Подставить Ангела

– Ты насовсем хочешь остаться, или только на ночь? – спросила я, освобождаясь от объятий.

– А что, – криво усмехнулся Тихоновский, – насовсем не вариант?

– Вариант, – кивнула я, – только мне нужно согласовать это с мамой. Это ведь её квартира.

– Ты взрослый человек… – начал Эдик сердито, но сам оборвал себя и улыбнулся. – Лады. Извини, я просто не ожидал, что ты откажешь. Извини. Я подожду.

– В эти выходные как раз собиралась навестить родителей, – стараясь смягчить ситуацию, заверила его я, – думаю, они не станут возражать, но согласись, будет неловко, если кто-то из моих неожиданно явится и застанет нас.

– Ты права. Не парься, я всё понял. Тогда пойду? А то мне ещё добираться часа полтора, сейчас автобусы редко ходят.

Он быстро собрался и ушёл, даже не поцеловав меня на прощанье. Обиделся всё-таки.

Я кинулась на кухню, чтобы выглянуть в окно и позвать Эдика обратно. Что, в самом деле, выдумала? Родители меня уж года два не контролируют. Я успела увидеть, как парень вышел из подъезда, на секунду замер, осматривая двор и торопливым шагом направился к ближайшей остановке. Я лихорадочно дёргала ручку оконной рамы, но ту заклинило, мне так и не удалось её повернуть. Тогда я прижалась носом к стеклу, постучала по нему кулаком и крикнула, вдруг Эдик услышит.

Воздух как будто исчез, я оказалась в вакууме. Вообще не могла дышать – всё от того, что заметила две мелькнувшие в свете фонарей тени. Что? Снова те чёрные мужики? Они следят за Тихоновским? А я-то, дура, выгнала парня на улицу! Схватила забытый на кухонном столе мобильник, стала искать номер своего парня, чтобы предупредить его хотя бы. И тут…

Слушая гудки, я как заворожённая смотрела на неспешно, со звериным достоинством, бегущего по проезжей части волка. Настоящего, матёрого, очень крупного.

– Да? – отозвалась любимым голосом трубка. – Ты уже соскучилась?

– Тут волк, – сипло ответила я. – Эд, за тобой бежит жуткий волчара.

– Тебе показалось, – очень серьёзно, словно делая внушение, ответил Тихоновский. – Тебе привиделось, Ангел. Нет здесь никаких волков, даже собак. Ложись спать.

Зверь уже скрылся, так что я не могла сфотографировать его, чтобы подтвердить свои слова. Вздохнула и попросила:

– Позвони, когда доберёшься, пожалуйста.

В ответ раздался ядовитый смешок. Ну, понятно, могла бы оставить парня у себя и не волноваться за него. Через мгновение, Эдик всё-таки пообещал:

– Ладно. Пришлю сообщение. Споки!

Я поплелась готовиться ко сну. А что ещё делать? Не звонить же в полицию. Может, мне и правда, показалось.

Глава 3

Письмо всё-таки нашлось.

На следующий день, возвращаясь домой одна, я столкнулась около лифта с дамой из соседней квартиры.

– Извините, девушка, – обратилась она ко мне, – сын ещё неделю назад принёс почту, а я только-только стала её разбирать. Знаете, мы здесь недавно, новый адрес никому не сообщали, вот и не жду корреспонденции. В ящик одну рекламу пихают. А тут вдруг письмо. Странное такое. Конверт как из позапрошлого века. И толстое. Я даже испугалась сначала, а потом увидела, что и фамилия чужая, и номер квартиры другой.

– Мой? – насторожилась я.

– Всё забываю обратно в ваш ящик бросить, – извинялась соседка, – давайте, раз уж мы встретились, я вам прямо в руки отдам.

