Звезда столицы

Юрий Тарасов

Звезда столицы

Рассказы раскаявшегося грешника

I. Звезда столицы. История о покорении Москвы

Душа моя томилась в тисках периферии 2014–2015 гг.

Я знал, что рождён для больших дел и великих свершений. В том северном месте, откуда я родом, в основном преобладали борцы и нефтяники. И те, и другие были ребятами смуглыми и зачастую суровыми. У одних был акцент, у других говор. А я со своим дипломом инженера жаждал эстрады и шальных денег.

Мой педагог по вокалу как-то сказала мне:

– Икар, эта теснота тебя погубит. Пора двигаться наверх. Разбежавшись, прыгнуть со скалы. Понимаешь? Но для этого тебе понадобятся деньги.

Недолго думая, я продал свой честно заработанный в кредит автомобиль перекупу из Когалыма. А затем разослал свои демо по всем московским продюсерским центрам. И стал ждать. Спустя два месяца тишины и поездок на общественном транспорте я догадался, что последовательность не мой конёк. Ещё через месяц у меня осталась половина из вырученных от продажи денег и твёрдая уверенность в том, что я бездарность. Хотя провинциальная натура нашёптывала мне другое: «Просто в ихних Московиях всё через ЖКТ».

– Точнее, через голубое лобби, – поправляла моя эрудиция.

В ту же ночь мне приснился Киркоров. В роли перекупа из Когалыма. В стразах и с домкратом:

– Икар, я могу расширить размах твоих крыльев. Ты доберёшься до самых вершин шоу-бизнеса. Тебе поможет мой домкрат. Поверь, редкий билан долетит до середины большой эстрады без моего домкрата.

Я проснулся в холодном поту. И увидел в телефоне сообщение:

«Мне понравилась одна ваша песня. Позвоните мне завтра.

Генеральный продюсер Геннадий Филиппс».

На следующий день я позвонил Геннадию. Сначала он долго кашлял в трубку, затем какое-то время вспоминал, кто я такой, а потом напел какую-то левую песню:

– Вот эта песня мне понравилась у тебя.

– Но это не моя, – возразил я.

– У тебя есть 250 000 рублей?

– Да, я продал машину.

– Тогда приезжай.

– Куда?

– В Москву!

– Но я не могу так сразу.

– Тогда просто отправь деньги.

– Как это?

– Дистанционно. Я скину реквизиты.

Настолько дистанционно в 2014 году Москва ещё никого не кидала.

Я попросил гарантии:

– Клянусь, – пообещал Геннадий.

– Базару нет, – согласилась провинциальная натура.

Это был тот самый шанс. Но призрачный.

Спустя две недели самолёт приземлил меня в Шереметьево. Мне был 31 год. Я был здоровым, молодым, безработным алиментщиком. Со мной была гитара, два чемодана и фляжка с отцовским самогоном. Я трепетал при виде величественного города и терял сознание при ускорениях в метро. Моя эрудиция питалась, а провинциальная натура ссалась.

Вскоре мы встретились с Геннадием. На его груди висел такой большой крест, что мне захотелось ему исповедаться. Но, взяв себя в руки, я подписал договор с его продюсерским центром. Кровью (шутка). По договору, в течение трёх месяцев должны были быть записаны пять моих песен, снят клип и всё это время я мог выступать на разных площадках как артист продюсерского центра Геннадия Филиппса.

Спустя три месяца я понял, что, разбежавшись, рухнул со скалы. Молниеносного успеха не случилось. Мы записали всего одну песню, а редкие выступления проходили в обеденный перерыв в заблёванном караоке-баре на Тульской. Я выступал ярко, гибко, под фанеру. Мутная публика реагировала жидкими аплодисментами, плавно переходящими в молчание. А Москва тем временем щедро дарила мне надежды, перспективы и голод. Поняв, что придётся играть вдолгую, я был вынужден устроиться на работу. Надев бейдж и красный галстук, я пошёл продавать телефоны и прочие сим-карты. Меня уволили спустя две недели. Оказывается, нельзя выходить к покупателям с сигаретой за ухом, лёгким амбре и делать подобные замечания:

– Женщина, не лапайте казённое имущество! Это же сложный технический прибор, а не бигуди вашей покойной мамы.

Напоследок я обещал их засудить. Когда разбогатею.

Вскоре мы записали ещё одну песню и сняли клип. Я чувствовал, что успех уже близко, буквально за углом.

