Тайна проклятого дара

Ёж встряхнулся и сбросил с колючей спины прямо к Яринкиным ногам свёрток из листа лопуха, перетянутого на концах длинными пучками травы. Внутри оказалась земляника – меленькая, но ровная, одна к одному. Не меньше двух пригоршней мужской руки. Яринка сунула одну земляничку в рот и замычала от удовольствия – ягода растеклась по языку сладчайшим соком…

Остановилась с трудом, когда от лесного дара осталась едва ли половина. Надо же ещё домочадцев угостить!

Ёж продолжал топтаться у ног, пофыркивая и тяжело дыша.

– Маленький, да ты пить, наверное, хочешь! – догадалась Яринка. – Я сейчас, сейчас, ты только погоди!

И ринулась в дом, прихватив корзину с грибами. Здесь она налила в миску воды, сгребла из корзинки со стола варёное яичко, затем чуть подумала и завязала в чистую тряпицу два пирожка – с творогом и малиной.

Колючий гонец охотно полакал колодезную воду, умял почищенное яйцо, глянул сначала на свёрток и девицу, опустившуюся перед ним на колени, затем снова на миску и скорлупу от яйца – и с тихим вздохом, в котором явственно читалось почти человеческое: «Да как вы мне надоели, два дурака, со своей любовью!», подставил спину под новую ношу. Яринка с улыбкой наблюдала, как он проворно перебирает лапками вдоль забора, пытаясь найти дыру, в которую можно пролезть.

Затем ещё на несколько дней округу затянуло серыми дождевыми тучами, и гости из леса не приходили. Привычно шелестела ветками берёза, никак не отзываясь на прикосновения. И Яринка в редкие минуты безделья бродила по избе и двору, вся в тоске и печали. В чувствах Дара она не сомневалась. Девок, которые не по нраву, спасать от гибели в чужую вотчину не кидаются. Ещё и рискуя собой. Но он ведь не просто парень, а проклятый лешак, что ходит в холопах у колдуна. И пусть власти у него местами поболя, чем у князя, – зачем она, если нет настоящей свободы?

«А вдруг беда какая приключилась? Вдруг колдун узнал, что у него невеста теперь есть, и наказал за это жестоко? – переживала она. – Или же водяной решил отомстить, или полевик, что я по его владениям безнаказанно бегала? И теперь Дар томится взаперти, и никто ему даже воды не подаст?»

Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Яринка решила заняться делом – простирнуть немногочисленные нательные сорочки, а потом дошить Дару пояс и новую рубаху. Обережные узоры по вороту и рукавам потом пустить можно. Вдруг лешаку и вовсе носить их опасно, пока проклятие не спадёт?

Она собрала бельё в огромную корзину, поволокла в предбанник – к речке идти в сырую дождливую погоду не хотелось. И едва прошагала мимо дощатого нужника, стоявшего близёхонько к забору, как за ним раздалось басовитое хрюканье.

В дыре, так и стоявшей незаделанной после ежиного прихода, торчал здоровенный серый пятак. Яринка поначалу аж обмерла, затем перекрестилась. Видение не исчезло, лишь хрюкнуло ещё громче, будто с насмешкой.

«Да это ж кабан!» – догадалась она.

Перехватив сучковатую палку, Яринка двинулась к забору. Чего пришёл, громадина такая? Здоровый да неповоротливый, почешется боком о забор и повалит! Она торопливо придвинула к забору деревянную колоду для рубки дров, поднялась и взглянула вниз.

Кабан, похоже, явился через луг, только тамошняя высоченная трава скрыла бы его целиком. Сейчас он вжимался задом в кусты смородины, и на мясистой его спине стояла привязанной корзинка, доверху наполненная отборными белыми грибами. Но откуда их столько всего через седмицу после Ивана-травника? И красивые, один к одному! Яринка представила, какими вкусными они будут, если потушить их в сметане, и рот невольно наполнился слюной.

