Целительница из Костиндора

Мне нужно было придумать, как похоронить старушку в одиночку. Где хоронить, и вопроса не возникало: в огороде. Там же, где лежат ее муж и сын.

Но как я смогу это сделать сама? Благо хоть яма для могилки уже давно готова: бабушка просила Митяя выкопать еще прошлым летом. Чувствовала, что недолго осталось.

Как я перенесу тело, зарою его? Без мужской помощи мне не справиться, а говорить кому бы то ни было, что бабуля умерла, пока не стоит.

Как только деревня узнает, что я осталась одна, мне конец. Церемониться уже никто не станет.

Теплое платье я натянула с трудом: приходилось осторожничать, чтобы не сорвать повязки. Синюшные пальцы на опухшей руке почти не двигались, а нога вновь заныла, напоминая о дырке в бедре. Как бы рана не открылась и кровь не пошла.

Я вышла на улицу, чтобы глотнуть свежего прохладного воздуха. Сидела на крыльце долго. Ждала, когда сердце начнет биться все медленнее, пока его стук не сделался размеренным.

Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад. Вдалеке завыла Щепка – собака Петра. Ее жалобный вой подхватила другая, и вскоре над деревней пронесся гулкий собачий плач по усопшей.

Бабушка говорила, что, когда в деревне кто-то умирает, псы начинают выть. Да я и сама это замечала не раз.

– Что делать-то? – спросила я у самой себя.

До рассвета еще далеко, и у меня есть время обдумать, как тихонько похоронить бабулю. Вот только у меня все равно не получится этого сделать: одной рабочей рукой тело не перенесешь и в могилку аккуратно не уложишь.

Посему выходило: без еще одной пары рук мне не справиться. Оставить бабушку в доме я, конечно, не могла.

Стала думать, кто мог бы мне помочь.

Митька – точно нет. Ему уже наверняка донесли о моей «неземной» любви к нему. Да и пьет он часто, а когда пьяный, то болтливый.

Брат его, Петр – староста. Забавно, наверное, будет просить главу деревни похоронить бабушку, когда этот самый глава спит и видит, как отправит меня за Туманную завесу к моим родителям.

Я перебирала в уме всех мужиков Костиндора. Один слабый – он тело не перенесет, а если ему и удастся это сделать, то уже к утру деревня явится под мои окна за тем, что и собиралась сделать сегодня днем.

Другой ненавидит меня люто. Впрочем, не новость – меня здесь никто не любит. Но этот-то особенно: он как-то ночь с ним провести предложил, а я отказала…

Пьяницы. Враги. Друзья Лукерьи. Друзья Кузьмы. Родственники старосты…

В Костиндоре некому мне помочь.

По крайней мере добровольно.

Стоило в очередной раз признать: я осталась одна в целом свете. Совсем одна.

С тяжелым вздохом поднялась, перенесла вес на левую ногу, чтобы больная отдохнула. Осмотрела двор: покосившийся туалет нужно бы отремонтировать. Небольшой сарай, в котором никогда не жила скотина, и вовсе разобрать. Все это мне теперь предстоит делать самостоятельно.

В сарай я и направилась за лопатой. Что буду с ней делать, еще не понимала, но в потемках отыскала и двинулась в огород.

Там, у двух холмиков, под которыми вечным сном спали мои дед и дядя, остановилась и грустно осмотрела яму рядом с ними. Глубокая, метра полтора. Уже заросла сорняком поверху, но это не проблема. Траву я и одной рукой смогла бы вырвать.

Бросила лопату на землю, вернулась в дом. В необычайно давящей тишине чуть снова не разрыдалась, но, помня наказ бабушки не горевать по умершим, сдержала слезы.

Так бесцельно я и ходила то в огород, то в дом. Заглядывала в спальню и долго смотрела на остывающее тело на кровати. В голове вихрем кружились тысячи мыслей и никак не желали оформиться в одну, правильную.

В конце концов, когда я обдумала все варианты, как могла бы похоронить бабушку, и поняла, что ни один не выполним, пришло решение.

Добровольно, по-соседски, мне никто не поможет. А если поможет, то растреплет всей деревне. А значит, остается только найти кого-то очень и очень слабого духом… и припугнуть.

Я вздрогнула при этой мысли. Никогда еще не занималась ничем подобным.

А что, если у меня не получится? Что, если меня на самом деле никто не боится?

– Меня ведь и правда не боятся, – пробормотала я, – а вот за пузырек хорошего снадобья кое-кто будет готов молчать до конца дней своих.

