Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так

Майк понял, что предусмотрел не все. Он надеялся, что Огастес выпьет столько, сколько нужно, но не подумал, что тот может войти во вкус. Что он во вкус вошел, сомнений не было. В стельку он еще не напился, но был к этому близок. Оставалось пресечь зло, пока не поздно.

– Дайте-ка мне бутылку, – сказал Майк.

– Почемуй-то?

– Мне кажется, с вас хватит.

– С меня? Да я только начал.

– Ну-ну, старый друг. Я жду.

В глазах Огастеса мелькнула угроза.

– Ты только тронь, дорогуша, только, эт-та, тронь, дам по куполу. – Он отхлебнул еще. – Мята. Хорошая травка. И для здоровья полезно. Помню, любил я мятные леденцы. Дядя Фред мне давал, чтобы я не дек-ла-ри-ро-вал. Такой эт-та стих, дорогуша, туман там, обман. – Он с упреком взглянул на Майка. – Обман, дорогуша. Это грех, ложь называется. Возьмем Ананию и Сапфиру… [23]

Лорд Шортлендс испуганно тронул локоть Майка.

– Кардинел!..

– А?

– Вы ничего не заметили?

– Э?

– Я думаю, он напился.

– И я так думаю.

– Что же нам делать?

– Прервать операцию. Огастес!

– Чего?

– Ш-ш-ш, – сказал Майк.

– Ш-ш-ш, – сказал граф.

– Ш-ш-ш, – сказала и Терри. Ворр очень обиделся.

– Заладили, «шы» да «шы»! – горестно воскликнул он. – Народ перебужу, да? Ну, что «шы»? Что «шы»?

– Простите, Огастес, – сказал миролюбивый Майк. – Больше не будем. Может, все-таки приступите к делу?

– Какому такому делу?

– К сейфу.

– Какие еще сейфы?

– Который вы собирались открыть.

– А, этот! Что ж, дорогуша, потопали. Эй!

– Что?

– Где инструменты?

– Не у вас?

– Да вроде бы нет…

– Не могли же они пропасть!

– Почему это «не могли»? Могли, как миленькие. У слесаря может пропасть инструмент? Может. А я что, хуже? То-то и оно, дорогуша. Сперва подумайте, а потом уж и, эт-та, говорите.

– Наверное, вы оставили их у папы, – предположила Терри.

– Ну, здрасьте! Теперь вы начали. Какие такие папы?

– Я хочу сказать, Шорти. Огастес повернулся к графу.

– Это вы, что ли?

– Сокращение от «Шортлендс», – пояснил Майк.

– Надо же… – удивился Огастес. – Со-кра-ще-ние… – он хрюкнул, и так громко, что измученный пэр подскочил на шесть дюймов, а спустившись, вцепился в рукав Майка.

– Зачем вы хрюкаете?

– Ды ладно, не буду.

– Адела и так плохо спит.

Майк понял, что надо было дать железной леди снотворное, скажем – в теплом молоке. Именно такие мелочи упускают стратеги.

Огастес тем временем бродил по комнате, бормоча: «Значит, от Шортлендс». Потом он опустился в кресло, благодушно бормоча и там, словно попугай, чью клетку накрыли зеленой бязью.

– Сбегайте, Шорти, посмотрите, не у вас ли они, – сказал Майк.

Граф убежал. В библиотеке воцарилась странная тишина. Огастес закончил монолог и сидел, опустив голову. Терри тронула Майка за локоть.

– Майк! – прошептала она.

– Да, моя дорогая?

– Посмотрите, он плачет.

Майк посмотрел. Действительно, из-под очков медленно текли слезы.

– Что случилось, Огастес? – спросил он. Обратившийся медвежатник утер жемчужные капли.

– Про нее вспомнил, дорогуша.

– Про кого?

– Да про нее. Потерял я одну, эт-та, особу… Майк облегченно вздохнул.

– Ничего, – шепнул он Терри. – Впал в сентиментальность.

– Да-а?

– Да. И слава богу, следующая стадия – буйство. Не знал, Огастес, что у вас несчастная любовь. Когда вы в последний раз ее видели?

– Я не видел. Она не пришла.

– Куда?

– Да в эту, ре-гис-тра-туру. Наверное, вы думали, дорогуша, чегой-то он плывет один по, эт-та, морю житейскому. Сейчас скажу. Собирался я жениться, а она не пришла.

