Два человека говорят

Между строк воспоминания, словно лёгкая тень, скользит нечто большее, чем просто ностальгия. Воздух на той детской площадке кажется чуть плотнее, чем должен быть, а солнечный свет – чуть ярче, чем в реальности. Слова ребёнка, "Я вас люблю", звучат так, будто они обращены не только к стоящим рядом родителям, но и к чему-то невидимому, к тому, что существует за гранью обычного понимания. Возможно, это дух самого места, хранящий все детские секреты и мечты, или же эхо будущего, которое уже знает, какие испытания и радости ожидают этого маленького человека.

Родители, застывшие рядом, кажутся слегка размытыми, как будто они – лишь бледные проекции, а не настоящие люди из плоти и крови. Их непонимание и беспокойство – это не просто естественная реакция на детские слёзы, но и отражение их собственных, ещё не осознанных внутренних конфликтов, тех царапин, что уже начали появляться в фундаменте их отношений.

А взрослый, вспоминающий это давнее мгновение, вдруг ощущает, как что-то незримое, почти осязаемое касается самых глубин его души. Это не просто ностальгия по ушедшему детству – это нечто большее, словно само время протягивает ему невидимую руку, предлагая вернуться в тот миг, когда всё было проще, чище, искреннее. Но он прекрасно понимает – это невозможно. Воспоминание – всего лишь бледное отражение, тень того, что было, и даже оно постепенно исчезает, оставляя после себя лишь лёгкий, едва уловимый след в глубине сердца.

И всё же, где-то очень глубоко, он чувствует, что это воспоминание – не просто случайный эпизод из далёкого прошлого. Оно – словно ключ к чему-то важному, к той части его души, которая вопреки всему до сих пор остаётся тем самым ребёнком – открытым, искренним, всё ещё верящим в чудеса и бесконечную силу простых слов, сказанных от всего сердца.

ПОИСК СМЫСЛОВ

Платон сидел за столом, его голос звучал ровно, почти монотонно, но в глазах горел огонь внутреннего напряжения. Он говорил так, будто вёл диалог не только с собеседником, но и с самим собой, с теми частями своей души, которые обычно молчали. Его слова, словно эхо, вибрировали в воздухе, наполняя пространство кухни незримой тяжестью.

– Душа и мозг – это сиамские близнецы, понимаешь? – начал он, слегка наклонившись вперёд.

– В нашем земном театре они неразделимы. Но только благодаря этой серой массе под черепом мы можем вырваться из болота своих первобытных инстинктов. Мозг – это наш билет в цивилизацию. Он строит клетки, но эти клетки – для нашей же пользы. Создаёт системы, которые нас обуздывают, как поводья диких лошадей. Без него мы – просто звери, готовые разорвать друг друга в клочья ради куска мяса.

Платон сделал паузу, оглядываясь по кухне, будто проверяя, всё ли на своих местах. В пространстве ощущалось нечто большее: каждая вещь здесь казалась результатом эволюции, борьбы с хаосом. Он видел в них не просто предметы, а символы, знаки, оставленные временем.

– Видишь ли, мы создаём правила и законы, словно паутина, которая обвивает нас всё плотнее. Это наш способ справиться с тем, что внутри. Наши внутренние демоны держат нас на коротком поводке, и только благодаря этому цирку под названием цивилизация мы не рвёмся в клочья.

Он снова замолчал, погружаясь в свои мысли, а затем, словно очнувшись, продолжил:

– Но знаешь что? В этом есть ирония. Эти самые системы, которые должны нас ограничивать, иногда становятся клетками, из которых мы не можем выбраться. Мы так боимся своих внутренних зверей, что создаём тюрьмы для самих себя. И, в конце концов, мы забываем, что это мы сами всё это построили. Мы забываем, что ключи от этих клеток всегда были у нас.

С этими словами он посмотрел прямо на Остапа, как будто пытаясь заглянуть ему в самую душу, проверить, поймёт ли тот, о чём он говорит. В его виде был вызов, но не агрессивный, а скорее приглашающий к размышлению.

Остап смотрел на Платона полузакрытыми глазами, словно сквозь плотную завесу своих мыслей, которая отделяла его от внешнего мира. Его взор проникал глубже, чем могло показаться на первый взгляд, пытаясь разглядеть то, что скрыто за словами Платона, увидеть истинное лицо того, кто перед ним. Остап начал мысленно рассуждать, с лёгкой насмешкой на лице.