Я отыскала в сундуке свечу. Мы пользовались ею редко, только по праздникам, но сейчас мне нужно достаточно света.

Фитиль вспыхнул, и яркий огонек весело заплясал, освещая кухню. Я поставила свечу в кружку, предварительно капнув на дно воска, и залезла на стол.

Часть трав, что были мне нужны, я собрала совсем недавно. Они еще не успели достаточно высохнуть, но так даже лучше.

Я бросила в чашку немного горицвета, адамова корня, шалфея, подорожника и птичьего горца. Что-то было совсем свежее, что-то давно высушено. Подснежник широколистный хранился в шкафу в холщовом мешочке, бабуля нечасто его использовала. Редкое растение, привезенное издалека, его беречь надо. Но сейчас оно мне позарез необходимо.

Я слезла со стола, одернула платье. Подбросила в топку несколько поленьев и, когда огонь разгорелся с новой силой, поставила полный чайник воды.

Пока вода закипала, я растолкла всю траву в ступе, пересыпала в пузатый кувшинчик. Немного погодя залила кипятком.

За это лекарство Митькина сестра душу продала бы. А уж помочь мне похоронить старушку, а после молчать о том, что сделала, тем более согласится. Да, она не так сильна, как мужчина, но две женщины и без мужской помощи легко справятся.

Ну а если проболтается… На этот случай я ее все-таки припугну. Лишним не будет.

По дороге я ступала осторожно, чтобы не шаркать или случайно не споткнуться. Если собаки, услышав шаги, залают, то кто-нибудь точно меня увидит.

До дома Меланьи совсем недалеко. Нужно только пройти всю улицу до дома старосты, потом свернуть налево, прошмыгнуть вдоль огородов и все.

Но живет Меланья не одна. С ней в доме ютятся три ее племянника, старенькая мать, бабушка и муж.

Вот присутствие последнего меня нервировало, и как вытащить женщину из дома, я не представляла.

Пришлось импровизировать на месте.

Я пробралась между грядками, встала у завалинки под блестящими в лунном свете окнами. В доме ни звука: все, конечно, уже спят.

Мелкий ком земли стукнулся о стекло и отскочил. Я знала, как чутко спит Меланья, тогда как ее мужа громом не разбудишь, и надеялась, что женщина проснется первой. Меланья частенько просила мою бабушку о лечении своего мужа, он мучил ее своим беспробудным сном и храпом. Бабуля, помнится мне, не стала им помогать. Значит, муж Меланьи все еще имеет крепкий сон.

Так и случилось. Помятое от сна лицо появилось в окне после того, как я шепотом позвала Меланью через приоткрытую форточку. Женщина растерянно захлопала глазами, а когда увидела, кто перед ней, ее рот распахнулся. Она хотела закричать, позвать мужа, но я тут же показала кувшин.

Меланья не дура. Сразу поняла, что это. Она просила у моей бабушки лекарство уже несколько лет, та отказывала, чтобы сохранить подснежники для чего-то более важного. Я потратила сегодня почти половину, но буду верить, что бабуля мне это простит.

Лицо исчезло. Спустя короткое время я услышала, как скрипнула дверь, а после раздались бегущие шаги. Я ушла в огород и там, остановившись между малиновыми кустами, подождала Меланью.

– Зачем пришла? – Одетая в одно только ночное платье, она обнимала себя руками: ночной воздух был прохладным. Ее взгляд метался от моего лица к кувшину и обратно.

– Помощь нужна. Я заплачу.

– Правда думаешь, что кто-то согласится тебе помогать после того, что ты сделала? – Маленький рот изогнулся в усмешке, делая и без того измученное лицо еще более печальным.

– Не думаю – знаю. Здесь, – я продемонстрировала ей кувшин и вновь прижала его к груди: держать его одной рукой становилось уже непросто, – то, что ты так долго просила у моей бабушки. Я дам тебе это в обмен на помощь и молчание.

Меланья взволнованно облизнула губы. Глаза ее наполнились слезами. Вот она – мечта, прямо перед ней, но, чтобы ее осуществить, нужно помочь той, кого все ненавидят. Непростой выбор, но я знала, что Меланья ни за что не откажется.

Я знакома с ней двадцать лет, и последние десять она старалась родить ребенка. Все ее беременности заканчивались выкидышами, и на этой почве Меланья трижды пыталась покончить с собой. Довела себя до истощения – кожа да кости. Взгляд с каждым годом все безумнее. Сон все хуже.