Зверь вновь хрюкнул, уже с явным недовольством – долго, мол, ещё будешь стоять? Она отогнула одну из досок, с трудом протиснулась со двора наружу. Но едва успела взять корзину в руки, как кабан вдруг жалобно взвизгнул и принялся чесать пятачком бока. Выходило у него это плохо – слишком неповоротливый, чтобы изогнуться, как следует.

– Гнус кровопийственный тебя донимает? – пожалела его Яринка. – Погоди, хрюнечка, я скоро вернусь!

Дома она с хитрющей улыбкой показала Варьке лукошко с лесными дарами, дождалась восхищённого аханья и жестами поманила её на улицу. Сама же прихватила несколько тряпиц, сосуд с полынным маслом и тот самый пояс, который едва успела закончить. Его она и положила в опустевшую кабанью корзинку, присовокупив туда же один из пирогов с заячьей требухой, которые вчера пекла бабка.

Варя поначалу аж вскрикнула, увидев за забором громадного зверя. Яринка сердито шикнула, напомнив про принесённое им лакомство, а затем скормила четвероногому гонцу пару морковок, вытащенных прямо с грядки, и принялась тереть покрытые щетиной бока тряпицей, вымоченной в масле. Вблизи кабан был не только страшным, но ещё и плохо пах. Но Яринка не морщилась, терпела – гостинец же от Дара передал. Варя постояла рядом, затем шмыгнула носом и принялась помогать.

Вскорости кабан, довольно хрюкая, побрёл назад, ломая кусты и унося на спине полупустое лукошко. Небо над головой потемнело, снова начал накрапывать дождь. Сёстры стояли рядом, уставшие, насквозь пропахшие полынью и зверем, который привык валяться в грязи, и довольно улыбались.

– Я девкам сказала, что Яринка жениха нашла, – шепнула вдруг Варя. – И он Прошку за поганым делом и видел. А что в лесу околачивался – так послали гонцом из Торуги в Коледовку, а через лес самая удобная дорога проходит.

– Может, не надо было? – забеспокоилась Яринка. – Он только в человека начал оборачиваться. А если нечаянно истинный облик примет?

– Истинный его облик как раз человечий, – стояла на своём сестра. И в этом вопросе ей можно было верить, уж побасенок она на своем веку слыхала прорву и от заезжих сказителей, и от местных стариков. – Главное – в церкву его не водить пока, вдруг пучить да крючить начнёт. Хорошо, что у нас в Листвянке её нет.

Затем помолчала немного и добавила:

– Дар у тебя хороший. Я над его словами подумала и решила с Ванькой поговорить. Оказывается, куколку ему батька дарить запретил, мол, деньги лучше потратить на что-то полезное. Он и купил платок да коромысло.

– Девятнадцать зим парню, а батьку до сих пор слушает, – покачала головой Яринка. – Дурной знак.

– Хороший, – Варька довольно прищурилась. – Как батьку слушает, так и меня слушать начнёт. Это в браке первейшее дело.

– Варя, ну ты даёшь! Думаешь о выгоде, как прожжённая баба! Ты хоть немного его любишь?

– Я не прожжённая, а мудрая, – степенно ответила сестра. – Насчёт любви – не знаю пока. Но мужик, который махоньких утяток жалеет, – хороший мужик. Ни жену с малыми детьми, ни скотину тиранить не будет.

Яринка только присвистнула. Ей бы Варькину уверенность! В хозяйственных делах, работе по дому и в поле, сборе целебных трав и составлении мазей, сбивании сметаны и варке хмельного мёда на продажу она разбиралась хорошо. А вот в отношениях между парнем и девкой не понимала ничегошеньки.

Но точно была уверена, что Дар ей по нраву. Как и она ему. И пусть они знают друг друга без малого семь деньков, всё равно их чувства взаимны. А это ли не главное?

* * *

На седьмой день после Ивана-травника Яринка не легла спать и после полуночи – так ей хотелось расквитаться уже с шитьём.

