Христоносец

– Так, значит, волк – это символ чести, бескорыстной любви, верности и абсолютной свободы?

– Сокрытый и опороченный Губителем символ. Потому человечеству и послан именно я. И часть моего облика задумана не мной, ведь я не просил создавать из меня ликана. Я просил только обезобразить, а Он уже тогда все знал. Знал и предвидел. – Гость посмотрел на Вестника взглядом, исполненным спокойной уверенности. – Соединенные во мне человек и волк – символ свободы, которую Господь заложил в модель видового партнерства землян. Поэтому образ божественного и величественного волка прочно вшит в культурный код человечества.

– Но ведь союзы между людьми не предполагают межвидового партнерства, все люди принадлежат к одному виду.

– На уровне индивидуальных различий и особенностей разума люди порой разнятся между собой даже существеннее, чем животные разных видов. Только у них эти различия внешне не выражены. Между гигантом разума и карликом мысли, между природным рабом и вечным бунтарем, между утонченным эстетом и человеком, начисто лишенным вкуса, различия достигают нескольких порядков. Пропасть во взаимопонимании огромна, а порой непреодолима, но объединять нужно усилия всех, и первый видовой союз – великолепный пример для этого. Союз человека и волка – главный и изначальный код симбиоза всего человечества, поэтому Христос еще тогда избрал именно мой второй образ символом своей новой миссии. Ведь и сам Он – бунтарь и мятежник, и борьба Его, как и прежде, обращена против мирка фарисеев, уютно устроившихся под десницей Губителя. Только сам Он не может явиться до срока, ведь стоит ему ступить на землю, тут же будет запущен механизм финальной кульминации и Страшного суда, а у человечества должно быть время подготовить Его Царствие и трон, дабы второй раз Он явился во славе.

Многие истолковывают Его второе пришествие как акт спасения и либо ждут спасения, дарованного Небом, либо просто живут, не задумываясь о своем предназначении. Однако суть и смысл нашего существования как раз в том, чтобы явить свою зрелость Богу, а не пассивно дожидаться, когда Он явится вновь и всех спасет. Пассивное ожидание удобно, эгоистическое стремление спасти только себя греет человеческую натуру. Но подвиг не в ожидании и не в пассивных мольбах. Заслуга и доблесть – в действии, ибо сказано, что вера без действия мертва. Поэтому Он и послал меня на земли, опекаемые моим собратом и соратником Георгием, чтобы от этих чертогов начать путь Вести и сказать миру, что у человечества еще есть время и что задача выполнима и даже не очень сложна. Нужно просто собраться воедино и начинать строить новый мир внутри его старой оболочки прямо сейчас.

– Так, значит, святой Георгий – твой соработник в битве с Губителем? – взволнованно спросил Вестник.

– Да, это так. Правда, на Руси его издревле называли Егорием. Нас и изображали ранее вместе, и на этих иконах и барельефах мы оба поражали копьями Зло, изображаемое в виде змей. Егорию, брату моему во Христе, многое довелось перенести перед казнью. Но духом он крепок и волей Господа неуязвим.

– Как и ты.

– Как и я, как и многие из тех, кто принял муки, но не сдался и не предал веру Христову. А что касается Георгия, все так и есть – потому и Весть пойдет с той земли, покровителем которой он является. Он ведь покровитель Руси от Господа и пастырь волчий от исконных славянских богов.

– Как это?

– Вот так, – посмотрев с прищуром на собеседника, сказал Христоносец. – Издревле святого Георгия славяне почитали как своего исконного бога Егория, покровителя земледелия и скотоводства. А где скот, там и волки. Считалось, что задранная волками скотина – это некая жертва и дар волчьему пастырю, который сулил хозяину удачу. Крестьяне так и говорили: «Что у волка в зубах, то Егорий дал». Ранее ведь и леший появлялся в легендах как белый волк и волчий пастырь, вокруг которого волков тьма-тьмущая. И Егорий Храбрый средь волков, сидящих вокруг лесного костра, в качестве хозяина восседает.

