Чистая энергия

Он вздрогнул, как от неприятного прикосновения, и, откинув крючок, как и был в положении сидя, так и выпал наружу. Ноги затекли, и приливающая кровь колола ступни. В раздевалке был приглушённый свет, и лишь большим светлым пятном белело большое окно в конце коридора. Именно оттуда, с той стороны веяло страхом и опасностью. Он вгляделся в пятно окна

и оцепенел, на него стремительно надвигалась чёрная туча. Сначала ему показалось, что это птицы сошли с ума и летят в окно. Но потом он понял, что это и не птицы вовсе, не крылья у них, а кисти рук. Чёрные, гибкие, они извивались и шевелили пальцами-перьями, словно хотели кого-то схватить, ущипнуть, утащить. И когда он понял кого, то побежал по коридору впереди ужаса и паники.

Выскочив на площадку, которая вела под самый потолок цеха, где электрики, надев страховочные пояса, меняли старые лампы на новые, он не остановился и по инерции пробежал ещё метров шесть по узкому, шириной в две ступни швеллеру, потом сел на него верхом, проскакал ещё немного, со страхом посмотрел вниз. В темноте цеха он увидел под дежурным фонарём группу девушек, пять или шесть их было в цветных, ярких одеждах, похожих на цыганок или кавказских девушек, в руках у них были инструменты, вроде домбры. Одна из них, задрав голову вверх, сказала:

– Смотрите, какой шустрый … покойник. Сам бежит, торопится.

Вторая симпатичная девушка поспорила с ней. – Нет, он не погибнет. Ему будет везти всегда.

Обидевшись на «покойника», Славка вытащил из коробки перед ним большую лампу и запустил в цыганок. Они пропали, но для верности он пульнул ещё парочку. На шум прибежали сторожа, что-то кричали и махали руками. Но тут «руки-птицы» появились с другой стороны и погнали Славку назад в раздевалку. Но он, «обманув» их, ушёл на крышу и, пригибаясь, побежал к пожарной лестнице, спустился по ней вниз, где его и взяла под белые руки деповская охрана. Один из них удивлённо воскликнул:

– О! Так это тот утрешний, который «фигой» мне угрожал. – Ладно, ведём его на вахту, пусть с ним начальство разбирается, – сказал другой.

И они повели Славку сдавать руководству. В караульной, осмотрев руки на предмет «наркоманства» и понюхав на предмет алкоголизма, начальство порешало:

– Сторожей предупредить, малохольного переодеть и выгнать взашей, а то самим попадёт, за то что всяких там на территорию пускаем.

При этих словах он поднёс кулак к носу одного из вахтёров. Славку переодели в его же раздевалке и вывели за проходную. На улице уже стемнело, и он пошёл домой, но почему-то в противоположную сторону. Завернув за угол, он увидел привязанных к дереву канатом, что висят в школьных спортзалах, огромных, крокодила и удава. Крокодил был, как и удав, ярко-зелёного цвета, но с красным ртом и белыми зубами. Шарахнувшись от них, Славка наткнулся на высоченного дворника в фартуке, в сапогах и с метлой.

– Что напугался? Не бойсь, я их крепко привязал, – хохотнул дворник.

Славка поторопился пройти мимо, споткнулся и побежал по улице, всё дальше от дома и ближе к железной дороге, что сверкала уже огнями впереди.

Июльская ночь набирала силу. Но вдруг вышла полная луна, и «туча», гнавшая его в цеху, перестала прятаться в темноте, а налетев, толкала его в сторону переезда, что был уже рядом. Пассажирский поезд где-то ещё далеко набирал ход, освещая окрестности прожектором.

…Пить машинисту надоело быстро. Да и особой привычки не было. Конечно, он успел показаться перед соседями во всей красе и в вытрезвителе побывать. Кстати, там он ещё раз услышал про майора. Кто-то сказал:

– Скажи спасибо майору, что за тебя хлопотал. А то за твои художества, можно было бы и нарваться на неприятности.

Голова приобретала ясность. И он припомнил, что пару раз и Светка говорила о новом начальнике местной милиции. Да и соседки шутили, мол, бросай поездки, а то майор Светку уведёт. Какой майор, куда уведёт? И вот увёл.

Звонил Михалыч, начальник отдела кадров и давний приятель машиниста. Говорил:

– Слушай сюда, Милютин. Кончай ты барагозить. Посёлок маленький, все на виду. Николай Васильевич, дорогой ты

мой. Ну, ушла жена, другую себе найди, – переживал за друга приятель. – Ну чего ты молчишь?

