Система мира

– Вы подозреваете поджог? – спросил Даниель.

Мысль эта только что пришла ему в голову, и, не успев её высказать, он устыдился собственной глупости. Орни и Кикин вежливо постарались скрыть недоумение. Уж Кикин-то подозревал бы поджог, даже если бы всё свидетельствовало об обратном; как-никак, корабли были военные, а Россия вела войну.

Что теперь Кикин будет думать о Даниеле?

– Видели вы либо сторож кого-нибудь чужого?

– Исключая вас, брат Даниель? Только грабителей, которые подошли позапрошлым вечером на лодке. Собаки залаяли, и грабители поспешили скрыться. Однако они тут ни при чём – корабль загорелся не вчера, а сегодня.

– Не могли ли эти люди подбросить небольшой предмет в такое место – скажем, в льяло, – где он бы пролежал незамеченным двадцать четыре часа?

Орни и Кикин смотрели на него во все глаза.

– Корабль очень… был очень велик, брат Даниель, и в нём много укромных уголков.

– Если в трюме сгоревшего корабля найдут часовой механизм, сделайте милость, поставьте меня в известность.

– Вы сказали «часовой механизм», брат Даниель?

– Он может быть искорёжен до неузнаваемости в результате сгорания фосфора.

– Фосфора?!

– Ваши люди каждое утро должны осматривать трюмы и другие помещения уцелевших кораблей.

– Так и сделаем, брат Даниель!

– У вас есть страховщики в Сити?

– Контора по страхованию от огня «Общее дело» на Сноу-Хилл!

– Располагайте мною, брат Норман, если контора по страхованию от огня «Общее дело» заподозрит в поджоге вас.

– У тебя есть скрытые достоинства, брат Даниель. Прошу забыть моё упорное нежелание их видеть.

– Прошу простить, что я прятал свечу свою под сосудом, брат Норман.

– И впрямь, в вас много чего сокрыто, доктор Уотерхауз, – сказал Кикин. – Буду премного обязан, если вы проясните ваши слова.

– Едкий запах, на который жаловался ваш сторож и который по-прежнему здесь ощущается, происходит от горящего фосфора. Последний раз я обонял его тридцать первого января в Крейн-корте. – И Даниель коротко пересказал события того вечера.

– Весьма занимательно, – сказал Кикин. – Однако корабль не взорвался. На нём вспыхнул пожар.

– Те, кто способен создать адскую машину, приводимую в действие часовым механизмом, могут настроить её по-разному, – отвечал Даниель. – Я предполагаю, что в ней используется фосфор, который должен вспыхнуть в определённое время. В одном случае огонь воспламенил бочонок с порохом. Во втором случае он мог просто поджечь большее количество фосфора или иного горючего вещества, например ворвани.

– Коли так, обе машины изготовлены одними людьми! – воскликнул мистер Орни.

– Этим должны заняться ваши констебли! – провозгласил Кикин.

– Поскольку злоумышленники скрылись, констебли тут не помогут, – указал Даниель. – Обращаться следует к судье.

– И что он сделает? – фыркнул Кикин.

– Ничего, – признал Даниель, – пока к нему не приведут обвиняемого.

– И кто его должен привести?

– Обвинитель.

– Так идём к обвинителю!

– В Англии не идут к обвинителю, как к констеблю или сапожнику. Обвинителем становится истец. Мы как потерпевшие от адской машины должны возбудить преследование против злоумышленников.

Кикин по-прежнему недоумевал.

– Вы хотите сказать, что каждый из нас должен возбудить своё преследование, или…

– Это возможно, – отвечал Даниель, – но полагаю, будет больше проку… – Последнее слово было выбрано нарочно, чтобы усладить слух мистера Орни, который и впрямь сразу встрепенулся, – если вы, и вы, и я, и представители «Общего дела», коли пожелают, и мистер Тредер, и мистер Арланк объединим усилия.

– Что ещё за Тредер и Арланк? – спросил Кикин. (Даниель, рассказывая о происшествии в Крейн-корте, не упомянул имён.)

– Можно сказать, – объявил Даниель, – что это ещё два члена нашего клуба.

Склеп в Клеркенуэлле

начало апреля 1714

Заседание клуба в Клеркенуэлле

– РЕКА ФЛИТ – аллегория человеческого падения! – провозгласил мистер Орни вместо приветствия, спускаясь по лестнице в склеп.