– Ай-я-яй!

– То-то и оно.

– Какая жалость, мистер Ворр!

– Пропала, наверное. Я ей про все рассказал, она вроде бы простила, а явился я на Бик-стрит, смотрю – ее нету. Два часа просидел.

– Какой ужас! Что же вы сделали?

– Ну, выпил шипучки, съел сэнгвич с ветчиной… А забыть – не забыл, дорогуша. Прямо вижу ее физиогномию, а сердце-то гложет, будто мыши.

Майк понимающе кивнул.

– Любовь, это вам не сахар. Вот они, женщины. Рыцарственный Огастес с ним не согласился.

– Прям сейчас! Я так думаю, – начал он, допивая crème de menthe, – может, это перст судьбы, а может – и нет. Эти ре-ги-стра-ту-ры есть и на Бик-стрит, и на Мик-стрит, и на Грик-стрит. Трудно ли перепутать? Я пошел на Бик-стрит, а она, значит, на Мик-стрит…

– Или Грик-стрит.

– Ну!

– Что ж вы ее не спросили?

– Опоздал, дорогуша. Целую неделю обижался, а там и подумал: не иначе как не-до-ра-зу-мнение. Пошел к ней, да не застал. Говорят, нету, уехала. Ну, я и сам уехал в Америку с одним джен-тле-ме-ном. Как говорится, пролег меж нами океан.

Воцарилось молчание. Потрясенные Майк и Терри с сочувствием смотрели на Огастеса, тогда как он, если бы не икал, мог бы сойти за статую печали.

Однако вскоре он ожил, словно Галатея.

– А ка-ак она стряпала! – проговорил он. – К примеру, пирог с почками. Одно слово, таял во рту.

– Какой ужас!

– Да, дорогуша.

– Шекспир бы написал неплохую пьесу, – предположил Майк.

– Ну! – согласился Огастес, снимая очки, чтобы утереть новую слезу. Надев их, он печально смотрел на сообщников. – Куда ни глянешь, беда. У вас-то как, мистер Кардинел? Вот с ней, с ней!

Терри залилась краской, что позволило Майку сравнить ее щеки с предвечерним багрянцем на летнем небе, а заодно подумать о том, что бы тут сделал лорд Перси. Ответ не замедлил: он бы сам превратился в розу.

– Переменим тему, – предложил он.

Огастес помрачнел и резко выставил подбородок.

– С чегой-то? – осведомился он – Тему, понимаешь! Будут мне указывать всякие…

Он замешкался, отыскивая mot juste, но тут появился лорд Шортлендс и сообщил, что инструментов нигде нет.

– Каких эт-та ин-скру-ментов?

– Да ваших.

Огастес поджался. Последний глоток crème de menthe переместил его в следующую фазу алкогольной интоксикации, а потому он зорко взглянул на графа.

– А на что они вам? Тронете – дам в рыло.

– Вы же сами меня послали!

– Это кто, я?

– Послал, послал, – заверил лорд Шортлендс Майка, на которого Огастес тут же сурово взглянул, спросив при этом:

– А он тут при чем?

– Понимаете, Огастес, – сказал Майк, – без инструментов нам не обойтись. Значит, их надо найти.

– Зачем это? Они под диваном, я сам положил. Как сюда явился, так сразу и засунул.

– А, ясно! Произошло недоразумение.

– Не люблю я этого…

– Ну, ладно. Вот они, просим.

Огастес отрешенно взял сумку. Смотрел он на лорда Шортлендса, по-видимому, ощутив неприязнь к безобидному пэру.

– Графы! – произнес он, и его сообщники поняли, что crème de menthe обратил записного сноба в бескомпромиссного мятежника. – Чихать я на них хотел. Тоже мне, графы!

– Они совсем неплохи, – возразил Майк, пытаясь остановить дрейф в сторону Москвы.

– Прям сейчас! Рыщут, как говорится, обирают сирот и вдов. И вообще, никакой он не граф.

– Поверьте, граф. Завтра он покажет вам корону, можете поиграть с ней. Так вот, Огастес…

– Мистер Ворр.

– Простите.

– Еще чего, простить! Я вам не Огастес. Пораспустились! Чего не люблю, того не люблю. Надо бы Стэнвуду сказать, а то он… Может, я и не граф, но тоже человек, себя, эт-та, уважаю.

