Европа глазами снежного льва

Кхенпо Кьосанг Ринпоче

Европа глазами снежного льва

Предисловие

Поначалу, когда ко мне обратились добрые люди из «Дже Цонкапэй Линг», буддийского института в Соединённом Королевстве, по поводу публикации книги учений одного из буддийских духовных лидеров, я не знал, что им ответить.

Я – христианин, и при этом достаточно консервативный христианин. Моя вера во Христа сродни вере апостолов, и я верю в то, что «нет другого имени под небом… которым надлежало бы нам спастись» (Деяния апостолов, 4:12). Я не настолько оптимистичен и не настолько широко мыслю, чтобы быть даже христианским экуменистом, не говоря уже о религиозном универсализме. Поэтому идея издания книги, содержащей нехристианский взгляд на мир, казалась противоречащей моим убеждениям и моему призванию.

Тем не менее, когда я проглядел текст, он показался мне не столь упречным и даже поучительным. Будучи в ту пору редактором издательства «Гаризим», я решил, что мы издадим книгу, но при условии, что у меня будет возможность сказать несколько слов в предисловии. Когда я предложил написать предисловие к книге с позиций христианского вероучения, я был приятно удивлён тем, что сотрудники института обнаружили готовность пойти мне навстречу. (Следует добавить, что для меня было истинным удовольствием работать со всеми сотрудниками, а особенно с Людвигом Рёмером и Соней Вагнер, которых я в итоге стал воспринимать как друзей.)

Обращённая к европейской аудитории книга «Европа глазами снежного льва» – это по сути серия проповедей (или лекций) о ситуации в западной культуре уважаемого (и недавно ушедшего из жизни) буддийского монаха Кхенпо Кьосанга Ринпоче. Приступая к написанию предисловия, я предполагал вежливо, но бескомпромиссно защищать целостность и этические принципы христианской веры. Говоря иначе, я ожидал, что моей вере будет раз за разом бросаться вызов, она будет ставиться под сомнение, а, может, и подвергаться открытому нападению. Вместо этого моему взору открылся проницательный, во многом – честный и непредвзятый анализ не только состояния западной культуры в целом, но и – в ряде мест – анализ [теперешнего] состояния христианства в частности. Сказанное выше не означает, что в книге не существует положений, на которых не требуется никакого ответа с точки зрения христианина. Они есть, и, как увидят читатели, я попытался дать такой ответ.

Однако в большинстве случаев критика Ринпоче направлена скорее в адрес западной цивилизации в общем, чем непосредственно в адрес христианства. Например, в первой главе книги под названием «Потребители» он говорит: «Вы верите в то, что любой труд приносит страдание, а отдых обязательно делает нас счастливыми. В то же самое время вы рассматриваете трудолюбие как одну из главных человеческих добродетелей». В яблочко. Такое отношение к работе, в стиле «И ненавижу тебя, и люблю», похоже, создаёт серьёзную тревожность и напряжение внутри нашей культуры. Во время отпусков и выходных мы пытаемся получить удовольствие от отдыха, который обещает радость, но не можем этого сделать, поскольку наша трудовая этика постоянно напоминает нам, что мы должны наращивать нашу продуктивность. Поэтому, работая, мы страстно желаем отдохнуть, а на отдыхе мы испытываем нервный зуд, напоминающий о необходимости труда.

А вот другой пример. Ринпоче обращается к простой ценности малых вещей, которые, к сожалению, оказываются утрачены, даже растоптаны в непрекращающейся потребительской погоне за праздностью и удовольствием. В эпоху, которую отличает «простота» (возможно, раздражающая простота – это зависит от точки зрения на предмет) авторедактуры текста, таргетированная реклама, практически неограниченные варианты досуга, что предоставляет телевидение, и тому подобное, Ринпоче говорит о книгах, созданных на основе ксилографии: «Современные машины могут напечатать книгу так, что вам больше не потребуется переписывать её от руки или вырезать формы для печати из дерева. Тем не менее, если вырезание форм для печати отняло у вас год, вы наверняка запомните книгу, напечатанную подобным способом. Вы будете её ценить». (Как редактор, которому необходимо вложить много труда в производство любой книги, могу к этому прибавить только «аминь».)