– Жену, говоришь, найти? – тихо отвечал машинист. – Жизнь другую, где я возьму? Не знаешь? Вот и я не знаю, – и положил трубку.

С Надькой Милютин помирился после того, как он ломился в её дверь и соседи любезно вызвали милицию. Его увезли в вытрезвитель. Он покаялся, а она и простила. Милютин ходил пару раз к ней звонить детям, которые жили в соседнем городе, но разговора не получалось. «Светка уже настроила, зараза такая!» – шумел уже у себя в квартире машинист.

Так-то он поговорил и с сыном, и с дочерью, только услышал не то, что хотел. Сначала в трубках было молчание. Первым отозвался сын:

– Папа, ты опять пьёшь? Что нет? Я по голосу-то слышу, – возмущался сын. – Мама нам всё рассказывает. Не лезь в её личную жизнь, я тебя прошу. Сломал ей жизнь, так хоть не мешай создавать новую.

Надька стояла рядом и подпирала стояк. Всмотревшись в побелевшее лицо соседа, она окликнула его после того, как он положил трубку:

– Э-э! Ты не упади тут мне под ноги. Белый, как покойник. На-ка нашатырь нюхни, – и сунула ватку ему под нос. – Как чувствовала, что добром не кончится, – говорила она, вытирая ему пот со лба.

С дочерью и того короче разговор получился. Она начала кричать, чтобы он не трогал мать, а то приедет и мало не покажется. И закончила угрозой:

– И не звони мне больше, понял?

– Кого не трогай? Кому мало не покажется? – недоумевал вслух Николай.

Надька пожала плечами и сделала круглые глаза. Шли дни, на кухне Милютин освоился окончательно. Это раньше он не знал, где что лежит. А сейчас поставил на стол – и искать не надо. Вот и стояли на столешнице и сахарница, и солонка, и много что ещё. «Зато всё под руками», – ухмылялся машинист.

И вот примерно через месяц после ухода жены сосед, что сверху, спускался вниз по лестнице и, увидев Николая, который закрывал дверь, спросил с иронией:

– А что, твоя-то не вернулась?

Слова соседа – старого противного старикана – озадачили Николая.

– С какого перепугу она вернётся? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну как? Да ты, наверное, газет-то не читаешь. Майора её арестовали. Под следствием он за взятки, растраты, и коррупцию. Видать, запросы «майорши» не потянул, надорвался, – и он противно хохотнул. – Так что жди путешественницу назад. Квартирку майора опечатали, вот и вернётся лягушка на своё болото.

«Тут и впрямь у вас болото, – проворчал себе под нос Николай. – «А ты тут главная жаба – упырь».

Сначала Светка перетащила имущество к знакомой. Но вскоре она той поднадоела, и подруга начала петь про то, что не фиг ютиться незнамо где, когда собственные хоромы простаивают. И Светка решилась. Тем более она отлично знала, наведя справки, что Милютин по-прежнему один и уже не буянит.

Она поставила чемоданы у их с Колей квартиры и, выдохнув, повернула ключ в замке. Закрыв дверь за собой, увидела, что муж вышел навстречу с газетой в руке. Он уже прочитал про майора и был в курсе всех событий. Убедившись, что это свой «грабитель», что украл его прошлую жизнь, он ушёл к себе в комнату, не сказав ни слова. Светка успокоилась. Всё в этой квартире помнило её руки, и она с закрытыми глазами могла найти любую вещь и предмет. Ещё бы, за столько лет уборок и не знать, где что лежит. Переодевшись в домашний халат, она прошла в своё царство – на кухню. Полчаса ушло на то, чтобы навести в нём порядок. И вскоре всё сияло и блестело, как и раньше. На плите, что-то варилось и жарилось, словно и не было ничего.

Глава 6

Отпуск за свой счёт. Ложь во спасение

Воспоминания о прошлых днях Славке принесли большие огорчения и уверенность, что его карьере в депо пришёл капец и кирдык. Уволят с треском, да ещё по статье, устраивайся потом, где хочешь. С такими мыслями он и отправился с утра в депо увольняться, сунув в карман брюк свой паспорт.

Пройти на территорию ему не удалось, пропуск заблокировали. И сразу же в окошечке появилась довольная физиономия охранника, что выводил его не так давно из депо в июльскую ночь.

