Два человека говорят

Платон смотрел на Остапа, пытаясь осмыслить его слова.

– Пытаюсь создавать, как и все люди. Но это всего лишь прелюдия для мозга. Есть желание, но нет свободы действия. Стремление – да, но где радость от совершения?

Остап вздохнул.

– Творчество – удивительный процесс, который обещает огромное удовлетворение. Но как часто мы сталкиваемся с внутренними барьерами, преграждающими путь к раскрытию нашего потенциала. Мы боимся неудачи, критики, не верим в свои силы. И вместо того, чтобы наслаждаться процессом создания, мы погружаемся в тревогу и неуверенность.

Платон задумчиво смотрел на Остапа.

– Потому что всё явное общественное является изведанным, а не изведанное общественное приносит печаль, а не явное является сложным для тела и мозга. Мы живём в обществе, которое диктует нам определённые правила и нормы. И часто эти нормы ограничивают нашу свободу самовыражения.

Остап кивнул.

– А почему так происходит? Почему люди в более позднем возрасте несчастны? Кто ответит мне на этот вопрос? Это действительно интересный феномен. Казалось бы, с возрастом мы становимся мудрее, опытнее, достигаем определённых успехов в жизни. Но при этом часто теряем ту радость и лёгкость, которая была присуща нам в молодости.

Платон задумчиво смотрел вверх, словно ища ответ.

– Думая, что, принимая общественное понимание правил счастливого времяпрепровождения, загоняя себя в рамки стандартов, появится некое чувство удовлетворения собственных желаний, а по факту это приводит лишь к появлению ширмы между мозгом и душой.

Остап продолжил:

– Сходить в ресторан, где каждое блюдо вызывает больше восторга, чем сам человек; купить одежду по-новому, краткосрочному тренду; посмотреть очередной сериал или фильм, где на каждое твоё потенциальное действие уже есть готовый ответ и шаблон поведения. Всё это приносит мимолётное удовольствие, но не заполняет ту пустоту, которая гложет нас изнутри.

Платон понимающе кивнул.

– Пять дней в неделю мы живём в состоянии отчуждения, будто запертые в клетке. Настоящие мы просыпаемся лишь в пятницу или субботу, надеясь, что выходные вернут нас к жизни. Но разве не должна вся наша жизнь быть наполнена смыслом и радостью, а не только эти два коротких дня?

Остап взглянул на Платона.

– Съездить на экскурсию, где будешь пялиться на достопримечательности через экран телефона; ублажать близких и своих детей, ублажать тех, кто выше по рангу, даже когда это не несёт никакой пользы для них или благодарности с их стороны; поступать вопреки внутреннему ощущению противоречия, просто потому что "так принято", "так надо". Мы часто живём не своей жизнью, а чужими ожиданиями.

Платон, вздохнув, заметил:

– Какая-то безысходность, всё в чёрном цвете. Все мы люди, у всех свои слабости и недостатки. Я, например, на это всё с юмором смотрю, а твой посыл кажется осуждающим. Или нет?

– Я не говорю о людях в отдельности или об их сущности в целом, – ответил Остап.

– Я говорю о том, что сейчас творится в общественном сознании. Мир перевернулся, правда поменялась местами с неправдой, а массовая ценность чего-либо или кого-либо теперь выражается в деньгах и шаблонах мысли, как и где их тратить, получая взамен призрачное удовлетворение.

Платон всматривался в Остапа.

– Для истинного удовлетворения человеку необходимо быть творцом – верить, стремиться, создавать, а не просто быть общественным наблюдателем или исполнителем необдуманных действий. Только обретя внутреннего творца, мы начинаем видеть мир иначе, ощущать его глубже, радоваться и осознавать по-новому.

Платон, сдерживая эмоции, ответил спокойным голосом.

– Не совсем согласен. В мире всегда доминировали материальные ценности. Жажда наживы двигала и продолжает двигать прогресс человечества. Но разве только она была в основе всего? Разве мы забыли о любознательности, о стремлении к познанию и желанию сделать мир лучше?

Остап находился в отстранённом состоянии.

– Да, это всегда было и будет, вопрос только в процентном соотношении, которое зависит от национального менталитета, культуры и образованности населения. А также государственная политика, религиозная нравственность и, как ни странно, сложное положение страны, будь то боевые действия или природные катаклизмы, тоже играют свою роль.

Платон наклонился чуть вперёд, его голос стал тихим.