Какова мораль? Что легко производится, как правило, не ценится; несмотря на это, мы фактически породили зависимость от этой «лёгкости», которая обесценивает нашу жизнь. (С некоторым страхом думается о том, что сейчас мы почти что проживаем сюжет фильма «Матрица», с той лишь разницей, что люди заключили себя в искусственный мир, созданный компьютером, добровольно и даже охотно.) Древние тексты, на которые ссылается Ринпоче, когда-то заучивались наизусть; сейчас они просто хранятся в Сети. Поэтому он спрашивает: «Остались ли в ваших головах какие-то знания сейчас, когда всё знание вы храните в Интернете?» Задав этот вопрос, он как бы невзначай обращает наше внимание на то, что многие из нас уже сумели понять: то, что мир до появления Интернета был намного более интересным. Было время, когда я с семьёй мог прогуляться в государственном парке, где частью удовольствия от прогулки было использовать карту и гадать, каким может выглядеть наш пункт назначения, когда мы туда доберёмся. Сейчас, конечно, GPS-навигаторы направляют каждое наше движение, а фотографии Google Earth заблаговременно покажут нам всё, что мы хотели бы увидеть, да ещё и со всех возможных ракурсов. Помню, что много лет назад у меня завязался спор с Форрестом, соседом по комнате в колледже, по поводу того, кто играл роль Алана Шепарда в фильме «Парни что надо». Я был убеждён в том, что это был Дэвид Кэррадайн, в то время как Форрест, хоть и не помня точно имени актёра, тем не менее уверял меня, что это не был Дэвид Кэррадайн. Как выяснилось, Форрест был прав: актёром оказался Скотт Гленн. Сейчас, тридцать пять лет спустя, я легко смог это выяснить с помощью поиска через Google, который занял у меня меньше минуты, поскольку сейчас каждый знает всё на свете, выясняя в миг поискового запроса всё что угодно.

Лаконичный юмор Ринпоче по очереди обращается к таким темам, как демократия и правительство, женщины и отношения между полами, юность и зрелость, сила и влияние музыки, наконец, неправды, которыми мы так любим обманывать сами себя. Теперешнему молодому поколению, способность которого к простым и правдивым наблюдениям как будто полностью парализована, он говорит: «Мужчины на самом деле ни лучше, ни хуже женщин. Они просто другие». Само собой. Говоря о «мирах», то есть о культурно-интеллектуальных пространствах, населяемых разными людьми, Ринпоче обращает внимание на двуличие – или, точнее, на слепоту – бедного человека, который презирает богатых, пока на него самого не свалится богатство, или богача, презирающего бедных, пока он сам вдруг не обанкротится. Есть определённые социальные горизонты, за пределами которых мы, похоже, ничего не можем разглядеть. Проницательность Ринпоче как будто оказывается параллелью к предостережению Христа «Не судите, да не судимы будете», или даже разъясняет последнее. Однако это не просто призыв к терпимости, потому что терпимость, говорит он, может быть сведена к равнодушию, которое явно не способно сосуществовать с любовью или состраданием. Именно это и объясняет, почему, по словам Ринпоче, ни Будда, ни Христос не были особенно толерантными.

Читая «Европу глазами снежного льва», я периодически испытывал чувство горечи при мысли о том, что эти учения, переданные буддистом, порой ближе сердечной сути [проповеди] Христа, чем то поверхностное и увлечённое лишь самим собой многословие, которое в теперешней Церкви часто способно сойти за христианство. Я говорю это не ради умаления Церкви – в конце концов, я её часть, – но чтобы побудить своих братьев-христиан забыть на время о деньгах, положении в обществе и честолюбивых стремлениях и использовать это время для честного самоанализа и покаяния. Некоторые могут возразить, что нехристианин не имеет права порицать Церковь. Однако, имея в виду поучение Христа в притче о добром самаритянине, можно допустить, что и неверующие могут что-то сказать нам. «Если ты хочешь что-то узнать о воде, не спрашивай рыбу», – говорит старая пословица. Порой человек, стоящий вне традиции, способен видеть её и обращаться к ней более отчётливо, чем те, кто самым тесным образом связан с ней и вовлечён в неё. (Это очень близко характеристике любого библейского пророка.) Вот почему Ринпоче говорит, например, о потребительстве в жизни христиан: потреблении не только товаров и услуг, но и проповедей, веры и добродетелей без малейшего напряжения или усилия. Говоря это, он звучит как буддийская версия Дитриха Бонхёффера1: подобно последнему, он с презрением глядит на «дешёвую благодать», то есть на беззаботное принятие Божьего благословения и всех Божьих благ в сочетании с неготовностью заплатить полную цену следования Христу.