– Вот оно наше счастье счастливое пришло, не постеснялось, – ёрничал тот. – А ходу-то тебе нет, канатоходец, блин.

«Ну, всё, – подумал Славка, – через это трепло всё депо в курсе событий».

– По фигу, всё равно уходить, – и решительно заявил, – Увольняться я иду. Пропускай, давай.

– В отдел кадров? Увольняться? – продолжал насмехаться «начальник» проходной, но потом перешёл на серьёзный тон. – Не велено тебя в депо пускать одного без сопровождения, – и, не удержавшись, хохотнул: – и желательно в кандалах. Так что не шали, иди спокойно, ну и я рядом пойду, – пояснил он Славке.

Поднявшись на второй этаж, охранник приоткрыл дверь кабинета начальника отдела кадров, и, просунув голову, спросил:

– Гориков заявился, заводить?

– Пусть заходит, – прозвучал сердитый голос, – а ты свободен, – отправил он восвояси сопровождающего.

Славка вошёл в кабинет и спросил: – Можно, Михал Михалыч?

– Когда цирк устраивал, не спрашивал, – проворчал хозяин кабинета.

Перед ним лежало дело Горикова Горислава Геннадьевича, народу в депо работало много, и всех знать начальник просто не

мог. Но Славку он помнил и даже учился с его отцом и матерью в одной школе, и поэтому говорил с ним, как с сыном почти.

– Присядь для начала, – велел он Славке. – Вот ты чего пришёл? – спросил он у него. – Увольняться пришёл, – ответил за Славку Михалыч. – И думаешь, отпущу тебя с миром, иди, пропадай? Да? Так ты думаешь? – повысил он голос.

Потом посидев немного, и по-прежнему, не сводя с него глаз, продолжил.

– Был, Славка, у меня сын. Был, потому что из-за таких, как ты оболтусов, не было у меня времени на него. Связался с компанией, наркоманил и погиб. Не на войне в бою за родину, не спасая кого-нибудь, а так от «дури» пропал. Немногим младше тебя был.

Помолчав, сказал:

– Не удержал я его, а тебя удержу или придушу на хрен. И до того доходчиво пояснил, сжав кулак, что сомнений не

оставалось – придушит и плакать не будет.

– И потому слушай сюда. Напишешь заявление на отпуск за свой счёт, на месяц. Понадобится, продлю на сколь надо. Но чтоб завтра в больницу с утра. Найдёшь Нину Степановну, я ей позвоню, предупрежу. Направит тебя на лечение по полной программе. И вперёд к светлому будущему. Полечишься – учиться отправлю на машиниста, а там, если доктора будут за, и в кабину сядешь. Но если, не дай бог, не позвонит мне Нина Степановна, тогда ты знаешь. – И он снова сжал кулак. – Заявление сейчас пиши у секретаря.

Славка выскочил и не помнил потом, сказал ли он до свидания или нет. Быстренько, стоя у стола в приёмной, сочинил заявление на отпуск за свой счёт и заторопился домой. Уже перед проходной он замедлил шаг.

– Ну что, турнули тебя? – съязвил «заботливо» охранник.

– Меня-то нет, – приблизил своё лицо к нему Славка. – А вот тебя попрут за курение на рабочем месте.

Охранник спал лицом и спрятал папироску за спину, но вертушку открыл, и Славка с лёгким сердцем пошёл навстречу новому дню.

…Долго так продолжаться не могло. И в один из дней Светка остановила милютинскую руку с колбасой, которая собралась донести её до милютинского же рта со словами:

– Хватит давиться всухомятку, – и подсунула ему тарелку гуляша с гречкой на гарнир.

Горячего машинист не ел давно, да и гуляшик сильно уважал. Поэтому Светка и не мудрила, найдя снова знакомый путь к его сердцу. В это время, пока её «самец» поедал «приваду», она сходила в душ и, выйдя с полотенцем на голове, попросила:

– Зайди ко мне в спальню, пару чемоданов закинешь на шифоньер.

Николай сообразил, какие чемоданы придётся закидывать и перечить не стал. Организм тоже не сопротивлялся, и он, забежав в душ, поспешил «отрабатывать» завтрак.

В спальне он был просто герой, чем несказанно удивил жену.

– Ты чегой-то! – визжала она и зажимала ноги, когда он показал неутомимую работоспособность… Но радости он не ощутил. Просто опустошение, и если раньше Николай любил понежиться в постели жены, то сейчас почти сразу вышел из спальни. Светка в растерянности проговорила:

– Не поняла. Что это было? Блин, для кого старалась-то? – рассердилась она и хлопнула себя по полным ляжкам.