Если бы он сейчас с возмущением повернулся и взбежал обратно по ступеням, никто бы его не осудил.

Мистер Тредер, прибывший четвертью часа ранее, был скандализован ничуть не меньше.

– Это святое место, сэр, – сказал ему Даниель, – а не какой-нибудь языческий могильник. Покойные – уважаемые члены сообщества мёртвых.

С этими словами он запустил руку в сплетение белёсых корней и, сдвинув их, явил взорам древнюю бронзовую табличку в блестящих капельках сконденсированной влаги. Грубые каракули явно были выбиты по образцу средневековым ремесленником, не знавшим, что они означают.

Чтобы преобразовать их в латинские слова и предложения, требовалась кропотливая работа учёных грамотеев. Однако это был Клеркенуэлл, куда представители грамотного церковного сословия ходили за водой по меньшей мере пять сотен лет. Расшифрованная надпись гласила, что под табличкой покоятся бренные останки некоего Теобальда, тамплиера, который отправился в Иерусалим с головой, а вернулся без головы. Рядом такая же табличка сообщала то же самое о другом покойнике.

В отличие от мистера Тредера мистер Орни ничуть не смутился тем, что Даниель расставил свечи и фонари где только мог, то есть в основном на крышках полудюжины саркофагов, занимающих почти всё пространство пола. В тусклом свете угадывался свод – не уходящий в сумеречную высь, а такой, что епископ как раз мог пройти ровно посередине, не замарав митру о склизкий потолок. Однако камни, пригнанные на совесть, пережили века, и помещение устояло – пузырь воздуха в земле, безучастный к тому, что происходит на поверхности.

Мистер Орни помедлил у основания лестницы, давая глазам привыкнуть к темноте (что было очень разумно), затем двинулся к Даниелю и мистеру Тредеру, с изяществом моряка обходя почти невидимые лужи. Он не выказывал ни любопытства, ни трепета, что в другом человеке было бы свидетельством глупости. Поскольку Даниель знал, что мистер Орни не дурак, оставалось предположить, что это поза: для квакера крестоносцы были так же отсталы, а следовательно, не важны, как пикты – создатели языческих могильников в полых холмах.

– Почему, брат Норман? Потому что Флит, как жизнь, краткотечна и дурно пахнет? – вежливо поинтересовался Даниель.

– Зловоние в конце примечательно лишь потому, что Флит так чиста в начале, где рождается от многочисленных ключей, ручьёв и целебных источников. Так и дитя, едва из материнского лона, под воздействием мирских соблазнов…

– Мы поняли, – сказал мистер Тредер.

– И всё же промежуток между началом и концом столь невелик, что крепкий мужчина, – продолжал мистер Орни, явно подразумевая себя, – проходит его за полчаса.

Он сделал вид, будто смотрит на часы в доказательство своих слов. Однако в полутьме циферблат было не разглядеть.

– Держите свои часы подальше, не то доктор Уотерхауз разберёт их прежде, чем вы успеете воскликнуть: «Стойте, они дорогие!» – предупредил мистер Тредер с видом человека, говорящего по собственному опыту.

– Нет надобности, – отвечал Даниель. – Я узнаю работу мистера Кирби, вероятно, той поры, когда он был подмастерьем у мистера Томпиона, девять лет назад.

Воцарилась полная, можно даже сказать гробовая, тишина.

– Так и есть, брат Даниель, – выдавил наконец мистер Орни.

– После загадочного взрыва, – пояснил мистер Тредер, – доктор Уотерхауз заперся в мансарде, тёмной, как этот склеп, и много недель не отвечал на мои письма. Я полагал, что ему не хватит духа возбудить преследование. И вот – о диво! – он возвращается в мир людей, зная о часах и часовщиках больше, чем кто-либо из ныне живущих.

– Вы грубо льстите мне, сэр, – запротестовал Даниель. – Однако, чтобы наш клуб достиг своей цели, нам надо выяснить всё, что можно, о конкретных адских машинах. Нет сомнений, что в них использован часовой механизм. Тридцать лет назад я был знаком с Гюйгенсом и Гуком, величайшими часовщиками эпохи. Теперь же технология ушла вперёд, и, вернувшись в Лондон, я обнаружил, что не вхожу более в узкий круг посвящённых. В стремлении наверстать упущенное я порой, забывшись, вскрывал часы, дабы осмотреть механизм и прочесть имя мастера, о чём язвительно напомнил сейчас мистер Тредер. Итог: мы собрались в Клеркенуэлле!