Значит ли это, что я в качестве христианина целиком и полностью принимаю или поддерживаю учение Ринпоче? Нет. Будучи христианином, я не могу этого сделать. Я не могу, например, принять исповедуемую им веру в закон кармы, не говоря уже о его вере в то, что распятие Христа стало следствием изгнания торгующих из храма и, соответственно, демонстрацией того, как действует закон кармы. Согласно Евангелиям, Христос умер по Своей воле и чтобы исполнить волю Отца, а вовсе не потому, что Его догнала Его карма. Милость не подчиняется карме даже в евангельском определении милости. Ринпоче говорит, что «никакая религия не может привести к Освобождению иным способом, кроме взращивания шести совершенств». Однако Христос пришёл освободить именно тех, кто не смог освободиться сам, взращиванием ли шести совершенств, соблюдением ли Закона Моисея, или иными способами.

Равным образом я поспорил бы с идеей Ринпоче о том, что ни одна религия не может быть «универсальным средством спасения» для человечества, особенно имея в виду множество заявлений Христа, который Сам о Себе свидетельствовал как о «Свете Миру». Моё возражение было бы в том, что поверить во Христа вообще означает поверить в Него как в единственного Спасителя человечества. В одном месте Ринпоче предполагает, что Иисус был непрактичен, дав себе труд превращать воду в вино, когда достаточно было просто рационально подойти к вопросу подготовки свадебного пиршества и запастись вином заранее. Даже если, что похоже на правду, Ринпоче говорил об этом с иронией, направленной на своих слишком прагматичных западных друзей, остаётся правдой то, что в «безумии» Христа явно имелась система. Апостол Иоанн называл чудо в Кане и другие чудеса Иисуса «знамениями», потому что они совершались не только ради решения насущных практических задач, но для того, чтобы явить присутствие самого Бога в происходящем.

Несмотря на всё это, я могу сказать с некоторой долей уверенности, что, будь у меня возможность встретиться с Ринпоче, он бы мне понравился. Или, если иметь в виду то, что слова, запечатлённые в книге, продолжают звучать ещё долго после кончины автора, он мне нравится. Его в высшей степени концентрированные размышления о западном мировоззрении напоминают мне другого значительного и недавно ушедшего от нас исследователя культуры – Аллана Блума.2 Действительно, и Ринпоче, и Блум открыто оплакивали утрату великой музыки, искусства и философии; оба, похоже, были опечалены исчезновением трудолюбивых, мужественных героев, которым на смену пришли поверхностные поп-идолы вроде Майкла Джексона (или, если брать более свежий пример, Джастина Бибера); оба остро осознавали всеобщее пагубное влияние феминизма; оба видели, что преждевременная и неограниченная сексуальная активность ослабляет физическую силу и рассудок как юных, так и зрелых людей; наконец, оба понимали силу музыки, которая способна пробуждать и разжигать страсти человека.

