорий и моделей, которые легли в основу законодательств.

Однако долгое время никто не пытался выяснить, существует ли человек экономический на самом деле. Первое исследование на эту тему провела в 2000 году группа экономистов под руководством Джозефа Хенрика. Ученые посетили пятнадцать общин в двенадцати странах на пяти континентах и опросили фермеров, кочевников, охотников и собирателей – все ради того, чтобы найти того гоминида, который вдохновлял экономическую науку на протяжении десятилетий. Но у них ничего не вышло. Раз за разом они убеждались – люди просто слишком порядочные. Слишком добрые[59].

Опубликовав это важное открытие, Хенрик продолжил поиски мифического существа, вокруг которого строили свои теории многие экономисты. И наконец нашел его – Homo economicus во плоти. Вот только Homo тут не самое подходящее слово. Homo economicus оказался не человеком, а шимпанзе. «Каноническая модель Homo economicus удивительно точно предсказывала поведение шимпанзе в простых экспериментах, – сухо резюмировал Хенрик. – Стало быть, вся теоретическая работа не была напрасной – просто мы применяли теорию не к тому виду»[60].

Куда менее забавно то, что пессимистичный взгляд на человечество на протяжении десятилетий работает как ноцебо. В 1990-е годы профессор экономики Роберт Фрэнк решил проверить, как эта точка зрения влияет на его студентов. Для этого он предложил им серию заданий для оценки уровня их щедрости. К какому же выводу он пришел? Чем дольше человек изучал экономику, тем большим эгоистом он был. «Мы становимся тем, чему нас учат», – заключил Фрэнк[61].

Учение о том, что люди от природы эгоистичны, для западной науки священно. У каждого из великих мыслителей, таких как Фукидид, Блаженный Августин, Макиавелли, Гоббс, Лютер, Кальвин, Бёрк, Бентам, Ницше, Фрейд и отцы-основатели США, была собственная версия теории лакировки. Все они считали, что мы живем на планете Б.

Этот циничный взгляд был популярен еще среди древних греков. Его высказывает один из первых историков Фукидид, описывая гражданскую войну, вспыхнувшую на греческом острове Керкира (Корфу) в 427 году до н. э. «Когда обычные условности цивилизованной жизни были отброшены, – читаем у него, – люди, по своей природе всегда готовые оскорбить ближнего даже там, где существуют законы, показали свое истинное лицо»[62]. Иными словами, люди вели себя как звери.

Негативным мировоззрением было пронизано и христианство с первых лет своего существования. Отец церкви Августин (354–430) популяризировал понятие первородного греха. «Никто ведь не чист от греха, – писал он, – даже младенец, жизни которого на земле один день»[63].

Концепция первородного греха оставалась популярной во время Реформации, когда протестанты порвали с Римско-католической церковью. По словам богослова и реформатора Жана Кальвина, «наша природа не только лишена добра, но и настолько плодородна и плодотворна для всякого зла, что не может бездействовать». Этот тезис пронизывает ключевые протестантские тексты, такие как «Гейдельбергский катехизис» (1563), который сообщает нам, что люди «совершенно неспособны творить добро и склонны ко всякому злу».

Как ни странно, даже представители Просвещения, ставившие разум выше веры, твердо верили в порочность человека. Ортодоксальные верующие были убеждены, что люди по своей сути развращены и лучшее, что можно с этим сделать, – попытаться прикрыть «срам» тонким налетом благочестия. Мыслители Просвещения не спорили с тезисом о гнилой сущности человека, но призывали скрывать ее под покровом разума.

Когда дело касается представлений о человеческой природе, поражает преемственность всей западной мысли. «Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману», – резюмирует отец политической науки Никколо Макиавелли. «Все люди были бы тиранами, если бы могли», – соглашается с ним Джон Адамс, отец американской демократии. «Мы происходим от бесконечного ряда поколений убийц», – ставит человечеству диагноз Зигмунд Фрейд, родоначальник современной психологии.

В XIX веке на сцену истории ворвался Чарльз Дарвин со своей теорией эволюции, и ее тоже быстро подогнали под теорию лакировки. Известный ученый Томас Генри Гексли (которого называли «бульдогом Дарвина») проповедовал, что жизнь – это одна великая битва «человека против человека и нации против нации»[64]. Философ Герберт Спенсер утверждал, что мы должны раздувать пламя этой битвы, поскольку «все усилия Природы направлены на то, чтобы избавиться от [бедных], очистить от них мир, освободить место для лучших»[65]. Его книги расходились огромными тиражами.