Однако моим следующим углом стала комната в Черноголовке. Ежедневный путь в Москву превратился в отдельное приключение. Это как будто добираться из республики Чад на соседний континент на самокате. Незабываемое время.

Меня приютила моя хрупкая тётушка по папиной линии. Тётушка – Божий одуванчик. Каждое утро она начинала с зарядки, двух сигарет и созерцания каланхоэ, цветущего на её балконе. Но оставим тётушку в покое. Ей и так досталась незавидная участь быть гражданином Черноголовки.

Во время ежедневных трёхчасовых перемещений моей худой звёздной задницы из глубокого Подмосковья в столицу я постоянно находился в поисках универсальной формулы успеха. И пришёл к закономерному выводу: голод – ничто, имидж – всё! И сделал пробор на голове. Сам. Моя провинциальная чёлка из модных девяностых канула в лету так же, как карьера Сергея Челобанова после расставания с Примадонной. Я взял самый надёжный псевдоним, который мне подсказывала моя провинциальная натура – Арсен Незабываемый.

– Ну всё, Москва, держись! – радостно восклицал я в набитой под завязку подмосковной маршрутке. На голове гордо отсвечивал сантиметровый пробор, похожий на Гранд-Каньон. Местные жители стали меня сторониться.

Тем временем наш клип набрал много просмотров. Но только по черноголовским меркам. Основную часть просмотревших составляли мои однофамильцы, остальные просто сочувствовали их горю. Иных заслуг клип не имел.

Чтобы продолжать свою яркую звёздную карьеру, мне пришлось устроиться в такси. Пассажиры чувствовали мой творческий потенциал ещё на стадии оформления заказа. Ещё бы, ведь с экрана телефона на них смотрел Арсен Незабываемый, с улыбкой на миллион белорусских рублей. В ярко-жёлтом Солярисе всегда звучали мои песни и абсолютно правдивые истории об успешной карьере музыканта. (Ну, вы знаете эти рассказы: «Брат, такси – это так, для дущи, врэменно. Так-то я бизнесмен, у меня свой завод в Сибири жи есть, просто я пока оборудование жду. Из Гренландии».) Все искренне восхищались моими песнями, историями, но до места просили ехать в тишине. «Очевидно, не наша аудитория», – говорил я себе.

Однажды дождливой ночью ко мне в машину прыгнули четыре носителя кавказских кровей с оплатой поездки наличными:

– Прамо едь, – угрожающе скомандовал самый худой, севший сзади посередине. Он тут же закурил, не спрашивая разрешения. А рядом со мной сел не просто шкаф, а целый человек – кухонный гарнитур. Казалось, что это ожил злодей былинных сказок Челубей. Сразу после его 40-дюймовой головы, минуя шею, начинались горские плечи, на которых можно было свободно расселить два аула. Кресло под ним заскрипело, машина накренилась вправо. На приборной панели одновременно загорелись все иконки – ABS, ESP, EBD и Ангела-Хранителя. Пока все четверо дышали перегаром, я начал дышать на ладан. От горючей смеси затянуло стёкла, и мы поехали.

Конкретного адреса не было. Было только:

– Я тебе конкрэтно гаварю – суда повэрни, туда повэрни. Ыщо повэрни. Чо ты, где ты, как ты, – и прочие междометия.

Мы подъехали к каким-то гаражам, стоящим в лесополосе. Вокруг мрак и ни одной православной души. Челубей вышел из машины, чтобы вручную открыть электрошлагбаум. Тот с хрустом поддался. В это время худой опять скомандовал:

– Заэзжай.

В нос ударил запах мученической смерти. Я вспомнил сына, первый поцелуй и Отче Наш.

– Тут жди. Щас расплатимся, – по его глазам я понял, что здесь меня ждёт расплата за все мои грехи.

Они вышли из машины и закурили. Худой скрылся в чёрном гараже. Казалось, его глаза светились в темноте. И вдруг в зеркале заднего вида я увидел, как один из них направился в мою сторону. Что-то металлическое зловеще блеснуло в его руках.

– Эщкере, – прошипел он.

«Ну, уж нет», – сгруппировался я и с криком «Господи, помоги!» вдавил в пол педаль газа. Корейский Солярис рванул с места, как велосипед, подорванный на противотанковой мине. Из колонок грянула «Ночь перед Рождеством» Сектора Газа, и я на своем жёлтом коне ворвался в лесополосу.

Спустя пять минут истерических метаний я смог наконец вырулить на дорогу. Каким-то чудом мне удалось не повредить арендованную машину. На улице закончился моросящий дождь, а на автомобильной панели мягко светила икона Ангела-Хранителя. Я выдохнул.

