Статор

– Отстыковка через тридцать секунд. Экипажу занять места согласно расписанию. Повторяю, отстыковка через тридцать секунд, – голос капитана Евы Ростовой прозвучал по внутренней связи корабля – ровный, уверенный, без тени сомнения.

Ариана Шарп вырубила нейроинтерфейс, возвращаясь в реальность командного мостика «Одиссея». Она плюхнулась в кресло спеца по научным данным, слева от капитанского. Райан Кендрик уже сидел в кресле начальника службы безопасности, справа от капитана. Маркус Виссер занял место наблюдателя чуть позади, лицо его оставалось непроницаемым, будто предстоящий старт межпланетного корабля волновал его не больше, чем поездка на трамвае. Панорамный экран мостика показывал громадную конструкцию орбитального дока «Зенит» и иссиня-черную громаду Кольца-Статора за ним.

– Замки отпущены. Маневровые готовы. Курс есть, – доложил первый пилот, майор Ким.

– Отстыковка, – коротко бросила Ростова.

Легкий толчок прошел по палубе, когда магнитные захваты дока разжались. «Одиссей» – краса и гордость земного флота, исследовательский крейсер класса «Арктур» – медленно отвалил от «Зенита» и поплыл в пустоту. Корабль был здоровенный – почти километр в длину, корпус как веретено из композитов цвета темного серебра, весь утыканный антеннами, научными модулями и каплевидными гондолами плазменных движков. Его строили для долгих автономных полетов в глубокий космос, но сейчас ему предстоял спринтерский рывок к неизвестной угрозе.

– Майор Ким, уводите нас и жмите на газ, – распорядилась капитан.

«Одиссей» плавно развернулся, отходя от плоскости Кольца. Потом врубились основные движки. Не рев и пламя старых химических ракет, а тихое, но жутко мощное сияние ионизированной плазмы, вырывающейся из сопел. Корабль рванул вперед, набирая скорость. Но главный пинок был еще впереди.

– Готовность к гравитационному маневру и приему энергии от Статора! – объявила Ростова. – Щиты на полную!

«Одиссей» понесся к гигантской туше Кольца-Статора, но не стыковаться, а для рискованного финта, который был возможен только благодаря уникальным свойствам этой мегаструктуры. Корабль влетел в зону действия мощнейших гравитационных и энергетических полей Кольца. На панорамном экране черная поверхность Статора стремительно выросла, заслонив всё. Корабль будто нырял под гигантскую арку.

В этот момент врубилась система беспроводной передачи энергии. Невидимый луч бешеной мощности ударил с Кольца в приемники «Одиссея», напрямую питая его маршевые движки и накопители. Одновременно гравитационное поле Статора подхватило корабль и швырнуло его, как камень из пращи.

Перегрузка впечатала экипаж в кресла. Не резкий удар, а тяжелая, нарастающая давка, от которой каждое движение давалось с трудом, каждый вдох – как поднятие штанги. На экранах замелькали цифры ускорения: 5g, 6g, 7g… Предел, который мог выдержать человек даже с компенсаторами и медицинской стимуляцией. Мир за иллюминаторами превратился в размазанные полосы света. Корпус корабля еле заметно дрожал под чудовищным напором энергии и гравитации.

Ариана почувствовала, как грудь сдавило тисками, но все ее внимание было приковано к маленькому индикатору на ее консоли – анализатору сигнала от далекого объекта. Несмотря на помехи от поля Статора, система продолжала ловить сигнал. И Ариана заметила кое-что странное. В момент, когда начался маневр и пошла накачка энергией от Статора, сигнал от объекта изменился. Он не стал сильнее, наоборот – общая мощность упала. Зато его структура стала до чертиков сложной, напичканной информацией. Появились новые гармоники, вложенные друг в друга модуляции, фрактальные узоры какой-то невиданной доселе глубины.

Она врубила запись и углубленный анализ. Похоже на… ответку. Будто эта штука, учуяв всплеск энергии от Статора и старт корабля, переключилась с режима «маяк» или «предупреждение» на режим активного наблюдения и анализа. Она словно прислушивалась, изучала их, меняя свой «язык» в ответ. От этой мысли у Арианы внутри все смешалось: и научный азарт, и глубокая тревога. Они летели навстречу не просто аномалии или природному явлению. Они летели навстречу чему-то, что обладало разумом или, по крайней мере, сложной реакцией, почти как у разумного существа. И эта хреновина уже знала, что они летят.