Они всласть намылись с сестрой в баньке после того, как полечили кабанчика от гнуса, постирали сорочки. Так как погода стояла ненастная, бельё развесили сушиться в светелке на чердаке, где стоял топчан с периной для сна. Обычно тут жили редкие гости – или сами девицы, если приехавшие не могли по каким-то причинам взобраться наверх, как покалеченный дядька Борис.

Здесь Яринка и ночевала уже которую ночь, в тишине, покое и уюте. Не так жарко, как в самой избе. Пахнет хорошо, свежим сеном и выстиранным бельём. Вдобавок затяжной дождь сегодня прекратился, и ночное небо в полуоткрытом оконце подмигивало россыпью звёзд.

Сейчас она открыла нараспашку и дверцу чердака – напустить побольше свежего воздуха. Отсюда в темноту двора уходила узенькая дощатая лесенка, которая оканчивалась практически в зарослях марьяшки, чьи белые венчики поникли, отяжелевшие после дождя.

До чего ж хорошо пахнет на улице! Яринка прикрыла глаза и блаженно зажмурилась. Так сладко, необычно! Она силилась понять, что это за аромат, затем до неё дошло – розовые лепестки. Лавочник, отец Ваньки, однажды привёз горсточку с самого княжеского подворья. Яринка их охотно выкупила, а потом использовала в притирках для лица и волос. Толку с них особого не было, краше она не стала. А вот дивный аромат сопровождал её долго, до следующего мытья.

Но откуда он здесь, когда запасы уже кончились?

Сбоку почудилось шевеление, Яринка вздрогнула, повернула голову и обнаружила, что вверх по лесенке ползут неведомые колючие побеги, покрытые аккуратными мелкими листьями. Вот она моргнула удивлённо, и прямо на её глазах завязались и тут же распустились алые бутоны дивной красоты. Такие же побеги расползались по земле вокруг избы, оплетая лавки, крыльцо и даже валявшиеся неподалёку вёдра.

Аромат от этого благолепия исходил воистину сказочный – давленая малина прямо с куста, вперемешку с травяным соком.

«Розы», – догадалась она, и сердце забилось в груди часто-часто. Такое мощное чародейство обозначало лишь одно – творящий его колдун где-то совсем рядом.

Или не колдун, а просто существо, которому подвластна природная стихия.

Дар смотрел на неё, выглядывая из-за забора, и улыбался.

– Ты такая красивая в этих цветах, – сказал он, не здороваясь, будто и не уходил никуда. – У хозяина на подворье есть иноземные картины в золочёных рамах, на них намалёваны красавицы из разных земель. Но ты… Ты лучше них всех.

Тёмные с проседью волосы были перехвачены шнурком. Рубаху и пояс он надел те, что подарила Яринка, а вот портки сменил на более плотные. Но главное – на плечах ладно сидел скроенный кафтан из зелёного сукна, ничуть не уступавший тем, что водились у княжьих людей. Яринка так залюбовалась видом жениха, что и сама его не поприветствовала. Только ляпнула невпопад:

– Что такое картина? И эти розы иноземные – они настоящие?

– Про картины я тебе потом расскажу, – пообещал Дар. – А розы – не совсем, это морок такой лешачий, но неопасный. Хотел тебя красотой порадовать. Ну что, пригласишь в гости?

– Конечно! – она так и подхватилась с места. – Сейчас только масляную лампу запалю. Домашние уже спят, ты сюда ко мне забирайся. Я как раз вторую рубаху тебе дошила, примеришь. Голодный?

– Нет, – Дар помотал головой. – Я недавно с рынка, что в Торуге, там и поел в трактире. Пора к обычной жизни привыкать, раз теперь повод появился из чащи нос высунуть. Мне-то через лес недалече, одна нога здесь, другая там. Не телепаться семь дней, как людям без лешачьей силы в крови.

Два удара сердца – и он перемахнул через забор, словно дикая коза. Ещё миг – и сапоги его ступили на дощатые половицы, усыпанные слоем сена. За спиной его виднелось звёздное небо. Яринка тихонько рассмеялась от счастья, ударившего хмелем в голову, Дар же молча распахнул объятия.