– Так, значит, потому и слово Вести приходит на ту землю, которую опекает святой Георгий?

– Именно, – торжественно произнес рыцарь. – И нет в промысле Господа ни единого случайного шага. И Вести той дорогой идти, которую людям волчий след на земле оставил, – волчьим пастырем проложенной и волчьим символом освещенной.

– И снова волки соединяют наш путь из глубины веков, – задумчиво произнес Вестник.

– Скрепляют веру исконную с верой в Слово Божье. И так повсюду будет от года прихода Вести и до дней победы, которая соединит христоносцев всей Матери Земли.

Глава VII

Ночь миновала, и утро нежным светом и теплеющей прохладой проникало в комнату, в которой проснулся Репрев. Воин сел на своем ложе и увидел богато одетого человека, с невероятно горделивой осанкой, которая выдавала в нем представителя римской знати. Перед незнакомцем был щедро накрыт стол, и он величественным, но в то же время учтивым жестом пригласил Репрева разделить с ним утреннюю трапезу.

– Возможно, это не совсем вежливо – появляться в гостях без приглашения, но меня оправдывают обстоятельства… – начал свою речь гость вкрадчивым голосом.

– Такой богатый стол оправдывает, – холодно прервал его воин, думая про себя: как могло случиться, что гость проник в комнату, а он даже не проснулся. Опять же, на стол накрывали и шумели при этом. Уж не зелье ли лишило его чуткого сна? Но если это зелье, то, значит… – он бросил полный подозрения взгляд на хозяина гостиницы, который мялся в дверях в услужливой позе. Очевидно, уловив суть немого вопроса, он густо покраснел, потом побелел от страха и сам уставился на незнакомца.

– Мы опустим детали, – сказал гость и с вопросительной улыбкой посмотрел на Репрева. – Надеюсь, доблестный воин спал хорошо этой ночью?

Репрев действительно спал очень крепко после утомительного вчерашнего дня и сейчас чувствовал себя просто великолепно.

– Хорошо, детали мы опустим, – произнес воин. – Но я хотел бы знать, с кем говорю.

Незнакомец, не глядя на хозяина гостиницы, жестом приказал тому удалиться и затворить дверь.

– Я Луций Сей Геренний Саллюстий, префект претория, отец Августы Саллюстии Орбианы и будущий тесть императора Александра Севера, – с неприкрытым пафосом, свойственным римской знати, произнес гость, когда они остались одни.

– Тебя послал император? – спокойно спросил Репрев, всем видом демонстрируя, что этот визит был им ожидаем.

– Откуда такая прозорливость? – недоуменно вскинул брови Саллюстий.

– Вчера я одержал победу на арене перед глазами молодого императора. Несложно предположить, что его может заинтересовать такой ратник, как я.

– Да, ты не только силен, умел и красив, ты еще и достаточно умен, – задумчиво резюмировал гость, – однако это даже хорошо.

Репрев сделал вид, что пропустил эту реплику мимо ушей, и приступил к завтраку.

– Могу ли я предположить, что служба Императору не претит такому воину, как ты? – продолжил Саллюстий.

– Так ты послан ко мне самим императором? – повторил Репрев свой вопрос.

Гость немного смутился и ответил:

– Инициатива исходит скорее от его матери, но и я считаю, что такому мастеру боя, как ты, место в преторианской гвардии.

«Слишком уж быстро и гладко все складывается», – подумал Репрев и продолжил есть молча.

– Так ты согласен? – не выдержав повисшей паузы, нетерпеливо спросил Саллюстий.

– Согласен, – с деланым равнодушием ответил воин.

– Ты даже не представляешь, какие возможности таит в себе такая служба, – поспешно заговорил вельможа, обрадованный столь быстро достигнутым результатом. – Конечно, сначала префект претория познакомится с тобой, и потребуется некий срок обучения особенностям службы в преторианской гвардии, но я уверен, что все это не станет для тебя препятствием.