– Конечно, мистер Ворр, – заверила Терри.

– Ну!

Лорд Шортлендс ощутил, что пора переменить тему.

– Я постоял у Аделы под дверью. Кажется, спит.

– Это хорошо, – откликнулся Майк.

– Какие такие Аделы? – спросил Огастес.

– Леди Алела, моя дочь.

Огастес нахмурил лоб. Он знал, что разум его почему-то затуманен, но не мог уловить, где же тут ошибка.

– Прямо! – наконец догадался он. – Вон ваша дочка.

– Нас трое, мистер Ворр, – сообщила Терри.

– Хо! – заметил Огастес тоном, каким говорят, чтобы не обидеть даму. – Ладно, потолкуем с этой Аделой.

– Может, попозже? – предложил Майк, видевший, что граф – в агонии. – Сделайте дело, и потолкуете. Кстати, сейф у окна.

– Справа от окна, – уточнила Терри.

– Почти рядом, – добавил граф, чтобы не допустить и малейшей ошибки.

– Ы-р-р, – сказал Огастес. – Чего ж время теряли? Ой! Его сообщники вскочили разом.

– Ш-ш! – сказал Майк.

– Ш-ш! – сказал лорд Шортлендс.

– Ш-ш! – сказала и Терри.

– Опять за свое, – огорчился Ворр. – Судорга, как говорится. Ногу схватило.

Он медленно встал, размялся, подошел к сейфу и постучал по нему, а потом презрительно хмыкнул.

– Хо! Тоже мне сейф! Сообщники приободрились.

– Значит, вам легко его вскрыть? – проверил Майк.

– Да хоть ножом от сардинок! Дайте-ка… Не-а, лучше шпильку.

Растерянный граф, которого Огастес явно считал чем-то вроде подмастерья у слесаря, сидел на тахте, обхватив голову руками. Урезонивать героя пришлось Терри.

– Может быть, лучше ваши орудия, мистер Ворр? Как-никак, ездили за ним в Лондон.

Огастес, большой поклонник красоты, все-таки не сдался.

– Шпильку.

Майк пожалел, что отослал Стэнвуда. Вот кто тут нужен. Что ж, придется заменить его по мере сил.

– Ладно, – сказал он, – хватит. Кончайте комедию, работать пора.

Однако он ошибся. Суровость обидела Огастеса.

– Ах, вот как? – поинтересовался он. – Да я их в окно выброшу!

И, подняв сумку, он стал ею размахивать.

– Майк! – закричала Терри.

– Остановите его! – вскрикнул граф.

Майк кинулся к Огастесу и застыл на месте. Он услышал женский голос за дверью. Сумка, полная острых инструментов, ударила его по лицу. Вслед за этим раздался звон, она вылетела в окно и, судя по всплеску, упала в ров.

– От это да! – заметил медвежатник.

– Майк! – вскричала Терри. – Вы ранены?

Но Майк выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

Глава XVII

Сообщники удивленно смотрели друг на друга. Первым заговорил граф.

– Пойду-ка я лягу.

– Почему он убежал? – спросила Терри.

– Глаз промыть, дорогуша, – объяснил Огастес. – А то распухнет, будь здоров. Ловко я его, однако!

– Шорти! – воскликнула дочь – Как ты думаешь, он ранен?

Лорд Шортлендс уклонился от обсуждения этой проблемы. Майк ему нравился, и при нормальных обстоятельствах он бы ему посочувствовал, но сейчас им владела мысль о том, что Огастес, должно быть, выпил не все. Отсюда следовало, что можно хлопнуть стаканчик, а после того, через что прошел бедный граф, это поистине необходимо. Время ли размышлять об увечьях человека, который скорее знакомый, чем близкий друг?

– Спокойной ночи, – сказал он, уходя. Огастес тем временем сокрушался.

– Что ж это я, а? – сетовал он. – Много кому я дал бы в глаз, но не мистеру Кардинелу. Я его очень уважаю.

Терри кинулась на него, как самка леопарда.

– Вы его убить могли!

– Ну уж, дорогуша! – возразил он. – Одно дело – убить, другое – заехать в глаз. А что вы орете, это хорошо. Значит, как говорится, в сердце проснулась любовь.

Негодование исчезло. Чувство юмора у Терри надолго не засыпало.

