Zадача будет выполнена! Только вперед

А вот один день командира воюющей роты одной из бригад ВС РФ.

Утром проснулся – нужно везти рапорты в ППД, стоять в очередях к разным службам. На дорогу – час-полтора, мытарства в ППД, дорога обратно в располагу. Рота тем временем воюет.

По возвращении печать первого БЧС – это пятнадцать-двадцать минут; второй БЧС сложнее – уже около получаса; затем строевая записка с полным поименным списком личного состава.

Ротный начинает печатать, но успевает не всё: надо ехать на вечернее совещание, выезжать минимум за час. Совещание длится также минимум час. На совещании доводят: утром сдать списки личного состава, у кого есть несовершеннолетние дети, с ксерокопиями свидетельств о рождении, для выплат и подарков на Новый год, Первое сентября и так далее. Потом дорога обратно. До одиннадцати ноль-ноль внутреннее совещание – доклады, постановка задач. Документы, будь они неладны, до ночи. Отбой в два ноль-ноль. Утром – всё заново.

И так изо дня в день, изо дня в день…

Личный состав не вижу и не слышу. Организовал стрельбы – не смог присутствовать. Готовлю разлитые «формы», допуски к секретности личного состава, книгу записи больных, журнал вечерней поверки, планы подготовки, взводные журналы. Техника роты у меня нет – висят отчеты по ГСМ, получению и списанию боеприпасов… Идет война, а я не вижу людей: совещания, бумаги, доклады, кабинеты.

Всё это не что иное, как саботаж реальной боевой работы. Циркуляры, спускаемые «сверху», парализуют инициативу и вообще нормальное ведение войны. Увы, это так. Достучаться бы до Герасимова, который, по признанию командования укров, пишет умные книги, достучаться бы до Шойгу, достучаться бы до Путина. Повторяю, с таким ворохом бумаг командиру роты некогда воевать и быть на позиции. Или так: есть риск быть убитым или попасть в плен во время работы с документами, когда враг атакует. Я не призываю к махновщине, порядок должен быть, но не должен превращаться в маразм.

Вот поэтому мне проще быть старшим сержантом – командиром разведгруппы, максимум отделения, – чем офицером. Геморроя меньше, противника вижу чаще, доплаты за подбитую вражескую технику и уничтоженный личный состав противника с лихвой перекрывают разницу с офицерской зарплатой, хотя мы тут воюем не за деньги, а за Родину и идею. Пока что я не вижу смысла становиться офицером. Но если припрет, я и роту, и батальон в бой поведу, и пацаны пойдут за мной, несмотря на то что на плечах у меня не офицерские звезды, а всего лишь сержантские лычки.

– Глобус! Глобус! – позвал я Чехова. – Иди сюда!

– Что случилось? – спросил подошедший Петрович, отвлекшись от разноса, который он устроил минометчикам за то, что они не убрали за собой ящики из-под мин.

– Погляди, что Кок творит.

На экране монитора хорошо было видно, как наш батальонный повар собирает что-то на земле. Группа Бамута ушла дальше, оставив Витьку Степанова в нужной точке. Вражеский дрон парил далеко и высоко, достать его из дронобойки было нереально, но, возможно, благодаря такой дистанции группа Семена могла пройти незамеченной.

Кок минут десять посидел под деревом, накрывшись маскировочной сеткой, а потом принялся лазить по земле, срывая что-то.

– Рвет что-то? – задумчиво произнес Глобус. – Не пойму. То ли укроп, то ли крапиву?

– Сука, ботаник хренов, – злорадно прошипел я, – сейчас я ему устрою сбор гербария, мать его так!

Взяв в руки рацию, я откашлялся и тут же прокричал в микрофон «болтушки»:

– Кок! Кок! На два часа – движение! Огонь! Немедленно!

Никакого движения на два часа не было, я всё выдумал, чтобы взбодрить и заодно проучить нашего повара.