– Мы договорились, – повторил свой ответ Репрев. Достигнута была и его цель, а значит, дальнейший разговор с римлянином не представлял для него интереса. Они сухо попрощались, и гость, снабдив воина служебной запиской, покинул его комнату.

Спустя несколько часов Репрев уже разговаривал с центурионом преторианской когорты. Выяснилось, что ему было бы неплохо получить римское гражданство, а стать гражданином Рима он мог, пройдя службу в одном из сражающихся легионов. Воин с радостью принял такой вариант, ведь война была тем, чем он жил и чем успокаивал неутихающую боль.

В Риме существовал порядок старшинства когорт в легионе. В первой когорте сражались новички, во второй – воины, побывавшие в боях, третья когорта состояла из участников нескольких сражений, в четвертой пребывали воины, за плечами которых были целые кампании. Но самой почетной считалась пятая когорта, именуемая непобедимой, – последняя тысяча легиона, состоявшая из ветеранов войн и многих битв. Пятую когорту бросали в бой, когда наступал переломный момент в сражении. Воины пятой когорты не знали страха и никогда не отступали без приказа. Эта когорта либо побеждала, либо погибала. За ее гибелью следовала смерть всего легиона. Воинов пятой когорты называли интеллигентами, что означало «понимающие». Им не нужно было объяснять, как вести себя в бою. Принадлежать к пятой когорте значило быть достойным сражаться плечом к плечу с лучшими людьми Рима.

Называть себя интеллигентом последней когорты почитали за честь самые именитые вельможи – сенаторы, патриции, трибуны, преторы и цензоры.

К несчастью для Репрева, крупных сражений, а тем более войны, в тот период не было. Однако в бесчисленных схватках с варварами на границах империи он быстро снискал славу непобедимого воина и был зачислен в пятую когорту. Он стал не просто гражданином Рима, он стал одним из лучших его сынов.

Спустя три года непрерывных сражений он вернулся в преторианскую гвардию и вошел в состав личной охраны императора. К тому времени Сей Саллюстий был уже уличен в заговоре матерью императора, а сам Александр Север заметно возмужал. Служба в преторианской гвардии была скучна и утомительна для Репрева. И хотя несколько раз он спасал императора и его мать от попыток покушения и был ими любим и уважаем, сердце его тосковало по войне. Однако вскоре Рим узнал о том, что царь Сасанидов Ардашир вторгся в Месопотамию и угрожает Сирии, а также другим азиатским провинциям. Александр Север и его мать Юлия Мамея, удостоенная титула «Мать Императора, солдат, сената и страны», которая являлась фактической правительницей Рима, не добившись ничего переговорами, сами возглавили армию и отправились на Восток.

Репрев ликовал в предвкушении новых сражений. Однако не всех воинов Рима радовал этот поход. В армии то и дело вспыхивали беспорядки, смутьяны предпринимали попытки узурпировать власть. Бунтарские настроения легионеров тревожили Александра и его мать. В египетских легионах назревал заговор, в Месопотамии солдаты убили легата, а в сирийской Эдессе узурпатор по имени Ураний Антонин, опираясь на поддержку взбунтовавшихся легионеров, провозгласил себя императором. Мятежи удавалось гасить. Вскоре Ураний и его ближайшие сторонники были повержены, однако продолжившие бунт солдаты выдвинули нового самозванца – некоего Таврина. Подавлен был и этот мятеж, как и все остальные беспорядки, борьба с которыми отняла у римской армии целый год.

Во всех этих мятежах и бунтах много раз Репрев становился между рассвирепевшими солдатами и семьёй императора. Доведенные до отчаяния легионеры останавливались перед фигурой огромного воина, который уже успевал убить с десяток самых дерзких. В такие минуты Мамея тихо молилась, чтобы Репрев и возглавляемый им отряд преторианцев выстояли. Однако молилась она не римским богам, а, как это начал подмечать Репрев, тому самому Богу, в которого веровали его погибшая возлюбленная и ее отец. Нужно заметить, что Александр разделял взгляды матери в отношении христиан, и их жестокие преследования, о которых Репрев уже был наслышан, прекратились. «Вероятно, этот Бог скоро станет для Рима главным», – думал воин. Но сам он верил только в удачу и силу.