– Вы так считаете, мистер Ворр?

– А то! Зря силы тратите, как этот, фараон. Помните, жабы у них расплодились, а он и ожесточись? Эй, пить больше нечего!

– Какая жалость!

– Мята, – констатировал Ворр. – Вас и на свете не было, а мой дядя Фред, помнится…

– И я помню, вы рассказывали.

– Вон как? Так о чем мы говорили?

– О жабах.

– Это я так, к слову. А говорили мы об, эт-та, ожесточении сердец. Значит, проснулась любовь. Самое время пойти к мистеру Кардинелу. Обнимете-поцелуете…

– Да?

– А то как же! Он вас, что называется, любит.

– Он вам говорил? Ах, забыла, вы же прочитали письмо.

– Ну! На столе лежало.

– Вы всегда читаете чужие письма?

– Могу, так читаю. Интер-ресно, как люди живут, а уж мистер Кардинел – и подавно. Всем хорош. В Америке сказали бы – туз.

– Вам нравится Америка?

– Да ничего. Хаш с кукурузой ели?

– Нет, не доводилось.

– Будете там, поешьте. И вафли у них – ого!

– Расскажите мне про вафли.

– Прям сейчас! Я вам про мистера Кардинела скажу. Одно слово, туз.

– Вы часто видите тузов? Огастес молчал, он был в трансе.

– А рыба печеная? – проговорил он наконец. – А курица по-мэрилендски? А пирог с клубникой?

– Я вижу, вы любите поесть.

– Это да. И мистера Кардинела люблю. Вот с кого Стэнвуду пример брать. С ним хлопот не оберешься. Уж как я за ним смотрел, а что толку? Пьет как не знаю кто, и еще дворецких всяких слушает. Росситер он, это надо же!

– Не знала, что Стэнвуд пьет.

– Сосет, как насос, дорогуша. Прямо, эт-та, жаждущий цветок. То ли дело мистер Кардинел! Посадите его в погреб, он выйдет – ни в одном глазу. И такая пигалица выйти за него не желает!

– Вы грубоваты, мистер Ворр.

– Для вашего блага, дорогуша.

– А! Ну, тогда простите.

– Ничего, ничего. Значит, выходите, не прогадаете. Положение занимает.

– Вроде бы да.

– Веселый такой.

– Да, веселый.

– Играет на укулеле.

– Просто идеал.

– И кошку-собачку не обидит. Как сейчас помню, подобрал он песика, грязный такой, мокрый – и отнес к нам. Прямо Авраам, одно слово. – Огастес утер слезу. – Она тоже собачек любила. Ладно, так вы к нему пойдите и, эт-та, скажите: «Да».

– Не стоит, мистер Ворр.

– Вы что ж, за него не выйдете?

– Не выйду.

– Ума у вас нету, дорогуша. А, привет, мистер Кардинел!

– Майк! – вскрикнула Терри.

Огастес глядел на дело своих рук – один глаз закрыт, по щеке расползается пятно, словно пчелы искусали.

– От это да! Виноват, мистер Кардинел. Майк отмахнулся.

– Да ладно, с кем не случается! Где Шорти?

– Собирался лечь, – отвечала Терри. – А почему вы убежали?

– Услышал голос вашей сестры.

– О господи!

– Не беспокойтесь. Я все уладил.

– Как?

– Думать пришлось на месте. Она спросила, что со мной. Так Шорти лег? Это хорошо. Пусть поживет, пока можно. Бедный он, бедный! Сердце кровью обливается.

– Что вы ей сказали?

– Сейчас, сейчас. А вам я сказал, что думать пришлось на месте?

– Да.

– Так вот, я заложил Шорти. Как русский крестьянин, знаете. Бегут за ним волки, он им ребенка и выбросит, все же саням легче. Итак, я сказал вашей сестре, что Шорти напился и бьет окна. «Посмотрите, – говорю, – и мне перепало». Она хотела зайти, но я ее убедил, что с ним справлюсь. Она меня благодарила: «Какое утешение, что вы тут!» И ушла. Что-то вы не радуетесь.

– Шорти жалко.

– Мне, собственно, тоже. Но, как выражается Спинк, омлета в белых перчатках не сделаешь.

– Да, наверное. И вам пришлось думать на месте…

– Именно. А Шорти не рассердится. Он меня похвалит.

– Не очень пылко.