Ещё, ещё всё впереди. Мне лишь чуть больше тридцати 2015–2017 гг.

С такси я расстался без сожаления. Вообще, вся моя жизнь в Москве учила меня расставаться без сожаления. За время работы в такси я заработал плюс 5 кг на боках, межрёберную невралгию и двенадцать штрафов. Денег не заработал. Зато мы записали ещё одну песню. Теперь в моём арсенале было три песни и клип. Уже кое-что.

Однако моя провинциальная натура требовала справедливости:

– Гена, доколе? – кричал я в трубку своему престарелому продюсеру. – В конце концов прошло уже девять месяцев! За это время можно было зачать, выносить и родить целого человека! А ты не можешь записать обещанные пять песен!

– Икар, пойми, в мире шоу-бизнеса изменились обстоятельства.

– Какие ещё обстоятельства, Гена?

– Меня бросила жена.

– Она тебя бросила пять лет назад!

– А болит, как вчера, – и, закашлявшись, бросал трубку. Потом перезванивал и в качестве извинений за задержку обещал записать ещё одну песню дополнительно.

– Обещаешь?

– Слово пацана.

Я злился, психовал, но делать было нечего. Филиппс был моим единственным выходом на отечественную эстраду. А ведь ради этого я и приехал в Москву. Значит, мне нужно было задержаться в столице во что бы то ни стало.

Тем временем желудок требовал пищи, а судебные приставы алиментов. Чтобы далеко не ходить, я продолжил развиваться в московском автобизнесе. Мне помог диплом о высшем образовании, который на самом деле не имел никакого отношения к предлагаемой вакансии. Но сам факт его существования не раз позволял мне стать частью новой команды.

В этот раз это был модный московский стартап. По должностной инструкции я назывался менеджером по выкупу автомобилей. По факту – перекуп в законе. В обязанности входило всё. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Мне выдали зелёную спецодежду, толщиномер лакокрасочного покрытия и инструкцию, как варить все виды кофе.

Уже через месяц я мог на глаз определить, какую часть машины перекрашивали, какой кофе предпочтёт клиент и сколько на самом деле стоит его корыто. Задача была только одна – убедить собственника, что его годовалый 6-литровый Мерседес Гелендваген такой же неликвид, как и новые песни Аркадия Укупника. А влажные мечты о цене в 25 000 000 рублей – такая же глупость, как и история Нефтеюганского ренессанса.

Я неплохо поднаторел в этом деле и стабильно получал честную зарплату. Шестьдесят пять тысяч рублей в месяц. Были, конечно, и серые схемы заработка среди находчивых менеджеров. Но кто я такой, чтобы выдавать фартовых людей? Два года я засовывал свой толщиномер под капоты чужих красавиц. Чего я только не повидал. Однажды смог выкупить розовый лимузин, собранный, казалось, из стиральной машины, холодильника и обломков летающей тарелки. Снаружи он уже покрывался ржавчиной, а внутри сиял хрустальными рюмками и отверстиями от женских шпилек на потолке. После осмотра я так и сказал собственнику:

– Этот розовый уже дырявый.

– Дайте нормальную цену. Он повидал кучу звёзд на своём веку. Он пропитан шоу-бизнесом, – сказал хозяин звездолёта.

– Двести тысяч налом за твой космический мусор.

– Триста и резина в подарок, – не сдавался он.

– Сто пятьдесят или отправляй его обратно на орбиту Венеры, – я тоже был неумолим. В конце концов это мой «хлеб» и оплата ежедневного проезда до Черноголовки.

– Ладно, – согласился он, – но рюмки я оставлю себе. Из них пил сам Влад Сташевский!

Он забрал рюмки, а я вновь убедился, что нахожусь на верном пути. Шоу-бизнес был всё ближе и ближе, а Москва умело заставляла терпеть любые невзгоды ради звёздной цели.

Моя карьера в автобизнесе подошла к концу по естественным причинам. В какой-то момент я не досчитался своей честно заработанной премии за выкупленные авто. Потом ещё раз. И ещё. Как выяснилось позже, сидящие наверху руководители тоже не брезговали серыми схемами. Только в отличие от «полевых» менеджеров они это делали с нашими зарплатами. В общем, все подворовывали друг у друга. Непобедимый порок родного менталитета. Или, если хотите, монументальная справедливость. Однако я уже был закалён столичными испытаниями и не собирался без боя отдавать свои кровные. Я позвонил товарищу – настоящему русскому грузину из Западной Сибири, который по совместительству был адвокатом. В своё время мы работали в одной организации и знатно кутили на корпоративные деньги газодобывающей промышленности. Суровый тюменский тимбилдинг связал нас навеки:

– Будэм рэзать, кацо.