Самое странное здесь то, что этих мыслителей почти единодушно провозглашали «реалистами», а тех, кто верил в человеческую порядочность, высмеивали[66]. Эмма Гольдман, феминистка, чья борьба за свободу и равенство навлекла на нее потоки клеветы и оскорблений, однажды написала: «Бедная человеческая природа, какие ужасные преступления были совершены во имя твое! […] Чем могущественнее интеллектуальный шарлатан, тем решительнее он настаивает на порочности и слабости человеческой натуры»[67].

Лишь недавно исследователи из самых разных областей науки стали приходить к выводу, что мрачный взгляд на человечество пора пересмотреть. Пока это понимание только зарождается, и многие ученые даже не подозревают, что они не одиноки в своих догадках. Когда я рассказал одной своей знакомой – выдающемуся психологу – о новых течениях в биологии, она воскликнула: «О, значит, и там тоже поняли?»[68]

4

Прежде чем перейти к рассказу о поисках нового взгляда на человечество, я хочу кое о чем предупредить.

Во-первых, защищать человеческую порядочность – все равно что сражаться с лернейской гидрой, у которой на месте одной отрубленной головы отрастают две новые. Цинизм – та же гидра. На один опровергнутый мизантропический аргумент приходится два новых. Теория лакировки – это зомби, который постоянно возвращается.

Во-вторых, защищать человеческую порядочность – значит противостоять власть имущим. Для них оптимистичный взгляд на мир – угроза, мятеж и провокация. Ведь это значит, что люди – вовсе не эгоистичные твари, которых нужно контролировать и держать в ежовых рукавицах. Это значит, что нам нужен совершенно другой стиль лидерства. Компания с высокомотивированными сотрудниками не нуждается в менеджерах. Демократия с заинтересованными гражданами не нуждается в профессиональных политиках.

В-третьих, защищать человеческую порядочность – значит оказаться под шквалом насмешек. Вас будут обвинять в наивности. В глупости. Мелкие погрешности вашей аргументации будут раздувать до невероятных масштабов. Короче говоря, циником быть куда проще. Профессор-пессимист, проповедующий доктрину человеческой порочности, может предсказать все, что пожелает. Даже если его пророчества не сбудутся прямо сейчас, нужно просто подождать – беда ведь всегда не за горами. Ну или это просто сам профессор своим голосом разума предотвратил худший сценарий. Те, кто проповедует погибель, всегда звучат крайне глубокомысленно.

Основания для надежды, напротив, всегда зыбки. Ничего плохого не случилось – ну, это пока. Вас не обманули – это пока. Идеалист может всю жизнь быть прав и при этом считаться наивным. Моя книга призвана изменить существующий взгляд. Ведь то, что сегодня кажется неразумным, нереалистичным и невозможным, завтра может стать неизбежным.

Пришло время нового реализма. Пришло время по-новому взглянуть на человечество.

Глава 2. Реальная история «Повелителя мух»

1

Еще только приступая к работе над этой книгой, я точно знал, к какой истории мне придется обратиться.

Она произошла на необитаемом острове в Тихом океане. Самолет потерпел крушение, и в живых остались только несколько школьников из Великобритании. Ребята не могли поверить своей удаче – они как будто оказались на страницах своих любимых приключенческих романов. Вокруг лишь песок, ракушки и вода. И, что еще лучше, – никаких взрослых.

В первый же день мальчики установили на острове нечто вроде демократии. Лидером провозгласили харизматичного спортивного парня по имени Ральф. Он предложил простой план действий: 1) веселиться; 2) выживать; 3) подавать дымовые сигналы проходящим кораблям.

Первый пункт проблем не вызвал, а вот с остальными было сложнее. Большинству было интереснее бездельничать и веселиться, чем поддерживать огонь. Рыжий Джек увлекся охотой на свиней и вскоре забыл обо всем, как и его друзья. Когда на горизонте наконец показался корабль, никого из них не оказалось у костра.

– Ты нарушаешь правила! – рассердился Ральф.

– И что? – пожал плечами Джек.

– Правила – это единственное, что у нас есть!

По ночам мальчики тряслись от ужаса – они верили, что на острове живет чудовище. Но на самом деле чудовище жило внутри каждого из них. Спустя некоторое время они раскрасили себе лица и отказались от одежды. В них проснулось непреодолимое желание щипать, пинать и кусать друг друга.

Хладнокровие сохранял только один мальчик – пухлый Хрюша, который страдал от астмы, носил очки и не умел плавать. Хрюша олицетворял собой голос разума, к которому никто не прислушивается. «Мы кто? Люди или звери? Дикари?» – горько рассуждал он.

Шли недели. Наконец на остров, превратившийся в выжженную пустошь, высадился британский офицер. К тому моменту три мальчика, в том числе Хрюша, уже погибли. «Я думал, – упрекнул детей офицер, – что британские школьники способны завести порядки получше».