Письмо в завтра

Михаил так и стоял у выхода из архива, не решаясь шагнуть за порог. Коридор перед ним тянулся длинной белой лентой, пустой и безжизненной, как шрам на теле земли. Свет здесь был резким, почти болезненным, выжигающим тени, но не тепло – он казался искусственным, словно создан не для того, чтобы освещать, а чтобы обнажать. Михаил сжал телефон в руке, всё ещё глядя на пустую галерею, где должен был быть снимок чертежа. Исчезновение файла было не просто сбоем – это был знак, предупреждение, вырезанное невидимым ножом. «Газ» видел всё. Даже его мысли, казалось, были под их взглядом.

Он сунул телефон в карман и прислонился к стене, чувствуя, как холод бетона проникает в спину. Письмо лежало в другом кармане, прижатое к телу, как тайный пульс. Михаил закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти прочитанные строки. «Газ – их оружие, память – твоя сила». Слова звучали в голове, но теперь к ним примешивался вопрос: а что, если сила эта – иллюзия? Что, если память, которую он так жаждет вернуть, уже не принадлежит ему? Он вспомнил, как Дима однажды, сидя на подоконнике их комнаты, бросил с лёгкой насмешкой:

– Знаешь, Миш, мы как книги, которые кто-то переписывает. Только без нашего ведома.

– Тогда я вырву страницы, – ответил Михаил, глядя в окно, где серое небо сливалось с серыми стенами кампуса.

– А если их уже вырвали? – Дима прищурился, и в его голосе мелькнула тень чего-то серьёзного.

Михаил открыл глаза. Если Дима прав, если их действительно переписывают, то письмо – это не просто послание. Это доказательство, что кто-то сопротивлялся. «К.В.» – человек, чья рука не дрогнула, оставляя эти слова, чья воля пробилась сквозь газовую завесу. Но кто он? Или она? И почему именно теперь, в 2125 году, это письмо нашёл он, Михаил Беспамятный, чьё имя само по себе звучало как насмешка судьбы?

Он провёл рукой по лицу, стирая капли пота, выступившие на лбу, несмотря на холод. Мысли путались, но одна пробивалась яснее других: он не может оставить это здесь. Чертёж устройства – «фиксирует мысли, защищает их» – был не просто схемой. Это был ключ, возможно, к тому, что «Газ» отнял у него. У всех них.

Жужжание раздалось снова – ближе, настойчивее. Михаил резко повернулся, вглядываясь в глубину архива. Тени там шевелились, но теперь он заметил слабый отблеск – металлический, быстрый, как вспышка. Дрон. Маленький, не больше ладони, но достаточно умный, чтобы следить, записывать, сообщать. Его сердце заколотилось, но он заставил себя остаться на месте. Бежать – значит выдать себя. Он медленно отступил к стене, прячась за стеллажом, и затаил дыхание. Дрон пролетел мимо, жужжа, как оса, и исчез за углом. Но Михаил знал: он вернётся. Или приведёт других.

– Ты бы сказал, что это конец, – прошептал он, и Дима в его воображении хмыкнул, скрестив руки.

– Не конец, а начало, – ответил тот. – Только смотри, чтобы оно тебя не прикончило.

– Слишком поздно, – пробормотал Михаил, и в голосе его мелькнула горькая усмешка.

Он сжал письмо в кармане, чувствуя, как бумага мнётся под пальцами. Если «Газ» следит, если они знают, то он должен быть быстрее. Умнее. Он не сдастся, даже если придётся идти против всего мира, который забыл, что значит помнить.

Михаил стоял, не переступая черту, отделявшую тьму стеллажей от стерильного света коридора. Его дыхание было неровным, но он заставил себя выровнять его, словно это могло унять бурю, поднимавшуюся в груди. Он не знал, кто такой «К.В.», но чувствовал: этот человек – или его тень – протянул руку через века, чтобы схватить его за плечо и сказать: «Проснись». И Михаил просыпался, медленно, болезненно, как после долгого сна без сновидений.

Он снова достал письмо, не в силах удержаться. Свет коридора упал на строки, высвечивая их резкость, их отчаяние. «Избегай тех, кто стирает память о будущем», – гласила последняя фраза, выведенная чуть крупнее, будто автор хотел крикнуть её напоследок. Михаил замер, перечитывая слова. Стирают память о будущем? Он всегда думал, что «Газ» крадёт прошлое – лица, события, целые жизни. Но будущее? Как можно забыть то, чего ещё не было? И вдруг его осенило, холодной, острой ясностью: они не просто стирают, они переписывают. Прошлое, чтобы держать в узде. Будущее, чтобы лишить надежды.