Витька подскочил как ошпаренный, дернул автомат, развернулся совершенно не в том направлении, куда я ему приказал, и длинной очередью высадил полный магазин. Стрелял Кок не на два часа, как я кричал ему в рацию, а примерно на шесть часов, то есть практически себе в тыл – туда, где физически не могло быть противника.

– Идиот, – буркнул Петрович, комментируя действия Степанова.

Кок, высадив полный магазин куда-то в пустоту, перекатом ушел в сторону, сменил рожок на полный, отбросив пустой на землю, и вновь открыл огонь. Второй магазин Кок отстрелял короткими очередями.

– Ни хрена его напугали! – коротко хохотнул Глобус.

– Есть! Есть! – раздался в рации задыхающийся голос Кока. – Одного «задвухсотил», второго ранил!

Было видно, как Степанов, распластавшись на земле, ползком пятится назад, стреляя перед собой из автомата всё в том же направлении на шесть часов. А еще я успел заметить, что вокруг Кока взметаются вверх фонтанчики земли от пулевых попаданий. Кок ведет с кем-то бой!

– Твою мать! – одновременно с Петровичем прокричал я и тут же сыпанул фонтаном приказов: – Крест, Бублик, Финик – наружу, дуйте к Ветру! Кок встрял! Пых, расчехляй «польку», прикроешь. Кок? Кок! Доложи, что там? С кем контакт? – забубнил я в микрофон портативной рации.

– Псих, синие в складке лежали, укрывшись сеткой! Ты как крикнул, я глянул, а там бугорок шевелится…

Членораздельная речь исчезла из эфира, ей на смену пришли обрывки матов и близкая трескотня автомата.

– Псих, что там у вас? – влез в эфир Бамут.

– Кок вскрыл укропскую разведку. Возвращайтесь! Только осторожней, может быть засада.

– Плюс! – лаконично ответил Семен.

– Ветер! Ветер? – схватив трубку «тапка», принялся я вызывать наш ближайший к Коку наблюдательный пост.

– Слушаю, – раздался в трубке хриплый голос вечно простуженного Ветра.

– Слышишь стрельбу?

– Да. Наблюдаю, как Кок в кого-то там активно стреляет.

– Прикрой его из подствольника и РПГ.

– Сделаю.

– Джокер, поднимай «птичку»! – крикнул я вглубь бункера.

И вновь занял место за столом перед мониторами. Командир должен быть на своем месте! Жутко хотелось метнуться наружу и броситься к месту боя, но за столом, перед мониторами, от меня сейчас больше пользы, чем в поле с автоматом.

Кок отполз под прикрытие высокого пня, который остался от дерева, срубленного прилетом снаряда. Что же там произошло? Неужели Кок случайно наткнулся на вражеских диверсов, которые подкрались к нам так близко? Степанов сейчас находится метрах в пятистах от нас – дистанция более чем близкая. Вполне можно отстреляться из некоторых видов ручных гранатометов. Или Кок сцепился с кем-то из наших?

– Глобус, проверь всех в бункере. Проведи перекличку. Все на месте?

– Принято, – отозвался Глобус.

Сам я поочередно связался с тремя внешними постами, чтобы провести перекличку и понять, все ли наши бойцы на месте.

Нет ничего хуже, чем завязать бой с кем-то из своих. Дружественный огонь, или, если по-английски, friendly fire – так чаще всего называют ошибочный обстрел или атаку на позиции своих или союзных войск. На этой войне, к сожалению, частенько возникают ситуации, когда происходит стрельба по своим. То летуны сбросят ФАБы не туда или – НУРСы прилетят прямиком по схрону с разведчиками, то хвост колонны вступит в бой с головой, то сонные или смененные дозорные обстреляют возвращающихся с боевого выхода разведчиков из соседнего подразделения. А уж сколько раз арта своих же накрывала, и не перечесть.