– Ну ладно… если ты всё понимаешь, где твоя радость жизни "сейчас"? Мы можем долго говорить о том, как несовершенно общество и насколько оно отдалено от духовных ценностей, но что это значит для тебя лично? Как ты находишь свет в этой тьме? В чём твоя радость, твоё спасение?

Остап, возможно, был потерян, но говорил честно, с искрой надежды.

– Я сломался. Нет, точнее, я сдался… И всё же во мне теплится маленькая искорка веры в лучшее. Может, это лишь слабый огонёк, но я держусь за него, потому что хочу изменить свои планы.

Платон бросил острый взгляд.

– То, о чём мы думаем, в итоге становится нашим мнением, действием, привычкой. Ты никогда по-настоящему не верил в свои мысли, и здесь кроется ключ ко всему. Наши мысли создают нашу реальность. Измени свои мысли – изменишь свою жизнь.

Остап молчал, погружённый в размышления. В его глазах мелькало что-то, похожее на понимание. Возможно, это было начало нового пути.

ПСИХОКИНЕМАТОГРАФИЧЕСКАЯ НАСТРОЙКА

Завеса приоткрылась – не столько ткань, сколько сама грань между мирами. Пыльные складки штор шевельнулись, впуская не свет, а нечто дрожащее, зыбкое – искажённую копию реальности. Съёмочная площадка предстала будто в кривом зеркале: декорации дрожали, как поверхность воды, фигуры людей колебались, теряя чёткость, а голоса звучали с пугающей ясностью – неестественно раздельно, будто исходили из глубин иного пространства.

Образы прежних героев – словно отголоски чужих снов – возникали в тенях павильона, полупрозрачные, незавершённые, и исчезали, стоило на них взглянуть. Было ли это воспоминанием? Иллюзией? Или тонкой гранью между «было» и «никогда не случалось»?

Свет пульсировал, не освещая, а дразня: он то вспыхивал, то угасал с непредсказуемой частотой, создавая эффект стробоскопа. Казалось, само время разорвалось на отрывки. Тени двигались с опозданием, будто отставали от своих тел, вязко цепляясь за пол. Запах горящих ламп смешивался с ароматом кофе, свежим и горьким одновременно, и призрачной пылью старых, забытых постановок. Всё здесь было знакомым, но… чужим. Чуть-чуть сдвинутым. Как будто кто-то пересобрал привычный мир, не зная, где у вещей перед, а где – изнанка.

– Стоп, Евгений! – голос режиссёра разрезал воздух, словно крик в пустом соборе. Он стоял в тени, лицо бледное, как старая киноплёнка, глаза горели.

– Снова всё не так. Посмотри на себя. Видишь? В твоих глазах нет ничего. Ни жара, ни страха, ни пустоты. Только… тишина.

Он сделал шаг вперёд, в пространство между лампами, где казалось, воздух был плотнее обычного.

– Это не сцена, это ты, Евгений. Это твоя пустота играет за тебя. Ты как барабан без кожи – бьёшь, а звук глухой, распадается. Неужели в тебе совсем не осталось отклика?

Евгений стоял в круге света, будто насекомое под лупой. Его лицо дрогнуло – раздражение, злость, утомление.

– Да пошло оно всё к чёрту! – Он развернулся к режиссёру, в голосе его уже не было игры.

– Ты, чёртов философ в кожаной куртке, что ты вообще знаешь об актёрстве? Этот твой псевдосценарий – помесь шизофрении с провалом. А ты говоришь мне про страсть? Про правду роли?

Он шагнул вперёд. Свет внезапно мигнул, и на долю секунды черты Евгения расплылись, как будто он был нарисован мелом на стекле, и кто-то провёл рукой.

– Мы что тут делаем, а? Снимаем фильм? Или разыгрываем чей-то сон? У меня ощущение, что я давно проснулся, но ещё не вышел из сна.

Наступила пауза. Но не обычная – глухая, как под водой. Ни шагов, ни дыхания. Тишина в павильоне казалась живой. И смотрела на него в ответ.

Евгений замолчал. На секунду, которая показалась вечностью. Казалось, тишина снова сгустилась, словно павильон в этот миг затаил дыхание, ожидая – сорвётся ли что-то с неведомой высоты или обрушится внутрь них самих. Он стоял, будто вслушиваясь в голос, звучащий только ему – может быть, внутренний, а может, исходящий из тех теней, что прятались за софитами.