Мы поднялись на этаж, я, дожидаясь, когда мне вынесут письмо, достала мобильный и набрала номер Эдика, чтобы его порадовать. Увы, абонент оказался недоступным. Дама вышла через минуту. Улыбнулась мне, прочла строку с именем получателя:

– Ангелина? Приятно познакомиться. Меня зовут Светлана Сергеевна, а сына Серёжа.

Я улыбнулась, поблагодарила и поспешила скрыться в квартире. Признаться, конверт жёг мне руку. Не физически, просто взяв его, почувствовала тревогу, даже забыла, что собиралась звонить Эдику.

Может, не вскрывать, просто выбросить, как будто и не было никакого письма? Или сжечь… Я даже огляделась, прикидывая, как можно безопасно уничтожить объёмное послание. В раковине? Или лучше в ванной? Следы, наверное, останутся. А если противень подложить? Перед глазами возник образ пылающего в ванной костра и послышался тоненький плач.

Что такое? Это у соседей? Не такая уж у нас и слышимость. Другое дело перфоратор или низкие частоты современной музыки, но, чтобы разговоры или рыдания… Никогда раньше не проникали чужие голоса.

– Так и быть, – пообещала я письму, – прочитаю тебя. Но если что, уничтожу, не обижайся.

В зале включила торшер, уселась на диван и аккуратно надорвала конверт по его правому краю. Вытащила сложенный вчетверо лист шершавой серой бумаги – толстой и упругой. Разгладила его на колене, поднесла к глазам.

«Дорогая внученька, обращаюсь к тебе с великой просьбой. Прости, но больше не к кому. И, хоть я клятвенно пообещала сестрице своей забыть о ней и о её дочери, не смогла это исполнить. Все годы после нашей ссоры я интересовалась ими, а потом и внуками.

Поверь, милая Гелечка, если б не крайняя нужда, не стала бы тебя беспокоить, но так уж сложилось, не дал Господь женского счастья, своих детей не имею, и кроме вас некому передать своё послушание. Ты из троих старшенькая. Сестрёнка мала, не справится, а братец… Поверь, мужскому племени труднее удержаться от соблазнов. Вот и получается, что одна ты – моя надежда и опора.

Доверить опасную тайну бумаге опасаюсь, расскажу всё при встрече. Приезжай в Баяки, зайди в большой кирпичный дом рядом с магазином, скажи хозяину, что ты моя внучка, он тебе всё объяснит. А чтобы поверил, назови имя моей прабабки, Клаша помнит, у неё спроси.

Только про письмо моё молчи. Никто, даже родня, знать о нём не должен. Опасно это. Для них опасно. Ты, как моя преемница, не пострадаешь, а те, кто рядом, защиты не имеют.

Целую тебя в сладкие щёчки,

Твоя двоюродная бабка Ефросинья».

Что началось-то?

Я повертела бумагу, понюхала даже, уловив тонкий свечной запах. Ещё раз перечитала.

Тревога ушла, её сменило любопытство.

Как это называют в народе? Синдром отличницы. Он про меня. За вечное стремление решить задачу, тщательно выполнив все условия, меня уважали учителя и начальники, зато презирали одноклассники, недолюбливали коллеги. Увы, сколько ни убеждала я себя придерживать рвение и критически относиться к подброшенным жизнью испытаниям, переродиться не могла. Есть задание – нужно выполнить идеально, во всяком случае, постараться.

Итак…

Первое: я, конечно, поеду в эти Баяки, посмотрю, что за старушка там обитает, и узнаю, зачем я ей понадобилась.

Второе: в субботу так и так собиралась навещать родителей, а бабушка Клаша живёт в соседней с ними квартире, у меня будет возможность расспросить её о сестре.

Кстати, почему она молчала о ней? Просто забыла? И при этом помнит имя своей прабабушки. Бабуля вообще не рассказывала нам о своём прошлом, да мы, собственно, не интересовались. Значит, пришла пора выпытать у неё всё!

Третье, самое сложное. Не говорить Эдику о письме.