Уже у себя, тупо уставившись в телевизор, Милютин понял, что с семейной жизнью у него всё. Закончилась. С той поры их жизнь пошла по-прежнему. Она его не видит, он её не замечает. Последний стоп-кран сорвал машинист, и не было той силы, способной его удержать. Жена стала чужой, дети отказались с ним разговаривать. Работа уже не держала.

И покатились его дни в пьяном угаре и хулиганствах. Пока он был трезвый, молчал целый день. Но если был в запое, то вспоминал жене и то, что было, и то, чего не было. Когда у Светки случался выходной, она спешила с утра улизнуть в гости. Постепенно он становился всё более агрессивным и неуправляемым. И тогда она решилась позвонить его старому товарищу, Михалычу. Тот слушал её молча, потом обозлился:

– Ну что, угробила мужика?

В другое время Светка возразила бы, что это он, Милютин, ей жизнь угробил. Ведь никто на свете не знает, как она жила последние два года. Как рыдала по ночам, поэтому и спать стала отдельно. А ведь раньше любила засыпать на груди у любимого, вдыхая вкусный запах мужа. До того случая с человеком на рельсах он мужик был просто огонь, можно сказать, с большой буквы мужик: и внимательный, и заботливый, и работящий. Но вдруг пропало всё, и кончилось её женское счастье.

Муж по-прежнему отправлялся в поездки, она готовила ему чемоданчик и контейнеры с едой. Но что-то очень важное пропало, она перестала ждать его допоздна, он – рвать для неё цветы на перегонах. И когда недавно мужская рука коснулась её сзади, то всё её женское нутро взмолилось: «Не останавливайся!» – так они познакомились с майором.

Она мудро промолчала, и когда на той стороне трубки успокоились, услышала:

– Предупреди его, завтра вечером зайду.

На другой день, ближе к вечеру, Михаил Михалыч Ферапонтов и в самом деле спешил к Милютиным.

Сначала они и семьями дружили, гуляли вместе на праздниках, но их жёны не поладили между собой, и мужчины дружили уже одни. Пару раз даже ездили на рыбалку. Но Николаю это не понравилось – утром рано вставай, комаров корми, червей копай, и всё это из-за рыбы, которой в магазине навалом. Примерно так он высказывал свои впечатления о совместных походах на рыбалку. «В общем, не рыбак, не романтик», – решил тогда про друга Михалыч, но дружить не перестал, правда, встречались теперь реже.

И тут этот звонок милютинской жены. После дня рождения, который Милютин «зажал» и ушёл на пенсию, он появился в депо только раз в бухгалтерии, справку брал о зарплате для оформления пенсии. За грамотой даже не пришёл на торжественное собрание. Её-то и нёс начальник отдела кадров с собой в гости. Слышал Ферапонтов о переменах в жизни Николая, но не верил до поры до времени.

При встрече они обнялись, и Михалыч почуял запах перегара. Пройдя на кухню, он передал грамоту Милютину и, как положено, пожал ему руку.

– Ну, как ты? – спросил он, глядя в глаза Николаю. Тот крутил, вертел грамоту в руках, потом предложил: – Может, по маленькой, отметим?

Поняв, что друг не за этим пришёл, положил грамоту на деревянную хлебницу.

– В рамочку… потом… надо будет, – пояснил он как смог. – Ну ладно, нет, так нет.

Обстановка немного напряглась и, чтобы её разрядить, Ферапонтов начал вспоминать их молодость. Как пришли новые электровозы, как в первых рядах машинистов был он, Милютин, как потеряли они с женой сына, и Колька – первый, кто откликнулся на беду. Да много чего было в их жизни.

Немного помолчав, Михал Михалыч предложил Милютину лечь в ЛТП. Переждав волну протеста, друг продолжил:

– Хочу тебя пригласить инструктором, машинистов обучать. Надо нам, Коля, смену готовить, больше некому. Учить должны лучшие, а ты классный машинист, и класс твой высокий.

Ферапонтов говорил вполне искренне, и Николай поверил и задумался. А тот продолжал:

– Но посёлок наш небольшой, и о твоих… трудностях все знают и начальство знает. И потому с твоей кандидатурой к нему я не сунусь. Но полечишься месяц-другой в лечебно-трудовом профилактории, и порядок. Тогда и я бегом к начальству, – начинал уже верить в легенду Михалыч. – Тем более профилакторий у тебя за углом дома стоит.