– Какова дьявала мы собрались здесь? – произнёс голос с сильным акцентом.

– Храни вас Бог, господин Кикин! – отозвался мистер Орни не слишком содержательно.

– Если бы вы пришли вовремя, – проворчал мистер Тредер, – то услышали бы объяснение доктора Уотерхауза.

– Мой экипаж увяз в болоте, – пожаловался господин Кикин.

– Болото – ценное открытие, – объявил мистер Орни, который сразу веселел, когда Тредер начинал хмуриться. – Обнесите его оградой, назовите целебной купальней, берите по шиллингу за вход и скоро сможете купить фаэтон.

Русский неосторожно спускался по лестнице в собственную тень. Оранжевая трапеция проецировалась на пол сверху, подрагивая, как падающий с дерева лист. Очевидно, телохранитель господина Кикина, которому рост не позволял войти в склеп, водил фонарём, безуспешно пытаясь посветить хозяину под ноги.

– Здешняя сырость нас убьёт! – провозгласил господин Кикин с убеждённостью человека, которого убивают каждый день перед завтраком.

– Раз свечи не гаснут, то и нам здешний воздух не опасен, – сказал Даниель, которому до смерти надоело, что полуобразованные люди валят все свои недомогания на сырость. – Да, из земли сочится влага. Однако мистер Орни только что напомнил об исключительной чистоте здешних вод. Как вы думаете, почему тамплиеры устроили тут храм? Потому что госпитальеры и монахини ордена святой Марии пили из местных источников и не умерли. Чуть дальше по дороге богатая публика платит деньги, чтобы погрузиться в эту самую влагу.

– Так почему было не собраться там?

– Всецело поддерживаю! – воскликнул мистер Тредер.

– Потому что… – начал Даниель, но тут сверху долетел обрывок разговора. Трапеция света стала шире и двинулась вбок. Её рассекла новая тень. По лестнице спускался пятый и последний член клуба. Даниель дал ему время подойти ближе и продолжил громко: – …потому что мы не желаем привлекать к себе внимание! Если наша Немезида прибегла к услугам часовщика или другого изготовителя точных приборов, то мастерская негодяя наверняка не дальше, чем на выстрел от этого храма.

– Одни назовут его храмом, другие – горой мусора посреди свиного закута, – заметил господин Кикин, обращаясь к Тредеру, который ответным взглядом выразил своё полное согласие.

– Гора – слишком величественное слово, сэр. Мы в Англии называем это кочкой.

– Те, кто так скажет, решительно ничего не смыслят в недвижимости! – парировал Даниель. – Ибо из трёх главных достоинств – местоположение, местоположение и местоположение – эти развалины обладают всеми тремя! Лондон, вышедший из берегов, подступил к их основанию!

– Вы землевладелец, доктор Уотерхауз? – сразу оживился мистер Тредер.

– Я действую в интересах весьма состоятельного лица, которое намерено создать здесь крупнейший центр технологических искусств.

– И как же состоятельное лицо проведало о существовании этих развалин?

– Я ему рассказал, сэр, – отвечал Даниель. – И, упреждая ваш следующий вопрос, я узнал о них от знакомого, очень, очень старого человека, которому сообщил о них тамплиер.

– Видать, ваш знакомый и впрямь очень стар, потому что тамплиеров истребили четыреста лет назад, – с лёгким раздражением проговорил мистер Тредер.

– Предполагается строительство? – осведомился мистер Орни, почуяв брата-предпринимателя.

– Оно уже началось, – сообщил Даниель. – Здесь будут торговые ряды, лавки и мастерские, где разместятся часовщики, а также изготовители инструментов – только не музыкальных, а философических.

Он рассчитывал, что все повернутся к нему, ожидая продолжения.

– Планисфер, гелиостатов, теодолитов, буссолей и тому подобного!

Вновь никакого интереса.

– Если задача нахождения долготы будет решена, то её решат в этом здании! – заключил Даниель.

Всё сказанное хорошо слышал Анри Арланк, пришедший последним. Он стоял тихо, особняком от других.

– Отлично! – провозгласил мистер Тредер. – Второе заседание клуба по разысканию лица или лиц, повинных в изготовлении и установке адских машин, взорванных в Крейн-корте, на корабельной верфи мистера Орни и прочая, объявляю открытым.

