Нормандская лазурь

– Bonjour, ça va? (Здравствуйте, как дела? (фр.))

Парень слегка обалдел от такой лингвистической атаки и, широко улыбаясь, затрещал что-то в ответ. Ольга улыбалась в ответ и важно кивала, гадая, не рассказывает ли ей сейчас этот прекрасный француз о принципе починки немецких машин в отдельно взятом нормандском городе. Или же это комплименты? Второе приятнее, чем пространная речь об аккумуляторе.

В аккумуляторе, кстати, и оказалась проблема. Чудесный механик поколдовал над ним, и машина – вот те на! – завелась.

– И что это было? – спросила Ольга у Женьки. Тот отмахнулся – дескать, позже объясню, – и продолжил разговаривать с механиком, кажется, переспрашивая. Механик хмурился и что-то втолковывал Женьке.

Тут-то и позвонил Малиновский.

– Заблудились?

– Обижаешь, начальник, – сказала Ольга. – У нас машина сломалась, а я тебе уже позвонила пятьсот раз.

– Я только из музея вышел. Как – сломалась?

– Не заводилась. Но уже починили.

– Раз починили, езжайте сюда.

– Эгоист ты, Никита. Мог бы и посочувствовать.

– Я сочувствую, но у меня ноги отвалятся.

– Сам виноват, – уведомила его Ольга. – Сейчас приедем.

С механиками прощались долго, задушевно, с целованием ручек даме и тихим расчетом за починку. Наконец, Женька сел за руль, Ольга загрузилась на штурманское место, и отчалили.

– В чем была проблема?

– Ты знаешь, я не совсем понял… – Женька хмурился. – Но, в общем-то, понял достаточно. Мы сегодня просто всю преступность приманили. Некоторые машинные воры так действуют – что-то творят с аккумулятором, а потом, пока машина обездвижена, грабят. Чемоданы вытаскивают из багажника… Обычно такие воры сами на машинах, и нужно, чтобы ограбленные туристы не могли организовать погоню.

– А наши-то чемоданы на месте? – перепугалась Ольга.

– Все в порядке, я посмотрел, пока ты кокетничала, – засмеялся Женька. – На месте. Мы довольно быстро с тобой вернулись, времени не хватило.

– И теперь нужно заявлять в полицию?

– Нет. Как их искать-то? Ничего не пропало, так и рассказывать не о чем.

– Все как у нас, – вздохнула Ольга. – Вас убьют – вот тогда и приходите… Давай, Женька, побыстрее поедем. Малиновский там на стоянке торчит, голодный, уставший и злой.

Никита выгнал Ильясова с водительского сиденья, выслушал короткий отчет об обнаглевшей французской мафии, сел за руль и в два счета довез всех до гостиницы. Отели подбирала Ольга, руководствуясь Никитиными грандиозными планами по осмотру военных реликвий, а также подозрением, что в знаменательные дни высадки в самом городе будет не протолкнуться. Поэтому выбранный ею отель «Auberge de la Mue» – здание позапрошлого века, чью историческую ценность как-то умудрялись не нарушать евроремонтом, – располагался в десяти минутах езды от Кана и пляжей, однако и здесь было полно народу. В вестибюле целая толпа американцев осаждала стойку, и пришлось подождать. Наконец, выдали ключи от комнат: мужчины жили в двухместном номере, Ольга тоже, но в одиночестве.

– Поужинаем здесь или поедем в Кан? – спросила она уже в коридоре второго этажа.

– В Кан, – немедля откликнулся Женька. – Вечерний город, красота…

– Ему кадров не хватает, – с усмешкой объяснила Ольга Никите. – Фотографы очень жадные. Тогда обратно ты за рулем, Женечка.

– Да без проблем.

– А если снова мафия?

– Бомба два раза в одну воронку не падает, – сообщил Никита.

– Ну, тебе, Малиновский, верить можно…

Перспектива хорошо провести время вечером заставила всех поторопиться. Через полчаса после заселения все трое уже спускались вниз, причем Ольга не упустила возможности выгулять купленное в Москве платьице – какая женщина таким шансом не воспользуется?