Николай призадумался. Друг протянул руку и спросил: – Идёт?

– Идёт, – согласился Милютин, и они пожали руки.

Глава 7

Карантин. Сон Милютина

Главврач Нина Степановна оказалась женщиной в возрасте, и как почудилось Славке, видела его насквозь, даже не отрывая глаз от заполнения каких-то бумаг.

– Вот пришёл, – отрапортовал он главврачу.

– Вижу, что пришёл, – ответила докторица. – Документы на стол, – коротко скомандовала она.

– Ага, – засуетился Славка и положил на стол паспорт и страховое.

– Вещи с собой? – спросила Нина Степановна.

Накануне он узнавал у знакомых ребят, тех, кто уже побывал в профилактории, и его собрали, как положено. Бритва, мыло, носки, трусы, майка и полотенце, всё своё, и кружка с ложкой тоже.

– Что у них там ложек нет, что ли? – сопротивлялся Славка.

– Бери, бери, – настаивал Пых, – родная, она и есть родная. – Словно не о ложке говорил, а минимум о жене.

Пыхом его звали среди своих, потому что когда он спал на летней веранде у Гуся, то шумно выдыхал, и получалось «пых». Человеком на улице он слыл пришлым, вроде как в гостях. Сам Гусь тоже не прошёл мимо ЛТП.

– Ну да, – говорил он, – сиживал и я там, по приговору участкового месячишко чалился.

Гусь – личность авторитетная и, можно сказать, легендарная, с седой бородой и желанием поговорить по-французски. Но так как из французского он знал немного, то повторял одни и те же фразы с разным колоритом, а чаще просто придумывая слова на ходу: «Тужур, мужур, мадам и месью. Парль ля франсе же не манж па сис жур», ну или что-то вроде этого. Спал Гусь обычно в шкафу, что лежал на земле дверями кверху. И если пьяная компания, что собиралась у него на веранде регулярно, надоедала шумом соседям, те вызывали милицию. Тогда он спокойно помахивал убегающим врассыпную дружкам и укладывался, скрестив руки на груди в шкафу, где и подушка припасена, и одеяло. Приехавшие милиционеры бродили по кустам, которые окружали летнюю веранду, и чертыхаясь уезжали прочь.

– Придёт медсестра, отведёт тебя на место, – продолжала Нина Степановна. – Да смотри у меня, лечись хорошенько. Не балуйся. А я прослежу. – И качнув авторучкой, подтвердила сама себе. – А я прослежу.

Открылась дверь и вошла молоденькая медсестра.

– Ноночка, забери больного в корпус, отведи на карантин, – велела она ей.

И они пошли по коридорам навстречу здоровому образу жизни, до которого было ещё так далеко, что и не видать отсюда. Славка примечал дорогу, словно уже завтра собирался назад. Тут решётка на окне и там. «Да тут везде решётки и стальные двери, – паниковал он. – Куда ведут, куда попал?»

Вскоре они пришли, сестра передала его санитарке, которая и завела его в палату номер шестнадцать, закрыв дверь на два поворота ключа.

– А покурить? – спохватился он.

– Ч-через три ч-часа откроют, – прозаикал сосед по палате.

Второй сосед мирно спал и в беседу не вступал.

– К-карантин тут, понимаешь?

– А-а-а, – сделал понимающий вид Славка.

– Я – Спотыкач, – представился новый товарищ по несчастью.

Он был худой, белобрысый и на голову выше Славки. – А почему Спотыкач?

– А п-п-потому, – грустно улыбнулся тот.

– Может, имя лучше назовешь? По имени то правильнее будет.

– Н-не будет, – оспорил Спотыкач. – Родители не знали, что я з-заикаться буду с рождения, и назвали с д-дур-ру Ар-ристархом. Тут они вместе со Славкой закатились от смеха в истерике. – Н-да, – просмеявшись, промолвил Славка. – Непростая у тебя житуха, – и они снова смеялись до колик.

Сосед по палате как спал, так и не шелохнулся, даже тогда, когда сестра сделала ему укол, приподняв одеяло. Сделала она уколы и остальным. Больно не было сначала. Затем зажгло, и сковало мышцу.

– Что за хрень?! – возмутился Славка.

– А-а-а, это хлористый у-укол. Б-больнючий, блин, – прокомментировал Аристарх.