СЛОВО «КЛУБ» БЫЛО ПОНЯТНО и Даниелю, и всем остальным членам Королевского общества, помнящим, как они в голодные студенческие времена скидывались на еду или, чаще, на выпивку. На университетском жаргоне это называлось «составить клуб». В конце шестидесятых нередко можно было услышать, как мистер Пепис предлагает Джону Уилкинсу «составить обеденный клуб», что подразумевало ту же складчину, только с большими деньгами и лучшим результатом.

За годы, которые Даниель провёл в Америке, спонтанные пирушки мистера Пеписа растянулись во времени, став регулярными, но сжались в пространстве, получив неизменный адрес. Даниель затруднялся в такое верить, пока Роджер не заманил его в «Кит-Кэт». Войдя туда, Даниель с порога воскликнул: «Так бы и объяснили!» – ибо сразу понял, что это усовершенствованный вариант кофеен, в которых все проводили время двадцать лет назад. Главное отличие состояло в том, что сюда пускали не каждого, что почти исключало откусывание ушей и дуэли.

Их новый клуб не походил на «Кит-Кэт». Цель была иная, члены (за исключением Даниеля) весьма разнились с приятелями Роджера, а место для встреч выбрали ещё более тёмное и с ещё более низким потолком.

Однако есть нечто, роднящее все клубы без изъятия.

– Первый пункт повестки дня: уплата взносов, – объявил мистер Тредер, вытаскивая из жилетного кармана заранее припасённую монету и бросая её на каменную крышку двадцатитонного саркофага.

Все вытаращили глаза: это был фунт стерлингов, то есть серебряная монета, и к тому же новёхонькая. Заплатить ею взнос было всё равно что с невозмутимым видом прогарцевать по Гайд-парку на единороге.

* То есть частных денег, или «токенов», которые до появления в Британии официальных медных денег служили основным средством расчёта в лавках и кабаках.

Даниель положил пиастр. Мистер Кикин – голландскую серебряную монету. Мистер Орни присовокупил золотую гинею. Анри Арланк вывернул кошель и высыпал полпинты медяков*. Почти все их заранее дал ему Даниель, о чём прочие члены клуба, вероятно, догадывались.

Даниель настоял, чтобы гугенота-привратника включили в клуб, поскольку теоретически тот мог быть намеченной жертвой взрыва. Мистер Тредер в пику ему предложил установить высокие взносы. Мистер Орни поддержал Тредера из соображений практических: ловить преступников – дело дорогостоящее. Кикин был готов на любые траты, лишь бы доказать царю, что не жалеет сил и средств на поимку злодеев, спаливших его корабль. В итоге Даниелю пришлось платить много и за себя, и за Арланка.

Мистер Тредер открыл деревянную шкатулку, обитую красным бархатом, вынул весы и положил на одну чашку голландскую монету, а на другую – бронзовую гирьку, которая, если верить выгравированной на ней устрашающей надписи, являла собой платоновский идеал того, сколько должен весить фунт стерлингов по сэру Томасу Грешему. Мистер Орни счёл это сигналом, чтобы приступить к чтению протокола предыдущего заседания, которое состоялось в особняке Кикина на Блек-бой-аллее две недели назад.

– С разрешения членов клуба я выпущу пустые разглагольствования и кратко суммирую педантические…

– Правильно! – крикнул Даниель, пока мистер Тредер не успел возразить.

Напрасное опасение: мистер Тредер, высунув язык, взвешивал испанскую монету, и его глаза только что не вылезли по-рачьи на стебельках.

– Итак, остались лишь два пункта, достойных упоминания: беседа с дозорным и рассуждения доктора Уотерхауза о механизме адской машины. Итак, по порядку: мы опросили мистера Пайнвуда, дозорного, ставшего свидетелем взрыва в Крейн-корте. Упомянутый мистер Пайнвуд был нанят либо как-то иначе убеждён устным высказыванием мистера Тредера, заключавшим в себе чрезвычайно двусмысленный и до сих пор остающийся предметом горячих споров посул…

– В протоколе действительно так записано?! – Мистер Тредер в притворном изумлении поднял взгляд от весов.

– Полагая, что будет вознаграждён, мистер Пайнвуд устремился за портшезом, преследовавшим мистера Тредера и доктора Уотерхауза непосредственно перед взрывом, – продолжал мистер Орни, довольный, что сумел задеть мистера Тредера за живое. – Мистер Пайнвуд сообщил нам, что бежал за портшезом до Флитского моста. Там носильщики остановились, поставили портшез, схватили мистера Пайнвуда…

– Можно не продолжать, мы все слышали, – буркнул мистер Тредер.