Она рассказывала об этом моей бабуле, когда приходила просить лекарство.

– С чего мне верить тебе? Клавдия помочь не могла, а ты вдруг силой обзавелась? В этом кувшине может быть что угодно.

– Бабушка могла, но не хотела. Она не видела никакой выгоды в помощи вам с Астапом. Ну не станете вы родителями, что с того? Мою бабулю это не волновало.

– Вот старуха дрянная! – В глазах Меланьи вспыхнула злость. – Я ж умоляла ее, столько раз просила!

– Замолчи, – прошипела я. – Ни слова больше. Повторяю: я вылечу твое бесплодие, и ты нарожаешь с десяток детей, но только если поможешь мне. И нет, даже не надейся, что тебя сумеет вылечить кто-то другой. Того, что добавлено в это снадобье, ни у кого нет. Этот рецепт принесен из-за Туманной завесы, и, как ты понимаешь, кроме меня никто здесь его не знает.

От волнения Меланья задрожала. Я видела, как сильно ей хочется согласиться, но в то же время она не могла идти против деревни. Таков ее характер: куда все, туда и она.

– Хорошо, – кивнула она, всхлипывая. – Но обещай, что никто не узнает, что я тебе помогала.

– Никто не узнает. Клянусь.

С моим последним словом Меланья расслабилась. Поняла, что тайна останется между нами, а значит, ее не запишут в предатели.

– Оденься во что-то теплое и грязное, – посоветовала я, – и пойдем со мной. Я не займу много твоего времени.

– Зачем в грязное? – не поняла Меланья и нахмурилась. – Куда ты меня поведешь?

– Ко мне домой. Нужно кое-что перенести.

– Что-то тяжелое? Почему мужика какого не попросила?

– Тебе лекарство нужно или нет? – Я начала злиться: Меланья только время тянет.

Пока она бегала в дом и переодевалась, я ждала ее все в тех же кустах. Выглядывала, следила, чтобы женщина не привела с собой мужа. Мало ли, может быть, она согласилась на мое предложение, только чтобы спокойно вернуться в дом и предупредить своих о том, куда идет.

Оделась она, как я и просила, – в грязное. Мужнина рубашка с закатанными по локоть рукавами, вся в пятнах неизвестного происхождения, да юбка длиной до пят. На ногах сапоги.

Шли огородами. А когда я завела Меланью в дом, то решила, что нужно бы сказать, зачем все-таки я ее позвала. А то, как увидит труп, как разорется, всю деревню на уши поднимет.

– Бабушка умерла, – сказала я, остановившись у входа в спальню.

Меланьина нога зависла в воздухе, не успев коснуться пола.

– Как это – померла?

– Ей было девяносто три года. Кто вообще доживает до такого возраста, чему тут удивляться?

– Девяносто три? – ошарашенно переспросила она. – Брешешь!

– Нисколько. Днем бабушка чувствовала себя хуже, чем обычно. А потом… потом за мной пришли, и бабулино сердце, очевидно, не выдержало…

– И бабку до могилы довела, – выплюнула Меланья со злостью. – По мужикам чужим скачет, родных до смерти доводит…

– Рот закрой, – выдохнула я негромко. Мгновение молчала, успокаивая разгоревшуюся в груди ярость. – Моя жизнь – не твое дело. Ты пришла сюда со мной, потому что хочешь ребенка, и только я могу тебе его дать. Не устраивает такой расклад? Тогда пошла вон из дома.

Меланья стиснула губы, глаза ее блестели от слез. И уйти не могла, и помогать мне не хотела. Она могла этого даже не говорить, и так ясно.

– Что мне делать?

– Мы похороним бабушку, потом я налью тебе первую порцию лекарства…

– Первую?!

– …Принимать его нужно дважды в день: утром и вечером, на протяжении двух недель. Ты будешь приходить ко мне раз в день и получать отвар. Это нужно мне как гарантия того, что ты не разболтаешь о том, что мы с тобой делали.

Меланья возмущенно запыхтела. Я ждала, когда она примет условие, и молчала.

Она первая шагнула в спальню, что и было ответом. Впрочем, я и не сомневалась: за это снадобье Меланья и впрямь готова была душу продать.

Мы переодели бабушку в одежду, которую она уже пару лет как держала в сундуке на случай своей смерти. Белое платье до пят с длинным рукавом и белые тапочки на мягкой подошве. После мы завернули ее в чистую простыню, уложили на носилки.

