Плохая кровь

В моей крови вскипает адреналин.

Вот почему я стала криминальным юристом.

Полная предвкушения, я придвигаю папку ближе к себе. На первой странице в обязательном порядке размещается снимок, сделанный при аресте, и изложение фактов об обвиняемом. Мне всегда интересно увидеть, кто обвиняется в совершении преступлений, за которые мы его караем. Это моя работа как юриста по уголовным делам – работать ради кары преступнику, вне зависимости от того, кто он и откуда.

Конечно, было бы наивно утверждать, будто я не понимаю, насколько несовершенна по сути наша судебная система, но моя работа всегда одинакова, без исключения: я следую материалам дела и подбираю факты так, чтобы они были наиболее убедительны.

Мы – мастера манипуляций.

Я выдвигаю обвинение вне зависимости от того, считаю ли я, что человек совершил то, в чем его обвиняют, или нет. Именно так нас учили, именно на этом построена наша юридическая система – честный суд. И чтобы он был таковым, обе стороны тяжбы должны быть представлены в равной степени убедительно.

За свою карьеру я часто изумлялась тому, насколько разными способами можно показать те или иные факты, и гадала: насколько это относится к истинам нашей повседневной жизни, к тому, как мы взаимодействуем с другими людьми? Насколько часто в этой жизни встречается непонимание или неправильная интерпретация? Когда занимаешься такой работой, начинаешь видеть, насколько «серым» может быть даже самый однозначный сценарий. Суд работает только тогда, когда обвинение и защита делают всё, что в их силах.

Мне доводилось бывать на ужинах, устраиваемых людьми среднего класса, и я слышала, как большинство моих коллег на вопрос: «Что вам больше всего нравится в вашей работе?» – отвечают: «Выигрывать». Мне этот ответ всегда казался до ужаса скучным – по крайней мере, от людей, чьей работой было устраивать спектакль в зале заседаний. Мы все любим выигрывать, это природное стремление – выживание наиболее приспособленных. Меня куда больше пленяют люди, стоящие за каждым делом. Психология всего этого. Кто они. Что они сделали. Почему они это сделали. Это мое тайное оружие в суде. Я – рассказчик, и, чтобы рассказать историю этих людей, мне нужно узнать их.

«Кто ты, Брэд Финчли? Что ты сделал? И почему ты это сделал?»

Я развязываю тесемки. Начинаю складывать головоломку.

И вот он, Брэд Финчли. Смотрит на меня глубокими карими глазами, слегка выпятив крепкий подбородок. Я с излишней резкостью ставлю на стол стакан, и вода плещет через край, брызгая на страницу и размывая чернила.

Я прослеживаю взглядом короткий шрам на его правой щеке. Следую по этой линии до его губ, до самого изгиба «лука Купидона» – я часто обводила этот изгиб кончиком пальцев и шутила, что он слишком совершенен, чтобы принадлежать настоящему человеку… А чуть ниже левого уголка рта виднеется другой шрам, поменьше, его легко не заметить, если не знать, куда смотреть. Я проводила часы, складывавшиеся, наверное, в целые дни, изучая это лицо; я знаю, куда смотреть.

Потому что я всеми фибрами своего существа уверена: человек, смотрящий на меня с фотографии, – не Брэд Финчли.

Это Джейк Рейнольдс.

Мое сердце начинает часто стучать о ребра. Колотиться. Стремиться выскочить вон. И неожиданно я снова оказываюсь там.

Одна. Заперта. Окружена лишь темнотой. На этот раз стучит не только мое сердце, пытаясь пробить путь наружу, но и мои кулаки. Громко и отчетливо. Безуспешно.

Джейк Рейнольдс. Где ты был? И почему бросил меня?

* * *

– Итак, интересная подробность касаемо обвиняемого: чуть меньше двадцати лет назад он легально сменил имя, став из Джейка Рейнольдса Брэдом Финчли.

Слова Чарльза глубоко уязвляют меня. «Интересная подробность»… Как будто Джейк – злодей в телевизионной драме и всё это – просто интригующий поворот сюжета, а не новости о человеке, который разбил мое сердце и так и не вернулся ко мне. Который, как выясняется, сменил имя и фамилию, чтобы я уж точно никогда не смогла его найти. Неужели он действительно так сильно ненавидел меня за то, что я сделала?

– Джастина? – окликает Чарльз. – С вами всё в порядке?