Ефросинья однозначно предупредила, что знание о нём опасно для всех, кроме меня. Даже не это явилось главным аргументом. За моим парнем следят, пусть он сам и не верит в это. Но я-то видела, и не раз! Мало чёрных мужиков, так ещё и волк!

Как бы не хотелось мне отправиться в Баяки вместе со своим парнем, я приведу туда «хвост». А этого делать не стоило. Во всяком случае до тех пор, пока не разберусь, что там вообще приключилось.

Конечно, есть вариант, что Ефросинья свихнулась от одиночества, но пока такие выводы делать рано. Тем более, если вспомнить, что Тихоновский вспоминал её, как вполне адекватную старушенцию.

Решено! В субботу навещу своих, а в воскресенье мигну к скучающей в деревне бабуле. Прямо от них и поеду.

Выстроив план, я стала готовиться. Нашла в телефоне карту, построила маршрут. Автобусы в эти Баяки ходили регулярно. Вернее, они проезжали мимо, останавливались на трассе, от которой нужно топать примерно полтора километра, зато из-за того, что это не конечная, я могла выбрать из нескольких маршрутов наиболее подходящий по времени.

Ого! Можно билет забронировать. Удобно.

Меня охватил азарт, который я всегда ощущала, получая новое нестандартное задание. Штамповать стандартные проекты – не мой удел. Всегда предпочитала что-то с изюминкой, с закавыкой, чтобы мозги включались.

В таком приподнятом, оптимистичном настроении я отправилась ужинать, предварительно спрятав письмо бабушки Ефросиньи в тайный карман дорожного рюкзачка.

***

Накануне моей поездки к родителям мы с Эдиком снова встречались. Домой ко мне он заходить отказался, лишь спросил, не приходило ли письмо из деревни. Меня так и подмывало признаться, сцепив зубы, промолчала. Моё напряжённое лицо заставило Тихоновского пуститься в объяснения:

– Не злись, Ангел! Я всего лишь переживаю за твою бабку, она ведь собиралась отправлять письмо! Вдруг с ней что-то случилось, теперь лежит, нуждается в помощи. Ты бы съездила в эти Баяки. А? Что скажешь? Я составлю компанию.

Соблазн согласиться был велик, но я отрицательно покачала головой, решив следовать первоначальному плану. Пробубнила только себе под нос:

– Тебе совсем нечем заняться?

– Да так… Я, конечно… – Пожалуй, я впервые видела, как Граммофон не может подобрать слов. – Ладно, подождём ещё. Ты завтра к своим?

– И завтра, и послезавтра.

– Тогда до понедельника?

– До понедельника. Будь осторожен.

– Что опять? – вернулся в обычное насмешливое состояние мой парень.

– Я серьёзно видела, как тебя преследовал волк.

– Не парься! Видишь, цел и невредим. Наверное, это был дрессированный волк, из цирка сбежал, его уже изловили и вернули в клетку.

– Ага! Да случись такое, блогеры подняли бы шум на весь интернет!

– Геля, пожалуйста, не поддавайся паническим настроениям. Всё будет нормально. Слышишь? Никто меня не преследует.

– Хм… – кивнула я, указывая за спину, – … а те двое просто так гуляют по тем же улицам, что и мы? И в кафешки те же самые заходят.

Эдик остановился, но оглядываться не стал, лишь притянул меня к себе, схватив за плечи, поцеловал в лоб и улыбнулся:

– Холодный. С тобой точно всё в порядке, Ангел? Мне показалось, что у тебя паранойя. Нет же никого!

Таким тоном говорят с малыми детьми или капризными стариками. Я через силу улыбнулась и пожала плечами. Раз Тихоновский хочет, чтобы я думала, что слежки за ним нет, сделаю вид, что ничего не замечаю. Только вот гулять у меня настроение пропало. Я попросила Эдика проводить меня и наказала сразу ехать домой, пока транспорт ходит более-менее регулярно. Парень, кривляясь, взял под козырёк:

– Есть, мэм!