В Кане к вечеру народу еще прибавилось, и отыскать свободный столик в ресторане оказалось довольно большой проблемой. Однако, через некоторое время нашлось премилое заведение в квартале Вогё, с полосатыми скатертями, фонариками на веранде и меню, похожим на первоиздание Библии – по толщине. Женька, прочитавший путеводитель от корки до корки, начал уговаривать приятелей попробовать «трип».

– «Трип» – это по-английски «путешествие», – сказала Ольга.

– «Трип» – это потроха, – разочаровал ее Ильясов. – Из желудков жвачных животных.

– Фу, – Ольга улыбнулась официанту, кудрявому молодому человеку, поджидавшему у столика, и ткнула пальцем в какую-то там говядину: – Мне вот это, пожалуйста. Bitte (Пожалуйста (нем.)). Ой…

Но официант все понял, собрал заказы и удалился, оставив одну папку меню на столе. Ольга изучала список, страдая, не промахнулась ли с выбором.

– А это что?

– Это свинина. – Женька терпеливо переводил. – Со сметаной. Они тут любят во все добавлять сметану, прямо как на Украине. Могут еще и сидра налить.

– В мясо?

– Угу. И камамбер еще любят. Я, кстати, заказал, попробуешь.

– А это?

– Оль, ты уже в десерты залезла. Это яблочный пирог.

– Влезет или не влезет?

– Закажи да проверь.

Никита подтянул к себе пепельницу и закурил; вид у него был задумчивый, расслабленный и, пожалуй, довольный.

– А мы тут с Женькой все обошли, – поведала Ольга Малиновскому. – Жалко, что ты с нами не ходил. Тут красиво.

– Да я читал, – рассеянно сказал Никита; дым от его сигареты медленно дрейфовал над столом, как утренний туман над полем. – Я об этой местности много читал.

– Военной литературы, – подсказал Женька.

– Нет, почему. Вы ведь помните папину библиотеку.

Ольга с Женей истово покивали: помнят. Никита иногда в шутку приговаривал, что в родительской квартире живет библиотека, которая милостиво позволяет тете Тане и дяде Лёве, как называли родителей все его друзья, обитать в непосредственной близости от нее.

– У него масса интересных книг по истории Франции, в частности, этого региона. Тут же сплошная романтика была в средние века. Весь город на любви построен.

– Это как? – заинтересовалась Ольга.

– Вильгельм Завоеватель, – объяснил Ник, – хотел жениться на Матильде Фландрской, своей кузине. А Папа Римский был против – кузина же, и политика там была замешана… Вильгельм влюбился страстно, сказал – женюсь, и все. Поехал за ней в Брюгге. Матильда сначала его признавать не хотела, бастард какой-то, фи, но он ей так страстно объяснялся в любви, что чуть с лошади не скинул. Уболтал, чертяка языкастый, и увез сюда, в Кан. Папа, конечно, в шоке. Только эта парочка объявила: мы в Кане живем, тут у нас столица, и во славу Господа мы поставим два монастыря, мужской и женский. Поставили, сами видите, денег в строительство вложили немерено. Папа их простил за эту недвижимость… А Матильда в своего мачо влюбилась. Забавная была парочка: он здоровенный, как лось, а она – метр тридцать, что ли. – Никита махнул рукой. – Хорошо, что монастыри и замок уцелели во время бомбежек. От фахверка тут один дом только остался, а до войны так красиво было – целые улицы… За Кан во время прорыва долго сражались, шесть дней. Сами понимаете, что с ним сделали.

Про войну говорить Ольге сегодня больше не хотелось.

– Любовь, – протянула она, подперев подбородок кулачком. – Из Брюгге привез. Красиво!

– Так вот, если бы Матильда и Вильгельм не построили эти монастыри, то мы сейчас не ели бы потроха, – закончил Никита, – потому что, по легенде, изобрел это блюдо монах из мужского монастыря.

Ильясов уважительно покачал головой, признавая, что Никита подкован не только в военной истории этих мест, а Ольга добавила:

– Как причудливо тасуется колода…

А когда принесли десерт – яблочный пирог, настоящее произведение искусства, – яблочные дольки разложены на слоеном тесте, – дневные неприятности в виде двух попыток ограбления как-то позабылись. Все-таки, подумала Ольга, человек – животное жвачное.