Маневр закончился так же резко, как и начался. «Одиссей» выскочил из-под гравитационного крыла Статора, получив колоссальный пинок под зад. Перегрузка отпустила, оставив после себя легкую слабость и звон в ушах. Корабль лег на курс к внешним границам Солнечной системы. Земля и Кольцо-Статор остались позади, быстро превращаясь в точки на кормовых экранах.

– Ускорение 7.8g взяли. Энергоприем завершен. Системы в норме. Курс держим, – доложил майор Ким.

– Отлично, майор, – голос капитана Ростовой был все таким же спокойным. – Переводите корабль в крейсерский режим. Экипажу – работать по расписанию.

Мостик ожил. Инженеры проверяли движки и накопители после экстремального разгона. Штурманы уточняли траекторию. Медики мониторили состояние команды. Райан Кендрик связался со своими безопасниками, раздавая указания по дежурствам и проверке внутренних систем корабля. Виссер молча наблюдал за слаженной работой, с абсолютно непроницаемым лицом.

Ариана же снова нырнула в анализ сигнала. Теперь он был другим – тише, но бесконечно сложнее. Словно далекий незнакомец перестал орать и начал говорить шепотом, но на таком языке, что хрен разберешь. Она чувствовала, что время поджимало. Нужно было расшифровать этот язык до того, как «Одиссей» долетит до цели. До того, как этот шепот снова превратится в вопль, способный разнести их мир в клочья.

Корабль «Одиссей» несся сквозь чернильную бездну межпланетного пространства. Прошла первая неделя полета, потом вторая, третья… Земля и Кольцо-Статор остались далеко-далеко, сначала став яркой звездой с еле заметным ободком, а потом и вовсе растворившись в свете Солнца, которое теперь тоже выглядело меньше и холоднее обычного. Вокруг была только бархатная чернота, утыканная мириадами далеких, равнодушных звезд. Время на борту текло по-своему: смены дежурств, циклы систем жизнеобеспечения, монотонный гул движков, толкающих корабль вперед.

Экипаж потихоньку втянулся в рабочий ритм долгого перелета. Первый мандраж от старта и осознания, куда и зачем летят, поутих, уступив место сосредоточенной рутине. Инженеры без конца ковырялись в системах корабля, гоняли диагностику после того дикого разгона у Статора. Медики следили за физическим и душевным здоровьем команды: регулярные осмотры, сеансы психологической разгрузки – как-никак, изоляция и близость непонятной угрозы могли давить даже на самых крепких орешков. Пилоты несли вахту на мостике, подправляли курс и пялились в пустоту на предмет всяких сюрпризов, хотя на такой скорости и в такой глуши шанс наткнуться на что-то был мизерный, почти нулевой.

Для Арианы Шарп эти недели слились в один бесконечный рабочий марафон. Ее кресло на мостике часто пустовало – она почти все время торчала в научной лабе, напичканной самыми мощными квантовыми компами, какие только были у человечества. Сигнал от далекого объекта, который после их старта стал тише, но в разы сложнее, захватил ее с головой. Она вкалывала почти круглосуточно, отрываясь лишь на пару часов сна да на еду, которую ей часто таскали прямо в лабораторию то заботливые стюарды, то даже капитан Ростова, обеспокоенная ее одержимостью.

Сигнал никак не поддавался стандартным методам расшифровки. Это был не язык в нашем понимании – ни четкой структуры, ни повторяющихся знаков, ни грамматики. Это было что-то совсем другое. С помощью вычислительных мощностей «Одиссея» Ариана смогла его визуализировать. На трехмерных голограммах в лаборатории оживали невероятно запутанные, вечно меняющиеся узоры. Похоже на фракталы – бесконечно вложенные друг в друга картинки, где каждая часть повторяла целое, только меньше. Сигнал был зациклен сам на себе, как мысль, которая думает о себе же, или как математическая функция, которая определяется через саму себя. В нем были гармоники, резонансы, фазовые сдвиги, которые складывались в калейдоскоп узоров, завораживающих своей сложностью и чуждой красотой. Ариана чувствовала, что за всей этой математической вязью кроется смысл, может, даже разум, но никак не могла ухватить суть. Все равно что пытаться понять симфонию, слыша только каждый тысячный звук, или читать книгу, видя лишь каждую сотую букву. Она выделила основные частоты, нашла базовые зацикленные алгоритмы, но общая картина ускользала, дразнила, была вот-вот рядом, но не давалась в руки.