Он тоже пах свежевыстиранным бельём, а ещё травяным соком. За седмицу на нижней половине лица отросла щетина, от которой он оставил аккуратную волосяную полоску вокруг рта и на подбородке. Яринка уколола об неё кончик носа и возмущённо зафыркала.

– Пришлось отпустить, – покаялся Дар шёпотом, поглаживая её по волосам. – А то другие лесовики сказали, мол, так положено. Без хотя бы малых бороды с усами в ваших краях или отроки ходят, или содомиты. А мне ж перед твоей роднёй надо прилично выглядеть. Надумают ещё срамоту какую-нибудь…

– Ты поэтому так нарядился?

– Нет, для тебя. Ночью мне кому ещё показываться на глаза? Просто… привыкаю. И да, я это всё не украл, не подумай плохого. Монеты со старинного клада обменял на торжке на ваши медяки да серебрушки, на них и купил. И вот ещё!..

Он сунул пальцы в кожаный кошель, висевший на поясе, и достал оттуда ожерелье из медных и стеклянных шариков, блеснувших при скудном свечном пламени зелёным. Бусины мягко зашуршали, ложась в Яринкину ладонь.

– Это ж так дорого! – ахнула она. – Я такие в Листвянке только у старостиной жены видела.

– Не дороже тебя, – Дар чмокнул её в лоб. – Я же обещал, что будешь в золоте да аксамите ходить. Это вот первый к ним шажок. Побрякушки драгоценные я, правда, брать сегодня побоялся. Вдруг проследил бы кто за мной? Пришёл в рубахе да домотканых портках, а ушёл с дорогими цацками и в богатой одёже? Подумали бы, что вор. А золотишко из кладов старое, его лучше сбывать потихоньку, а не тебе носить. Мало ли, по какой причине оно в землю закопано. А если на нём тоже проклятие?

Яринка бы век так стояла, прижавшись щекой к его плечу, и слушала. Про потаённые клады, про лесные обычаи, да даже про жизнь у колдуна! Страшно, но очень интересно ведь. Дар, видимо, это понимал, потому продолжал говорить. Сообщил со смешком, что вепрь по имени Секач вернулся позавчера не только с гостинцами, но и благоухающий полынным маслом, от запаха которого шарахались все сородичи. Сам же кабан был счастлив, насколько может быть счастлив дикий зверь, – наконец-то его прекратили донимать вши да власоеды.

– Заявил мне на своём, на зверином, мол, всегда ты у нас был не от мира сего, зато невесту выбрал достойную, сердцем добрую, к зверям милосердную. Я, говорит, одобряю, – со смехом вспоминал Дар. – И щёки так важно дул, будто он лешак, здешним хозяйством заправляющий, а не я.

– Это теперь весь лес в курсе, что у тебя невеста появилась? – Яринка тоже заулыбалась. – Варя девкам растрепала, сейчас и по деревне слух пойдёт. Скоро и бабка узнает.

– Ну, весь или нет, а моя часть точно в курсе. Звери по болтливости своей от людей не шибко отличаются. А птицам ещё и проще, крылья за спиной, за час уже сплетню по всем закоулкам разнесли. А колдун далече отсюда, к нему зверьё моё не ходит, не летает и не ползает. Не любит его. И товарищи мои по несчастью тоже языки прикусят. Противиться его воле никто из нас не в силах, но уж не говорить всей правды – милое дело. Кстати, вспомнил я одну историю, ягодка. Десять зим назад одна девица увела-таки лешака из его владений, отвоевала своё счастье.

– Да ты что! – Яринка вмиг подобралась, отодвинулась в сторону, чтобы сладкий любовный морок не туманил разум. – Рассказывай скорее, да в подробностях!

Дар плюхнулся в кучу сена в углу, скинул сапоги и довольно охнул, вытягивая уставшие ноги. Яринка примостилась рядом.