Свидание оставило у меня непривычно подавленное настроение. Наверное, из-за обмана, хоть я и не впрямую соврала, а всего лишь умолчала о получении письма. Или сказывалось волнение перед запланированной поездкой к незнакомой старушке в неизвестную мне деревню.

Спала я плохо, стоило задремать, как видела волка и даже говорила с ним. Зверь голосом Эдика убеждал меня, что не имеет злых намерений, и вообще, в цирке четвероногих артистов отлично кормят, поэтому охотиться, тем более за людьми, им совершенно незачем.

Встала рано, быстро собралась и поехала по своему бывшему адресу. Брат ушёл в универ, сестра в школу, любящие родители встретили меня так, словно я опять была единственным ребёнком, хоть давно уже взрослым. После расспросов о моей работе и рассказов о своих проблемах, мама всё-таки переключилась на младших детей. Сына хвалила за серьёзный подход к занятиям, а на дочку жаловалась:

– Вообще не понимаю, в кого такая безалаберная уродилась! Вы же нормальные, ответственные люди, а у этой вертихвостки одни тусовки на уме.

Мы отлично пообщались, даже сыграли с папой в нарды. Он, разумеется обыграл меня три роза против одного моего, чему был страшно рад и приговаривал, потирая руки:

– Есть ещё порох в пороховницах, а, доча?

– Ты бы в шахматы с ней сразился, – смеялась мама, – я бы посмотрела, у кого ещё мозги работают как надо.

– Можно и в шахматы, – бравировал отец.

Осуществить это намерение мы не успели. Из школы вернулась Ленка – наша егоза тринадцати лет. Она наспех поела, чмокнула меня в щёку, назвав лучшей старшей сестрой на свете, и умчалась на тусу с девчонками. Вскоре пришёл братец, тоже съел мамин борщ, скупо поблагодарил и удалился в свою комнату заниматься курсовым проектом. С Данилой и прежде у нас точек соприкосновения не находилось, а теперь, когда я жила отдельно мы вообще стали посторонними, сложно было представить, что я этого серьёзного паренька когда-то забирала каждый день из садика и вела за руку домой.

Как же стремительно мчится время!

Задумалась и не сразу расслышала мамин вопрос:

– Ты ведь у нас переночуешь? Постелю тебе в Ленкиной комнате.

Хм… «В Ленкиной». Когда-то это была наша общая, девичья, комната.

– Ненужно, мам, – покачала я головой. – У бабушки переночую.

– А, ну правильно. Она что-то в последнее время всё тоскует. Обижается на нас. Хорошо, если ты её навестишь.

– Конечно, навещу. Я тоже скучаю.

Бабушку перевезли сюда, когда соседи выставили на продажу квартиру. Бывшую её хрущёвку в другом районе пришлось продать, и добавить денег, взяв ипотеку. Это казалось прекрасным выходом. Для нас возможно и так, особенно для меня, ведь я избавилась от обязанности гулять с Ленкой и проверять уроки у Данилы. А вот, бабушка через некоторое время стала жалеть о старом дворе, где остались её многочисленные подружки. Особенно после того, как мы все выросли и больше не нуждались в её заботе.

Так и не сказав маме о том, что собираюсь навестить нашу таинственную родственницу, я отправилась в гости к бабуле, благо для этого было достаточно перейти площадку на лестничной клетке.

Как же она обрадовалась! Тут же выставила на стол разнообразные сладости, в том числе мою любимую пастилу домашнего приготовления.

– Ленке не говори, – с загадочным видом просила меня бабуля, – прячу от неё. Половину того, что я приготовила, утащила – мать Тереза! Ладно бы сама, а то всё подружек угощает, будто голодающих каких.

В чём другом, а в скупости моя сестрица замечена не была. С младшего садовского возраста подкармливала бездомных кошек, уток и белок в парке, и ребятишкам на детской площадке норовила вручить утащенные из дома конфеты или вафли.