Вскоре их вывели покурить и в туалет. И снова закрыли.

– Да мы не убежим ведь, – удивлялся Славка, – чего они нас запирают?

– Люди разные попадают сюда, бывают и буйные. Вот проснётся такой ночью и начнёт гонять чертей, с больными может перепутать.

– А так ущерб невелик, минимальный, можно сказать, – включился в разговор проснувшийся сосед по палате. – Валера, – представился он и протянул руку.

Обед прошёл мимо Славки. «Не подали заявку, не успели», – оправдывалась, повариха, но хлеб и компот выдала. После обеда он забежал в курилку, где, несмотря на открытую форточку окна с решёткой, висел такой смог, что лампочку под потолком было едва-едва видно.

С обеда соседи не вернулись. Их перевели в общие палаты. Но долго Славка один не был. Появился новый сосед. Славка обрадовался ему. Но новый товарищ не собирался идти на контакт. И на предложение о знакомстве коротко ответил:

– Милютин, – помолчав, добавил, – Николай, – и отвернулся к стене.

«Фу, сволочь недобрая», – сердился некоторое время Славка, пока не привезли буйного. Его привязали ремнями к кровати и поставили капельницу, но он умудрялся ронять её, и медсестра попросила Славку придерживать, пока снотворное не подействует. Буйный что-то мычал. Но что он видел в своей больной голове, известно было только ему и Господу.

На ужине Славка заметил Аристарха и махнул ему рукой, тот показал на свой стол, где одно место было свободно. Поболтав на больничные темы, они перебрались в курилку.

– Ну как проходит лечение? – поинтересовался Славка.

– К-к-как, к-как. Из меня скоро компот прольётся, – балагурил Спотыкач. – Столько д-д-дырок сделали! – Сколько? – поинтересовался Славка.

– Ч-четыре, – гордился Аристарх.

Ночь прошла спокойно. Ночью и в туалет можно чаще, если сестру дозовёшься. Утром он был уже в обычной палате, рядом с кабинетом, на котором висела табличка «Сивый И.И. Психолог».

…В профилакторий Милютин собрался быстро. А что там собирать? Больница, она больница и есть, хоть и называется по-другому. Идти очень не хотелось, и если бы не договор с Михалычем, то ни в жизнь бы не пошёл. Пугал контингент профилактория, тем более, Николай Васильевич считал людей выпивающих слабовольными лентяями и себя к таким не причислял. В профилактории он бывал ежегодно на профкомиссии, и многие врачи были ему знакомы. А тут не на комиссию, а лечиться. Но в тот день знакомые врачи ему не попадались, и он, сидя перед кабинетом главврача, успокоился.

Главврача он узнал, едва вошёл в кабинет, а вот она его нет. Не глядя на вошедшего по её приглашению, она протянула левую руку, не переставая писать что-то в журнал. Милютин догадался и передал документы.

– Лечились раньше? – спросила доктор. – Фамилия знакомая.

– Нет, не лечился, – коротко ответил Николай. – А Ферапонтов вам кто?

– Товарищ… по работе, – ответил он.

– Звонил, переживал. Хороший у вас товарищ, – прокомментировала главврач.

Переписала данные Милютина в новую медицинскую карточку.

– Нона отведи больного, – крикнула она вглубь кабинета медсестре.

И они пошли по длинным коридорам профилактория. Потом его переодели в больничную пижаму, тапочки разрешили оставить свои. Определили сначала в карантин, в шестнадцатую палату. Войдя внутрь, Милютин понял, что его везение кончилось. Там он увидел парня, который просил сигаретку у него на улице в июле. И парня, и день тот Николай запомнил намертво. И то, что он ответил ему тоже что-то грубое, вроде «свои надо иметь». Потом стыдно даже было, и вот где встретились. Но парень его не узнал, и Милютин, представившись новому соседу, отвернулся к стене, будто спать хочет. А на самом деле размышлял о превратности судьбы. Кто бы сказал ему в июле, что он в ЛТП ляжет, причём сам, он, наверное, обхохотался бы. А вот теперь лежит – хохочи, сколько хочешь.

Процедуры он переносил спокойно, даже равнодушно, воспринимая всё происходящее так, как будто это было не с ним. Человеком он был некурящим и карантин переживал относительно легко. Когда Славка ушёл в другую палату, Милютин расслабился, правда, ненадолго. Один за одним поступали «запойные», и их бред и частый приход врачей мешали сосредоточиться.