Я моргаю и заставляю себя отвести взгляд от снимка, с которого смотрит на меня Джейк. Смотрю прямо на Чарльза и отвечаю, что со мной всё в порядке, просто легкое похмелье, а потом чувствую, как мое тело встает со стула и идет к двери. Слышу, как мой голос заявляет, что мне просто нужно «подышать несколько минут».

Пока все это происходит, я словно наблюдаю эту сцену из угла комнаты. Я говорю нужные слова, действую так, будто всё в порядке, иду, переставляя ноги одну за другой, но в то же самое время все это делаю не я. Подлинная я разбита на миллионы частей.

В последний раз я видела Джейка в 2005 году, после рождественской вечеринки, устроенной юридической фирмой моего отца. Тот вечер изменил все – и всех. Я знаю, что я – не та личность, которой была тогда, и, думая сейчас о Джейке – или мне следует называть его Брэдом? – я гадаю, кем он стал. Убийцей?

Я часто думала о нем. Представляла, как он может выглядеть спустя столько лет. В спокойные моменты своего брака с Ноем я ощущала вину за это. Говорят, что никакая любовь не сравнится с твоей первой. Это не значит, что ты не полюбишь никого другого, но это будет уже другая любовь. Менее всепоглощающая. Возможно, более здоровая.

Мы с Джейком были воплощением первой любви. Такой, которую можно увидеть в фильмах, прочитать о ней в книгах. Такой, которая неизбежно заканчивается трагедией. Это единственный возможный финал. Такая любовь не может длиться вечно.

По крайней мере, так я рационализировала это для себя. Как Ромео и Джульетта. Взрывной финал для взрывной любви, прежде чем та выгорит дотла. Так она может навеки остаться живой и яркой. Ромео и Джульетта не были бы Ромео и Джульеттой, если б состарились вместе и стали бы скучной пожилой парой, спорящей из-за того, что будут есть на ужин.

Если б Джейк не ушел, быть может, со временем это чувство выцвело бы. Стало бы чем-то другим. Чем-то более мелким…

Я распахиваю дверь туалета и смотрю на себя в зеркало. Сжимаю края раковины так, что костяшки пальцев становятся белыми. «Джейк Рейнольдс, что ты наделал?» – шепчу я.

Мне кажется, я не произносила его имя с того дня, как осознала, что он не вернется. Это был ужасный день. Но это было и начало новой главы в моей жизни; полагаю, можно сказать, что в тот день родилась новая я – та Джастина, которая сейчас замужем за Ноем.

Говорят, что нужно достичь дна, чтобы всплыть на поверхность. Что ж, я достигла дна, а потом еще раз, но мне действительно удалось всплыть. Почти восемнадцать лет спустя я успешно исключила Джейка Рейнольдса из своей жизни – если не считать редких попыток поиска в интернете.

Что-то задевает струнку в моей памяти. Финчли. Наш любимый ресторан назывался «Финчес» – «Зяблики».

Брэд Финчли.

Это совпадение? Какая-то дурацкая шутка? Значит ли это что-нибудь?

Мне хочется плеснуть себе в лицо холодной водой, но, поскольку сегодня утром мне не нужно было присутствовать в зале суда, мои губы накрашены ярко-красной помадой – как знак вызова патриархату. Поэтому я просто несильно пинаю ногой стену под раковиной.

* * *

Я каким-то образом ухитряюсь дойти обратно до кабинета Чарльза и высидеть совещание до конца, кивая и искреннее заверяя, что слышу его советы. А теперь сижу в своем кабинете, медленно вращаясь на офисном кресле. Папка закрыта и отодвинута на край стола, как будто я могу обжечься, коснувшись ее.

Я искала в интернете Джейка Рейнольдса и не находила никаких следов. Ни единой фотографии в «Гугле», ни учетной записи в «ЛинкдИн». Но я никогда не искала Брэда Финчли. Я прекращаю вращаться и открываю свой лэптоп. Ввожу в поисковою строку «Фейсбука» это незнакомое имя – медленно, буква за буквой – и задерживаю дыхание.