Меланье пришлось тащить их самой, а я только помогала сзади, если они застревали, зацепившись за жгуты вьюна.

Тело было опущено в могилку настолько бережно, насколько это вообще возможно.

Я отошла в сторону. Смотрела, как Меланья лопатой бросает в яму землю, как та наполняет ее и вскоре доходит уже до самых краев.

Я сдерживала слезы. Так нужно. Сердце разрывалось, ноги подкашивались, но я держалась.

Наверное, именно в тот самый момент я наконец испытала настоящий страх перед грядущим одиночеством. Скоро наступит утро нового дня, в котором у меня кроме меня никого не будет.

– Готово, – недовольно буркнула Меланья и откинула лопату в траву. – Давай отвар.

Мы вернулись в дом, и я отлила лекарство из кувшина в глиняную кружку. Прикрыла сверху платком, завязала бечевкой.

– Половину выпьешь утром, остальное перед сном. И следующим утром придешь за второй порцией.

Меланья схватила кружку, прижала ее к себе с такой же бережностью, как если бы та была младенцем, и выскочила на улицу, не попрощавшись.

Я стояла посреди кухни, растерянно осматриваясь. Потом села на топчан и еще долго собиралась с мыслями. У меня был план на будущее, когда бабушка умрет, но после того, что произошло днем, он рассыпался прахом.

Бабуля учила меня всему, что знала сама. Как готовить снадобья, как искать хвори у людей и как лечить. И мы думали, что я продолжу ее дело, что никогда не буду ни в чем нуждаться, а может быть, даже и замуж выйду. Да, нет в этой деревне мужика, который хотел бы жениться на той, кто родился за Туманной завесой, но вдруг мне улыбнулась бы удача?

А теперь уже все, никакой удачи ждать не приходится.

И уйти не могу.

Я встала и подошла к окну. Из него отчетливо была видна черная стена за деревней – даже глубокой ночью. Луна подсвечивала ее, делая еще более зловещей.

Оттуда никто не приходил уже много лет, и костиндорцы забыли, каково это – страдать ни за что… Может, поэтому меня и не захотели выслушать. Поверили Кузьме, да и все. Им плевать на какую-то там девку, чего ее слушать?

Я даже начала мечтать, что Туманная завеса вот-вот разверзнется и из нее выскочат Безликие на своих гнедых жеребцах…

Отвернулась от окна, легла на топчан и закрыла глаза. Утро вечера мудренее, так говорила бабушка.

К обеду пришло ненастье: солнце скрылось за тяжелыми грозовыми тучами, и землю оросили первые капли дождя. Ливень будет, не сомневаюсь, а значит, самое время пойти на болота за ягодой.

Совсем недавно я бы переждала непогоду и отправилась в лес, когда сырости уже не будет. Но теперь мне лучше выходить из дома тогда, когда все деревенские, наоборот, сидят по домам.

Знала бы я тогда, что произойдет из-за этого моего решения, и носа на улицу не показала бы.

ГЛАВА 4

Лес, начинающийся сразу за домом, позволял нам с бабушкой не тратить снадобья на тех, кто мог заплатить только грибами и ягодами.

Да, возможно, неправильно отказывать людям в лечении, когда те в нем остро нуждаются, но эти самые люди, если бы не бабулина сила целителя, давно сожгли бы наш дом, не убедившись, покинули ли мы его. Ее терпели только потому, что она могла буквально достать человека с того света. Как Зоську, например, прошлой зимой: дочь старосты провалилась на озере под лед, заболела и едва не умерла. Моя бабушка натерла ее спиртом, влила ей в рот целый кувшин отвара, и Зоська с тех пор ни разу не болела.

Я вытерла дождевую воду с лица и обернулась к деревне: над крышами домов вился сизый дым, столбами тянулся в небо. Соседи печи растопили да бани греют, холодно сегодня. Какая-никакая, а надежда, что в лесу я никого не встречу.

Промокла уже насквозь, а дождь только усиливался. Я перебросила корзину на локтевой сгиб другой руки, а свободной приподняла юбку, чтобы та по грязи не волочилась.

Вошла в лес. Здесь пышные кроны деревьев сдерживали поток воды с неба, и идти стало чуточку легче – хотя бы не прищуриваясь, но в сапогах довольно быстро собралась влага с травы.