Пока Ариана брала штурмом бастионы чужого разума, Райан Кендрик занимался делами попроще, но не менее важными. Он отвечал за безопасность корабля и экипажа. Регулярно гоняли учения для его ребят: прогоняли сценарии разгерметизации, отражения возможного абордажа (хотя шанс нарваться на врага в этой части космоса считался нулевым, протокол требовал быть готовым ко всему), действия при пожаре или отказе систем. Райан лично проверял работу внутренних датчиков, системы контроля доступа, оружейку и аварийные капсулы. Он просматривал логи корабельных систем, выискивая любые отклонения, которые могли бы намекнуть на неисправность или даже саботаж. Годы работы на Статоре научили его не верить в идеальную работу сложных систем – всегда надо искать скрытые косяки.

И он продолжал потихоньку приглядывать за Маркусом Виссером. Представитель «Гелиос Дайнемикс» вел себя безупречно, комар носа не подточит: участвовал в общих собраниях, интересовался у Арианы, как там дела с анализом (та отвечала вежливо, но обтекаемо), поддерживал светские беседы в кают-компании. Но Райан заметил одну штуку: почти каждый день, в одно и то же время, Виссер запирался в одной из защищенных комнат связи на пару часов. Сеансы связи с Землей разрешались всем понемногу, но Виссер пользовался отдельным корпоративным каналом, суперсекретным. Что он там трепал, служба безопасности корабля знать не могла. Райан лишь отмечал сам факт и длительность сеансов, занося это в свой личный блокнотик. Прямых причин для беспокойства вроде не было, но что-то в этой регулярной и тайной активности корпоративщика Райану не нравилось. Он чуял, что Виссер мутит что-то свое, параллельно основной миссии корабля.

Так и текли недели полета «Одиссея» сквозь пустоту. Корабль подбирался к цели. Ариана билась над загадкой сигнала. Райан следил за безопасностью и присматривал за всеми. Виссер вел свои тайные переговоры. Экипаж делал свою работу. А впереди, в холодной темноте космоса, их ждал источник сигнала – таинственная хреновина, которую уже прозвали «Колыбель», – несущая либо ответы на самые главные вопросы человечества, либо его конец.

– Капитан, расчетное время до визуального контакта – десять минут, – доложил штурман с главного поста. Голос у него был спокойный, но на мостике повисло такое напряжение, что хоть топор вешай.

Месяц полета подходил к концу. «Одиссей» залетел на самые задворки облака Оорта – туда, где гравитация Солнца была уже почти никакой, а вокруг царил первобытный холод и болтались редкие ледышки – остатки того, как вся Солнечная система когда-то слепилась. И вот тут-то, посреди этой звенящей пустоты, их и ждала цель.

– Корабль – в повышенную готовность! – приказала капитан Ростова. – Щиты на семьдесят. Орудия – в режим ожидания. Научникам – готовиться к сканированию по полной. Коммандер Кендрик, ваши люди на местах?

Кендрик коротко буркнул «Есть» по внутренней связи. Его ребята уже заняли посты в ключевых отсеках. Сам он торчал на мостике, не сводя глаз с главного экрана, где впереди пока еще было пусто. Чувство, что подбираются к чему-то абсолютно чужому, не от мира сего, нарастало с каждой секундой, аж в воздухе висело.

Ариана Шарп тоже была на мостике, в своем кресле. Анализ сигнала шел полным ходом, но теперь она ждала картинки, данных со сканеров – хоть чего-то, что могло бы придать смысл ее абстрактным математическим каракулям. Сложность сигнала за последний час снова подскочила, будто эта штука «чуяла», что они уже на подлете.

– Вижу! – воскликнул оператор дальнего сканирования. – Дистанция – пятьдесят тыщ километров. Объект прямо по курсу!

