Нормандская лазурь

Наталия Полянская

Нормандская лазурь

ГЛАВА 1

С огромной благодарностью и любовью – Анне,

которая помогла мне полюбить Нормандию.

Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала.

Лишь мужеством – вы слышите, только лишь мужеством! –

дворянин в наши дни может пробить себе путь.

Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай,

что именно в этот миг предоставляла ему фортуна.

А. Дюма

(Здесь и далее цитаты из романа А. Дюма «Три мушкетера» в переводе Анны Анкетиль)

Посреди дороги стояла корова.

– Ну, и что теперь делать? – спросил с заднего сиденья Женька. – Посигналь ей.

Никита посигналил. Корова даже не повернула головы. Это была прекрасная нормандская корова, со светлой шкурой в желтоватых подпалинах, покрытой большими темно-шоколадными пятнами. На мохнатом ухе имелась желтая бирка с непонятными мелкими буковками и крупно написанным номером: «5023». Корова лениво помахивала хвостом и иногда делала движение челюстью, что символизировало глубокий дзен и пофигизм по отношению ко всему окружающему миру.

– Давай ее объедем, – предложила Ольга.

– С какой стороны? По двойной сплошной? И потом ходить, умолять выдать мне шенгенскую визу – простите, пожалуйста, я нарушил правила из-за коровы?

Все синхронно посмотрели сначала на двойную сплошную, затем на обочину, за которой начиналась поросшая беззаботными ромашками канава. Отличное место, чтобы нарвать полевых цветов, но для объезда – не вариант. Джип, конечно, ее преодолел бы, а вот «фольксваген пассат»…

– Ну и что ты предлагаешь? – буркнул Женька.

– Покурить. – Никита опустил боковое стекло, вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Данхилла» и зажигалку и задымил. Корова стояла.

– А может, выйти и ее прогнать? – немного неуверенно предложила Ольга. Никита пожал плечами.

– Иди.

– Ага, сейчас. – Ольга поглубже закопалась в ворох карт. – Кто тут мужчина?

– Вопрос неправильно поставлен. Кто тут настолько сумасшедший, чтобы пытаться вручную сдвинуть с места эту Зорьку?

– Слушай, Ник, ну хватит уже, – поморщился Женя, разгоняя рукой табачный дым, который, несмотря на открытое окно, все же лез в салон. Женька не курил и не любил находиться рядом с теми, кто это делает. – Понятно, что на дорогу к ней никто не попрется. А если ее подруги нами заинтересуются?

На поле, откуда, несомненно, и прибыла корова 5023, паслись ее товарки – пятнистые, палевые, светло-бежевые, словом, очень красивые буренки, если не подходить к ним близко. Вообще-то поле было огорожено столбами с натянутой между ними колючей проволокой, но в одном месте она оказалась порвана. Корова это сделала или нет – неизвестно, на самом жвачном животном следов форсирования забора не наблюдалось. Остальное стадо интереса к выходу за пределы поля не выказывало.

– Трусов родила наша планета! – пафосно провозгласила Ольга, из чего можно было заключить, что это цитата.

– Слушай, я коров только на картинках обычно вижу, – беззаботно откликнулся Никита.

– Или на прилавке, – поддержал его Женька. – А тут, понимаешь… рога и копыта.

– Она такая ми-иленькая, – протянула Ольга. – Смотрите, какие глазки.

– Ага, – сказал Женька, – подозрительные.

Никита щелчком отправил окурок в полет и снова просигналил. Корова не реагировала.

– Ну и что, мы так и будем тут стоять?

– Оль, я ее давить не буду. За это наверняка полагается штраф. Не считая того, что мы не в той весовой категории, и тушу переехать не сможем.

– Во, смотри, еще одна идет, – сказал Женя. – Эта безрогая.

Корова номер 8945, еще более пятнистая, чем 5023, подошла поближе к забору и уставилась на машину. Колорита сцене добавлял прилепленный тут же на проволоку рекламный плакат с изображенным на нем бесшабашным мотоциклистом и надписью «Moto Cross: Millieres, CHPT. De Normandie». Мотоциклист изгибался в немыслимом прыжке, корова 8945 потряхивала ушами.

– Ник, ну, может, черт с ней, с двойной сплошной?

– Оль, шенген. Три злостных нарушения – и гуляйте, товарищ Малиновский.

– А ты уже набрал?

– Одно. В прошлом году, в Испании. Превысил.