Наконец Александр смог выдвинуть войска в настоящий бой. Но прежде он разделил свою армию, которая состояла из двенадцати легионов, на три фланга. Северный должен был двигаться через Каппадокию и Армению на Мидию, центральный, которым командовал сам император, вторгался в Северную Месопотамию, а южная часть армии двигалась вниз по течению Евфрата, чтобы захватить юг Месопотамии. Все эти фланги должны были соединиться после переправы через Тигр.

У северной армии дела шли хорошо: легионерам быстро удалось вытеснить персов из Армении. Центральная часть заметно отставала. Мать императора в паническом страхе за жизнь сына под любым предлогом затягивала наступление. В конце концов, сославшись на болезнь Александра, вызванную пагубным действием воздуха Месопотамии, императора и всю его свиту оставили в тылу. Центральная армия сразу же ускорила наступление, правда, Репрев, заподозривший Александра в трусости, пребывал в безрадостном настроении.

На южном фланге армии римлян ситуация оказалась более чем плачевной. Ардашир обрушился на них своими главными силами и нанес сокрушительное поражение. Когда Александр узнал о разгроме своих южных сил, он приказал отступать по всем флангам.

Обратный зимний путь северной армии лежал через заснеженную часть горной Армении. Солдаты страдали от холода и голода. Кроме того, их преследовали и атаковали отряды армии персов. Не меньшие потери несли и остатки южной армии, отступавшие по безводной сирийской пустыне. Наконец все части римского войска встретились близ Антиохии. Однако Ардашир не счел нужным далее преследовать противника и остановил свое войско после того, как форсировал Евфрат. Сложилась двойственная ситуация. С одной стороны, персы могли считать себя победителями, с другой – и Александр Север по возвращении в Рим устроил пышный триумф и добавил к своим титулам имена Парфийский и Персидский. Но в армии тлело недовольство. Солдаты считали, что Рим потерпел поражение, а потери были бессмысленны. Брожение в армии удалось свести на нет раздачей щедрых подарков, что, в свою очередь, опустошило казну империи.

Репрева же терзали все нарастающие сомнения. Он искал оправдания поведению императора, но не находил его. Возможно, думал он, я не все знаю и не совсем понимаю мотивов, которые движут Александром. Тогда нужно поговорить с ним, пользуясь его особым расположением. Дождавшись удобного времени, Репрев решился воплотить свой дерзкий и прямолинейный замысел.

Перед входом в покои императора не было охраны, это показалось Репреву странным. Войдя в зал, он невольно замер. Прижавшись друг к другу, в углу зала сидели сам император и его мать Юлия Мамея. Над ними нависала фигура незнакомца.

– Сколько раз я говорил вам, чтобы вы не совали свой нос в мои дела? – раздраженно вопрошал он грубым хрипловатым голосом.

Ни сам Север, ни его мать не отвечали. Вид у обоих был затравленный, они боялись даже взглянуть на этого человека и в ужасе прятали глаза.

– Посмотри на меня, дабы мне не пришлось сразить тебя в спину, – чеканя каждое слово, произнес преторианец и начал доставать свой гладиус из ножен.

– Нет, нет, не сейчас! Уходи, уходи немедленно! – с еще большим ужасом в глазах закричали одновременно оба правителя из угла.

Незнакомец медленно обернулся, и Репрев узнал этот пронизывающий гипнотический взгляд желтых глаз с кровавыми ободками.

– Вот ты где, – смягчив голос и добавив в него вкрадчивых ноток, произнес желтоглазый. – А я уже отчаялся дождаться нашей встречи.

С этими словами он улыбнулся безгубым ртом, обнажив ряд неровных серых зубов.

– Приходи ко мне, когда захочешь, я с радостью приму тебя.

Репрев, ошарашенный происходящим, не смея нарушить приказ семейства августейших особ, все еще стоял в оцепенении с наполовину извлеченным из ножен мечом.