На главном экране появилась картинка. Сначала просто темная клякса на фоне звезд, потом, по мере приближения и увеличения, начало что-то вырисовываться. На астероид или комету – ни фига не похоже, да и вообще ни на что известное. Перед ними в пустоте висела какая-то… хреновина. Кривая, угловатая конструкция из абсолютно черного материала, который будто сам свет жрал. Ни движков, ни антенн, ни окон – ничего не видно. Поверхность испещрена редкими тонкими линиями, которые слабо светятся изнутри голубеньким, складываясь в какой-то мудреный, хрен поймешь какой узор. Эта штука медленно крутилась вокруг своей оси, показывая все новые кривые грани. Размеры – мама не горюй: по первым прикидкам сканеров, километров пять-шесть в самом длинном месте. Висела в пустоте, как кусок другого мира, случайно заброшенный в нашу вселенную.

– Сканировать по полной, всем, что есть! – приказала Ростова. – Мультиспектральный анализ, гравиметрия, магнитометрия, радарное зондирование… Хочу знать всё про эту… штуковину.

Научные приборы «Одиссея» ожили, нацелившись на объект лучами и сенсорами. Данные потекли на консоли научников и на главный экран мостика. Плотность объекта – аномально высокая для таких размеров. Магнитное поле – хитрое, скачет. Гравитация – почти никакая, но местами ее корёжит так, что непонятно почему. Радарные лучи эта штука то глотает, то отшвыривает хрен пойми куда.

Потом пошел спектральный анализ материала поверхности. Ариана смотрела, как на ее дисплее вырисовывается график, и дышать перестала. Эти пики и провалы на спектрограмме она знала как свои пять пальцев. Она видела их сотни раз, когда ковырялась с образцами материала Статора. Сомнений – ноль.

– Капитан! – голос Арианы прозвучал на удивление громко в напряженной тишине мостика. – Материал… Этот материал – он такой же, как у Статора! Спектральный анализ – один в один!

На мостике стало тихо, аж уши заложило. Все уставились то на экран с этой чужой хреновиной, то на Ариану, то на капитана. Это открытие ставило всё с ног на голову. Материал Статора считался уникальным, единственным в своем роде, найденным в одном-единственном астероиде. Какого хрена он тут делает, за миллиарды километров от Земли, да еще и в виде этой гигантской искусственной херовины? У Кендрика опять мурашки по спине побежали. Связь между этой штукой и Статором была не просто по времени или по сигналу – они были из одного теста слеплены.

Но самый главный прикол ждал Ариану впереди. Пока остальные переваривали новость про материал, она снова уткнулась в анализ сигнала, который теперь, так близко, стал еще четче. Что-то в последних данных спектрального анализа, что-то в том, как объект отреагировал на их сканирование, натолкнуло ее на мысль попробовать новый ключ к расшифровке одного из самых замороченных кусков сигнала, который раньше никак не поддавался.

Квантовик прогнал алгоритм. На ее консоли полезли расшифрованные строки. Это были не слова и не картинки. Это были… схемы. Инженерные чертежи. Законы физики. И Ариана с растущим ужасом и полным офигением узнавала их. Это были базовые принципы того, как Статор гнал энергию. Описание, как материал взаимодействует с гравитацией планеты. Чертежи резонансных гасителей. Данные про ту самую «акустическую уязвимость». Сигнал от этой инопланетной хреновины содержал в себе… инструкцию по эксплуатации их собственного, земного Статора. Будто его создатели оставили здесь, на краю Солнечной системы, копию мануала для своего творения. Или для чего-то, что надо было построить точно так же.

Глава 3

«Одиссей» подползал к артефакту с черепашьей скоростью. Тащились еле-еле, лишь бы маневрировать можно было. Пятьдесят тыщ километров – по земным меркам дофига, но в космосе – это почти нос к носу. Черная, кривая громадина «Колыбели» (так ее уже успели окрестить между собой на борту) медленно разрасталась на главном экране мостика, заслоняя собой все больше звезд. Ее корявые грани и светящиеся голубым прожилки одновременно и завораживали, и вызывали какой-то глубинный, иррациональный стрём. То, что на ней не было видно ни движков, ни шлюзов, ни антенн, делало ее еще более чужой, похожей не на дело рук разумных, а на какой-то природный кристалл немыслимых размеров, выросший по законам другой физики. Но знание, что она слеплена из того же теста, что и Статор, и шлет осмысленный, хоть и непонятный, сигнал, не оставляло сомнений: это штука рукотворная.