Загружаются результаты поиска, и нужная мне учетная запись появляется на пятой строке сверху. Учетка настроена как «закрытая», но я вижу его фотографию на главной странице. Его кожа покрыта загаром, на нем простая белая футболка. Низко нависшие брови. На подбородке короткая щетина – явно отпущенная не из небрежности, а из намерения выглядеть более мужественно. Улыбка слегка кривая, как будто он знает что-то, чего не знаю я. Когда-то эта улыбка сводила меня с ума…

Он не похож на убийцу, но не нужно быть юристом, чтобы знать: преступные действия совершаются не только теми, кто злобен по сути своей. Я слишком хорошо знаю, что в жизни человека могут случиться вещи, которые запустят эффект лавины, и в конечном итоге ты совершишь поступки, на которые – как тебе всегда казалось – не был способен.

Разбитое стекло. Море красной жидкости. Течет не останавливаясь.

В досье указано, что постоянное место его проживания – Молдон, графство Эссекс; то самое место, где мы оба выросли. Почему Макс или мама ничего не говорили мне? Знали они, что он вернулся? Как долго он прожил там? Зачем менять имя, а потом возвращаться туда, где все тебя уже знают? Все это не имеет никакого смысла.

Я читаю дальше. Сейчас Брэд Финчли выпущен под залог и в ожидании судебных слушаний живет у друга в Летчуэрте. Учитывая отсутствие прежних судимостей и склонности к побегу, свобода его передвижений ограничена ножным браслетом с маячком, комендантским часом и регулярными явками в полицию для проверки.

У меня снова начинает болеть голова. Я открываю ящик стола, нашариваю пачку парацетамола, которую храню там, и спешно выпиваю две таблетки. Говорю себе, что за восемнадцать лет, прошедших с тех пор, как я видела его в последний раз, с Джейком могло случиться все что угодно. Он в буквальном смысле создал себя заново.

Нет, я совсем не знаю этого Брэда Финчли.

И это хорошо для моей работы, потому что по закону я должна была заявить, что знакома с обвиняемым – в тот же момент, как увидела его фотографию.

Но я этого не сделала.

Если это обнаружится прежде, чем я откажусь вести дело, я рискую потерять все. Санкции за нарушение регламента, несомненно, испортят мою репутацию – а скорее всего, и мою карьеру – в зависимости от того, насколько далеко я успею зайти.

А что насчет Ноя? Как я смогу объяснить ему все это? Никак – и значит, я рискую также своим браком. Эта мысль ужасает меня. Я уже так много сделала, так много лгала, чтобы защитить нас обоих… Можно смело сказать, что я полностью вытравила свое прошлое – но у меня не было выбора.

И все же мне понадобилось восемнадцать лет, чтобы найти Джейка, – и поэтому, несмотря ни на что, я понимаю, что не могу просто отпустить его снова. По крайней мере, сразу. Проще считать Джейка и Брэда двумя совершенно разными людьми.

Понимая, что не могу откладывать это вечно, я снова придвигаю папку к себе и открываю ее. На этот раз отчетливо сознавая, какие ужасы ожидают меня на страницах судебного дела.

* * *

Марку и Беверли Рашнелл было по шестьдесят семь лет, они жили в богатом районе Эпсома, графство Суррей. Чуть менее месяца назад они были найдены мертвыми в своем доме – в месте, которое должно быть безопасным прибежищем, однако нам слишком часто приходится иметь дело с преступлениями, которые происходят именно там, в родном доме жертв.

Отчеты, распространяемые в юридических кругах, показывают, что 2,3 миллиона взрослых людей за прошлый год подверглись домашнему насилию – и это только доказанные случаи; как это ни ужасно, еженедельно от рук своих партнеров или бывших партнеров погибают минимум две женщины. Но данное дело гласит, что и муж, и жена были найдены мертвыми в доме, в котором жили, – в том месте, которое должно было обеспечить им безопасность.

Я пролистываю лежащий передо мной отчет до страниц с ужасными подробностями: мне важно столкнуться с описанием насилия лицом к лицу. За годы работы я поняла, что нет смысла ходить вокруг да около – оно все равно найдет способ добраться до твоего сознания. Если я не перейду к этим подробностям прямо сейчас, впоследствии они подействуют на меня еще хуже, станут более личными – превратятся в тени, пляшущие в углах комнаты, в призраки, крадущиеся за мной по пятам ночью… Нет, мне нельзя бежать от них.

На снимках показаны последствия убийства – и это невыносимо уродливо. Марк Рашнелл был застрелен в упор, фотография не оставляет пространства для воображения. Беверли Рашнелл тоже была убита выстрелом в голову – но с бо`льшего расстояния. Судя по отчету судмедэкспертов, супруги были убиты в один и тот же отрезок времени, однако трудно определить, кто из них погиб первым.