Мне всего и нужно-то – перейти через холм, потом обогнуть болото, а там набрать клюквы. Ягода еще зеленая, но для лекарств такая и нужна. Спелая разве что только для варенья годится. Редко мы с бабушкой ее собирали, хранится-то она долго.

Но была и другая причина не показываться на болотах. Здесь живет старуха, колдунья местная. По крайней мере, деревенские говорят, что она здесь обитает. Слышала я как-то разговор на мельнице: Митька с Петром мусолили легенду о временах, когда Безликие из-за Туманной завесы держали в страхе едва ли не весь наш мир. Митька рассказывал Петру, что Безликие тогда оставили одну из своих женщин жить здесь, в отместку за предательство легиона. А та со злости и стала темной колдуньей. Якобы дьяволу продалась.

Случайно я наступила на мокрую кочку грязи, и нога провалилась по щиколотку. Выругавшись сквозь зубы, я выдернула ее, и грязь чавкнула, словно недовольно. Я вдохнула сырой свежий воздух полной грудью. Во рту почувствовала сладковатый хвойный привкус и улыбнулась. Мне нравилось бродить по лесу. Здесь всегда так тихо. Даже во время дождя. Только капли воды шуршат, ударясь о широкие зеленые листья, с шелестом скатываются на поросшую мхом землю и впитываются в нее без остатка.

И птицы молчат. Не до пения им сейчас. Сидят на веточках, нахохлившись, прячутся от дождя. Пережидают.

Я прошла мимо поляны маслят, запомнив это место, чтобы потом вернуться и набрать грибов на ужин. Сорвала с дикой яблони спелый сочный плод и откусила от румяного бока. Сок потек по губам, и я вытерла его рукавом промокшего платья.

Не торопилась к болоту. Сама себе не признавалась, что идти в ту сторону мне вовсе не хочется. С колдуньей местной (если она не была выдумкой мужиков) я никогда не встречалась и желания такого не имела. Ягоду собирала всегда на краю топи. Быстро и помногу, чтобы сбежать, не привлекая внимания, и не возвращаться еще несколько лет.

Но сегодня все пошло не так, как обычно. Впрочем, мне давно уже пора было понять, что теперь вообще все будет по-другому…

Я миновала холм и уткнулась в разлившееся болото. Из-за дождей, что мучили деревню почти каждый день последнего месяца, оно вышло из берегов. Со стороны его можно было принять за озеро с цветущей водой, но я-то знала, что это не так. Топь обманчива. Стоит решить, что ты можешь искупаться в пусть и зеленой, но воде, шагнуть в нее, и тут же окажешься по пояс в хлюпающей грязи. Все местные об этом знают, а приезжих в наших краях редко встретишь.

Я доела яблоко, вытерла губы и недовольно осмотрелась: придется обойти и собирать ягоду как раз там, где, по словам мужиков, стоит избушка колдуньи.

Ну не съест же меня старуха, в самом-то деле? Я на ее территорию не претендую, и ягоды больше, чем нужно, не унесу. Если колдунья вообще существует. Я с трудом представляла себе старушку, которая живет в полном одиночестве на болотах. Охотиться она вряд ли может: сил нет. А на одних грибах да ягодах долго не проживешь. Разве что колдовством себе еду добывает… Но это уж совсем чушь.

Решив, что мужики напридумывали страшилок для своих детей, чтобы те к топи не ходили, я со спокойной душой отправилась в левую сторону. Отсюда, если пройти по узкой дороге сквозь хвойный лесок, выйду как раз к самому урожайному участку болота. Мне всего-то и надо, что корзинку ягоды. Лечить деревенских уже не стану – им это не нужно от меня, а мне хватит и нескольких банок клюквы.

Клюква нашлась, где я и ожидала. И избушки никакой я там не увидела, что только добавляло радости. В окружении колючих кустов, свежих ольховых зарослей, крошечные зеленые ягоды разглядеть почти невозможно, если не искать целенаправленно.

Я быстро набрала половину корзинки и решила, что больше мне не понадобится. Уже собиралась уходить, как вдруг услышала чей-то стон.

Я вскинула голову. Выпрямилась. Затаила дыхание.

Стон повторился. Кто-то совсем рядом дышал тяжело и прерывисто, и ни с чем этот звук не перепутать.

– Я уже ухожу, – проговорила я испуганно. Надо же, и впрямь колдунья здесь живет.

– Помоги. – Хриплый слабый голос заставил меня вздрогнуть.

Мужчина. Голос точно не женский.