А что поделать, если форма практически одинаковая, а порой и вовсе идентичная? Техника на семьдесят процентов тоже одинаковая – общее наследие СССР. Да и хари у всех одинаковые – славянские и постсоветские. Незначительное отличие лишь в виде опознавательных намоток на рукавах, шлемах, штанинах и разгрузках: у наших – белые и красные, у укропов – синие, желтые и зеленые. А в горячке боя или на адреналине сперва стреляешь в двигающиеся со стороны врага силуэты и только потом рассматриваешь, какого цвета у них опознавалки.

Техника тоже зачастую не то что похожая, а одинаковая. Танки, БТР, БМП, САУ, «буханки», «мотолыги» как братья близнецы, отличия лишь в намалеванных белой краской символах. У нас – Z, О, V, треугольники и квадраты; у укропов – чаще всего кресты, из-за чего их за глаза и кличут немцами или фрицами.

Это дедам в Великую войну хорошо было: у немцев своя форма, у русских – своя, да и немецкий танк от советского всегда отличишь. А у нас не СВО, а какая-то «зеркальная» война, когда воюешь не с заклятым врагом, а вроде как со своим отражением в зеркале.

Хотя надо отметить, что из той книги мемуаров советского генерала-летуна, которую где-то смародерил Бамут, я с удивлением узнал, что первым самолетом, сбитым советским асом Александром Покрышкиным, оказался не германский истребитель, а отечественный Су-2. Атака была произведена в первый день Великой Отечественной войны в одной из зон вторжения немецких войск. Дело в том, что советские летчики не были ознакомлены с внешним видом ранее засекреченных моделей, и Покрышкин, атаковавший Су-2 против солнца, не сумел вовремя разглядеть красную звезду на камуфляжной раскраске бомбардировщика. Его пилот выжил, но штурман погиб.

Через два дня над Москвой средствами ПВО была обстреляна группа нераспознанных советских бомбардировщиков, возвращавшихся с боевого вылета. Это была первая воздушная тревога в столице СССР с начала войны. Так что дедам тоже приходилось несладко. Война – это не только штыковые атаки под крики «Ура!», это еще суматоха, неразбериха, бардак и беспорядок.

С Коком пропала связь. Я пробовал его вызвать, но он не отвечал. Последнее, что успел заметить, – Кок заползает в окоп, где в боковой нише, за деревянной перегородкой, стоял на станке АГС-17. Потом рядом с окопом взорвался ВОГ, затем еще один, и связь со Степановым пропала.

– Ветер! Ветер! – вызвал я небольшой внешний опорник. – Прекратить стрельбу! Дальше навесь! Дальше, говорю, по Коку попали!

– Я вообще не стрелял, мы перезаряжаемся.

Значит, это не свои, значит, это противник захерячил Кока! Едрить-колотить!

– Твою ж мать! – выругался я. – Почему так медленно?! Кока там основательно прижали. Дай выстрел!

Метрах в двадцати от окопа Кока возникло белое облачко – след попадания ВОГа.

– Давай дальше метров на сорок! – приказал я в динамик рации.

Вновь вспыхнуло облачко белого дыма. Взрыв 40-миллиметровой гранаты не особо-то и эпичный: пукнуло белым дымом, рассыпало вокруг себя веер мелких осколков – вот и все спецэффекты.

– Туда и бей! Прижми гадов, пока мы «самовары» развернем!

Следующий взрыв гранаты я не успел отследить, потому что она легла за пределами зоны досягаемости камеры, которая следила за тем сектором, где находился Кок. Всего таких камер, которые прикрывали различные направления и подступы к нашей «крепости», было больше двадцати штук. Камера, следившая за тем направлением, куда ушла группа Бамута, контролировала самый дальний подступ.

– Джокер, мля, где «птичка»?! – крикнул я. – Едрить тебя в шевелюру! Быстрее, быстрее!

– Ща, ща, пять сек, – бубнил Джокер. – Есть, есть! Переключаю на тебя картинку.

– Ага, принял, – хмыкнул я. – Ниже опусти.