– Душа и мозг, системы и инстинкты, – пробормотал он про себя.

– Он словно забыл, что все эти размышления – это всего лишь игра слов, которая затягивает нас в лабиринт собственного сознания. А что, если этот лабиринт – просто иллюзия, созданная нашим же умом, чтобы мы не видели простую правду?

Остап наклонился вперёд, его глаза стали узкими щелочками, через которые он смотрел на мир, как через щель в двери. Он пытался вспомнить, когда именно они начали забывать о простоте жизни, о тех моментах, когда не было ни душ, ни мозгов, ни систем, а только чистое бытие.

– А что, если Платон прав? – продолжил он. – Что, если эти системы действительно помогают нам обуздать наши тёмные стороны? Но тогда возникает другой вопрос: а не являются ли эти системы ещё одной формой тирании? Может, мы просто заменили одну клетку на другую, более сложную и изощрённую?

Он вновь посмотрел на Платона, на его спокойное лицо, за которым скрывался целый мир размышлений и сомнений. Остап понимал, что в их бесконечных спорах и поисках истины было что-то большее, что-то, что выходило за рамки простого человеческого понимания.

– Может, в этом и есть весь смысл – искать ответы, которые никогда не будут найдены, потому что в самом поиске скрыта наша суть. Мы – не просто люди, мы – существа, которые постоянно стремятся к пониманию, даже если это понимание – всего лишь очередная иллюзия.

Остап откинулся на спинку стула, его взгляд вновь стал рассеянным. Он осознавал, что их разговоры – это часть великой игры, в которой они оба участвовали, играя свои роли, пытаясь найти ответы по этим бесконечным дебрям жизни.

Платон, с сарказмом в голосе, продолжил:

– Душа – это вообще штука абстрактная, знаешь ли. Она как призрак, который мы сами себе выдумали, чтобы не сойти с ума от реальности. Душой человек чувствует, душой он переживает все эти глубокие эмоции, которые делают его человеком. Но вот что парадоксально – душа-то не подскажет, как действовать. Она не расскажет, как построить мост или решить уравнение. Душа – это наш личный драматический театр, а вот мозг – он как режиссёр, который ставит этот спектакль на сцену.

Платон сделал паузу, осматриваясь по комнате, как будто собирал мысли воедино.

– Душой мы ощущаем жизнь, осознаём себя в этой большой, запутанной игре. Мы плачем, смеёмся, влюбляемся – всё это благодаря нашей душе. Но когда приходит время действовать, когда нужно принять решение, построить что-то реальное, душа отходит на второй план. Тут уже в игру вступает мозг – холодный, расчётливый, логичный. Именно он строит системы, придумывает планы и решает, что делать дальше.

И тут начинается самое интересное. Мозг создаёт мир, в котором душа должна жить. Он строит стены, выстраивает правила, ставит рамки. Но душа не всегда вписывается в эти рамки. Она рвётся наружу, ищет свободы, хочет быть настоящей. Это как если бы ты запер в клетке бурю – рано или поздно она разнесёт всё к чертям.

Платон снова посмотрел на Остапа, его взгляд стал более сосредоточенным.

– Так что да, душа и мозг – это вечные противники. Один хочет чувствовать, другой – контролировать. Один стремится к свободе, другой – к порядку. И вот мы, люди, застряли между ними, пытаясь найти баланс. Но, возможно, именно в этом балансе и кроется вся суть нашего существования. Мы не можем жить без одного из них, так что нам остаётся только учиться совмещать их, как две стороны одной монеты.

Остап, словно растворившись в своих мыслях, выглядел погружённым в глубину собственного сознания, где реальность смешивалась с безмолвными размышлениями.

– Душой человек способен истинно понять, нужны ли ему те или иные действия, – начал он, его голос звучал тихо, но уверенно.

– Душа – это наш внутренний компас, понимаешь? Эволюция, как процесс, на самом деле абстрактное дело. Она стоит рядом с деградацией, так же как душа находится рядом с телом. Одно без другого теряет смысл.

Остап сделал паузу, его взгляд стал отрешённым, как будто он видел что-то за пределами этого мира.