– Ты бы сказал, что я слишком много думаю, – прошептал он, и Дима в его воображении закатил глаза, лениво пнув воображаемый камешек.

– А ты не думаешь? – хмыкнул тот. – Это просто старая записка, Миш. Может, чья-то шутка.

– Шутка не прячется сто лет, – возразил Михаил, и голос его стал твёрже. – Шутка не заставляет дроны следить за тобой.

Он сжал письмо в кулаке, чувствуя, как бумага мнётся, но не рвётся. Оно было прочнее, чем казалось – как и воля того, кто его написал. «К.В.» не просто оставил послание – он оставил оружие. Устройство, чертёж которого теперь жил в его памяти, пусть и не на экране телефона. Михаил закрыл глаза, пытаясь восстановить линии, пересечения, узлы схемы. Он не был инженером, но любопытство и упрямство делали его способным запомнить больше, чем он сам от себя ожидал.

Жужжание дрона стихло, но тишина не принесла облегчения. Она была густой, липкой, как воздух перед выбросом газа, о котором шептались в кампусе. Михаил знал эти слухи: невидимые облака, витающие над городами, стирая куски памяти, оставляя людей пустыми, послушными. Он никогда не верил до конца – слишком удобно для страшилок, которыми Дима пугал первокурсников. Но теперь, после исчезнувшего файла, после тени в архиве, он чувствовал: это правда. И она была ближе, чем он думал.

Михаил шагнул в коридор, и свет ударил ему в глаза, слепящий, но не согревающий. Он спрятал письмо глубже в карман, чувствуя его тепло сквозь ткань. Где-то позади, в глубине стеллажей, тень шевельнулась снова. Она не жужжала, не гудела – она слушала. И ждала.

Он пошёл вперёд, не оглядываясь, но каждый шаг отзывался эхом – не только его, но и тех, кто шёл за ним.

Коридор тянулся перед Михаилом, как бесконечная белая река, холодная и безмолвная. Его шаги гулко отдавались от стен, каждый звук возвращался эхом, словно кто-то повторял их за его спиной. Он сжимал письмо в кармане, чувствуя его углы через ткань – острые, как напоминание о том, что он теперь не просто студент, а носитель тайны, которую «Газ» не должен найти. Но с каждым шагом в нём росло что-то новое, тёмное и колючее, как шипы, цепляющиеся за одежду в лесу, которого он никогда не видел. Сомнение.

Свет коридора был слишком ярким, слишком чистым, выжигающим всё человеческое. Он напоминал Михаилу операционную, где режут не тело, а душу, оставляя лишь оболочку, послушную и пустую. Он ускорил шаг, стараясь не оглядываться, но тень из архива всё ещё стояла перед глазами – нечёткая, но живая, как отражение в мутном зеркале. Была ли она реальной? Или это его разум, разбуженный письмом, рисовал врагов там, где их не было?

– Ты бы посмеялся, Дима, – пробормотал он, и голос его растворился в стерильной тишине. Воображаемый Дима возник рядом, шагая в такт, с привычной ухмылкой на лице.

– Над чем? Над тем, что ты теперь герой с бумажкой? Или что боишься собственной тени? – Дима хмыкнул, пнув воображаемый камешек.

– Над тем, что я не знаю, кому верить, – ответил Михаил, и в голосе его мелькнула горечь. – Даже себе.

Он остановился у поворота, где коридор разветвлялся: направо – к лестнице, ведущей в кампус, налево – к старому и давно не работавшему лифту, который всё ещё гудел, как живое существо. Михаил посмотрел на свои руки – они дрожали, едва заметно, но достаточно, чтобы он это почувствовал. Письмо было настоящим, чертёж – ясным в его памяти, но что, если это ловушка? Что, если «К.В.» не спаситель, а призрак, заманивающий его в пропасть? Он вспомнил рассказы о тех, кто копался в прошлом: их находили пустыми, с улыбками, не принадлежащими им. Может, это и есть его судьба?

Сомнение росло, как трещина в стекле, расползаясь по его мыслям. Он верил в письмо – хотел верить, – но вера была хрупкой, как бумага в его руках. А если «Газ» сам оставил его там? Чтобы выманить таких, как он – любопытных, упрямых, тех, кто ещё помнит, как задавать вопросы? Михаил провёл рукой по волосам, чувствуя, как пот холодит лоб. Он был один в этом коридоре, но не одинок – за ним следили. Не дроны, не маски, а что-то большее, невидимое, вплетённое в сам воздух.