– И бросили его во Флитскую канаву.

Каждый из присутствующих нервно сглотнул.

– Были собраны средства для лечения чирьев мистера Пайнвуда и вознесены молитвы по поводу других его симптомов, в том числе ранее медициной не описанных. Некоторые внесли больше и молились горячее, нежели другие.

Куда портшез отправился дальше, можно только гадать. Доктор Уотерхауз немедленно предположил, что портшез свернул в проулок, из которого появился на его глазах чуть ранее. «Я убеждён, – сказал доктор Уотерхауз, – что злоумышленники узнали о нашем приезде загодя и намеревались следовать за экипажем мистера Тредера через Ньюгейт в Сити; то, что мы свернули от Флитской канавы в Крейн-корт, стало для них неожиданностью». Члены клуба заспорили, связан ли вообще портшез с адской машиной; я заметил, что глупо следовать в такой близости от повозки, которая вот-вот взорвётся, и что в портшезе ехала предприимчивая куртизанка. Мистер Тредер обиделся на предположение, что потаскуха (как он выразился) усмотрела в нём потенциального клиента; лица остальных членов клуба выразили насмешливое удивление таким ханжеством…

– Предлагаю выбрать нового секретаря для чтения протоколов, – перебил мистер Тредер. – Мсье Арланк, что бы я ни говорил о нём прежде, немногословен, исполнителен, грамотен. Если он возьмёт на себя эту обязанность, я готов платить за него взносы.

Последние слова прозвучали невнятно, поскольку, говоря их, мистер Тредер коренными зубами закусил английскую гинею.

– Мистер Тредер, – изрёк мистер Орни, – если вы проголодались, то по дороге к Яме Чёрной Мэри, а также в Хокли, есть трактиры, куда мы можем переместиться. Моей гинеей вы не насытитесь.

– Она не ваша, а клуба, – ответил мистер Тредер, разглядывая отметины от зубов, – и не гинея, пока я этого не скажу.

– Вы её уже взвесили, зачем ещё и надкусывать? – Мистер Орни, несмотря на свою досаду, был явно заинтригован.

– Гинея настоящая, – объявил мистер Тредер. – Продолжайте свой вздорный рассказ.

– Короче, моя гипотеза, что портшез ни при чём, невольно спровоцировала маловразумительный экскурс в область часовых механизмов; по крайней мере, таким он предстаёт в моих записях.

– Здесь ваши записи, в виде исключения, точны, – заметил мистер Тредер.

– Протестую! – воскликнул Даниель. – Речь была вот о чём. Мистер Орни сказал, что подложить адскую машину в повозку, а затем следовать за ней, зная, что взрыв произойдёт с минуты на минуту, – безумие. На это я возразил, что нам неведомо, насколько злоумышленник разбирается в часовых механизмах. Умелый часовщик настроил бы машину правильно, более того, знал бы, насколько часы будут спешить или отставать в тряской повозке холодным днём.

– Значит, в портшезе был не часовщик! – заключил господин Кикин.

Мистер Тредер хихикнул, полагая, что русский сострил, однако Даниель видел, что Кикин на его стороне и говорит серьёзно.

– Да, сэр. Адскую машину, я полагаю, установили люди, плохо знакомые с её устройством. Они планировали, что она сработает много позже, спустя часы или даже дни, и взрыв в Крейн-корте стал для человека в портшезе почти такой же неожиданностью, как для нас с мистером Тредером.

– Всем понятно, что взрыв произошёл несвоевременно, – сказал мистер Тредер, – так что ваша гипотеза имеет хотя бы налёт правдоподобности.

– Но проку от неё никакого, – отрезал мистер Орни, – поскольку мистер Пайнвуд оказался с головой в дерьме, и мы ничего больше о портшезе не знаем.

– Не согласен! Это указывает направление поисков. У вас на верфи адская машина взорвалась согласно планам злоумышленников – среди ночи. В повозке мистера Тредера – преждевременно. Я полагаю, что часы ушли вперёд от тряски холодным днём, но сохранили точность в неподвижном корабельном трюме. Отсюда можно вывести, какого рода механизм использовался, и таким образом вычислить изготовителя.

– Поэтому мы в Клеркенуэлле, – кивнул господин Кикин.

– И каков результат ваших изысканий? – спросил мистер Орни.