ГЛАВА 4

– Так, значит, этот чемодан пуст? – бесхитростно спросил Портос.

– Ну конечно же, пуст, – так же бесхитростно ответила прокурорша.

– Дорогая моя, да ведь мне-то необходим чемодан

со всем содержимым! – вскричал Портос.

А. Дюма

Утром из гостиницы они выписывались рано. Следующий отель находился в Шербуре, и так как Никита собирался осмотреть все пляжи, на которых проходила высадка 6 июня, следовало поторопиться. Только ранним подъемом, половиной чашки кофе за завтраком и всеобщей рассеянностью можно объяснить то, что вся троица прошляпила одно небольшое обстоятельство, грозившее доставить им неприятности в дальнейшем.

Однако обнаружилось это не сразу.

Сначала был день – длинный, очень длинный день, наполненный людьми, историей и солнцем. Старые, заросшие травой провалы на обрывах – остатки пулеметных и орудийных гнезд, укреплений Атлантического Вала (Атлантический вал – система немецких укреплений более 5000 км длиной вдоль европейского побережья Атлантики от границы с Испанией до Норвегии и Дании, с целью предотвращения вторжения союзников на континент. Как известно – не помогло. – Прим. автора). Широкие пляжи, давным-давно свободные от противотанковых заграждений, и приехавшие с разных концов земли люди, молча стоявшие на них. В основном это были американцы, канадцы и англичане – потомки участников высадки и просто сочувствующие; и, конечно, местные, которые весьма уважали свою историю; и немцы были – с тех давних пор к их погибшим здесь стали относиться гораздо уважительнее. Ольга приметила даже группу поляков, и Никита объяснил, что в составе союзных войск имелся польский батальон. Было американское кладбище в Коллевиле, недалеко от пляжа Омаха, – длинные ряды белоснежных крестов уходят вдаль, создавая иллюзию, словно тебя поставили между двух зеркал. Сегодня его завалили цветами. Было немецкое кладбище в Ле Камбэ – группки потемневших от времени низких крестов, утопленные в зеленых лужайках каменные плитки с именами и датами. Странное, тревожное кладбище, по дороге к которому поля были оккупированы молодыми кленами, подстриженными в форме шаров, – так называемыми «садами мира». Эти деревья здесь посадили немцы. Было множество военных машин, в основном американских джипов, сохранившихся с тех времен, – местные клубы занимались их реставрацией и поддержанием в рабочем состоянии. То и дело приходилось притормаживать или съезжать на обочину, пропуская колонны. Многие люди носили союзную форму; Никита объяснил, что это участники клубов исторической реконструкции и просто сочувствующие. И все эти впечатления смешивались, оставляя в душе необычное сочетание радости оттого, что победа осталась за «нашими», горечи, что так много погибло людей, и… простора. Простора этих больших кладбищ, полей, за каждую пядь которых шли ожесточенные бои, и пляжей, на которые раз за разом набегали волны – и отступали. Как было и в тот день, 6 июня 1944 года, когда к берегу подошли союзные суда, а с самолетов сбросили парашютистов, многие из которых погибли в болотах Карантана…

К вечеру похолодало, и на очередной остановке около заправки Ольга решила залезть в чемодан, чтобы достать оттуда легкую куртку. Чемодан она открыла, а затем задумчиво посмотрела на то, что лежало рядом с ним. Подумала, поморщила лоб, но так ни до чего и не додумалась, а потому решила спросить.

– Ребят, это ваш чемоданчик в багажнике?

– Чемоданчик? – рассеянно переспросил Женька, который как раз был занят ответственным делом – менял на фотоаппарате объектив. – У меня нет. У меня сумка и рюкзак.

– У меня тоже, – сказал Никита.

– А у меня большой чемодан, – закончила Ольга. – Значит, если он не мой и не ваш, то у меня для вас новость: у нас в багажнике чужой кейс.

Мужчины уставились на нее – Никита ехидно, а Женька недоумевающе.

– С миллионом долларов? – радостно спросил Малиновский.