Случай Ландрю в свете психоанализа

Некоторые психиатры отмечают у этих преступников молчание и отрывистую речь20 – стену – но это, напротив, не мешает приписывать им «всепоглощающее переживание, которое сопровождает переход к акту». В понятие «всепоглощающее» психиатры вкладывают «всемогущество, триумф, внезапный беспорядок, нарциссическую оргию», в то время как субъект ничего такого не проявляет, нет никаких видимых следов этого21. Они доходят до того, что приписывают этим преступникам всемогущество демиурга. И пренебрегая тем фактом, что Гитлер, величайший преступник в истории человечества, строил такие ужасные планы, они делают акцент на торжествующем характере «сцены из фильма Диктатор, в которой Чарли Чаплин в одиночестве жонглирует глобусом в грандиозный момент ликования и опьянения властью»22.

Тем не менее, эти психиатры-практики сами свидетельствуют, что когда после долгих часов допросов Патрис Алегр потерял, наконец, способность вести беседу, то они встретились с пустотой. «Это в основном замешательство, которое проявляется в его ответах, паузах и мимике»23, отмечают они. На чем они могут основываться, говоря о демиурге? Эта гипотеза не подтверждается и несколькими строками книги Пьера Альфора из той главы, где он рассказывает о заключениях экспертов. Напротив, в случае Патриса Алегра недостаточность, кажется, превалирует над избыточностью. Каким методологическим арсеналом пользуются эти психиатры? Ведь нельзя приписывать субъекту то, что он не сможет принять в своей субъектности. Коль скоро она оказывается несостоятельной, можно точно определить ее координаты и обозначить место, которое она не занимает, но нельзя заменить ее другой субъектностью.

Недавно введенная категория «нарциссического расстройства» могла бы показаться специально созданной для серийных убийц. Она не имеет никакой другой внешней исходной точки для понимания субъекта. Чтобы описать притворное всемогущество, она с легкостью выходит за свои границы. Но под предлогом того, чтобы сделать нарциссическое расстройство понятным, она лишь создает китайский портрет, который устраняет все противоречия и обосновывает любые описания и процессы как допустимые.

Понимание и причинность

Всемогущество – это не новый концепт. Психотический субъект, в своей мегаломании, в своей самоуверенности или в своей бредовой идее на самом деле никому ничего не должен и ни от кого ничего не ждет. Это то, что составляет его свободу. Но эта свобода может принимать тысячу и одну форму – столько форм, сколько существует людей. Она может едва ощущаться в легкой странности, цениться как симпатичная экстравагантность, скрываться за крайним конформизмом. Когда эти формы дестабилизированы, слабые связи, объединяющие субъекта с Другими, обрываются, и свобода проявляет себя. Эта свобода не в обыденном, но в буквальном смысле слова видится как освобождение. Возможно, это то, что некоторые называют «всемогуществом»? Следовало бы придать этому понятию вариативность, так как «всемогущество» принимает множественные формы у каждого конкретного субъекта. Оно простирается от трудно контролируемого возбуждения к полной прострации, которая для него не менее характерна. Этот концепт сам по себе недостаточен, чтобы обосновать переход к акту, каков бы он ни был, и не может быть выдвинут как модель сумасшествия, поскольку стоящий перед нами вопрос состоит в другом.

На самом деле речь идет о том, чтобы знать, как эта свобода проявляется в субъекте24. Между тем это тот вопрос, ответа на который избегают как при помощи изобретения новых особых категорий, так и благодаря появлению на медиасцене новых профессионалов от криминологии. Преподаватели факультетов права, медики, специализирующиеся на истории психики и поведения, посвященные в проблемы социологии, соседствуют с профайлером – представителем новой профессии, которая приобретается, очевидно, в новейших институтах профайлинга (profilage)! Все изучают преступный феномен как таковой и разрабатывают профиль серийного убийцы, который они определяют как «такой, каков он есть». Они говорят: «Перверсивный тип совершает свои действия, полностью осознавая их последствия. Речь идет не о монстре (психотике), – утверждают они мимоходом, – но о субъекте ответственном, который совершает ужасные поступки вследствие моральной перверсии (психопат)»25, то есть они объясняют феномен через него самого. Таким образом, они предъявляют нам отдельные случаи, которые они выводят из психоза, идентифицируя психотического субъекта с монстром. Они нисколько не сомневаются, что серийный убийца – это перверсивный тип, который отлично управляет своими действиями. Эти теоретики всемогущества видят лишь одну-единственную причинную связь, связь невротическую, которая всему придает смысл. И поэтому в случаях немотивированных убийств они сами создают отсутствующий смысл – всемогущество.

В 1950-х годах другие исследователи поступали подобным же образом. В частности, психиатр и криминолог Анджело Хеснард подчеркивал, что в «болезненном пространстве проступка» «перверсивный» акт должен означать для преступника облегчение. Так он объяснял отсутствие угрызений совести и «что-то вроде смутного триумфа», который, как он считал, сопровождает любое освобождение, каким бы парадоксальным оно ни было. Его концепция придала всему криминальному акту смысл самонаказания. Согласно его теории, человек обязательно находится между двух страстей – любви и ненависти – и ощущает тяжесть вины, которая порождается последней. Ничто другое не мыслимо. В частности, Хеснард не мог представить себе клиническую картину «вне-смысла» (hors-sens), действительно очень сложную для концептуализации, поскольку она полностью неразделимая, то есть неидентифицируемая.

Другие дисциплины старались установить связь, которая могла бы существовать между личностью и преступлением, но так как они базировались на общей теории внешней обусловленности субъекта, они не могли принимать в расчет индивидуальную обусловленность и тем самым восстановить нить, которая привела к преступлению.

Психология в своем общем исследовании типов психики и поведения не использует каузальный уровень, который она охотно оставляет в поле якобы инстинктивном и тем самым недоступном объяснению через конкретные детали. Но при помощи психологии можно понять рождение криминологии в качестве узаконенной дисциплины, поскольку она пытается приблизиться к феномену преступника при помощи методов наблюдения, тестов, статистики, биологических и социологических исследований – иначе говоря, всего, кроме конституирующей функции речи. Одно лишь накопление статистических данных, расщепляющих субъекта на якобы объективные составляющие, не может выделить, в отличие от данного исследования, то, что в нем повторяется и проявляется как постоянная характеристика его личности.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.