Я вспоминаю о том, как пальцы Джейка ласкали мою щеку или гладили мою спину, и вместо этого пытаюсь представить, как они нажимают на спусковой крючок. Дважды. Посылая пули в живых людей.

Это было намеренное, расчетливое, жестокое убийство.

Мало того что в сумке, принадлежащей Джейку, было найдено орудие убийства – там также обнаружилась бейсболка, испачканная кровью Рашнеллов. И, в довершение ко всему, волокна той же самой бейсболки были найдены на трупах обеих жертв.

Я уже слышу слова обвинителя, которые будут произнесены в суде, – приговаривая Джейка к пожизненному заключению.

Установлено, что смерть Марка и Беверли наступила между 14:00 и 14:15. Очень многое может уложиться в пятнадцатиминутный отрезок времени. Задача обвинения – установить, какая версия событий будет более осмысленной для присяжных: убил ли Джейк сначала Беверли, вынудив Марка смотреть на это, или, быть может, все случилось в обратном порядке? Были выстрелы сделаны один за другим или же их разделяло несколько минут?

Я записываю в блокнот свои размышления:

1) Порядок убийства?

2) Почему Джейк оказался в доме?

3) Почему он убил их?

А потом добавляю четвертый пункт:

4) Марк и Беверли РАШНЕЛЛ.

Я ловлю себя на том, что пишу их фамилию заглавными буквами и обвожу ее жирным овалом. Кем они были? И почему их фамилия звучит для меня так знакомо?

Глава 4

Часы на стене моего кабинета показывают 08:38. До сегодняшнего дня Джейк Рейнольдс отсутствовал в моей жизни восемнадцать лет, но ему понадобилось всего пятьдесят три минуты, чтобы, заново появившись в ней, перевернуть мой мир вверх дном. Снова… Я пытаюсь не думать о том, что это значит – что это говорит обо мне и о жизни, которую я выстроила.

Во время одного из первых сеансов Айя рассказала мне о кинцуги – японском искусстве чинить сломанную керамику, заполняя и выделяя трещины золотым лаком. Оно породило целую философию, говорящую о том, что несовершенством можно любоваться так же, как и красотой, и о том, что разбитая, а потом склеенная вещь становится только прочнее. Мне так понравилась эта идея, что я начала коллекционировать предметы кинцуги и расставлять их по всему дому. Если заглянуть в наш кухонный шкаф, можно увидеть тарелки, чашки, стаканы и даже чайник, отмеченные прекрасными, изящными, хаотичными золотыми линиями. Смысл слов Айи, конечно, заключался в том, что я сама – объект кинцуги. Ставшая сильнее и прекраснее после всего, через что мне пришлось пройти. И теперь я гадаю: быть может, я вместо этого просто склеила себя ПВА?

Захлопываю лэптоп и спешно упаковываю его в чемодан на колесиках вместе с папкой и своим блокнотом. Быстро обвожу взглядом кабинет, удостоверяясь, собрала ли я все остальное, что может мне понадобиться, а затем направляюсь к кабинету Чарльза. Резко стучусь в дверь.

– Входите, – отзывается он, и я распахиваю дверь.

– Мне только что позвонила мать. Знаю, это совершенно не вовремя, но у нее случилась неприятная ситуация. Обычно с ней побыл бы мой брат Макс, но сейчас ему пришлось уехать на некоторое время. Я собираюсь несколько дней поработать удаленно, из ее дома. Я собрала все, что может понадобиться, – с виноватым видом киваю в сторону своего чемодана, – и намерена за это время составить список потенциальных свидетелей и начать переписку с отделом судмедэкспертизы. Во вторник у меня предварительное слушание по делу о причинении фактических телесных повреждений – помните, я рассказывала вам о том, как преступник укусил офицера, производившего арест? – так что к тому времени я вернусь.

Чарльз хмурится.

– Вы правы, это не вовремя, но я понимаю, что семья – это важно.

– Спасибо, до следующей недели, – говорю я, начиная закрывать дверь.

– Джастина, – окликает он, и я останавливаюсь. – Только не напортачьте, ладно?

– Конечно. Приоритет номер один.