– Спросите у фермера в апреле, какой урожай принесли семена, посеянные неделю назад. Я надеялся, что отыщу в Крейн-корте заметки и опытные образцы мистера Роберта Гука. Он одним из первых взялся за определение долготы при помощи часов и лучше других знал, как влияет на них тряска и смена температуры. Увы, наследие мистера Гука выброшено на свалку. Я обратился в Королевскую коллегию врачей и к милорду Равенскару.

– Почему к ним, скажите на милость? – удивился мистер Тредер.

– Гук строил Коллегию врачей на Уорик-лейн и расширял особняк милорда Равенскара. Он мог разместить там что-то из своих вещей. Мои запросы остались без ответа. Я удвою усилия.

– Поскольку мы, как вижу, перешли к следующему пункту, – сказал мистер Тредер, – прошу вас, мистер Орни, поведать нам о ваших изысканиях в области упаривания мочи.

– Доктор Уотерхауз уверил нас, что для получения фосфора, использованного в адских машинах, требовалось упаривать мочу в огромных количествах, – напомнил мистер Орни.

– Описание было более чем красноречиво, – заметил мистер Тредер.

– Делать это в Лондоне затруднительно…

– Почему? Лондон бы не провонял мочой сильнее, нежели сейчас, – съязвил господин Кикин.

– Внимание привлекла бы не вонь, а необычность такого занятия. Итак, мочу, скорее всего, упаривали в деревне. Следовательно, кто-то возил мочу оттуда, где её много, то есть из города, например из Лондона, туда, где её можно упаривать незаметно.

– Надо расспросить золотарей!

– Превосходная мысль, господин Кикин, и мне она пришла много раньше, – отвечал мистер Орни. – Однако я живу далеко от нижнего течения Флит, куда золотари слетаются каждый вечер, как мухи, дабы опорожнить свои бочки. Поскольку мсье Арланк обитает в двух шагах от упомянутой канавы, я перепоручил дело ему. Мсье Арланк?

– У меня не было времени… – начал Анри Арланк, но его тут же заглушил возмущённый ропот других членов клуба. Гугенот мужественно демонстрировал галльское самообладание, пока этот парламентский базар не смолк. – Однако мировой судья Саутуарка преуспел в том, что не удалось мне. Вуаля!

Арланк небрежным движением выложил на крышку гроба памфлет. Обложка была напечатана таким крупным шрифтом, что Даниель, не доставая очков, разобрал в свете свечи: «ПРОТОКОЛЫ СЛУШАНИЙ И РЕШЕНИЙ ВЫЕЗДНОЙ СЕССИИ СУДА ПО ГРАФСТВУ СУРРЕЙ».

Дальше шли буквы помельче, но господин Кикин наклонился и прочитал вслух:

– «ПОЛНЫЙ и ПРАВДИВЫЙ отчёт о самых удивительных, зверских и чудовищных ПРЕСТУПЛЕНИЯХ, по справедливости НАКАЗАННЫХ мировым судом с пятницы 1 января по субботу 27 февраля лета Господня 1713/14».

Господин Кикин весело подмигнул Арланку. Памфлеты продавались на каждом углу, следовательно, некоторые – и даже многие! – их покупали. Однако ни один грамотный человек не признался бы, что читает подобного рода литературу. Приличные люди делали вид, что её просто нет. Арланку не след было такое приносить, а Кикину – веселиться. Ох уж эти иностранцы!..

– Простите, мсье Арланк, я не имел… э… удовольствия ознакомиться с данным опусом, – сказал мистер Тредер. – Что там написано?

– Здесь излагается дело мистера Марша, который, проезжая декабрьской ночью по Ламберт-роуд, был остановлен тремя молодыми джентльменами, вышедшими из непотребного дома на Сент-Джордж-филдс. Молодые люди были так возмущены вонью, исходящей от повозки мистера Марша, что, выхватив шпаги, вонзили их в лошадь мистера Марша, и та околела на месте. Мистер Марш принялся звать караул. На его крики из ближайшей таверны выскочили посетители; они и схватили негодяев.

– Какие отважные пьянчуги!

– Тамошние дороги кишат разбойниками, – пояснил мистер Тредер. – Люди, вероятно, решили, что лучше схватить злодея всей компанией, чем быть ограбленными по пути домой.

– Воображаю их изумление, когда они поняли, что схватили не разбойников, а джентльменов! – рассмеялся господин Кикин.

– Джентльменов и разбойников, – ответил Анри Арланк.