Потом медленно поднял глаза и, не повышая голоса, произнёс, будто продолжая не оконченную мысль:

– Тебе не хватает глубины…

В его словах не было ярости – только разочарование, за которым пряталась почти физическая тоска.

– Ты смотришь на мир сквозь замочную скважину собственного эгоизма. Всё, что вне твоего круга, – теряется, будто для тебя не существует. Но ведь именно там, за пределами комфорта, – чувства. Люди. Их шепоты, их боль, их надежда. Ты боишься погрузиться в поток, где нет опоры, где нет плана, где нет тебя – есть только движение. Поток, который мог бы наконец раскрыть… не персонажа. Тебя самого.

Режиссёр молчал. Только глаза его слегка сузились, и на мгновение показалось, будто на лице промелькнула некая тень – не выражение, а нечто другое, чуждое. Павильон вокруг будто подался вперёд, приблизился, как бы замыкая кольцо.

– Ты должен научиться видеть глубже, – продолжал Евгений, голос его был как шёпот ветра, гуляющего по пустым залам.

– Научиться считывать тонкие линии, едва заметные изгибы судеб, их взаимосвязи. Искать истину в малом, и в том, что кажется хаосом. Не бойся… открыться. Только тогда ты сам станешь живым. И твои картины тоже.

Остап, всё это время стоявший чуть поодаль, скрестив руки, наконец заговорил.

– Успокойся, Жень. – Он говорил спокойно, но в голосе чувствовалось напряжение. – Да, сценарий нетривиальный. Но ты должен собраться. Подчинить эмоции. Мы все тут на одной стороне. А в кино, как на корабле: капитан – это режиссёр. Если начнём сомневаться в курсе, разобьёмся, даже не отойдя от берега.

Евгений медленно обернулся к нему. Взгляд его стал стеклянным, лицо – потерянным.

– Я… – начал он и осёкся. Его голос стал едва слышен, как будто говорил он не с ними, а с самим собой, стараясь вспомнить, где он находится и почему.

– Я единственный, кто взял выходной, оставив за спиной настоящую жизнь. Там, за этими стенами, – реальность. Работа. Дом. Семья. Ответственность, не абстрактная, а счёт за свет, еда на столе, детский смех, который зависит от моего труда. А здесь… здесь всё как во сне. В каком-то странном сне, где время капает иначе. Где я не понимаю, что по-настоящему важно.

Он замолчал. Площадка будто потемнела – не в свете, а в настроении. Воздух сгустился. Тени по углам зашевелились, как будто соглашаясь.

– Я не могу просто закрыть глаза на то, что происходит там. Не могу забыть, что минуты здесь – украдены у моего настоящего.

Он снова вздохнул, теперь – долго, с усилием.

– Я уже не мальчик. У меня нет времени «на потом». Каждая минута уходит, и если она не приводит к результату… она теряется навсегда. Я люблю искусство, да, – но оно не оплачивает счета. Оно не покупает лекарство, если заболеет ребёнок. Я не могу играть в мечты. Я должен жить.

Он опустил взгляд. Глаза его скользнули по полу, будто ища в этих досках ответ – выход, спасение, хоть что-то настоящее.

– Я не хочу растворяться в иллюзии. Не хочу прожить жизнь, бегая за образом, который не оставляет следа. Мне нужно знать, что всё это – имеет смысл. Что мои усилия приносят что-то осязаемое, реальное. Хлеб. Крышу. Покой.

На несколько секунд воцарилась тишина. И режиссёр, наконец, шагнул ближе. На его лице появилась мягкая, чуть горькая, но искренняя улыбка.

– Если бы ты выражал свои эмоции перед камерой так же, как сейчас… – Он слегка развёл руками. – Цены бы тебе не было. Жень, ты даже не представляешь, какая сила скрыта в тебе. Ты думаешь, ты на грани срыва, а я вижу – ты близок к прорыву. Всё, что ты сказал, – это и есть твоя роль.

Он на секунду прикрыл глаза, будто пытаясь поймать неуловимый свет.

– Мы ведь не просто снимаем фильм. Мы создаём отражение. И если оно кажется слишком правдивым… может, оно и есть истина? Не думай, что ты теряешь время. Ты открываешь двери. И, возможно, ты уже прошёл через одну из них, просто пока не заметил этого.

Евгений снова заговорил, голос его звучал глухо, срываясь на неуверенность:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.