– Эволюция – это всего лишь одно из множества направлений. Вектор, который мы принимаем за данность. Но что, если это просто наша иллюзия, наше стремление оправдать все изменения, которые с нами происходят? Мы ведь так любим создавать красивые концепции, чтобы объяснить наш хаос.

Мы всё время ищем внешние ориентиры, чтобы понять, куда идти. Но настоящие ответы всегда внутри. Душа знает, что нужно делать. И если мы научимся слушать её, а не только логические выкладки мозга, мы сможем найти этот баланс. Это не просто путь к развитию, это путь к настоящему пониманию и гармонии.

Остап посмотрел на Платона, как будто ожидая, поймёт ли тот глубину его слов. В этом взгляде скрывалась целая вселенная размышлений и чувств, которые невозможно было выразить полностью словами.

Платон, с лёгким сарказмом, продолжил:

– Ты говоришь правильные слова, Остап, все эти высокие материи про душу и баланс. Но давай посмотрим правде в глаза – ты сам не самый успешный и счастливый человек на свете. Твои слова звучат красиво, как рекламный слоган, но твоя жизнь – это совсем другая история.

Это как если бы человек без единой монеты в кармане читал лекции про финансовую независимость. Ты сам противоречишь своим убеждениям, дружище. Может, проблема в том, что твоя душа и мозг так и не нашли этот мифический баланс, о котором ты так красиво говоришь.

Остап посмотрел на Платона с недовольством, его лик был полузакрыт, словно через завесу собственных разочарований.

– Мы знаем столько, но делаем так мало, – прошептал он, словно пробуждаясь от долгого сна.

– И только десятая, сотая или тысячная размышленная мысль может заставить тебя по-другому поступать…

Платон смотрел на Остапа с выражением неодобрения, словно проницательный аналитик, который видел сквозь все маски и прикрасы до самой сути.

– Что до мудреца, мы часто вводим себя в заблуждение, полагая, что где-то далеко существует кто-то, кто обладает той истиной, способной расширить наше сознание до пределов небесных высот. Но в реальности нужные люди часто находятся совсем рядом, в повседневной жизни, в обыденных ситуациях, где мы не смотрим. Великие знания, о которых мы мечтаем, оказываются чрезвычайно простыми и очевидными, когда научаешься смотреть на мир с новой перспективы.

Остап задумчиво смотрел вдаль, словно проникаясь новым видением окружающего мира. Его слова звучали не как умозрительная философия, а как откровение, вырвавшееся из глубин его собственного опыта и наблюдений.

Платон на мгновение замолчал, словно погружаясь в собственные раздумья, и его голос прозвучал спокойно и размышляюще.

– Ну что же, конечно, можно поспорить на эту тему. В конце концов, мир полон противоречий, и каждый из нас имеет свою собственную истину, которую мы готовы отстаивать. Но в самом деле, в каждой дискуссии или споре всегда присутствует искра правды, которая может быть и не так очевидна на первый взгляд.

Остап висел в вакууме своих мыслей, словно заброшенный спутник, который не мог найти своё место на небесах.

– Вот этот вопрос об успехе и счастье, он такой же простой, как детская игра, но в то же время такой сложный, что можно в нём заблудиться, как в игре с тьмой. Успех – это не что иное, как миг, который приходит и уходит, как переливающиеся цвета на закате. Держишь его в руках – и тут же теряешь. За ним может последовать ощущение пустоты, как будто ты заблудился в бездне своих собственных ожиданий.

Но только последовательные действия могут приблизить нас к следующему моменту успеха. Это как строить дом из кирпичей: каждый новый шаг добавляет к его структуре и устойчивости. И когда ты находишься в этом процессе, возникает чувство наполненности и смысла.

Платон смотрел на Остапа, его взгляд был пуст и отстранённый, словно он видел сквозь него, как через прозрачное стекло.

– Счастье, по моему мнению, это скорее выбор, нежели просто предоставленный бонус… Мир кажется полон лишь мимолётными эпизодами жизни персонажей, которые, обладая видимыми атрибутами счастья – деньгами, властью, любовью – на самом деле живут в абсолютном несчастье.

– Хорошо, а ты когда-нибудь в жизни вообще был счастлив? – спросил Платон, его голос звучал почти безразлично, но в нём чувствовалась лёгкая насмешка.

Остап ответил спокойным голосом, с тонкой примесью иронии, словно играясь с мыслью.