Вот почему я думаю, что в «Европе глазами снежного льва» содержится немалая доля мудрости, достойной восхищения. Но это не мудрость глубоких, мистических, отрешённых абстракций, которую я честно ожидал от этой книги. Как раз напротив, Ринпоче высмеивает разного рода псевдохудожественный интеллектуализм, что вызывает беспокойство и сбивает с толку, а тем не менее именно по этим причинам иногда сходит за мудрость. «Красота, – утверждает он, – никогда не наполнит вас раздражением и скукой, которые вы чувствуете, когда смотрите фильмы для интеллектуальной элиты, фильмы, что вы ошибочно считаете истинными произведениями искусства». Игнорируя ложные умствования, он защищает более основательную и прочную мудрость, ту, которая готова трудиться, учиться и быть терпеливой. Христианин не может не оценить этого, как не может он не оценить и других важных вещей, свойственных в равной мере нашей вере и буддизму: призвания к любви, самопожертвованию и суровому пути ученичества.

Наконец, несколько слов по поводу стиля. Будучи редактором этой книги, я постоянно боролся с искушением последовательно редактировать текст Ринпоче так, как я делал бы это в отношении любого другого автора или соавтора. Но большинство (со)авторов способны дать мне знать, что они думают о моей редактуре, и сказать «нет» там, где они категорически не согласны с моими правками, до того, как книга увидит свет. Учитывая, что Ринпоче больше нет среди нас, а потому он не может возразить на мои правки, я намеренно избрал осторожный подход к редактуре и, за некоторыми исключениями, которых относительно немного, оставил изначальный текст без изменений. Результатом является текст, который, вероятно, не на сто процентов грамотен, не говоря уже о его «политической корректности», но который (я надеюсь на это) остаётся в высокой степени интересным для чтения, отражает личность его автора и дорожит исторической точностью в свете его ухода из жизни.

Дон Макинтош,

редактор издательства «Гаризим»,

Сан-Антонио, Техас

Несколько слов о том, как была написана эта книга

Эта книга по своему жанру является сборником проповедей. При этом её автор, Кхенпо Кьосанг Ринпоче, проживший в Европе многие годы, священником не был. Он был выдающимся буддийским ламой, основателем и первым директором буддийского института «Дже Цонкапэй Линг».

Ринпоче не писал этих проповедей (в буддизме чаще используется слово «учение» или «учения»). Он даровал эти учения устно по разным поводам и не очень беспокоился о том, будут ли его устные учения записаны на видео, или расшифрованы, или изданы в качестве книги (последнюю идею он, скорее, не одобрял).

В каждом из этих случаев Ринпоче обращался к аудитории в своей особой манере. Его речь отличали короткие, почти рубленые предложения, грамматические неправильности и сильный акцент, но при этом высокий темп, умеренная жестикуляция, смешение английских и немецких слов. Частенько он обводил аудиторию своим проницательным взором. Порой он цитировал старый буддийский текст, или, например, малозначимого австрийского поэта XIX века, или ссылался на французский комедийный фильм. Было поразительно осознавать, как многое он – в отличие от целого ряда тибетских буддийских учителей – знал о западной классической музыке или западной классической литературе.

Его тон часто был насмешливым (правда, чаще всё же серьёзным), и его речь порой прерывалась взрывами смеха. Он превосходно владел вниманием своей аудитории.

Эти учения были записаны вашим покорным слугой со всей возможной тщательностью. Я не смог обойтись без подбора иных формулировок для некоторых неясных фраз, удаления повторов и пр. Во многих случаях передо мной вставал тяжёлый выбор: или оставить изначальные слова Ринпоче с их синтаксисом, или переформулировать предложение [с целью большей ясности] – и с сожалением наблюдать, что «живительная сила ушла». В связи с этим книга, представленная ниже, не является дословной записью того, что сказал Ринпоче, и всё же она настолько близка к подлинной сути его учений, насколько мои усилия сделали это возможным.

* * * * *

Ринпоче имел искренний и дружелюбный интерес к христианству.3 Его взгляды на христианскую догматику или, скажем, на повседневную деятельность прихода, вероятно, можно считать наивными, сомнительными или даже ошибочными (как минимум, с христианской точки зрения), но эти взгляды никогда не были снисходительными или враждебными. Вполне очевидно, что Ринпоче рассматривал христианство как альтернативный духовный путь к «Окончательному Освобождению», как общину духовных практиков, некоторые из которых вполне искренне стремятся исполнить наиболее благородную задачу человека – прекратить страдание всех живых существ на земле. Это служение человеку и его нуждам является чертой, которой буддизму не хватает, замечал он с сожалением.