Картинка, передаваемая с камеры «матраса», показала всю картину маслом: два укропа в «кикиморах» – один «двести», второй «триста», пытается перетянуть простреленную ногу. Судя по вялым движениям и вывернутой под неестественным углом второй ноге, этот подранок уже не жилец. Но самое интересное было метрах в ста от окопа Кока – там явно кучковалась группа чубатых числом не менее пяти-семи штук.

Твою ж-ж-ж мать, как мы так обосрались?! К нам практически вплотную подошла вражеская ДРГ числом чуть ли не в стрелковое отделение! Как?! Как мы могли так облажаться?!

– Пых! – вызвал я старшего минометчиков. – Ставь восемьдесят вторые «самовары», будем укропов отрезать.

– Ща сделаем! – крикнул в ответ старшина Пыхов. – Ща мы этих красавцев размотаем! Эй, тащи два миномета наверх! – задорно заорал Пых, обращаясь к своим подчиненным.

– Кок! Кок! – вновь попробовал я вызвать повара Степанова, но рация молчала.

Так и не докричавшись до Кока, я вызвал Бамута:

– Бамут! Зайди на вторую точку – к сосне, рыбу надо собрать.

– Плюс, – отозвался Семен.

Кричать в эфире приказы прямым текстом я не хотел: противник не просто может, а гарантированно слушает нас; по крайней мере, это всегда нужно учитывать при проведении боевой операции и переговорах в радиоэфире. Даже защищенные цифровые радиостанции и те при желании и наличии соответствующего оборудования можно прослушать, а учитывая, что мы сейчас активно используем трофейные рации, можно со стопроцентной гарантией утверждать, что противник слушает наши переговоры.

Чтобы сделать прослушку менее эффективной, можно вести переговоры заранее оговоренным шифром либо на неизвестном противнику языке, например тувинском или калмыцком. Но сейчас у нас в батальоне не было двух тувинцев или калмыков. Из тех, кто владел другими языками, кроме русского, были я и Глобус, мы могли вести переговоры между собой на французском и английском, но эти два языка легко переводились любым онлайн-переводчиком. Еще в отряде был освобожденный из плена российский боец Ашот Маникян, по национальности – армянин, и, соответственно, он знал армянский и немного турецкий, но никто, кроме него, этими языками не владел.

Короче, вариантов защититься от прослушки практически не было, потому что шифрами в радио-эфире можно разговаривать только в том случае, если обсуждаемая ситуация типична и оговорена заранее, а если как сейчас – стресс и переполох, – то, как ни крути, будешь орать прямым текстом вперемешку с матом.

Поскольку с Бамутом и Пестиком мы давно работали в одной группе, то у нас сложился собственный «птичий» язык для общения в эфире. Семен прекрасно понял меня: я хотел, чтобы он зашел в тыл к украинской ДРГ и попытался взять противника живьем.

Единственная возможность надежной, защищенной связи на передовой – это связь с помощью «тапка», или, как его правильно называют, ТА-57, что означает «телефонный аппарат образца 1957 года». Аппарат этот, хоть и морально устаревший, проводной, но, во-первых, он довольно всеяден в отношении элементов питания, а во-вторых, вечен, как всё, сделанное в СССР до перестройки. Было еще и в-третьих. В отличие от карманных раций, «тапок» можно было прослушать, только физически подключившись к проводу.

На захваченном опорнике нашлось два десятка ТА-57 и километр провода в катушках. Все внешние посты наблюдения, капониры и огневые точки были связаны между собой с помощью проводных полевых телефонов.

– Пых! – крикнул я. – «Тапок» не забудь, по нему связь держать будем.

– Принял! – также криком отозвался старшина Пыхов. – Мы готовы! Даю пристрелочный.

Я глянул на экран монитора. Группа украинских вояк довольно сноровисто и шустро отползала назад, к себе в тыл. Все облачены в лохматые «кикиморы», расцветка которых соответствует сезону. Камера дрона видит противника только благодаря тому, что он движется, а если укропы замрут, то превратятся в размытые, неприметные холмики, кочки и складки.