Чувствую ли я себя виноватой в том, что лгу человеку, который только что предоставил мне самую крупную возможность за всю мою карьеру? Если задуматься об этом, то да, чувствую. Но я неплохо овладела искусством манипуляции – по сути, я мастер в этом искусстве.

Я решаю, что нет смысла рассуждать об этом, когда на кону стоит нечто куда более важное. Если Джейка отправят в тюрьму за убийство, мне нужно знать всю предысторию. Не только ту версию, которую обвинение сочтет наиболее убедительной для суда. На этот раз мне нужна подлинная история.

Наконец-то, спустя почти восемнадцать лет, настало время вернуться домой. Туда, где все начиналось.

Обратно к нему – во многих смыслах.

Прежде

Джейк-любовник

Впервые Джейк заметил Джастину – заметил по-настоящему – в один унылый февральский день. Это был день рождения его матери, ей исполнялось 48 лет, и отец Джейка забронировал столик в «Синем орле» – этот ужин должен был стать сюрпризом для именинницы. Джейку было поручено дождаться ее у офиса после работы и сопроводить в ресторан. Он выбрал самый зрелищный путь до города, мимо набережной, вместо того чтобы пойти самой короткой дорогой, – его отец наверняка закатил бы глаза, узнав об этом. Он был куда более практичным, чем Джейк, – менее эмоциональным, как он любил заявлять, когда сын чем-то его разочаровывал или изрекал в присутствии отцовских друзей нечто, заставлявшее отца почувствовать себя неловко.

Обычно Джейк просто отмахнулся бы от этой мысли – он был вполне доволен тем, каков он есть, – но сегодня, когда небо затянули темные тучи, признал, что сделал неправильный выбор. Он должен был прислушаться к своему разуму, а не к своему сердцу.

Он знал про семью Стоунов. Все в Молдоне знали про них. Джерард Стоун был столпом общества – неудивительно, что он в очередной раз возглавил городской совет. Плакаты с его лицом, наклеенные чуть ли не на каждый фонарный столб, хлопали на ветру. Их нельзя было не заметить, при всем желании. Боже, иногда Джейк ненавидел этот городок, откуда, казалось, никто и никогда не мог сбежать… На протяжении жизни поколений так оно и было. Ты рождался здесь и оставался здесь. Даже редкие счастливчики, уезжавшие учиться в тот или иной университет, часто возвращались сюда годы спустя вместе со своей молодой семьей – и начинали этот цикл заново.

Джейку не светил даже университет. Его семья прочно укоренилась в этом круговороте. В конце этого учебного года ему предстояло окончить школу; все ждали, что он пройдет курс по обучению специальности, спонсируемый местной компанией. По окончании этого курса начнет работать и в конечном итоге, вероятно, женится на какой-нибудь из девушек, с которыми учился в школе, – хотя он даже боялся подумать, на ком именно, – и купит террасный дом в викторианском стиле. Наверное, этот дом будет располагаться неподалеку от точно такого же дома родителей Джейка – дома, где он родился и вырос.

Он сунул руки поглубже в карманы и свернул на утоптанную тропинку, чтобы сократить путь. Тропинка была окружена высокими темными изгородями и сегодня показалась Джейку длиннее, чем обычно. Перед ним тянулась прямая дорога, с которой некуда было свернуть. Он пошаркал подошвами ботинок по земле, а потом, ощутив на лице первые капли дождя, натянул на голову капюшон худи и пустился бегом.

В конце концов тропа вывела его к берегу, и Джейк глубоко вдохнул соленый воздух. Городок был маленьким и угрюмым, но даже Джейк не мог не признать, что в нем есть что-то притягательное. Он свернул по тропинке к воде и позволил себе поиграть с мыслью о том, что когда-нибудь, возможно, действительно будет жить в одном из этих домов. Тогда он с куда большей готовностью сможет смириться с судьбой.

Нельзя было отрицать, что жить в районе с видом на дельту – это прекрасно. В Молдоне большие дома с участками, спускавшимися к воде, образовывали небольшой анклав. Полукруг домов, принадлежащих членам и бывшим членам городского совета, выстроился вдоль набережной, практически смыкаясь вокруг нее.

Если по-настоящему задуматься, география этого района казалась несколько устрашающей. Он представлял собой нечто вроде лабиринта, где дорогие элитные дома торчали прямо посреди менее привлекательных улиц. Получалась забавная смесь: те, у кого хватало денег, чтобы свалить из Лондона от вечного соперничества за богатство и влияние, жили буквально дверь в дверь с теми, у кого не было возможности даже поучаствовать в этих крысиных бегах.