Расспросив бабулю о её житье и слопав почти всю выставленную пастилу с ароматным смородиновым чаем, я задала интересующий меня вопрос:

– Ба, скажи, а как звали твою прабабушку?

– Прабабушку? – удивилась она. – А чего это тебе вдруг её имя понадобилось?

– Ну так, интересно. Сейчас ведь все, кому не лень, предков своих изучают. Сайты даже специальные есть, где можно генеалогическое древо семьи построить. А я не имею представления, кем была твоя мама и бабушка, тем более, прабабушка.

– Интересно, говоришь? – бабуля задумчиво помассировала мочку своего уха. – Что ж, слушай. Предки у нас были очень непростые. Раньше-то приходилось молчать о таких. Я привыкла, никому, даже матери твоей словечком не обмолвилась. Тебе скажу, только…

– Что? – я удивилась тому, что простой в общем-то вопрос предполагал какие-то условия для получения ответа.

– Очень прошу, никому больше не рассказывай. И ни в коем случае в интернеты эти свои не выкладывай. Обещаешь?

– И не собиралась даже.

Бабушка кивнула, облокотилась на кухонный стол, за которым мы сидели, устремила взгляд в неведомую мне даль и начала рассказывать.

Глава 4

Мне было тепло и уютно вот так сидеть на бабулиной кухне, слушать её неторопливую певучую речь. Во мне пробудились почти забытые ощущения, словно я, как это случалось в детстве, выполнила все домашние задания и, пока мама загоняет младших в постели, улизнула в соседнюю квартиру послушать сказки. Я много читала и очень любила книги, особенно, с иллюстрациями, однако именно рассказанные бабушкой Клашей истории оставляли в девичьем сердце ни с чем не сравнимое ощущение чуда.

…

Значит, любопытно тебе, Гелечка, что за предки были у нас в роду. Слушай. А то ведь мои тайны в могилу вместе с гробом закопают. Тебе, как самой серьёзной и ответственной, раскрою секреты. Ольге не говорила ничего, да она, слава тебе Господи, и не спрашивала. Я, честно говоря, боялась за дочь, и без того лет двадцать назад Олюшка мистикой увлеклась, прознала б тогда о своих возможностях, не успокоилась.

Чего глаза вылупила? Нет! Нет ничего, теперь я точно знаю, что на мне дар истаял. У Ольги не проявился, у вас с Ленкой тоже. Можно умирать спокойно.

Ты спрашивала о моей прабабке, так она и была самой сильной. Имя её Олига – особенное. Но так запросто люди к ней не обращались. Олига-Вещая – под этим прозвищем прославилась она в нашей округе. Великая прозорливица была, даже до столицы слухи о ней доходили, много кто приезжал в Баяки, чтобы про судьбу свою расспросить.

Хорошо ли это, всё наперёд знать, сомневаюсь. Олига на двести лет за собой потомков видела, от неё и пришёл наказ дар свой прятать, мол, настанут времена, когда всех особенных, что из толпы торчат, по дальним весям ушлют на погибель, а кого и тут расстреляют.

Дочь Олиги Меланья – бабушка моя – уже не так известна была. В будущее заглядывать отказывалась, уверяла всех, что Господь отнял у неё дар предвидения. Травы собирала, снадобья готовила, вот и считали её знахаркой, не более того.

Меланья родила Елену, мою матушку. Она и вовсе затаилась, стала как все односельчане жить, скопленное, что в избе нашлось, в колхоз сдала, работала на ферме, а если и ворожила, никто об этом знать не мог. Тяжёлые были года, как мы выжили, трудно понять. Кроме как чудом объяснить не могу. Вот и думай, был у моей мамы дар, или это Бог её хранил.

А я? Меня в город тянуло с неимоверной силой. Ещё девчонкой уговорила мать отпустить меня в училище медицинское, куда угодно готова была уйти, только бы от деревни подальше. Елена предупреждала, что бегать от своего предназначения нехорошо, я не слушала. Отреклась. Так что, если и было что во мне заложено, не проявилось.