– Да, вспоминаю детство, когда я чувствовал поток эмоционального восторга от простого осознания, что я здесь и сейчас, в этом мире, среди странных взрослых, мимо бегающих детей. Это было время, когда каждый миг казался чудом, полным неожиданных открытий.

Платон посмотрел вверх, словно пытаясь извлечь из памяти что-то драгоценное, что потерялось с годами.

– Каждый мой шаг – как чарующая игра, каждое событие – неожиданное открытие нового и необычайного, всё это моё временное владение душевной радостью. Всё плохое кажется лишь краткосрочным, ничтожным, почти незаметным в памяти.

В этом месте и в этот момент границы реальности размылись, и сам ход времени перестал быть важным. Всё вокруг стало эфемерным, как туман, через который пробивались едва заметные лучи солнца. В такой тишине, где ни один звук не нарушал покой, человек начинал чувствовать связь с вечностью. Здесь, на этой кухне, Платон и Остап пребывали в состоянии, где каждый миг содержал в себе бесконечность, где прошлое и будущее сливались в единую точку, как пересечение многих дорог.

ВНЕВРЕМЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО ОСТАПА

Остап стоял на кухне, его взор скользил по знакомым предметам, то поднимаясь вверх, к потолку, где щель в реальности на обоях напоминала о давно забытом ремонте, то опускаясь вниз, к полу, где тень от стула казалась чуть длиннее, чем должна была быть. Он смотрел на Платона, но видел его словно сквозь дымку, будто между ними пролегла незримая грань, тонкая, как паутина. Внутри него разворачивался диалог, тихий и непрерывный, как шелест листьев на ветру. Он говорил сам с собой, бормоча что-то под нос, и в его голосе звучала едва уловимая тревога, словно где-то в глубине души зрел вопрос, на который он боялся найти ответ.

Он слишком глубоко погрузился в свои размышления. Словно нырнул в бездонный океан, где волны мыслей закручивались в бесконечные спирали, увлекая его всё дальше от берега. Каждая идея тянула за собой другую, как звенья цепи, уводящей в тёмные глубины. Мир вокруг начинал терять свои очертания, расплываясь, превращаясь в нечто эфемерное, призрачное. Он чувствовал, как связь с реальностью ослабевает, как мысли уносят его всё дальше, в бескрайние просторы внутреннего мира, где не было ни времени, ни пространства – только вечный поток сознания.

"Контроль," – шептал он себе, словно заклинание. – "Не забывай о контроле." Это было похоже на попытку удержаться за тонкую нить, которая могла оборваться в любой момент, оставив его в пустоте. Нужно было вернуть себя, сосредоточиться на чём-то реальном, ощутимом. Но мысли не останавливались. Они текли, как река, увлекая за собой всё, что встречали на своём пути. Они становились стихией, неуправляемой и безжалостной, готовой поглотить его целиком. Ещё мгновение – и он мог исчезнуть, раствориться в этом хаосе, потеряв себя навсегда.

Сосредоточенность на контроле становилась актом самосохранения. Он собирал свои силы, пытаясь вернуть власть над мыслями, направить их в нужное русло. Это была битва с невидимым противником, где на кону стояла его сущность. Медленно, но верно, он начинал обретать контроль. Словно выбирался из глубокой воды на поверхность, где можно было сделать глоток свежего воздуха. И вот реальность снова обретала свои очертания, возвращался смысл, а вместе с ним – и он сам.

Он замолчал, его дыхание выровнялось. Он снова видел кухню, чувствовал её запахи – лёгкий аромат вчерашнего кофе, смешанный с запахом старого дерева. Он слышал звуки – тиканье часов на стене, скрип половицы под ногами. Платон, стоявший рядом, казался теперь более реальным, чем минуту назад. Остап вздохнул, ощущая, как тревога отступает, уступая место привычной ясности. Но где-то в глубине души он знал: это лишь передышка. Океан мыслей всегда был рядом, готовый снова увлечь его в свои бездонные воды.