– Я сам не знаю подробностей, ибо ещё в те годы старался больше времени в лесу проводить, нежели на его подворье. Но хозяин наш заявил, что освободит лешака от проклятия, если девица явится к нему ни голая, ни одетая, ни пешком, ни верхом, ни с подарочком, ни без подарочка. Она завернулась в рыбацкую сеть, приехала на детской палочке с лошадиной головой и притащила птицу, которая улетела, едва колдун взял её в руки. Ох, как он тогда рассердился! Да делать нечего, отпустил. Правда, потом жилось им нелегко, лешака по старой памяти всё тянуло в чащу. Среди людей тоска замучила. А хозяин наш с тех пор строго-настрого запретил детские игрушки да рыболовные сети на подворье таскать. Жаль, такая хорошая задумка была…

Дар снова сник, как в первую встречу, когда спросил Яринку, взаправду ли она пойдёт за него замуж, и заранее боялся ответа.

Яринка же и тогда не стала поддаваться смурным мыслям, и сейчас не собиралась этого делать.

– Значит, что-нибудь придумаем, – заявила она твёрдо. – И насчёт тяги к лесу… Если в бабкином доме жить будем, так вот он, под боком. Хоть каждый день в чащу бегай.

– Я примаком к твоей родне не пойду, – мигом нахмурился Дар. – Ещё не хватало! Уж найду, какой из кладов выкопать да продать. Хватит и на хоромы, и на золото с аксамитом. Только об одном переживаю, что будет у тебя со мной морока одна.

– После того как с репища у нас в одну ночь сорняки пропали, а вода в кадушку словно сама собой набралась? За такого мужа, как ты, наши бабы ещё и передрались бы. Так что не выдумывай. Я рубаху тебе ещё одну сшила. Встань-ка, примерить хочу по плечам, хватит ли ширины.

Она взяла в руки пошитую одёжку, встряхнула, избавляя от древесной пыли и возможных заноз. Сзади раздался шорох. Яринка повернулась и обнаружила, что Дар вешает рубаху, в которой пришёл, на верёвку, где уже болтались не только выстиранное бельё, но и кафтан.

– Ты чего? – выдохнула она, не в силах отвести взгляда от поджарого живота, по которому внутрь портков уходила дорожка жёстких волос. Сглотнула, когда лешак отодвинул сорочку, что висела на пути, и вышел на середину светелки. На груди его болтался незнакомый то ли оберег, то ли просто монетка на шнурке, Яринка даже приглядываться не стала. До монетки ли ей сейчас, когда под кожей, которая даже на расстоянии пахнет сухими травами и теплом чисто вымытого тела, вот так перекатываются мышцы? Когда мужская грудь, едва опушённая тёмными волосками, кажется такой… бесстыдной?

– А чего я? – нахально подмигнул он. – Сама же сказала, что надо мерять. Так давай, я готов.

Яринка, чувствуя, как от жара начинает пощипывать уши, подошла. Приложила рубаху к плечам – как раз, зря переживала. Сейчас впору было переживать о собственных ощущениях. Что с ней происходит? Или она мужиков в одних портках никогда не видела? Да их на поле ежедневно вот так по десятку ходит. Как от работы упарятся, рубахи побросают на уже скошенное и дальше пошли.

Но деревенские-то поплоше выглядели, чего уж там. Вон, Прошка весь в родинках да пятнах, ещё и пузо преогромное от сытой жизни. А Ванька, жених Варьки, был щеками пухл, а телом худощав и бледен. Да и разоблачаться на людях не любил, стыдился. Об остальных и говорить нечего, и смотреть не на что – самые обыкновенные мужики.

А Дар напоминал хищного зверя, который вышел на охоту за наивной девкой-зайчишкой. И нет, Яринка доверяла ему и знала, что дурного он не сделает… Но доверяла ли она сейчас самой себе?

Он будто чувствовал её смятение – усмехался вроде по-доброму, но так многозначительно, что уши продолжало жечь, будто крапивой. А затем вытянул рубаху из Яринкиных рук, кинул себе за спину, попав точнёхонько на верёвку, – и положил ладони ей на плечи.

– Чего глаза прячешь? Или не по нраву я тебе?