– Местный едет, – сообщил Женька, который все замечал.

По встречной рулил раздолбанный французский аналог «уазика», перемещавшийся с достойной скоростью где-то около сорока километров в час. Проехав мимо коровы и застрявшего перед ней «пассата», облезлая машинка отрулила еще метров пятьдесят, а потом притормозила и сдала назад. Женька опустил стекло со своей стороны и, когда «уазик», оказавшийся на самом деле «ситроеном», поравнялся с ними, поздоровался.

– Проблемы? – спросил водитель, мужик лет сорока пяти в лихой кепке набекрень.

– Да. – Женька трагическим жестом указал на корову.

Француз засмеялся, сдал еще назад, вылез и, нимало не смущаясь, в буквальном смысле взял быка за рога – то есть ухватил корову за равнодушную башку и повернул вбок, а потом еще и пинка дал. 5023-я лениво развернулась; француз шлепнул ее по бежевому заду, придавая ускорения. Корова повздыхала и убрела в ромашки.

– Allez-y! Allez-y! (Проезжайте! Проезжайте! (фр.)) – замахал добрый самаритянин. Никита тронул с места и гаркнул в окошко:

– Спасибо!

Француз, смеясь, добавил:

– Muus vaot eune crache sus la banette qu'eune vaque juqui sus l'fait! (Лучше пятно на телеге, чем корова на крыше (фр., нормандский патуа)) – и пошел обратно к своей машине.

– Что он сказал? – спросила Ольга.

– Пожелал нам счастливого пути, – неуверенно объяснил Женя. Честно говоря, во Франции он и половины не понимал из того, что ему говорили, а ведь в институте был лучшим на курсе. Языковая практика с той поры подзабылась, а реальность оказалась сильно расцвеченной диалектами.

– О, свобода, свобода! – пропела Ольга. – Мальчики, тут на карте деревня через пять километров. Давайте притормозим у магазинчика, а? Кушать хочется.

– По-моему, ты преуменьшила масштабы бедствия, – вздохнул Женька. – Охота жрать.

– Троглодиты, – сказал Никита беззлобно. – Неандертальцы. Думаете желудком. А как же духовная пища?

– Не вариант, – хором сказали Ольга и Женя и захохотали.

Было еще довольно рано; самолет приземлился в Париже около шести часов утра, однако разница во времени с Москвой сделала свое – для разнообразия, не черное – дело. Несмотря на ночной перелет, трое путешественников чувствовали себя бодро, и для полного счастья не хватало лишь хорошего плотного завтрака, желательно с омлетом, кофе и чем-нибудь еще вдохновляющим.

Однако французы вовсе не считали, что если рано встать, то Бог тут же подаст. Часы показывали девять, а работали лишь магазинчики при заправках, где продавалась минеральная вода, шоколадки и сэндвичи в вакуумных упаковках – пища, разумеется, питательная и всем хорошая, только не несущая в себе прелести иноземного колорита. Никита жаждал приобщения к культуре и потому притормаживать на заправках отказывался, благо из Парижа выехали с полным баком. А так как именно Малиновский сидел за рулем, его слово было решающим.

– Я согласна уже и на сэндвич, – вздохнула Ольга.

– А я нет. Хочу полноценный завтрак, желательно с видом на реку.

– И чтобы у порога не стоял рыжий человек, а еще была жимолость, – пробормотал Женя.

– Понятия не имею, как выглядит жимолость, – беспечно откликнулся Ник, обгоняя неспешно ползущий «ниссанчик» с местными номерами. – По мне, так и розочки сойдут.

Они проехали уже две деревни, являвшие собою классический образец сонного царства. Наконец, в городке, куда Ольга заставила свернуть Никиту, оказалась открытая bageterie, и машина остановилась перед ее гостеприимно распахнутой дверью. Ольга выбралась наружу, вдохнула теплый воздух, напоенный ароматами не только розочек, в изобилии цветущих на аккуратных клумбах, но и свежего хлеба. Пахло на всю улицу, и в этом запахе было что-то такое, такое… путешественное, да.

– Вот! Именно то, что нужно!

– Если у них нет омлета, не остаемся, – сказал Ник.

– Ну уж нет. – Женька ощутимо хлопнул дверцей машины. – Пока не поем, никуда не поеду.

– И пойдешь до Кана пешком, – пригрозил ему Никита.