В углу комнаты, там, где тень от стула казалась слишком длинной, что-то шевельнулось. Остап не обратил на это внимания, списав на игру света. Но если бы он присмотрелся внимательнее, то заметил бы, как тень на мгновение приняла очертания, напоминающие фигуру человека. Невысокого, почти детского роста. Она замерла, будто наблюдая за ним, а затем растворилась, словно её и не было. Остап почувствовал лёгкий холодок на спине, но не придал этому значения. Всё вокруг было как обычно – кухня, Платон, тиканье часов. Только где-то на краю сознания, в самой глубине, зрел вопрос, который он не решался задать себе: а был ли это просто холодок, или что-то большее?

Он вздохнул и потёр виски, словно пытаясь стряхнуть с себя остатки странного ощущения. Мысли снова начали кружиться в голове, но теперь они были спокойнее, как волны после шторма. Он знал, что это ненадолго. Океан всегда ждал своего часа.

ТРОИЧНЫЙ БАЛАНС В ПАРАЛЛЕЛЬНОЙ ЗЕМНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Кухня, где стояли Остап и Платон, была той же – и не той же. Стол, стулья, чашка на краю – всё на своих местах, но воздух вибрировал иной частотой, будто реальность слегка сдвинулась. Цвета были насыщеннее, чем должны быть: синева заката за окном переливалась в фиолетовый, тени от предметов ложились под неправильными углами, а звуки – шаги, скрип половиц – доносились с опозданием, словно преодолевая барьер между мирами.

Остап облокотился на стол, его пальцы слегка постукивали по поверхности, словно отбивая ритм невидимой мелодии. Платон сидел напротив, его взгляд был сосредоточен, но в глубине глаз читалось что-то неуловимое, словно он видел не только собеседника, но и что-то за его пределами. Их диалог текла легко, как игра в шахматы, где вместо фигур на доне были идеи и гипотезы. Каждое слово, каждый вопрос звучали как эхо, проникающее сквозь границы измерений, сталкиваясь с зеркальными отражениями их мыслей из другой реальности.

– И что теперь? – спросил Платон, его голос звучал спокойно, но с нарастающей интенсивностью.

– Ты сохранил своё прежнее душевное счастье или, быть может, сумел создать что-то новое?

Остап на мгновение задумался, его взгляд скользнул в сторону окна, где за стеклом мерцал свет, похожий на отблеск далёкой звезды.

– Сейчас… сейчас всё сложнее, – начал он, медленно подбирая слова.

– Детская непосредственность ушла, а с ней и та лёгкость бытия, которую я помню. Теперь каждый день – это борьба. Борьба с собой, с обстоятельствами, с миром вокруг.

Он замолчал, глубоко вздохнул и продолжил:

– Знаешь, счастье теперь для меня – это не постоянное состояние эйфории. Это редкие моменты, когда я чувствую, что всё на своих местах. Когда я делаю то, что должен, и это приносит пользу не только мне, но и другим.

Платон кивнул, его выражение лица выдавало искренний интерес.

– И часто ли ты испытываешь такие моменты? – спросил он, словно пытаясь раскрыть глубину мыслей и чувств собеседника.

– Реже, чем хотелось бы, – признался Остап.

– Но они есть. И каждый такой момент – как глоток свежего воздуха. Он даёт силы двигаться дальше, искать новые пути, не сдаваться.

Платон задумчиво кивнул, словно что-то для себя понимая.

– А что насчёт успеха? Ты говорил, что это лишь мгновение. Но разве нельзя продлить это мгновение?

Остап покачал головой.

– Успех – это не конечная точка. Это процесс. Как только ты достигаешь чего-то, тут же появляется новая цель, новая вершина. И в этом есть своя прелесть. Ведь что такое жизнь без движения вперёд?

Платон выразил лёгкий скептицизм.

– Но разве нельзя просто наслаждаться достигнутым? Зачем постоянно стремиться к чему-то новому?

– Можно. Но недолго, – ответил Остап.

– Человек так устроен, что ему нужно развитие. Застой приводит к деградации. Вот почему так важно находить баланс между удовлетворением от достигнутого и стремлением к новому.

Платон встал и начал медленно ходить по кухне, его шаги были размеренными, словно он обдумывал каждое слово.

– Знаешь, в твоих словах есть смысл. Но как найти этот баланс? Как не потерять себя в погоне за успехом и счастьем?

У Остапа едва заметно пробилась лёгкая улыбка.

– Это и есть главный вопрос. И у каждого свой ответ. Для меня это постоянная работа над собой. Попытки понять, что действительно важно, а что – лишь иллюзия.