Яринка едва не фыркнула от возмущения. Понимает же, что к чему, и сам её дразнит!

– Или смущаешься? Так зря, обещал же, что не трону, пока с колдуном и со свадьбой вопрос не решён, и слово своё сдержу. Но ходить-то мне перед тобой в таком виде разве нельзя? – Он довольно оскалил зубы. – Чтобы ты видела, какое сокровище в мужья берёшь.

Вот уж сокровище: сам красив, а язык остёр, как бритва, даром что дичком в лесу живёт. Зубоскал похлеще здешних парней! Тем Яринка и ответить при случае могла, а здесь…

«Постой-ка, – вдруг мелькнула мысль. – А чего это не могу? Ему смущать меня, значит, можно, а мне стой да терпи? Не на ту напал!»

– Точно не тронешь?

– Обещал же, – тихонько шепнул он, привлекая её к себе. – Ничего не сделаю плохого и постыдного, ничем таким не обижу.

– Ладно, – Яринка постояла чуток, набираясь смелости, а затем обняла жениха крепко-крепко и провела кончиком носа от ямки у плеча до межключичной впадинки. Дар дёрнулся и с шумом вдохнул сквозь стиснутые зубы.

– Ты что творишь?!

– А что, нельзя? – Яринка захлопала ресницами. – Я же обещания такого тебе не давала. Неужто не нравится?

И скользнула уже губами вверх по его горлу до самого подбородка.

– Ярина! – зашипел Дар, кадык на шее дёрнулся под её губами. – Ты играешь с огнём!

– Так вели прекратить, и я тут же перестану, слово даю!

Ладони её легли на мужскую спину, пальцы пробежались по лопаткам сначала мягкими подушечками, затем – ногтями. И вот тогда Дар тихо зарычал ей в самое ухо.

– Зар-р-раза, да ш-штоб тебя…

– Леший утащил? – она рассмеялась. – Так утаскивай, чего стоишь.

Зря она это сказала – Дар тут же подхватил её на руки, будто она ничего не весила, и понёс к валявшейся в другом углу перине. Яринкино сердце стучало так, будто вот-вот выскочит из груди.

Похоже, сейчас ей впервые в жизни придётся сполна ответить за собственное ехидство. Но от одной мысли об этом вскипала в жилах кровь. И не верилось, что потом он передумает и уйдёт, окончательно поняв, что невеста его не так уж и хороша и вообще бесстыдница.

Но коварство Дара воистину не знало границ – он просто вытянулся на перине во весь рост, а её положил на себя. Принялся целовать, медленно и сладко – в губы, в изгиб между плечом и шеей, в мочку левого уха. Яринка плавилась в его руках, как масло в кринке, которую нерадивая стряпуха оставила на самом солнцепёке. Всхлипнула, почуяв, как в бедро ей упирается что-то горячее, твёрдое. Нечто такое, чему явно тесно в мужских портках.

И тут он бросил её целовать, а затем и вовсе заложил руки за голову.

– Я-то держу слово, сладкая моя невестушка. Обещал не трогать – и не трону больше. Так что давай уж сама, раз ничего такого не обещала.

– Ты! – у Яринки от возмущения вкупе с горячим желанием аж помутилось в глазах. – Да я тебе!..

И хотела было стукнуть его ладонью по голой груди, да коварный лешак вмиг сгрёб её запястья правой пятернёй, а левой обхватил за талию. Она и пикнуть не успела, как уже вытянулась рядом с ним, обездвиженная и гневно сопящая.

Больно не было. А вот обидно – очень даже.

– Нельзя, ягодка, – потихоньку шептал Дар в ухо, пока она лежала, повернувшись к нему спиной и едва не плача от невозможности унять пламя внизу живота. – Ты же сама меня потом не простишь. Не хочу я, как ваши деревенские, свататься приходить, когда невесту повалял уже по всем кустам и узнал и вдоль, и поперёк, и спереди, и сзади. Неправильно это.