– А я вообще в Кан не пойду. Сдались мне твои монументы с музеями. Я в Довиль пойду, это недалеко, я указатель видел.

– Ой, да, давайте заедем в Довиль! – Ольга переступила порог магазинчика и сняла солнечные очки, так как внутри было полутемно, зато умопомрачительно пахло – и нужно было непременно отыскать это пахнущее и заиметь его себе. Мужчины двинулись за ней.

Женька вступил в переговоры с румяным старичком, крепким, как боровик, стоявшим за прилавком, и в итоге пришел к неизбежному выводу: проще всего не объяснять, что нужно, а просто ткнуть пальцем в то, что нравится. К процессу подключилась Ольга, желавшая «вон ту булочку», и Никита, с неудовольствием выяснивший, что кафе при bageterie отсутствует.

– И где мой омлет?

– Ник, ну давай омлет попозже, – попросила его Ольга, наблюдая, как продавец разливает кофе по бумажным стаканчикам. – Ну правда. Сейчас возьмем кофе и поедем в Довиль, там сядем на бережку, позавтракаем…

– Нет уж. Сначала завтракаем в Руане. А пока пьем кофе в машине. Все, давайте, поехали.

Они расплатились (Ольга порадовалась, что взяла наличные – у мужчин были только карточки, а карточки старичок-боровичок не принимал) и загрузились обратно. Машина тут же пропахла кофе, багетами и булочками, на диету стало наплевать (диета и отпуск – понятия несовместимые), и Ольга с урчанием впилась зубами в теплый багетов бок.

– Нравится? – спросил Никита зачем-то. Ольга истово закивала, не в силах оторваться от еды. – Как же ты оголодала, бедненькая. – Он протянул руку, потрепал ее по волосам, и Ольга дернулась, едва не расплескав кофе. – Ладно, штурман потерян, но до Руана я как-нибудь доеду без тебя.

– Обратно рули, – велела Ольга, прожевав и запив свежий хлеб глотком обжигающего кофе – не растворимого, из кофеварки, вот какой сервис! – Вон по той улочке.

– Штурман снова в строю! – Никита, видимо, отыгрывался за отсутствие омлета. Женька на заднем сидении расположился, как король, и шуршал бумагой, разворачивая купленное. – Ладно, сейчас с ветерком помчимся.

Они возвратились на шоссе А13 и повернули по указателям на Руан. Городок с его фахверковыми домами и аккуратной мэрией остался позади, и Ольга, жуя багет, вдруг подумала, что никогда больше этот городок не увидит. Ни мэрию, ни продавца багетов, ни фонтан на площади. Наверное, в этом и прелесть – в мимолетности. Тем более, что дальше маячила одна лишь основательность.

Они ехали в Нормандию смотреть пляжи, на которые в июне 1944 года высадились союзные войска, – событие довольно известное и освещенное в ряде литературных и кинематографических произведений, из которых, правда, Ольга помнила только фильм с Томом Хэнксом. Она сама готова была любоваться видами, история высадки ее не особо занимала – зато весьма занимала Никиту, а так как придумал все это именно он, то историческая часть, где упор делался на Вторую Мировую, шла в первую очередь.

Если уж совсем честно, Ольгу сманил Женька. С Женькой Ильясовым они постоянно поддерживали отношения еще со школьных времен, и в отличие от Никиты, который не давал о себе знать довольно долгое время, Женя звонить не забывал. Причем не только на дни рождения и Новый год, как у вежливых людей принято. Поэтому, когда с месяц назад Ильясов позвонил в середине рабочего дня, – Ольга скучала над технической документацией, которую следовало перевести с немецкого на нормальный не позже чем завтра, и настроение по этому поводу было паршивое, – сначала показалось, будто он снова пригласит выпить кофе и поболтать по душам. Но Женька с ходу брякнул:

– Оль, у тебя шенген есть?

– Ну есть, – ответила она несколько настороженно.

– Многоразовый?

– Да. Мне испанцы дали.

– Слушай, поехали во Францию.

Ольга опешила.

– Ильясов, – сказала она, постукивая карандашом по распечаткам зевотно-скучной документации, – если ты решил пригласить меня в Париж и там предложить руку и сердце, так я тебе сразу говорю «нет».

– Нужна мне твоя рука и сердце, – фыркнул Женька.

– А что нужно?

– Голова.