– Если это ловушка, то я уже в ней, – прошептал он, и Дима в его воображении пожал плечами.

– Тогда беги, пока можешь, – бросил тот. – Или докажи, что ты не зря её взял.

– Бежать некуда, – ответил Михаил, и слова эти упали тяжело, как камни в пустую бездну.

Он шагнул к лестнице, но замер, услышав звук – тихий, но отчётливый, как шорох ткани. Михаил обернулся, вглядываясь в коридор. В дальнем конце, там, где свет сливался с тенью архива, мелькнула фигура – высокая, в чёрном, с маской, закрывающей лицо. Она не двигалась, просто стояла, но её присутствие было осязаемым, как холодный ветер. Михаил сжал кулаки, чувствуя, как сердце бьётся в горле. Это не дрон. Это был человек. Или то, что от него осталось.

Он не побежал – бежать было поздно. Вместо этого он медленно отступил к лестнице, не сводя глаз с фигуры. Она не двинулась, но Михаил знал: она видела. И запомнила. Сомнение всё ещё жгло его, но теперь к нему примешивалось другое – страх, острый и чистый, как лезвие. Что, если он ошибся? Что, если память, за которую он цепляется, – это иллюзия, а правда давно стёрта?

Михаил повернулся и пошёл к лестнице, каждый шаг отдавался в нём, как удар колокола. Фигура осталась позади, неподвижная, но её взгляд – или то, что от него осталось – провожал его. Он поднимался по ступеням, чувствуя, как письмо в кармане становится тяжелее с каждым движением. Сомнение не ушло, но теперь оно было спутником, а не врагом. Он будет сомневаться, бояться, но идти вперёд.

Коридор остался позади, но эхо его шагов всё ещё звучало – не только его, но и тех, кто следовал за ним. И где-то в глубине архива тень шевельнулась, отмечая его уход.

Глава 2. Первая тревога

Михаил вышел из коридора в главный зал кампуса, и шум его оглушил – не резкий, а монотонный, как гудение улья, где каждая пчела забыла свою роль. Студенты двигались потоками, их голоса сливались в низкий гул, лишённый смысла. Он стоял у лестницы, сжимая перила, пока пальцы не побелели, и смотрел на эту толпу – знакомую, но чужую. Свет лился через высокие окна, отражаясь от стальных стен, но не согревал. Это был мир 2125 года: чистый, упорядоченный, выглаженный до бесчеловечной гладкости. И теперь, с письмом в кармане, Михаил видел в нём трещины.

Он спустился вниз, стараясь слиться с толпой, но каждый шаг казался ему громче, чем должен быть. Письмо лежало у сердца, как тайный груз, и он чувствовал его вес – не физический, а давящий на разум. Вчера он был просто студентом, копающимся в архивах ради скучного проекта. Сегодня он был кем-то другим – кем-то, кто знал больше, чем позволено. И это знание было острым, как нож, способный как спасти, так и ранить.

– Ты выглядишь, будто призрака увидел, – голос Димы вырвал его из мыслей. Настоящий Дима, не воображаемый, стоял рядом, прислонившись к колонне. Его растрёпанные волосы торчали во все стороны, а ухмылка была такой же кривой, как всегда. В руках он держал планшет, на экране которого мелькали строчки кода – его вечное занятие.

– Может, и увидел, – ответил Михаил, пытаясь улыбнуться, но губы дрогнули. Он хотел рассказать – о письме, о тени, о дроне, – но слова застряли в горле.

– Опять твои архивные сказки? – Дима прищурился, но в глазах его мелькнула тревога. – Ты вчера весь вечер молчал, как рыба. Что там нашёл? Пыль или сокровища?

Михаил открыл рот, но замялся. Дима был его другом – единственным, кто понимал его тягу к вопросам, которые никто не задавал. Но что, если правда опасна? Что, если «Газ» уже следит? Он вспомнил фигуру в коридоре – чёрную, неподвижную, с маской вместо лица – и почувствовал, как холод пробежал по спине.

– Ничего особенного, – соврал он, опуская взгляд. – Просто старые схемы.

– Схемы? – Дима хмыкнул, но не отстал. – Ты врёшь, Миш. У тебя лицо, как у человека, который спрятал бомбу.