Я заозиралась по сторонам и заметила, что одно из деревьев с особенно толстым стволом несколькими витками обмотано крепкой веревкой.

Я с силой сжала ручку корзинки и тихонько вздохнула. Вот чего-чего, а спасать жертву разбойников в мои планы не входило.

Я знала, что разбойники часто бросают в лесах тех, кого ограбили, чтобы смерть человека осталась на совести хищников, а не на их.

– Помоги… Прош… – Мужчина замолчал, наверняка потеряв сознание.

– Да что ж ты будешь делать, – выругалась я, устало запрокинув голову к небу. – Господи, сохрани меня, дай мне вернуться домой здоровой.

Я бросилась к дереву, едва не поскользнулась на мокрой траве, схватилась за шершавый ствол и нырнула под ветки. Одна из широких лап нависала над брошенным невесть кем и когда мужчиной, представляя собой что-то вроде шалаша.

Я застыла в ужасе: незнакомец сидел на влажной земле и был обнажен. Полностью! Краска залила мое лицо, но я взяла себя в руки. А когда поняла, что темные полосы на белоснежной коже мужчины – не тень от ветвей, а глубокие раны с запекшейся кровью, едва не закричала.

Да ни один разбойник не поступил бы так жестоко со случайным путником! Вот о чем о чем, а о их проделках я наслышана. Они забирают у людей ценные вещи, привязывают несчастных к деревьям и уходят.

Не избивают. Не мучают. Не выпускают кровь.

Я перевела взгляд с изрезанных запястий мужчины на его лицо: сине-фиолетовое, в кровоподтеках. Почти как у меня. Но на моем лице свежие следы избиения, а на этом… Его словно мучили долгие-долгие годы. Возможно, избивали плетью, резали кожу острыми лезвиями. А судя по рваным ранам на груди, еще и хлестали цепью с зубцами.

Не представляю, кто сотворил с ним такое, но мне следовало поторопиться, пока они не вернулись.

Я вытащила нож из сапога, несколькими взмахами разрезала веревки и только успела подставить ногу к плечу незнакомца, как тот завалился на бок.

Без сознания, слабый, почти обескровленный. Сам он не сумеет отсюда уйти, а я помогать не собиралась. Мне сил не хватит дотащить его до деревни. Все, что я могла, это снять веревки.

– Эй, – позвала я и похлопала мужчину по щекам. – Очнитесь же, ну!

Отметила про себя, что он очень недурен собой, несмотря на жуткие ссадины и синяки: правильной формы нос, тонкие губы, густые черные брови, пушистые ресницы. Длинные волосы цвета воронова крыла сальными прядями лежат на плечах.

Городской, не иначе. И, скорее всего, аристократ. Не то чтобы я хоть когда-то встречала кого-то из высшего общества – только слышала о них, – но незнакомец совершенно точно не был похож ни на одного нашего деревенского мужика. Да он даже дальним родственником никому не мог быть…

Пленник распахнул глаза и посмотрел на меня. Я вскрикнула, не успев зажать рот рукой. Этот взгляд не узнать было нельзя.

– Спасибо… – тихо прошептал он. – И беги… беги отсюда так быстро, как можешь.

ГЛАВА 5

Лес погрузился в безмолвную тишину. Неестественную. Пугающую.

Дождевые капли зависли в воздухе, искрясь в слабом свете.

– Да уходи ты уже! – прошипел мужчина, и его красные нечеловеческие глаза вспыхнули огнем.

Я попятилась. Впереди, в тени густых деревьев, появилась темная фигура. Скрюченная старуха с кривой палкой в руках шаркающими шагами направлялась в нашу сторону.

Громыхнул гром, да так внезапно, что я испуганно вжала голову в плечи. Земля задрожала сначала едва ощутимо, потом все сильнее.

Резкий порыв ветра снес зависшие дождевые капли, и те с хрустальным перезвоном осыпались в траву…

Я развернулась и кинулась прочь с болота. Боль в проткнутой гвоздем ноге почти не чувствовалась. Рука, пальцы которой еще утром не шевелились, хваталась за спасительные ветки.

Я перепрыгивала через поросшие мхом корни, ныряла под раскидистые лапы деревьев, боролась с цепляющимися за одежду кустами. То и дело проваливалась в грязь по лодыжки, но, не замечая этого, мчалась на выход из леса. О корзинке с клюквой я и не вспомнила.

Дыхание сбилось, из горла рвался хрип. Я не оборачивалась.

Колдунья. Она существует. Существует!