Человек и смех

21

Термин «имплицитный промежуточный автор» шире термина «неупомянутый сказчик», т. е. применим не только к словесному юмору. Но еще шире термин (правда, довольно неуклюжий) –  «низший Другой». Термин этот в том смысле, в каком я его употребляю, не имеет ничего общего с лакановским психоанализом, если не считать того, что Лакан, подобно Бахтину, у которого я действительно много позаимствовал, испытал влияние гегельянско-марксистской философии.

22

К числу редких исключений относится работа О. Дюкро (Ducrot 1984: 213), который, впрочем, упоминает о юморе лишь вскользь, при обсуждении иронии. Согласно Дюкро, юмор –  разновидность иронии, отличающаяся тем, что пародируемый нарратор (énonciateur) не обозначен. Это не кто-то конкретный, как в иронии, а «обобщенный Другой». Несообразность в юморе, таким образом, высказывается безадресно, «в воздух».

23

М. Вулфенстайн, изучив развитие детского юмора, проследила, как ребенок постепенно переходит от практических шалостей к словесным и все более цивилизованным способам обходить запрет. Финалом этого процесса являются анекдоты. Стадии развития таковы: 1) я это делаю; 2) это делаю не я; 3) это говорю не я; 4) это думаю не я (Wolfenstein 1954: 166–167). Третья стадия соответствует слабой версии теории цитации, четвертая –  сильной. В неопубликованном варианте карикатуры Ч. Аддамса о лыжнике, объехавшем дерево с двух сторон сразу (см. выше), данный сюжет возникает в голове мчащейся по склону лыжницы за несколько секунд до столкновения с деревом (https://www.liveauctioneers.com/price-result/charles-addams-skier-cartoon-variant-unpublished/). Устранив в окончательном варианте источник абсурда, а заодно и реализм карикатуры, художник превращает сильную версию теории цитации в сверхсильную, ставя перед нами вопрос: если «это думаю не я», то кто же?

24

Сохранившиеся части «Поэтики» такому допущению не противоречат, а морализирующие пассажи из «Никомаховой этики» о шутах, не щадящих ни себя, ни других, и о том, что иные насмешки следовало бы запретить (Arist. Eth. Nic. IV. 14 (VIII)), прямо его подтверждают, ведь шут –  это автор и актер в одном лице.

25

Рукописный текст одной из сказочек Хармса, по стилю вполне годившейся бы для журналов «Еж» и «Чиж», а повествующей (и притом весьма красочно) о том, как маленькая девочка попала в лапы старика-педофила, прерывается следующим метатекстом: «Хотел написать гадость и написал. Но дальше писать не буду: слишком уж гадко». А впрочем, что за сказка без счастливого финала? И воображаемые маленькие читатели получают то, что им причитается на уровне «локальной логики» рассказа, а реальные взрослые читатели, начавшие было сомневаться, уж не всерьез ли все это, –   великолепный повод для перехода на метауровень: «Потом этого противного старика высекли и посадили в тюрьму, а Лидочку вернули к папе и маме». С точки зрения базовых свойств юмора, психопатический акцент, независимо от того, целиком ли он относится к авторской маске или же затрагивает и личность, –   не более чем одна из возможных мотивировок неуместности комического текста. Разумеется, о юмористической интенции можно говорить лишь тогда, когда неуместность и пародийность ощущается и подчеркивается автором.

26

Анализируя рассказ Э. По «Система доктора Смоля и профессора Перро», Аттардо упоминает «чувство превосходства читателя над нарратором» (Attardo 1994: 260). Удивительно, что эта мысль практически не нашла применения в анализе анекдотов и карикатур.

27

Ю.Н. Тынянов (Тынянов 1977: 215) обратил внимание на то, что эпитафия Карамзина «Покойся, милый прах, до радостного утра» (один из гротескных персонажей «Идиота» –  Лебедев –  якобы велел высечь ее на памятнике, установленном им на «могиле» его собственной ноги, которой он лишился) была высечена на надгробии матери Достоевского.

28

Сколь бы странным ни казалось превращение персонажа мифов (часто зооморфного) в реальную фигуру, за этой материализацией –  единые законы архаического сознания (о параллелях между поведением трикстеров, шутов и дураков см.: Otto 2001: 38–41; Юдин 2024: 260–261).

29

Характерно название книги Г. Кёйперс: «Хороший юмор, дурной вкус» (Kuipers 2006).