Чем ближе подходил «Одиссей», тем сильнее начинали глючить его системы. Первыми сбрендили навигационные приборы. Система, которая обычно по звездам безошибочно определяла, где корабль, стала выдавать плавающие координаты. Лазерные гироскопы показывали крошечные, но постоянные отклонения от курса, заставляя маневровые движки без конца подруливать. Майор Ким, первый пилот, не отрывал рук от штурвала, лицо сосредоточенное, на лбу выступила испарина.

– Капитан, держать курс все сложнее, – доложил он, не повышая голоса. – Поля вокруг этой… штуки… вызывают сильные местные гравитационные скачки. Автопилот не тянет.

– Работайте руками, майор, – отозвалась Ева Ростова. Голос оставался спокойным, но в нем зазвенел металл. Она стояла за своим капитанским креслом, положив руки на спинку, и внимательно пялилась на приборы и на экран. – Сбросьте скорость еще на десять процентов. Не рискуем.

Следом посыпалась связь. Канал с Землей, и так еле дышавший из-за дикого расстояния, стал почти бесполезным. Голоса из Центра Управления пробивались сквозь треск и шипение, слова коверкались, данные летели с огромными потерями. Попытки переключиться на резервные частоты или использовать квантовую связь давали лишь короткое облегчение. «Одиссей» погружался в информационный вакуум. Они остались одни на один с неизвестностью.

Радары и лидары тоже начали сходить с ума. На экранах тактического обзора то и дело выскакивали фантомные цели – какие-то быстро движущиеся хреновины непонятной природы, появляющиеся из ниоткуда и так же внезапно исчезающие. Операторы ПКО (противокосмической обороны) лихорадочно пытались их опознать, но ни одна сигнатура не совпадала ни с чем известным – ни с астероидами, ни с кораблями. Просто «призраки» на радарах, скорее всего, порожденные сложными полями вокруг «Колыбели», но от этого не менее нервирующие. Верить приборам становилось все труднее.

Одновременно с техническими глюками росло и воздействие на экипаж. Сигнал, идущий от «Колыбели», теперь ощущался почти физически. Не как звук – в вакууме нечему звучать – а как низкая вибрация, проникающая сквозь обшивку, сквозь кости, отдающаяся неприятным давлением в висках. Многие жаловались на головную боль, тошноту, легкое головокружение. Сосредоточиться становилось все сложнее.

Ариана Шарп ощущала это особенно остро. Ее мозг, постоянно настроенный на анализ сложнейшего сигнала, казался перегруженным. Те фрактальные узоры, что она видела на голограммах в лабе, теперь иногда вспыхивали перед глазами сами по себе, даже с закрытыми веками. Она терла виски, пытаясь сфокусироваться на данных сканеров, но мысли путались, а цифры плыли. Рядом Райан Кендрик тоже выглядел напряженным, его рука нет-нет да и массировала затылок. Он молчал, но его внимательные глаза подмечали всё: и сбои систем, и бледные лица коллег, и собственное растущее недомогание.

Маркус Виссер, казалось, был единственным, кого это все не касалось. Он по-прежнему сидел на своем месте наблюдателя, лицо спокойное, почти отстраненное. То ли он лучше других держал себя в руках, то ли его что-то защищало, а может, он просто мастерски скрывал свое состояние.

– Медотсек докладывает, – раздался по внутренней связи голос корабельного врача, доктора Ли. – Фиксируем у большинства повышенную утомляемость, головные боли, дезориентацию. Энцефалограммы показывают странную синхронизацию тета- и гамма-ритмов, не соответствующую нагрузке. Рекомендую ограничить время в зонах с максимальным полем артефакта и добавить в рацион нейропротекторы.

– Принято, доктор, – ответила капитан Ростова. – Продолжайте мониторить. Всем начальникам служб – обеспечить смену на постах каждые два часа. Никакого переутомления.

Ситуация становилась все более стрёмной. «Колыбель» не просто висела тут – она активно влияла на все вокруг: на пространство, на технику, на мозги людей. Сближение превращалось в опасную проверку на прочность – и корабля, и его экипажа.