При этом явно не катехизические разъяснения буддийской доктрины (и тем более не мысли Ринпоче о христианстве) делают эту книгу достойной прочтения. Учения Ринпоче, дарованные им по буддийским темам (таким, например, как Виная, буддийский монашеский устав), очень ортодоксальны, но вот его взгляд на современную действительность – достаточно уникален.

В отличие от столь многих духовных учителей, Ринпоче никогда не стеснялся высказывать вслух мысли, которые огромное число традиционных последователей любой значимой религии почти наверняка разделяет, но редко озвучивает. Он был enfant terrible4 тибетского буддизма, уличным мальчишкой из сказки «Новое платье короля» Ганса Христиана Андерсена, и этот мальчишка, наблюдая нелепости современной «политической корректности», никогда не боялся воскликнуть: «А король-то голый!» Эта простая мысль, что мы стыдимся произнести вслух – хоть она и не является единственной темой «Европы глазами снежного льва», – возможно, главный посыл этой книги.

* * * * *

Первым названием книги было «Учения за гранью традиции». Ринпоче определённо не понравилось это название. Он заметил, что ни одна из его проповедей не противоречит ортодоксальным буддийским взглядам. Вероятно, для него, неутомимого защитника традиционных ценностей, была неприятна сама мысль о том, чтобы считаться кем-то «за гранью традиции» или даже кем-то, кто не полностью традиционен. В тот день, когда я мучительно искал новое название, я случайно наткнулся на изображение льва и единорога за авторством Джона Тенниела – иллюстрацию к знаменитой сказке Льюиса Кэрролла. Я показал эту иллюстрацию Ринпоче, и он от души рассмеялся. «Этот лев – сегодняшняя Европа», – заметил он. Так и появилось теперешнее название вместе с иллюстрацией на титульной странице.

Большинство читателей наверняка узнают на этой иллюстрации и «снежного льва» тибетского буддизма, который является символом силы и мудрости. Я предлагаю читателю рассматривать этих львов как олицетворение двух соответствующих культур, а всё изображение – в качестве Запада и Востока, что пытаются понять друг друга, вместо того чтобы увидеть врага в своём собеседнике.

«Пусть все живые существа будут счастливы!»

Людвиг Рёмер

глава i

Потребители

Иногда нужно говорить не только о религиозных истинах, но и о светских. На самом деле, не существует никаких «религиозных» и «светских» истин. Закон кармы действует везде, неважно, религиозен человек или нет. Глупо верить, что закону кармы подчиняются только монахи и священники. Разделяя религиозные и светские истины, мы совершаем большую ошибку. Мы как бы показываем, что религия непрактична и неприменима к миру, в котором мы живём. Но в действительности только современное западное общество думает так. Даже средневековый Запад не считал, что религия неприменима к миру. Христианство в Средние века изо всех сил пыталось построить в Европе Царство Божие. Получилось это плохо.5 Но уж что получилось. Толпы европейцев, и знатных, и бедных, снимались со своих мест, чтобы отправиться в Иерусалим освобождать Гроб Господень, не имея перед глазами никакой более практической цели. А вы говорите, что религия неспособна влиять на мир! Но проводником этого влияния всегда остаётся человек. Человеческое сознание. Вещи таковы, какими мы их считаем. Если мы считаем религию ведущей силой мира, она становится ею. Если мы считаем религию абстрактной, непрактичной вещью, она ей и становится.

Сейчас большинство людей Запада считают религию именно непрактичной абстракцией, придуманной учёными. Именно поэтому вы отделяете «религиозные» истины от «светских». И, разумеется, вы всегда удивляетесь, когда религиозный профессионал начинает говорить о мире, то есть о чём-то, в чём он, по-вашему, совсем ничего не смыслит. На самом деле, человек или глуп, или нет, он или понимает мир, или нет. Если он его понимает, то понимает его целиком, потому что мир не разделяется. Существует лишь один мир, что не означает, что мы всё о нём знаем. Нет никакого отдельного «религиозного» мира. Религиозный практик должен лучше других разбираться в мире, в людях, в их эмоциях, в женщинах и в мужчинах. Невозможно быть знатоком мира вопреки религиозному знанию. Наоборот, религиозный человек познаёт мир посредством религии. Если у него это не получается, значит, его религия никуда не годится.