Незнакомец метнул полный презрения взгляд в угол, на царственную семью, отчего они прижались друг к другу еще теснее и еще ниже склонили головы, выражая абсолютную покорность. Он вновь посмотрел на Репрева, но уже взглядом, исполненным добродушия, и, завернувшись в свой алый плащ, молча вышел из зала. В воздухе повисла звенящая тишина, которую нарушил вопрос преторианца:

– Кто это? И кто позволил ему так вести себя здесь и с вами?

– Это Риммон, – выйдя из оцепенения, спокойно сказала императрица. – Он тот, кому позволено все. А ты можешь идти. Если у тебя было какое-то дело к императору, зайди позже.

С этими словами она принялась подымать на ноги своего сына, тело которого сковал ужас. Казалось, он утратил связь с реальностью, губы тряслись, руки и ноги скрючила судорога, глаза были полны отчаяния.

– И это тот, кого я признал самым сильным в этом мире? Тот, кому я согласился служить? Нет, у меня более нет дел к императору.

Репрев повернулся к выходу.

– Постой, не уходи сейчас! – воскликнула Юлия. – На прощание я хочу поговорить с тобой, воин. Дождись меня в моих покоях.

Спустя полчаса, видимо, успокоив сына, она вошла в комнату, где её ожидал Репрев. Царственная матрона полностью вернула самообладание, от испуга не осталось и следа.

– Я сожалею о том, что ты увидел и узнал сегодня, – сказала она. – И я знаю, что убеждать и уговаривать тебя бесполезно. Да я и не хочу делать этого, ведь он позвал тебя к себе.

– Позвал, и я, видя его власть и силу… – горячо заговорил преторианец.

– Знаю, знаю. И все понимаю. Ты отправишься к нему.

– Не прямо сейчас, – замявшись, сказал воин. – Я пойду к нему завтра, может быть, в другой день или…

– Это неважно. Я знаю, ты горд и не побежишь по первому зову. И он знает это. Важно, что ты уже все решил.

– Императрица, я…

– Ты сослужил нам добрую службу, воин, – снова мягко прервала его императрица. – Ты не единожды спасал меня и моего сына от неминуемой смерти. Ты удостоен похвалы и награды. Мы отпускаем тебя. Перед уходом зайди к казначею, ему уже даны распоряжения.

– Я хотел сказать, что служил вам не ради награды.

– Ты служил величайшей силе мира, как тебе казалось, однако сегодня ты увидел, что есть сила выше.

– Он бог?

– Нет, он не бог, но мы твердо знаем, что он и не человек. По крайней мере, нам доподлинно известно, что его невозможно убить. И мы знаем, что ему беспрекословно повинуются все в нашем мире, из числа тех, конечно, кто имел с ним дело. Все, кроме маленькой группы бунтарей, которые верят в своего казненного и воскресшего бога.

С этими словами она достала из шкатулки небольшой бронзовый кулон на кожаном шнурке.

– Прими это от меня как самую ценную вещь, которой я владею. Мне подарил этот кулон в Антиохии один из бесстрашных людей, имеющих смелость смотреть ему прямо в лицо. Его имя Ориген, он сказал мне, что это единственное в мире изображение, которое способно остановить желтоглазого.

Репрев не знал Оригена, но хорошо помнил, что учеником и соратником отца Оригена был отец его возлюбленной Володимер. Приняв бесценный дар Мамеи в свои руки, воин начал рассматривать его. Рисунок был несложным: крест или буква икс внутри круга. По кругу шла надпись на греческом языке: «Царствие Небесное силою берется».

– Здесь сказано о силе, так почему же вы не примените силу этого амулета против него? – недоуменно спросил императрицу Репрев.

– В том, что сказал мне Ориген, мало веры для меня самой. Применить этот амулет я могу лишь раз, и я не уверена, что это сработает. А далее, когда Риммон смекнет, что я пыталась сделать, он не пощадит ни меня, ни моего сына. Кроме того, я не раз видела, как львы разрывали христиан на песке арены Колизея, и их Бог не спасал своих последователей.