Михаил сглотнул. Дима был прав – он всегда видел его насквозь. Но бомба была не в его руках, а в его голове, и она тикала, отсчитывая время до того, как «Газ» найдёт его. Он оглянулся, ища глазами что-то подозрительное – дрон, маску, тень. Ничего. Только студенты, спешащие на лекции, и гул голосов, казавшийся ему теперь фальшивым, как запись, наложенная на пустоту.

– Ты помнишь наш спор вчера? – спросил он вдруг, глядя на Диму. – О том, что «Газ» следит за всем?

Дима нахмурился, потирая подбородок. Его ухмылка исчезла, сменившись чем-то странным – неуверенностью, которой Михаил раньше не видел.

– Спор? – переспросил он. – Вчера? Я… не помню. Мы говорили о коде, кажется. Или нет?

Михаил замер. Вчера вечером они спорили – жарко, до хрипоты, о том, как «Газ» контролирует их жизни. Дима смеялся, называя его параноиком, а потом бросил подушку через комнату. Это было ясно, как солнечный свет в памяти Михаила. Но теперь Дима смотрел на него пустыми глазами, и в этом взгляде была трещина – маленькая, но заметная.

– Ты шутишь, – сказал Михаил, но голос его дрогнул.

– Нет, – Дима пожал плечами, и его улыбка вернулась, но была натянутой. – Может, ты мне приснился, философ.

Михаил отвернулся, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Это не шутка. Это было начало – первые признаки того, о чём предупреждало письмо. «Газ» стирал не только прошлое, но и настоящее, кусок за куском. Он вспомнил строки: «Память – твоя сила». Но что, если её отнимают у тех, кто рядом? Что, если Дима забудет его?

Теперь, глядя на друга, он понял: тревога, растущая в нём, была не просто страхом за себя. Это была тревога за всех, кого он знал. Михаил сжал письмо в кармане и пошёл вперёд, не оглядываясь. Но тень, оставшаяся в архиве, уже тянулась за ним – невидимая, но близкая.

Михаил шёл через толпу, но чувствовал себя так, будто идёт по краю пропасти. Студенты вокруг него смеялись, переговаривались, листали планшеты – обычная суета кампуса, знакомая, как дыхание. Но теперь она казалась ему маской, натянутой на пустоту. Он смотрел на их лица – молодые, беззаботные, с глазами, блестящими от света экранов, – и видел в них отражение того, что могло ждать его самого. Пустота. Улыбки без памяти. Жизнь, переписанная чужой рукой. Письмо в кармане жгло, напоминая, что он уже не один из них. Или ещё не один из них.

Дима догнал его, шагая рядом с той лёгкостью, которая всегда раздражала и успокаивала Михаила одновременно. Его планшет был зажат под мышкой, а пальцы выбивали ритм на невидимой клавиатуре – привычка, от которой он не избавился даже после трёх лет в академии.

– Слушай, Миш, – начал он, и голос его был таким же насмешливым, как всегда, но с лёгкой тенью неуверенности. – Ты точно в порядке? Выглядишь, будто проглотил что-то кислое. Или это Левин опять нагрузил тебя своими древностями?

Михаил бросил на него взгляд, пытаясь найти в друге огонёк, горевший вчера, когда они спорили до полуночи. Но глаза Димы были ясными – слишком ясными, как стекло, за которым ничего нет. Он не помнил. Не просто спор, а целый кусок их вечера, вырванный из памяти, как страница из книги. Михаил сжал губы, чувствуя, как тревога стягивает грудь, словно невидимая рука.

– Левин тут ни при чём, – ответил он, стараясь звучать спокойно. – Просто… задумался.

– О чём? О смысле жизни? – Дима хохотнул, но смех его был короче, чем обычно. – Ты всегда такой, Миш. Копаешь, где не надо.

Михаил остановился, глядя на друга. Дима был прав – он копал. Но теперь он нашёл, и это находка не просто лежала в кармане, а меняла всё вокруг. Он хотел рассказать – выложить всё, от архива до тени в коридоре, – но слова застревали, как кости в горле.

– Помнишь, как ты говорил, что мы как код? – спросил он вместо этого, цепляясь за их старую шутку. – Что нас можно взломать и переписать?

Дима нахмурился, потирая висок, словно пытался что-то выудить из памяти.

– Говорил? – переспросил он. – Может быть. Не помню. Звучит как я, правда?

Михаил кивнул, но внутри него что-то оборвалось. Это было не просто «может быть». Это было вчера, это было их. А теперь Дима смотрел на него с лёгкой улыбкой, не подозревая, что часть его самого исчезла. Трещина в реальности стала шире, и Михаил чувствовал, как она тянет его вниз. Он оглянулся, ища глазами что-то, способное вернуть ему равновесие, но увидел только толпу – безликую, движущуюся по кругу, как механизм без цели.