Платон остановился и посмотрел на Остапа.

– И к каким выводам ты пришёл?

– Я понял, что важно не то, чего ты достиг, а то, кем ты стал в процессе. Важны не деньги или статус, а люди, которых ты встретил на пути. Не количество прожитых лет, а количество моментов, когда ты чувствовал себя по-настоящему живым.

Платон вернулся за стол, его взгляд стал задумчивым.

– Это звучит… правильно. Но почему тогда так много людей гонятся за внешними атрибутами успеха?

– Потому что это проще, – ответил Остап.

– Легче стремиться к чему-то осязаемому, чем работать над своим внутренним миром. Легче купить новую машину, чем научиться быть счастливым без неё.

Платон задал следующий вопрос с любопытством, его голос звучал интригующе. – А ты? Ты научился быть счастливым?

Остап вздохнул, в его голосе зазвучала лёгкая грусть.

– Я учусь. Каждый день. Бывает, что получается лучше, бывает, что хуже. Жизнь течёт, как река, порой спокойная, порой бурлящая. Иногда кажется, что нашёл правильный путь, а иногда – будто заблудился в бесконечном лабиринте.

Платон кивнул, словно принимая этот ответ.

– А что насчёт любви? Ты когда-нибудь задумывался, что она на самом деле значит для тебя, или это просто слово, которым ты прикрываешь свои страхи и слабости?

– Любовь… – Остап замолчал, его взгляд стал отстранённым.

– Это сложная тема. Она может быть источником величайшего счастья и глубочайшей боли. Я испытал и то, и другое. Порой она кажется неземной силой, способной возвысить человека до небес, а иногда – бездонной пропастью, в которую падаешь без возможности вернуться.

Платон смотрел на Остапа с любопытством.

– И что ты из этого вынес? Что любовь значит для тебя теперь?

– Я понял, что любовь – это не то, что ты получаешь. Это то, что ты отдаёшь. Она не про ожидания, она про действия. Любовь – это не требование, это принятие. Это когда ты перестаёшь ждать, что кто-то заполнит твою пустоту, и начинаешь сам заполнять её для других.

Платон с лёгким удивлением продолжил. – Это… глубоко. Но как это воплощается на практике?

Остап улыбнулся, его глаза светились внутренним светом.

– На практике это означает, что любовь не привязана к внешним условиям или материальным выгодам. Это состояние души, где готовность дарить и принимать не исчерпывается ожиданиями вознаграждения или выгоды. Это искусство видеть в человеке не только его поверхностные черты, но и глубокие качества, которые делают его уникальным.

Платон смотрел на Остапа с примесью сомнения.

– Но разве это не делает тебя уязвимым? Разве не рискуешь ты остаться ни с чем?

Остап кивнул.

– Рискуешь, конечно. Но в этом и заключается изящная странность любви. Она требует безрассудной отваги, той самой готовности распахнуть своё сердце, осознавая, что его могут растоптать. Именно в этой хрупкости, в этом тонком балансе на грани разрушения и кроется её истинная сила и магия.

Платон сидел молча, пропуская слова Остапа через своё сознание.

– Знаешь, теперь я начинаю понимать, почему Лера, с усмешкой, называла тебя идиотом в лучшем смысле этого слова. Ты действительно уникален, словно вырвался из другой реальности.

Остап усмехнулся.

– Спасибо, конечно. Хотя, честно говоря, я не уверен, что это можно считать комплиментом.

– Это комплимент, – настаивал Платон.

– Ты видишь мир под другим углом, не так, как большинство. И, возможно, именно в этом твоя сила.

– Может быть. Но иногда это и моя слабость, – признался Остап.

– Ощущение, что живёшь в параллельной реальности, где твои мысли чужды и непоняты большинством, порой удушает, как плотный смог.

Платон понимающе кивнул. – Я могу это представить. Трудно быть другим, когда весь мир ждёт от тебя соответствия. Но ведь именно в этом и есть твой путь, правда?

Остап, погружённый в свои мысли, говорил медленно.

– На твой вопрос, смог ли я сохранить душевное счастье, ответ будет нет. Всё, что осталось, – это слабые отголоски той неосознанной силы духа, которую я когда-то знал. И даже эти отголоски редки, как призраки, возникающие лишь в самые неожиданные моменты.