– Кого резать, генацвале?!

– Их доходы. Записыуай, – скомандовал он, и я покорно склонился над бумагой.

Спустя месяц мне выплатили три оклада и всё, что причиталось по закону. Я забрал трудовую, завистливые взгляды и непривычно потяжелевшую банковскую карту. А мой грузинский друг ещё не раз приходил мне на помощь. И никогда не брал с меня денег. Но не потому, что я ни разу ему их не предлагал (а я и не предлагал). Просто вы не представляете, как крепко связывает людей сибирский тимбилдинг. Ну, и ещё потому, что на пути становления моей звёздной карьеры у меня просто этих денег никогда и не было.

Он попросил лишь об одном, чтобы я написал для него песню. И я написал. Друг был в восторге! Я так и назвал её – «Адвокат». На радостях я отправил песню Гене и сопроводил наивным комментарием, мол, людям нравится.

– Ты не шаришь за поп-музыку, – коротко ответил Филиппс.

– Ты не прав, – возмутился я.

– Тогда надевай свитер с оленями, разводи костёр в своём лесу и пой эти песни местным дровосекам.

В ответ я тоже вспылил:

– Гена, прошло уже почти три года! За это время ты мог стать крёстным дедом моих неродившихся детей! А ты по-прежнему не можешь записать обещанные шесть песен!

– У тебя мозги провинциальные, – резюмировал Филиппс и отключил телефон. После этого он неделю не отвечал на мои звонки и сообщения.

Ох, как я злился… Но ничего не мог поделать. При всём юморе повествования мне было не до смеха. Возникало стойкое ощущение, что жизнь катится под откос. Я приехал в Москву почти три года назад, чтобы максимум за шесть месяцев стать звездой столицы. А стал тридцатитрёхлетним нахлебником у одинокой тётушки в бесперспективной Черноголовке. Нет, я, конечно, всегда где-то работал. Но мои скромные доходы охотно съедали старые кредиты, тянущиеся из бестолковой молодости, алименты и успокоительные средства из КБ.

А песня и вправду получилась совершенно не попсовая. Я сочинял её для друга, от чистого сердца. Поэтому и писалась она хрустально звонко и легко. Первый куплет звучал так:

«Когда ты ещё молод и учишься дружить,Тебе не нужен повод, чтоб другом дорожить,Но жизнь такая штука, на всех есть компромат,Поэтому мой кореш – серьёзный адвокат».

Действительно, какая тут эстрада…

Лучше поздно, чем иногда

Как спасти одинокого мужчину от неизбежного угасания в серых буднях? Позволить ему влюбиться. Хотя бы частично. Хотя бы в некоторые части женского тела. Я встретил её на бескрайних просторах Тиндера ещё в пору работы автомобильным перекупом. Вице-мисс Бобруйского района. Братские славянские корни ненадолго связали нас. Она с успехом пародировала бацьку Александра Грыгорыча и пила наравне со мной. Так мы спелись. Хотя могли и спиться. В какой-то степени она тоже приехала в Москву в поисках счастья. Просто каждый человек вкладывает свой смысл в это бескрайнее определение. Однажды, ещё на заре наших встреч, когда мы прогуливались по широким московским проспектам, разыскивая дешёвое вино в тетрапакетах, перед нами выскочила старая иномарка с белорусскими номерами. Прямо на тротуар. Я коротко взглянул на свою спутницу:

– Ничего не делай. Это бывший, – нервно сообщила она.

Из машины вышел брат-белорус с огромным букетом роз. Я сильно проигрывал ему в плечах и был ниже на две белорусские головы. Преодолев двумя шагами расстояние в пять метров, он встал над нами, как Эйфелева башня над Парижем:

– Поехали, поговорим, – сказал он, к счастью, не мне.