– Голова профессора Доуэля, – прокомментировала Ольга. – Ты меня заспиртуешь и выставишь в Лувре? Или там подобную гадость не выставляют?

– Мне твоя голова нужна, потому что ты будешь штурманом, – торжественно объявил Женька. – Ну, Оль, выручай. У меня топографический кретинизм, и меня Никита убьет, если мы вдруг вместо Нормандии окажемся где-то под Лионом.

– Так, – сказала Ольга и бросила карандаш, – а Малиновский-то тут при чем?

– Он все это затевает. Ты же знаешь, как он любит свои танки и самолетики.

Ольга знала.

Они все подружились в школе. Такую банду было еще поискать, и с виду тихий и щуплый Женька Ильясов считался чуть ли не самым отпетым хулиганом. Уже тогда Никита увлекался историей Второй Мировой войны. Его отец, преподаватель истории в МГУ, поощрял увлечения сына, и какое-то время Ольга думала, что Никита тоже пойдет по учительской стезе. Однако случилось по-другому: сейчас Малиновский «руководил проектами», что бы это ни означало, в большой компьютерной фирме, а историю оставил для души. Но сколько Ольга его знала, столько он носился с книжками, на обложках которых имелись либо танки, либо колючая проволока, либо героические солдаты в касках, либо щуплые пионеры, – и сыпал малопонятными подробностями. А в начале июня сего года у Никиты выдался отпуск, и Никиту потянуло на места боевой славы, причем не родные, российские, коих хоть отбавляй, а на иностранные. В частности – на цепочку нормандских пляжей, где 6 июня 1944 года высадился знаменитый десант.

– Я с ним поеду, – объяснял Женька, – я в Нормандии еще не бывал, и Ник лучше меня водит.

– Мальчики, а зачем вам я? – поинтересовалась Ольга. – И ехали бы вдвоем – пить коньяк, кадрить девушек…

– Так я объясняю, – потерял терпение Женька, – нам нужен штурман! Я в этом деле дуб, указатели вижу уже после того, как мы от них отъехали, и вообще… Я Нику сказал – давай Шульц позовем! – и он говорит: «Как я сам не додумался?». Оль, тебе что, отпуск не дадут?

Ольга молчала: отпуск давали без проблем, так как она была лучшим переводчиком в конторе и половину недели вообще работала на дому. Но имелась масса других причин, по которым следовало бы отказаться.

– Или вы с Никитой совсем не общаетесь? – спросил Женька. – Он вроде говорил, что тебе звонит…

– Он звонит, – сказала Ольга. – Хорошо, Жень… я подумаю.

– Только недолго, ладно? Малиновский где-то билеты может достать по дешевке, в «Аэрофлоте», что ли, у него знакомые… Тянуть не следует.

– Ой, Женя, не дави на меня.

– Ой, Оля, – ответил он ей в тон, – мир без границ для тебя, а ты ломаешься. – И положил трубку.

Он был прав, и в глубине души Ольга сразу знала, что согласится. Но поломаться для виду следовало – какая женщина не любит, чтобы ее уговаривали?!

Старые друзья уговаривать не стали. Старые друзья назначили встречу, усадили Ольгу за столик, налили ей шампанского и сказали:

– Ты едешь.

Она и поехала.

Сейчас, дожевывая кусок мягкого хлеба, на вкус сильно отличающегося от того, что продают в московских супермаркетах и даже в святых местах вроде ларечков на углу, Ольга понимала: решение она приняла правильное. Вот она едет, и ничего страшного не случилось. Ничего из того, что она себе нафантазировала. Нет ни напряжения, которого она опасалась, ни скрытой враждебности, ни ненужных воспоминаний, ни неловкости; а есть – легкий разговор, Руан впереди с его знаменитым собором, гладкое шоссе, ромашки и маки на обочинах и теплое июньское солнышко.

– Так что, в Довиль заедем? – спросил Женька. – Я бы снял. Нам под статью.

Ильясов работал фотокорреспондентом в богато иллюстрированном журнале, периодически печатавшем что-то о путешествиях, и Женькины отпуска обычно совпадали с командировками.

– Заедем, – лениво откликнулся Никита. – Только сначала позавтракаем. Нельзя на голодный желудок смотреть на красивую жизнь.

– А Руанский собор? – жалобно спросила Ольга. – Там так свет красиво падает…

– Выбирай – или Довиль, или собор.

Ольга повздыхала, затем решила:

– Довиль. Но можно и собор тоже.