Семейство Стоунов владело большим розовым домом с круговой террасой и белой изгородью из штакетника, наподобие тех американских домов, которые Джейк видел по телевизору. На втором этаже с передней стороны дома располагалась обзорная комната – сплошная стеклянная стена от пола до потолка и два кресла, стоящие так, чтобы можно было видеть берег и воду. Джейк представил, как мистер Стоун сидит там, курит сигары и играет в шахматы.

От входа на набережную Джейк свернул на одну из дорожек; теперь справа от него были причалы, а слева – дома. И тут он увидел ее. Джастину Стоун. Она лежала посреди лужайки перед домом, рыжие волосы и платье промокли от дождя.

– Джастина? – неуверенно окликнул он. Какого черта она творит? К этому моменту дождь лил уже вовсю, и на открытом берегу негде было укрыться от разошедшегося ветра. Джейк решил, что она не расслышала его за плеском воды, а может быть – до него это дошло только сейчас – ей было плохо? Он бросился к ней бегом и позвал снова, уже громче.

На этот раз Джастина повернула голову и улыбнулась.

– От этого чувствуешь себя живым, правда? – крикнула она в ответ, ее голос легко пробился сквозь шум ветра и дождя.

– Нет, я чувствую себя замерзшим в хлам, – ответил Джейк, и она засмеялась. Засмеялась по-настоящему, низким грудным смехом, который не подходил ни к ее худощавой фигуре, ни к изящному платью, в которое она была одета. И тогда он увидел, насколько же она красива.

– Тебе помочь? – спросил Джейк, протягивая руку. Она улыбнулась и приняла его помощь, позволив ему поднять ее с мокрой травы.

– Ты Джейк, верно?

– Именно. Ты не хочешь пойти в дом? – Он кивнул в сторону особняка, чувствуя, как промокшая от дождя футболка прилипает к телу.

– Пока нет.

Он посмотрел на Джастину, стоящую под дождем так непринужденно, хотя все остальные знакомые Джейка уже бежали бы в укрытие, вслух проклиная отвратительную погоду, и задумался о том, чего он еще о ней не знает.

– Ну ладно. – Он попытался сообразить, что бы еще такое сказать, дабы она продолжила разговор, но в голове было пусто. – Тогда я лучше пойду, – произнес Джейк и повернулся прочь, мысленно пнув себя за то, что оказался способен лишь на такую банальщину.

– Джейк? – окликнула она его. – Передай от меня твоей маме поздравление с днем рождения.

Джастина никогда не встречалась с его матерью, и его застало врасплох то, насколько личной оказалась эта фраза. Джейк гадал: может быть, Джастина хочет продолжить разговор с ним, хотя он, скорее всего, выдавал желаемое за действительное.

– Не хочешь пойти погулять? – услышал он свой собственный голос, прежде чем успел спохватиться и передумать.

– Сейчас? Но у твоей мамы день рождения.

– Не сейчас. Завтра днем.

– На самом деле я думаю, что можно погулять и сейчас. – Джастина озорно улыбнулась. – Я могу пойти с тобой и встретить твою маму. Не бойся, я не буду лезть не в свое дело. Мне просто нравится гулять.

– Дождь идет, а ты уже и так промокла насквозь… – Джейк пытался не таращиться на нее, но не мог отвести взгляд. Она была очаровательной. Яркой. Она была самой красивой девушкой, какую он когда-либо видел.

– Ну и что? Если я и так уже насквозь мокрая, какая разница, если я и дальше буду гулять под дождем?

С такой логикой он не мог поспорить.

– Ладно. Ты точно уверена, что не хочешь сначала зайти в дом и переодеться? Может быть, взять зонтик? Знаешь, это такая штука, которую изобрел какой-то умник, чтобы не мокнуть под дождем… – Он засмеялся.

Джастина посмотрела на дом, и Джейку показалось, что он заметил, как изменилось выражение ее лица. Когда Джастина разговаривала с ним, она выглядела такой оживленной и полной энтузиазма… Но, оглядываясь на особняк, она как будто изменилась. Каким-то образом стала меньше. Джастина сжала ладони перед грудью.

– Хорошо. Но только для того, чтобы взять зонтик в прихожей. Я ненадолго… Тебе так просто от меня не отделаться, Джейк Рейнольдс.