Я думаю, что многие из вас считают, что христианство как практическое учение никуда не годится. Поэтому вы и изучаете буддизм. Я полагаю, что вы серьёзно ошибаетесь. Непрактическое учение не смогло бы просуществовать две тысячи лет. Было бы очень хорошо внимательно изучать христианство, чтобы отделить в нём истину от лжи. Я полагаю, в нём много истины. Но [некоторые] христиане тщательно оберегают свои неправды. На них выстроено общество. Я мало что могу сказать о христианстве. Я должен был бы стать христианином, чтобы говорить о нём. И даже о буддизме я не собираюсь сейчас говорить. Точней, именно о буддизме, но только не о буддизме в чистом виде. О буддизме, который обнажает ошибки.

О потреблении.

Вначале – пара слов из буддийской азбуки. Вы знаете, что Благородный путь состоит из восьми частей. Правильные знания, мысли, слова, поступки, способ существования, усердие, памятование, концентрация.6 К чему это я говорю? К тому, что ни одну часть Благородного восьмеричного пути нельзя пройти пассивно. Вы не можете просто нажать на некую кнопку и начать произносить правильные слова. И вы не можете просто заучить эти «правильные слова», потому что правильных слов в отрыве от контекста не существует.

Если вы скажете «ты лжёшь» своему ученику, эти слова будут правильными, когда вы говорите их для воспитания ума вашего ученика. Если вы скажете то же самое своей больной матери, слова не будут правильными, даже если они истинны. Правильные слова не существуют сами по себе, вне зависимости от вещей и людей. Чтобы произносить правильные слова, вам постоянно нужно осознавать, насколько полезно для других то, что вы говорите, постоянно требуется прилагать усилия.

То же самое – с действиями, вниманием, концентрацией, способом существования. Наивно думать, что есть какой-то один универсальный правильный способ существования. Даже монашество не является им. Представьте себе, что на Земле останется только один мужчина. Если он станет монахом, человечество вымрет. И наоборот, даже существование в качестве профессионального убийцы не всегда является ложным. Строго говоря, любой солдат есть профессиональный убийца. Но есть времена и войны (правда, их по-настоящему мало), когда нужно сражаться. Сам Будда7 в одной из своих прошлых жизней убил того, кто собирался уничтожить пятьсот человек. Итак, всегда человек должен размышлять, доверяя прежде всего собственной совести. Если у человека нет собственного сознания добра и зла, никакой святой и никакое Учение не способны ему помочь.

Фактически весь путь к Освобождению – это сознательный труд. Существует труд, а существует нечто, противоположное сознательному труду. Потребление.

Идея потребления родилась вместе с деньгами. Что я имею в виду под потреблением? Состояние, когда человек пассивно ожидает для себя каких-то удовольствий, каких-то приятных ощущений. Как правило, он считает, что имеет право на эти ощущения. Например, потому, что заплатил за них своими деньгами, которые честно заработал.

Идея потребления появляется в касте вайшьев, торговцев. У других каст есть другие идеи: например, идея служения людям – у священства, идея чести – у воинов или, наконец, [идея] любви. До тех пор, пока идея потребления остаётся в рамках третьей касты, она не приносит особого вреда.

Проблемы начинаются, когда идея потребления захватывает другие касты, когда потребление проникает в науку, искусство и религию.

Начнём с науки, с образования.

Я сравниваю европейскую школу с монастырской школой, в которой учился сам, и прихожу к выводу, что обучение стало «сахарным» как никогда.

Несколько веков назад даже европейские ученики должны были заучивать тексты наизусть. Теперь у них есть компьютеры и Всемирная сеть. Всемирная сеть – великое изобретение, но если вы храните тексты в сети, а не в вашей голове, то чему же вы научились?