– Ты забыл, – тихо сказал он, больше себе, чем Диме. – Ты забыл меня.

– Что? – Дима прищурился, шагнув ближе. – Миш, ты чего? Я тут, с тобой. Не выдумывай.

Но Михаил уже не слушал. Он смотрел мимо друга, на стеклянные двери в конце зала, где отражались сотни лиц – и ни одного настоящего. Память была их связью, их якорем, а теперь она растворялась, как дым в ветре. Он вспомнил строки письма: «Избегай тех, кто стирает память о будущем». Но что, если они стирают и настоящее? Что, если Дима – только первый, а за ним исчезнут все, кого он знает?

Он отвернулся, чувствуя, как гнев смешивается с тревогой, образуя горький ком в горле. Письмо было не просто находкой – оно было зеркалом, показывающим, как хрупок их мир. И если он не найдёт способ остановить это, то скоро сам станет отражением – пустым, как идущие вокруг него.

– Пойдём, – бросил он, не глядя на Диму, и зашагал к выходу. Но каждый шаг казался ему тяжелее, чем предыдущий, потому что теперь он знал: трещины в реальности были не только вокруг, но и внутри него. И они росли.

Михаил шёл к стеклянным дверям, но каждый шаг казался ему шагом в пустоту. Толпа вокруг гудела, как рой, но он слышал только тишину, спрятавшуюся за их голосами, за их смехом, за их ничего не значащими словами. Дима шагал рядом, болтая о чём-то – о коде, о лекциях, о том, как Левин опять заснул на своём стуле, – но Михаил не вслушивался. Слова друга звучали как эхо, далёкое и чужое, словно доносились через толстое стекло. Он украдкой бросил взгляд на Диму, ища в его лице знакомые черты – кривую ухмылку, искры в глазах, – но видел только оболочку, из которой что-то вынули.

– Ты меня слушаешь вообще? – Дима хлопнул его по плечу, и Михаил вздрогнул, как от удара тока.

– Да, – соврал он, заставляя себя улыбнуться. – Левин, код… Всё как обычно.

– Не как обычно, – Дима остановился, глядя на него с лёгким прищуром. – Ты какой-то… другой сегодня. Что с тобой, Миш?

Михаил отвёл взгляд, чувствуя, как письмо в кармане становится тяжелее, как будто впитывало его тревогу. Он хотел сказать правду – выложить всё, от архива до маски в коридоре, – но страх сковал язык.

– Просто устал, – ответил он наконец, и голос его прозвучал глухо, как из-под земли. – Архив вымотал.

– Архив? – Дима хмыкнул, но в его смехе не было прежней лёгкости. – Ты и правда спятил на своих пыльных ящиках. Может, тебе отдохнуть?

Михаил кивнул, но отдых был последним, о чём он думал. Он смотрел на Диму и видел, как трещина в реальности растёт – невидимая, но ощутимая, как холодный ветер, пробиравшийся под кожу. Дима был здесь, рядом, но уже не совсем тот, кем был вчера. И эта мысль – что он теряет друга, даже не успев понять, как – резала глубже, чем страх перед «Газом».

Они дошли до дверей, и стекло отразило их лица – Михаила, бледного и напряжённого, и Диму, с его привычной ухмылкой, теперь казавшейся маской. За дверями лежал кампус – серый, стальной, с башнями академии, возвышающимися, как стражи, следящие за каждым движением. Михаил остановился, глядя на отражение, и вдруг заметил: в толпе за их спинами мелькнула тень – нечёткая, быстрая, но знакомая. Та же угловатая фигура, стоявшая в коридоре. Или другая? Он резко обернулся, но никого не увидел – только студентов, спешащих мимо, и гул их голосов, заглушавший всё остальное.

– Ты чего? – Дима проследил за его взглядом, но в его тоне не было прежнего любопытства, только усталость.

– Ничего, – Михаил покачал головой, но сердце колотилось, как пойманная птица. – Показалось.

Он солгал. Это не показалось. Тень была реальной – или её сделали реальной его мысли, разбуженные письмом. Он сжал кулак в кармане, чувствуя края бумаги, и понял: тревога, растущая в нём, была не просто чувством. Это была правда, проступающая сквозь трещины мира, который он считал своим. Дима забыл их спор. Студенты вокруг забывали лекции, лица, целые дни. И если он не найдёт способ остановить это, то скоро забудет сам.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.