Жалею? Нет. За себя, за дочь и внуков, приняла решение, и убеждена, что оно верное.

…

Бабушка замолчала, глядя на висевшие в углу над кухонным столом иконы. О чём думала, не представляю. У меня гортань жгло любопытство: почему не сказала про сестру? Ефросинья в письме сообщила, что Клаша взяла с неё обещание забыть о ней навсегда, неужели и сама выбросила из сердца память о той, с кем выросла под одной крышей? Выждав пару минут и убедившись, что бабуля ничего не собирается добавлять, спросила:

– Получается, у каждой женщины из нашего рода одна-единственная девочка рождалась? – Видя, как поджала губы недовольная моим вопросом рассказчица, я упрямо уточнила: – У Олиги Меланья. У Меланьи Елена. У Елены ты. Так? Почему же у мамы нас трое? Ещё и сын.

– Кто ж тебе скажет? Я не знаю. Связано это с предназначением, или ещё с чем. Не меня нужно спрашивать. – Бабуля поднялась, тяжело опёршись на столешницу и, строго сдвинув брови, велела: – Иди, Геля. Знаешь ведь, где брать постель, раскладывай диван. Поздно уже. Засиделись. Я, ежели в десять не усну, потом всю ночь буду вертеться.

Так и не сказала мне про Ефросинью. Что ж, придётся мне самой во всём разбираться.

Чем уж так утомили меня бабушкины рассказы, не имею представления, только проспала я дольше обычного. Утреннюю дрёму разогнал звонкий голосок сестры. Узнав о моём визите, Ленка с утра пораньше явилась к бабуле и безапелляционно потребовала срочно разбудить «эту засоню».

Виделись мы редко, но я следила за соцсетями сестрёнки, куда она регулярно выкладывала истории, селфи, рилсы и прочие новости, поэтому не слишком удивилась, увидев вполне оформившуюся девушку. Разве что полный любопытства и восторга взгляд выдавал её очень юный возраст. Мы немного поболтали за завтраком. Ленка трещала о своих тусовках и упорно игнорила мои вопросы про учёбу. Услышав, что я скоро собираюсь уходить, напустилась на меня с возмущёнными криками:

– Ты вот так по городу ходишь? Теперь понятно, почему до сих пор парня не завела. Кто на серую мышь клюнет? Разве что ботаник, такой же как наш Данька. Да и то… У них одни проги на уме, да учёба. На девчонок не глядят. Щас, погоди!

Она унеслась домой и вернулась через пару минут, я даже толком одеться не успела. Не слушая возражений, сестрица усадила меня на стул и принялась «приводить в порядок».

– Вот вы талдычите все как по телесуфлёру: учись, получай образование, развивайся… А зачем это вот всё, если мне нравится людей красивыми делать? – рассуждала Ленка, наклеивая мне ресницы, оформляя брови, накладывая на лицо слой крем-пудры. – Окончу курсы, да пойду косметологом работать. Они норм зарабатывают, кстати, особенно, опытные.

– Решила на сестре попрактиковаться? – с ехидцей спросила я.

– А что? Я на всех подружках практикуюсь, и никто до сих пор не жаловался. Жаль только, в школу с моим крутым дизайном не пускают. Мы только тусить такими красивыми ходим.

Когда сестрёнка завершила экзекуцию и позволила мне посмотреться в зеркало, я себя не узнала.

– Что за пугало?! – воскликнула бабушка, заходя в комнату. – Ленка, ты во что нашего Ангела превратила? В женщину-вамп? Геля, иди сейчас же умываться.

– Нет! – прыгнул, раскинув руки мой личный визажист. – Не дам портить произведение искусства!

Чувствуя, что назревает скандал, я примирительно сказала:

– Не стоит ссориться. Не переживай бабуля, дома умоюсь.

Правда, домой я в лучшем случае попаду только к вечеру, но об этом никому знать не следовало.