– Разговорчики в строю!

Никита, в общем, был в своем праве: он с самого начала предупредил, что упор в этой поездке будет сделан на объекты, относящиеся ко Второй Мировой, а остальное – исключительно в качестве довеска. Впрочем, неволить своих спутников Малиновский не собирался, истинные любители истории способны наслаждаться ею в одиночестве. Ольга пошарила по интернету и составила отдельный список, для себя и Женьки, если надоест созерцание старых фашистских батарей, давно облагороженных пляжей и музейных ценностей. Конечно, кое-что пришлось с сожалением отложить «как-нибудь на другой раз» – музей Моне в Жирвени или вот осмотр собора в Руане, но лучше уж так, чем чувствовать, как за спиною мрачно маячит Ник, которому не терпится добраться в свой «Мемориал».

ГЛАВА 2

– О нет, нет, и я надеюсь доказать вам,

что могу быть благодарной!

Но что было нужно от меня этим людям,

которых я приняла сначала за воров, и

почему здесь нет господина Буонасье?

– Эти люди, сударыня, были во много раз

опаснее воров. Это люди господина кардинала.

А. Дюма

Руан оказался безлюден и тих, что можно было списать только на редкую удачливость путешественников. Вообще-то в эти первые дни июня народу тут должна быть прорва, объяснил Никита, заруливая на стоянку у открытого уличного кафе. Наверное, все понаехавшие пока еще спят.

– Завтра налюбуемся, – оптимистично сказал Женька, вылезая из машины и расчехляя фотоаппарат. – Так, ребят, вы ешьте, а я пройдусь тут немного…

– Эй! Куда! А заказать? – возмутилась Ольга. У нее был прекрасный английский и немецкий, а по-французски она понимала всего пару слов.

– А в меню ткнуть? – откликнулся Женя.

– Ильясов! Не бросай нас на произвол судьбы!

Женя нетерпеливо вздохнул, дождался, пока подойдет официантка, перевел немногочисленные пункты в меню и заказал Никите завтрак, а Ольге – кофе и круассан, после чего ушел, пообещав вернуться минут через пятнадцать.

– На что спорим – собор побежал фотографировать, – с завистью сказала Ольга, провожая его взглядом. Длинная соборная колокольня торчала кончиком из-за ближайших крыш.

– Ну, хочешь, иди с ним, – предложил Никита.

– Не-а. – Ольга поудобнее устроилась на пластиковом стуле и вытянула ноги. – Я не люблю вот так, бегом. Особенно соборы. В них своя атмосфера, и ее не почувствуешь, если нестись галопом. А если не почувствуешь – то зачем?

– А! То есть ты не из тех сумасшедших туристов, которым лишь бы сфотографироваться рядом с достопримечательностью, и неважно, видели они ее толком или нет?

– Сударь, вы имеете намерение меня оскорбить? – высокомерно осведомилась Ольга.

– Я пошутил. – Никита сдвинул очки на лоб. – А ты почти не изменилась.

– А ты изменился, – сказала Ольга и ничуть не соврала.

Она помнила Ника другим – более худым, более злым, более резким. Сейчас он – нет, не растолстел, просто в плечах раздался (в тренажерном зале, наверное, занимается), и выражение лица сделалось немного другим. Теперь он напоминал помесь растиражированного адвоката Павла Астахова и писателя Ричарда Касла из популярного полицейского сериала: широкая улыбка, вечно взъерошенные темные волосы, взгляд с прищуром и море обаяния. Это обаяние чувствовалось физически, даже когда Никита молчал и не смотрел на Ольгу – а ей все равно казалось, что он с ней говорит и смотрит.

– Я теперь деловой человек, – усмехнулся Малиновский. – Наверное, изменился.

– Дресс-код, длинноногая секретарша?..

– И это тоже. – Ник скривился. – Но ты же знаешь, я люблю непринужденность.

– Ты начальник. Можешь хоть в костюме Бэтмена приходить на работу, никто тебе слова не скажет.

– Надо мной еще начальники, Оль. И чтобы они мне платили, я должен выглядеть… и впахивать.

– Полюбил деньги?

– Полюбил свободу, которую они дают, – серьезно ответил Никита. – Это раньше было просто – автостопом в Тулу, по грибы в Подмосковье, все выходные дергаем сорняки на даче… Теперь хочется уже другого. Квартиру в Москве, например.