Маркус Виссер сидел в кресле наблюдателя на мостике «Одиссея», внешне – скала. Легкая дрожь палубы, вспышки фантомов на тактическом дисплее, доклады о глюках навигации и плохом самочувствии экипажа – все это он отмечал с холодным вниманием аналитика, обрабатывающего входящие данные. Он заметил, как напряглись плечи капитана Ростовой, как сосредоточенно хмурится пилот Ким, как часто доктор Шарп трет виски, пытаясь справиться с давлением чужого сигнала. Сам Виссер чувствовал лишь легкое, едва заметное давление за глазами – результат работы миниатюрных нейростимуляторов и биорегуляторов, которые ему вживили еще в штаб-квартире «Гелиоса» перед миссией. Корпорация всегда заботилась о своих ключевых агентах, особенно в таких мутных миссиях. Предвидеть именно такое воздействие они, конечно, не могли, но общая устойчивость к стрессу и внешним полям у него была куда выше, чем у обычного человека.

Мысли его были далеко от этих мелких неудобств. Вот открытие Арианы Шарп – что «Колыбель» и Статор слеплены из одного и того же – вот что крутилось у него в голове. Это был поворотный момент, инфа колоссальной важности, которая могла всё перевернуть. Статор… Детище человеческого гения и корпоративной мощи, фундамент всего, на чем держался современный мир. Виссер отлично помнил историю его появления – и официальную версию, и ту, что шепотком обсуждали в закрытых залах совета директоров «Гелиоса».

Всё началось почти полтора века назад со «Штуки» – так прозвали тот странный астероид. Прилетел из межзвездной задницы, двигаясь по невероятно медленной, почти параболической орбите, будто нехотя подползая к Солнечной системе. Заметили его случайно. Сначала приняли за обычный темный булыжник класса D. Но траектория у него была какая-то слишком левая, а первые же анализы издалека показали аномалии. Это, конечно, привлекло внимание ученых, ну и корпораций, которые вечно ищут, где бы чего нового нарыть – ресурсы там, технологии. «Гелиос Дайнемикс», тогда еще не гигант, но уже серьезный игрок в космосе и материалах, проплатила первую исследовательскую миссию к этой «Штуке».

То, что там нашли зонды, превзошло все ожидания. Астероид оказался цельным куском неизвестного материала, нереально плотного и прочного. Образцы, которые с трудом отковыряли с поверхности, не брало вообще ничего – ни лазеры, ни плазменные резаки, ни удары. Материал был практически неубиваемый. Но главное открытие сделали позже, почти случайно, в лаборатории «Гелиоса»: материал начинал вибрировать и разваливаться под воздействием сложного звукового сигнала определенной частоты и модуляции. Это была его единственная ахиллесова пята – тот самый «запретный звук». Секрет, который корпорация прятала как зеницу ока.

Поняв, какой потенциал у этого материала – его неразрушимость и возможность использовать вращение планеты для выработки энергии (идея, тоже родившаяся в недрах «Гелиоса») – корпорация замутила беспрецедентный проект. Строительство Кольца-Статора. Весь мир – правительства, корпорации – впрягся, мобилизовали все ресурсы планеты. Это была эпоха титанических строек, инженерных прорывов и диких рисков. «Гелиос» была впереди планеты всей: разрабатывала технологии добычи и обработки материала (хотя «обработкой» это можно было назвать с натяжкой – его скорее «лепили», используя резонансные поля), создавала системы генерации энергии на взаимодействии крутящейся Земли и «неподвижного» Кольца, и, конечно, клепала те самые гасители, которые сейчас из последних сил боролись с сигналом «Колыбели».

Запуск Статора изменил человечество навсегда. Энергия стала почти бесплатной. Зависимость от нефти и газа исчезла, атомные станции стали резервом. Геополитика лишилась своего главного мотора – грызни за ресурсы. Уровень жизни взлетел до небес. Автоматизация дошла до пика, освободив миллиарды от пахоты. Города преобразились, климат устаканился. В космос стало летать проще простого – на лифтах в опорах Статора. Золотой век, одним словом. Но, как цинично думал про себя Виссер, у золотого века были и свои побочки. Народ подрасслабился, стимулы к развитию поубавились, рождаемость в развитых странах упала, зато индустрия развлечений и виртуальные миры рванули вверх. Человечество стало сильнее, но ленивее. И зависимее. Зависимее от Статора.

Статор был не просто розеткой. Он был основой всего. Глобальный транспорт, связь, климат-контроль, производство, даже стабильность экосистемы планеты – всё так или иначе висело на Кольце. И «Гелиос Дайнемикс», как один из создателей и ключевых операторов Статора, держала в руках такие рычаги влияния, о которых правительства прошлого и мечтать не могли.