– Вот увидишь, – бубнила довольная сестра, ведя меня под руку в соседнюю квартиру, – уже в транспорте с тобой знакомиться начнут. Завтра будешь решать, кого из кавалеров оставить, а кого послать подальше.

Тут-то я и вспомнила, что так и не поставила родителей в известность о своих отношениях с Эдиком.

***

Мама, конечно, удивилась, увидев старшую дочь в гриме, но сразу поняла, чьих это рук дело и сказала строго:

– Ленка, ты бы лучше неправильные глаголы учила, ведь тройка в аттестат пойдёт по английскому!

– Нет! – возмутилась сестрёнка. – Ты зацени, мам! Правда ведь Геля совсем другой человек, если её накрасить.

– Правда, правда, иди уже, нам посекретничать нужно, – мама вытолкала её с кухни и едва Ленка, демонстративно топая, удалилась в свою комнату, зашептала: – Как там бабушка? Всё ещё обижается на нас?

– Понятия не имею, – ответила я растерянно и привалилась плечом к притолоке, подбирая слова признания. – Ма-а-ам… У меня новости. Вернее, просьба.

– Неужели замуж выходишь? – обрадовалась мамуля и даже шагнула ко мне, раскрывая объятья.

– Не совсем. То есть, пока мы решили пожить вместе, а поженимся, когда Эдик уладит свои проблемы.

– Эдик? – Мама уронила руки, покачала головой с очень недовольным видом. – Уж не этот ли из вашего класса, которого на всех собраниях склоняли?

– Тихоновский. Да… – начала я, как будто оправдываясь, но продолжила с нарастающим возмущением: – Мам! Он мальчишкой был. Просто весёлый, смешил всех. Одноклассники ржали, а доставалось Эдику.

– И где же это вы собираетесь жить вместе? – угрюмо поинтересовалась мамуля. – Уж не в моей ли квартире?

Она сделала ударение на слове «моей» специально, чтобы выбить у меня из-под ног почву. Даже не сомневалась ни на секунду, что у Граммофона нет собственного жилья. Я фыркнула и сказала сердито:

– Ну, если там нельзя, можем сюда переехать. Тут ведь есть моя доля?

В своё время, когда приватизировали квартиру, нельзя было обойти несовершеннолетних, поэтому скромная трёшка была поделена на четверых: папу и всех его детей.

– Гель, ты себя слышишь? – огорчённая мама опустилась на табуретку и сложила руки на коленях. – Не думай, я не то чтобы категорически возражаю, просто не приемлю новую моду на пробные браки, или гостевые… Какие там ещё бывают? Либо парень любит девушку и создаёт настоящую семью, либо… идёт он лесом.

– Я поняла, – направляясь в прихожую, сказала я через плечо. – До свидания, дела у меня.

– Погоди, Гелечка! Умойся хотя бы!

– Ничего, продемонстрирую народу Ленкино творчество, глядишь, у неё клиентура расширится.

Сообщать о том, что собираюсь ехать на родину предков, не стала. Ефросинья предупредила, что не стоит никому об этом рассказывать, да и желание делиться хоть чем-то после выслушанной отповеди пропало абсолютно.

Городская автобусная станция располагалась неподалёку от дома родителей, именно поэтому отсюда было удобнее стартовать. Я потопала по проспекту, на ходу открыла приложение и забронировала билет на ближайший рейс. Успела тютелька в тютельку: закинула рюкзачок на полку, спокойно уселась и стала смотреть в окно.

Зимние пейзажи за городом, куда мы скоро выехали, радовали чистотой и далёкими просторами. Бледное небо без облаков казалось ватманским листом, равномерно покрытым серо-голубой акварельной краской. Все полтора часа попутчица рассказывала мне о своих болячках и о том, сколько ей, бедной, приходится тратить на лекарства. А всё лишь потому, что я попросила её предупредить, когда будем подъезжать к нужной мне остановке.