– Квартирный вопрос только испортил их, – процитировала Ольга. Она любила читать, помнила множество цитат из различных книжек и фильмов и применяла их от случая к случаю. – Купил?

– Хочу купить. Еще годик-другой – и куплю. В новостройке.

– Большую?

– Чтобы на семью хватило.

Ольга помолчала, потом непринужденным тоном поинтересовалась:

– Собираешься жениться?

– Родители намекают, что пора. – Никита подождал, пока официантка поставит перед ним здоровенную тарелку, на которой исходил паром омлет с овощами, а перед Ольгой – кофейник и круассан на кружевной тарелочке. – Да и я задумываюсь.

– Встречаешься с кем-нибудь?

– Хороший омлет, – сказал Никита, намеренно проигнорировав вопрос, и переспрашивать Ольга не стала.

Она отвернулась, разглядывая противоположную сторону улицы – магазинчик с чашками и чайниками на витрине; крохотный рынок, где продавец как раз выставляя ящики с фруктами и овощами, двигая их туда-сюда, видимо, добиваясь соответствия по фэн-шую; кафе-конкурента с надписью над входом «Le restaurant des patisseries». В кафе сидели две девушки-японки в белых маечках, коротких юбочках и кроссовках и непринужденно щебетали. Ольга смотрела на написанный мелом ценник над помидорами за два с половиной евро, в пятый раз перечитывая, что сорт называется «Prince de Bretagne», и думала, что Никита прав.

Не ее это дело.

Когда перед поездкой они встречались – Ольга, Женька и Ник – и расчерчивали план, сильно напоминавший план достопамятного десантирования, и договаривались о том, где селиться и как ехать, – о личных делах речи не шло. Конечно, Ольга спросила, как поживают Никитины родители, а он спросил, как поживает ее мама. Светский раут, блин, да еще с шампанским.

Оказывается, ничего не изменилось. Зря она думала, что нет напряжения, и отголосков одной давней истории тоже нет. Ольга просто не желала видеть, решила, будто все по-старому. А все по-новому. Как в том анекдоте – гулять гуляй, а за территорию не выходи.

Ну и подумаешь.

Женька вернулся ровно через пятнадцать минут, как обещал; к этому времени Никита успел заглотать свой омлет, а Ольга – дощипать круассан, все погрузились в машину и двинулись к Довилю. С А13 свернули на А123, и дорога побежала к морю, что наконец исправило чуть подпортившееся Ольгино настроение.

– Видно отличие от Пикардии, – сказал Женька с заднего сиденья. – Там домики другие.

Действительно, краснокирпичные пикардийские домики, мелькавшие за окнами рано утром, сменились нормандскими, многие из которых были отделаны под фахверк.

– А в Москве дождик, – с удовольствием протянула Ольга. – И холодно.

– Нет ничего лучше в путешествии, чем зависть тех, кто остался дома, – хмыкнул Никита.

– Вот сейчас приедем на курорт, и я окончательно уверюсь в том, что жизнь удалась.

– Оль, у нас на курорт не больше часа. Туда еще ехать почти сто километров, и это крюк…

– А я помню, – сказала Ольга, – Ник, перестань. Успеем мы в твой музей.

– Это вы успеете. А я могу не успеть. У меня на него один день.

– Я же говорила, что он будет ворчать, – сказала Ольга Женьке. Тот неопределенно хмыкнул: отсматривал сделанные в Руане кадры на маленьком экранчике камеры и потому плохо контактировал с окружающим миром. – Жень, в соборе был?

– Не-а, там закрыто… Рано еще.

Довиль, курортный город, до которого добрались по пустынным дорогам спустя час, купался в солнечных лучах и при выгодном освещении был похож на несбыточную мечту человека, всю жизнь проведшего в коммуналке. По сторонам улицы стояли роскошные виллы, многие из них – позапрошлого века, построенные, когда в Довиль впервые ринулась парижская знать, уставшая от прелестей большого города. Тогда здесь и сотворили модный курорт, остававшийся таковым на протяжении полутора веков.

Машину поставили на платной стоянке недалеко от набережной и отправились бродить – Женька со своей устрашающей камерой наперевес, а Никита и Ольга налегке, засунув руки в карманы.

– Чтоб я так жил, – сказал Малиновский, оглядываясь. Даже на него, торопившегося припасть к военным ценностям, непринужденная роскошь Довиля произвела впечатление.