– Может быть, не очень. Но увидит, что иначе я поступить не мог.

– Надеюсь, это его поддержит при беседе с Аделой. А что будем делать с глазом? Его надо промыть.

– Мяса сырого положите, – твердо сказал Огастес. – Пойдите в кладовую, возьмите хороший кусочек. Сразу легче станет.

– Я думаю, вы правы.

– А то! Мясо – его ничем не пробьешь.

– Жестокие забавы старины, – заметил Майк. – «Пробивать мясо». Сколько со мной хлопот!

– Ничего, – ответила Терри и ушла делать доброе дело. Огастес осмотрел глаз и вынес приговор эксперта:

– Фонарь, дорогуша.

– Да, Огастес. А как распух! Вроде свинки.

– И не ко времени. Эти, особы, что они любят? Красоту. Так-то, дорогуша. Пожалеть – пожалеют, а уж любить – не обессудьте. Вот ваша сейчас…

– Я бы сказал «леди Тереза».

– Ладно, леди. Что бишь я? А, помню! Я, значит, ей говорю, чтобы она, эт-та… Ух ты, прям черный! Помню, один со-ци-а-лист тоже мне в глаз заехал, за консервированные взгляды. Так где мы были?

– Не знаю.

– А я знаю. Значит, сказал я вашей…

– Огастес!

– Ничего девица, хо-хо! Как говорится, пупсик.

Майк вздохнул. Ему хотелось обойтись без методов Стэнвуда, но становилось ясно, что других в данном случае нету.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

© Перевод Н. Трауберг.

2

Отсылка к стихотворению Чарлза Кингсли (1819–1875).

3

См. Мф. 21:30.

4

Питер Марк Роже (1779–1869) – британский врач, физик, богослов, лексикограф; составитель одного из первых в истории и наиболее известных на сегодня идеографических словарей.

5

Спенсер Трейси (1900–1967) – американский актер, игравший умных и сильных мужчин («Нюрнбергский процесс», «Этот безумный, безумный, безумный мир» и множество других фильмов).

6

Эрик Блор (1887–1959) – британский актер, ставший известным благодаря ролям дворецких и других высокопоставленных домашних слуг в голливудских фильмах.

7

Роберт Тейлор (1911–1996) – американский актер, в течение тридцати лет был воплощением идеала мужской красоты в Голливуде («Мост Ватерлоо», «Дама с камелиями» и др.).

8

Скрудж – герой повести Диккенса (1812–1870) «Рождественская песнь» (1843).

9

Валтасаров пир – символ беззаботного веселья накануне неминуемой беды, см. Книгу Даниила, 5.

10

Речь идет о детской песенке про Мэри, за которой неотступно следовал ягненок.

11

Строки из поэмы Вальтера Скотта (1771–1832) «Мармион» (1808).

12

Два реала (исп.).

13

Пиппа – героиня поэмы Роберта Браунинга (1812–1889) «Проходит Пиппа» (1841).

14

Неточная цитата из стихотворения «Мод Мюллер» Дж. Т. Уиттьера (1807–1892).

15

Часто ссылаясь на балладу Браунинга «Как привезли добрую весть из Гента в Аахен», Вудхаус непременно путает эти города (весть везут из Аахена в Гент).

16

Папа (франц.).

17

Несколько искаженная строка из стихотворения Лоуренса Хоупа (псевдоним Аделы Франсис Марджори Хоуп Николсон (1885–1905)). Искажение в том, что у Хоупа – «Мы пыль под твоей колесницей».

18

Традиционные английские трапезы не совпадают с нашими. Главные из них – первый завтрак, второй завтрак (ланч) часа в 2–3, пятичасовой чай, обед – чем вы знатнее, тем позже, и ужин, едва ли не ночью. Теперь это несколько сдвинулось, но проблема «ланча» и «обеда» остается. Можно переводить «ланч» как «обед», но это – не главная трапеза. Если же передавать «dinner» словом «ужин», что тогда делать с «supper»?

19

Искаженная отсылка к словам Евангелия от Луки (Лк. 2:35).

20

Перифраза слов из Пс. 41:2.

21

Мятный ликер (франц.).

22

Точное слово (франц.).

23

Анания и Сапфира – персонажи книги Деяний святых апостолов, которые попытались обмануть Духа Святого и были наказаны мгновенной смертью.