Яринке очень хотелось с ним поспорить. Нет стыда в том, чтобы любить друг друга даже до брака, если сговорились уже, если обоим вместе сладко да хорошо! Неужто бросил бы, когда узнал, что невеста горяча? Сам же эту черту в ней нахваливал в первую встречу!

А Дар помолчал недолго и вдруг признался:

– Я на подворье у колдуна какого только сраму не нагляделся. Он же привечает колдовок да ворожей разных, а они за это своим чародейством его могущество поддерживают. Ох, чего они только не творят, ты бы видела! И с двумя, и с дюжиной, и при всех, не стесняясь. И зовут ещё – присоединяйся, мол. Только сам колдун ими брезгует. У него своя полюбовница есть, самая сильная из ведьм, Ольгой кличут. Красивая баба, умная, но опасная. Говорят, у неё в междуножье зубы растут, и только хозяина она укусить ими не может. Потому и шарахаются от неё остальные, мало ли…

– Зубы? В междуножье? – Яринка аж вздрогнула. Любовный жар, что перекатывался в теле тягучим клубком, растаял в один миг. – Ужас какой!

А затем новая думка в голову пришла, нехорошая. Раз уж такой разврат у колдуна творится, значит, и Дар тоже в нём участвовал? И так горько ей стало, аж слёзы в глазах защипали. Хотя, если здраво рассудить – они знакомы всего седмицу. Мало ли, что там до неё было? Лучше не спрашивать, зря только душу растравишь, да тревоги разбередишь…

И спросила, конечно, не удержалась. Дар внимательно на неё посмотрел, затем осторожно вытер предательскую влагу с её щёк.

– Честно тебе сказать? Ничего у меня ни с кем не было. Навидался-то я действительно всякого, тут опыта у меня столько, сколько у иных султанов заморских с их гаремами не бывает. А вот самому… нет. Я однажды глянул, как помощницы Ольги с другими лешаками, хмельного упившись, свальный грех устраивают, да причём в их нечеловеческом обличии – и будто отрезало. Потому на подворье и не появляюсь без крайней нужды. Лучше уж в лесу под ёлками спать, коренья жрать да с Секачом наперегонки бегать смеху ради. В последние пару-тройку лет ещё за тобой подглядывал.

Дар приподнялся и сел. Яринка даже впотьмах отчётливо видела, что он сам донельзя смущён, щёки аж полыхают.

– Не подумай дурного, я не смотрел, когда ты в реке плескалась да мокрая в одной рубахе из воды выскакивала. Хотя аж скулы сводило, так хотелось глянуть. Но когда закрывал глаза и думал о тебе, видел не всякое срамное, а глаза твои. Словно листья папоротника по осени, зелёно-рыжие. И взгляд твой – ласковый и строгий. И когда я о нём вспоминал – даже там, у колдуна, становилось легче.

Остатки гнева словно канули в небытие. Она сама уже села рядом с женихом, смущённо потерлась носом о его плечо. А тот вздрогнул и вдруг выпалил:

– Я не за себя боюсь, за тебя, понимаешь? Хозяин наш – злодей, конечно, но правила вежества хотя бы на людях соблюдает. И девок невинных не трогает. И если его слушаться во всём, можно как-то и прожить, охранники у него вон, как сыр в масле катаются… Но в последние годы он всё чаще требует заблудившихся людей не гнать из лесу, а ему приводить. Только пропадают они потом с концами, и куда – неизвестно. А я среди прочих его холопов самый непокорный и никого не привожу. Наоборот, стараюсь так народ шугнуть, чтобы вообще в чащу не лезли. Не хочу в его злодеяниях участвовать. Мало ли, может, он их жрёт заживо или кровь сцеживает для чернокнижных зелий. Ну, хозяин и злится. Раньше, бывало, и кнутом драл под горячую руку, сейчас терпит, скрипя зубами, – со мной порядок в окрестных лесах держится, звери да птицы других лешаков так, как меня, не слушают. Но найдёт моё слабое место – отомстит непременно. Поэтому и нельзя нам ни жениться, ни иного чего, пока он жив.