Она воспротивилась, он всучил ей розы. Бросив розы на тротуар, виновница скандала пошла прочь. Мы с соперником двинулись следом. Неожиданно его длинная телескопическая рука схватила её за плечо, и она упала на свежую московскую плитку. Я понял, что пора действовать. Прыгнув, как лилипут перед Гулливером, я звонко ударил его в скулу. Однако великан не упал, а лишь разозлился. Завязалась драка. Глупая, бессмысленная, славянская междоусобица. Как говорят французы – Шерше ля фам. Я ничего не мог поделать ни с его длинными руками, ни с огромным ростом. Поэтому стойко испытывал боль. Вдруг я услышал в своём теле незнакомый доселе хруст и оказался на земле. Моя левая рука неестественным образом вывернулась назад. Брат-славянин сыграл на мне ещё несколько финальных аккордов и остановился. Нашу дуэль я покинул в карете скорой помощи. Разумеется, вместе с бобруйской вице-мисс. Невольница чести впоследствии сопроводила меня и до Черноголовки.

Кто бы что ни говорил, но – Слава Богу и бесплатной отечественной медицине! Я мог залететь на операцию на плечевом суставе, но толковый травматолог сделал своё гиппократовское дело на пятёрку! В общем, в тот раз мне повезло.

Спустя два месяца меня перестало беспокоить плечо, а бывший возлюбленный больше не беспокоил мою зазнобу. Всё устаканилось, и я заскучал. Пришлось признаться себе, что мы, как блудливые грешники, встречались исключительно для «здоровья». На этом оправдании мы протянули год. А вместе с окончанием моей карьеры в автобизнесе закончились и наши «оздоровительные» отношения.

На память мне остались пожизненные щелчки в плечевом суставе, вкус белорусского зефира и чувство вины. Всё-таки она смотрела на меня с восхищением и женской надеждой, а я был самовлюблённым подлецом, искавшим славы.

Прощай, мой друг, не рви рубаху

Из всего спектра смертных грехов мне более или менее удавалось побеждать уныние. Иначе я бы давно вернулся в Сибирь под тёплые крылышки своих родителей. Но я был твёрдо убежден, что своё счастье нужно выстрадать. И с воодушевлением безумца регулярно погружался в ночные страдания и самоедство. В этом мне не было равных.

Но днём… Днём я был главным героем приключенческого блокбастера под названием «Стать звездой за три месяца» или «Как успешно просрать время своей жизни». Я строго следовал принципу героини киношедевра «Москва слезам не верит»: полюбить – так королеву! Проиграть – так миллион! Хотя мне самому до короля было, как Сергею Лазареву до традиционных семейных ценностей.

С момента моего судьбоносного переезда прошло уже три года. Мы записали пять песен и тот самый клип. Геннадий регулярно давал слово пацана, что мы вот-вот запишем последнюю, обещанную песню:

– Клянусь подолом тверской сводницы Клавки Помидорихи. Скоро сделаем финалочку, – затем, покашляв, добавлял:

– У тебя не будет пары тысяч рублей до четверга?

Мне стало ясно, что такой продюсер утянет меня на самое дно околоэстрадной пучины…

Шестую песню, обещанную Филиппсом в качестве бонуса, никак не удавалось закончить. Меня категорически не устраивала аранжировка и качество записи моего вокала. Упрёки престарелого продюсера про мои провинциальные мозги больше на меня не действовали. Я слишком многое поставил на карту, чтобы выслушивать его умозаключения. Хотя раньше слушал его, раскрыв рот. Очевидно, за три года в Москве я сильно изменился. Во время нашей последней встречи Гена дал мне, как ему казалось, мудрый совет:

– Найди себе бабу. Богатую москвичку. И живи припеваючи. Ты молодой, красивый. Вот у меня приятель. Живёт с одной, уже пять лет. Правда, она немного старше его. Лет на двадцать. Но зато собственный дом в Подмосковье, тачка, губы, чужие внуки. Кайф! – и опять закашлялся.

В тот раз мы выпили пива и посидели в каком-то кафе. Очень по-дружески. На прощание я пожелал ему бросить курить, и мы обнялись. Последнюю песню он так и не записал. Позже выяснилось, что я был не единственный «покоритель Москвы», кто заплатил Гене и не дождался полного выполнения всех обещаний. Но я не держу на него зла. А скорее, даже благодарен и теперь вспоминаю о нём с некоторым теплом. В конце концов, если бы не его задержка длиною почти в три года, я бы давно уехал обратно, поджав хвост. Так и не узнав, для чего мне всё это было нужно. Наверное, так Бог учил меня терпению.

С Геной мы больше никогда не виделись. Ещё какое-то время он звонил мне пьяными вечерами и жаловался, что его бросила жена. Но вскоре и эта связь прекратилась.