– Так, значит, в обереге нет силы?

– В нем есть большее, чем сила, он содержит надежду. – С этими словами Юлия отвернулась к окну, дабы не показать своему телохранителю слез, наполнивших ее глаза.

– Надежду, – задумчиво произнес Репрев. – Я никогда не думал ранее о том, что надежда так важна.

Сказав это, он крепко прижал подарок императрицы к своему сердцу, встал на одно колено и склонил голову, отдавая дань уважения властительнице Рима.

– Важна, мой мальчик, очень важна, – сказала умудренная опытом женщина, нежно гладя воина по красивым волосам. – Может быть, и нет в этом мире ничего важнее, чем надежда.

Поборов минутную слабость, она снова отвернулась к окну и властно сказала:

– А теперь ступай, мы не задерживаем тебя больше.

Репрев поднялся на свои сильные ноги, поклонился кивком и твердым шагом вышел из покоев истинной владычицы Римской империи, племянницы Септимия Севера, матери и наставницы его теперь уже бывшего господина – Юлии Мамеи.

Глава VIII

Открыв окно, Вестник вдохнул волшебный воздух весенней ночи. Вот-вот должен наступить рассвет, но пока небо еще усеяно россыпью звезд в прозрачной и бездонной темноте времени, которое издавна называли часом волка. Почему-то именно сейчас Вестнику казалось, что вся его судьба проносится перед его внутренним взором, словно кадры киноленты.

Он родился на окраине старого сибирского города Тюмени и почти не знал своего отца. Из рассказов о нем Вестник помнил лишь то, что он был наполовину цыганом. В семье говорили, будто по отцовской линии они в родстве и с «тем самым» Григорием. Отец и правда был родом из мест, расположенных неподалеку от села Покровского. И да, ходили слухи, что у знаменитого старца была любовь с цыганкой из кочевого табора. Отец действительно смахивал на цыгана и имел множество друзей среди них. Впрочем, Вестник крайне редко вспоминал об этом, хотя и сам с детства любил цыганские песни и отличался свободолюбивым и непокорным нравом.

Его молодость пришлась на то время, когда рухнула супердержава, именуемая СССР, и на ее руинах рождалось что-то новое, доселе неведомое. Люди, которые еще вчера называли друг друга товарищами, вдруг начали делиться на господ и холопов. Понимание того, что вот прямо сейчас преуспеет лишь тот, кто урвет от рухнувшей державы кусок пожирнее, превратило одних людей в охотников и падальщиков, а других – в их добычу. Распад супердержавы породил безвластие, и воцарились законы, единственно возможные в состоянии хаоса.

Один из этих законов провозглашал право сильного, а сильными становились лишь те, кто действовал сообща. Для будущего Вестника, как и для большинства отроков того времени, которые выросли в районах, считавшихся неблагополучными еще до падения красной империи, такой силой могла стать только улица. Порядок рухнул, законы утратили силу, и на их место пришли «понятия» – некий гибрид кодекса чести преступного мира и ситуационных трактовок, которые, в свою очередь, зависели от силы отстаивающей их стороны. Нередко столкновение интересов на границах сфер влияния криминальных структур приводило к кровопролитным уличным сражениям молодежных группировок. В одном из таких столкновений он получил семь ножевых ранений и умер.

Умерев, он, как и все умершие, пролетел сквозь темный туннель к яркому свету и оказался в безвременье. В этом новом состоянии он увидел странное существо с могучим, как у атлета, телом и головой волка. Точнее, даже не волка, а кого-то сравнимого с оборотнем из голливудских блокбастеров. Вид его был бы абсолютно ужасен, если бы не мягкий, светящийся состраданием взгляд умных человеческих глаз. Псоглавец склонился над ним и бережно смачивал его раны своей кровью, которую выдавливал из разрезанной ладони, сжимая могучий кулак.

– Я умер?

– Нет, не сейчас, – спокойным и приятно низким голосом ответил этот странный незнакомец.