Не сразу всё устроилось, Москва меня проверила

В Москве я впервые столкнулся с тотальным одиночеством. Это оказалось для меня полной неожиданностью. В самом крупном мегаполисе страны я остался наедине с собой. В первый год меня ещё поддерживали старые друзья. Они писали сообщения полные искреннего восхищения:

«Брат, какой ты красавчик! Смог всё бросить, оставил работу инженера в нефтегазе, снял костюм с галстуком и уехал за своей мечтой! Без жилья, без работы! И вот уже записал там клип, песню! Ещё немного и ты станешь настоящей звездой! Мы гордимся тобой!» Затем описывалась моя смелость, отвага и будущее, звенящее попсовой славой. Помню, как всё это я читал, сидя на вокзале в два часа ночи, где должен был остаться до утра. Ведь идти мне было некуда. В окружении таких же бедолаг, некоторых бездомных и полиции. Потому что я банально не успел на последнюю электричку, а денег на такси у восходящей звезды, разумеется, не было. Поэтому я купил себе чекушку привокзального коньяку и, перечитывая полные восторженных возгласов сообщения друзей, закутался в куртку и забылся сном.

Ближе к концу третьего года моральная дружеская поддержка сошла на нет. У друзей рождались дети, их повышали на работе, они брали ипотеки, а я на этом фоне как будто застыл во времени и пространстве.

Так я остался один на один со своим выбором. Это оказалось очень непросто. Дольше всех меня поддерживала сестра (и родители, конечно). Она верила в мой успех больше, чем я. И в самые тяжёлые моменты высылала мне деньги. А тяжёлых моментов было очень много.

В первый раз предприимчивые московские аферисты кинули меня, когда я только приехал в столицу. Ещё до встречи с Геной Филиппсом я собирался снять комнату в коммуналке. С объявления на меня смотрела не просто комната с индивидуальным санузлом, а целые однокомнатные апартаменты в районе станции Таганской! Кругом было золото и лепнина. Казалось, что ремонт делали армяне для цыганского барона. А цена… цена была просто песня. Но песня для наивного провинциала, у которого на лбу висела табличка «Доверчивый идиот к Вашим услугам». Я внёс оплату наличными, и мне дали номер телефона риелтора, который уже завтра, непременно, передаст мне ключи от однокомнатного армянского замка! Я помню, как следующим вечером стоял в условленном месте у станции Таганской и ловил ртом снежинки. Прождав два часа, я заподозрил неладное. Телефон риелтора не отвечал. Я подождал ещё час. Абонент стал окончательно недоступен. Униженный и оскорблённый, я позвонил сестре. Она тут же возместила мне мою финансовую утрату и подбодрила фразой: «Держись, брат. Москва не сразу строилась».

На следующий день я попытался восстановить справедливость и вернулся в тот злосчастный офис, где накануне добровольно передал свои кровные скользкой бабе с глазами ящерицы. Но дом пресмыкающихся был закрыт на амбарный замок. Ни вывесок, ни объявлений, ни извинений.

Следующий кидок, по сути, был похож на предыдущий, но по-военному замаскирован. Через неделю после фиаско с коммуналкой я снял комнату в двушке в районе Свиблово. Сожителем по квартире стал мой ровесник Драгош. Когда-то он отслужил срочную службу в молдавском спецназе (если такой существует) и теперь смотрел на каждого незнакомца, как на потенциальную угрозу молдавской безопасности. Драгош был высоким, стройным, спивающимся молдаванином. При нём всегда была початая банка Балтики 7 и сигаретная дымовая завеса.

– Какое странное у тебя имя – Икар, – сказал Драгош и крепко затянулся.

Я отдал ему оплату за месяц и залог. Он сказал, что всё переведёт хозяйке квартиры, которая живёт в Крыму и общается только с ним и только по скайпу. Ещё в квартире проживал его чёрный кот. Клички у кота не было. Только позывной – Демон. Каждую ночь Драгош вызывал к себе в комнату Демона. В это время я молился за стенкой. Проходя мимо моей двери, кот шипел и брызгал струёй. Спустя месяц молдавский спецназовец навсегда растворился в дымовой завесе. Больше я его не видел. А вместо него в комнату заехала его мамаша, которая продолжила сатанинскую традицию. Вскоре пропала и она с котом. Окропив квартиру святой водой, я связался с хозяйкой квартиры. Выяснилось, что мой залог за комнату растворился в дымовой завесе вместе с молдавским спецназовцем. Сестра опять перевела мне денег. После исчезновения всего сатанинского семейства ко мне пришли коллекторы и сказали, что я им должен.