Стоит отметить, что вражеские бойцы на удивление хорошо экипированы и подготовлены. Не иначе, как по нашу душу пожаловал украинский спецназ. Опять же, на данном направлении есть «умная» камера, которая не зафиксировала приближение людей. Значит, противник обнаружил и нейтрализовал ее, причем не просто уничтожил выстрелами, а подавил сигнал, заставив камеру передавать статичное изображение. Умные, гады! Хорошо бы взять их живыми, допросить хорошенько и затрофеить их снарягу.

Бахнула 82-миллиметровая минометная мина. Легла далеко в тылу у вражеской ДРГ. Я принялся корректировать огонь минометов, указывая координаты таким образом, чтобы мины ложились ближе к укропам, но не накрыли их. Необходимо ошеломить противника, заставить вжаться в землю, чтобы выиграть время, нужное для подхода группы Бамута и Креста.

– Бамут, постарайся рыбу целой донести, хотя бы парочку карасей.

– Плюс, – отозвался Семен.

– От меня через Ветра идет Крест.

– Понял.

«Вау, вау!» – запиликала система оповещения, предупреждая, что в нашу сторону летят вражеские снаряды. Направленные микрофоны, стоявшие снаружи, засекли выходы вражеской артиллерии, звук летящих снарядов и сообщили об этом.

Твою ж-ж-ж мать!

– Пых, в укрытие! – крикнул я в трубку «тапка». – Обстрел!

Тут же дернул рацию и в общем эфире предупредил всех условным сигналом:

– Дискотека! Дискотека!

Бах! Бах! Бабах! Снаружи раздались взрывы, и внутрь бункера посыпались оглушенные минометчики, чьи позиции только что накрыли вражеские снаряды. Слава богу, все живы и лишь легко ранены.

Жак метнулся навстречу бойцам, на бегу встречая их профессиональными воплями:

– Куда ты, мля, его тащишь?! У него нога сломана!

– Где?! – удивился Пых, осматривая своего подчиненного, которого буквально тащил за шиворот.

– В звезде! – тут же огрызнулся Док. – Клади его на пол!

Закружилась карусель оказания первой медицинской помощи. Как всегда, Жак был щедр на маты и ругательства, правда, они у него были витиеваты и совершенно беззлобны. Раненым тут же оказали помощь; самым серьезным ранением оказался перелом ноги у бойца с позывным Минск.

Вражеские снаряды – 120-миллиметровые минометные мины – стали сыпаться с неба с пугающей периодичностью, противник явно не жалел БК. По нам, похоже, работало не меньше батареи, а это восемь минометов одновременно. После первого дня обороны «крепости», когда мы отбили несколько атак на наши позиции, нынешний обстрел был самым массированным. Похоже, противник всерьез озаботился тем, чтобы вернуть свою ДРГ домой в целости и сохранности.

Массированный обстрел наших позиций всё продолжался и продолжался. Стало понятно, что враг специально гасит по нам, чтобы мы не могли достать украинских диверсантов, которых случайно вскрыл Кок. Причем корректировщики укров, похоже, засекли место, где предположительно была сейчас группа Бамута, потому что чуть в отдалении, примерно там, где и должны были находиться Семен, Пестик и Хребет, гремели взрывы.

Я с тоской глядел на экран монитора, наблюдая, как группа украинских вояк уходит. Вражеские бойцы деловито погрузили одного своего «двухсотого» на носилки и в скором темпе начали удаляться прочь. Выскакивать наружу и пытаться достать укропов из минометов очень опасно: снаружи сейчас гремят взрывы и летают осколки. Противник специально обстреливает нас, чтобы мы носа не могли высунуть наружу. Похоже, обстрел будет продолжаться до тех пор, пока украинские диверсанты не отойдут на безопасную дистанцию.

– С «птичкой» связь пропала, – доложил Джокер, – загасили, падлы. Она сейчас повисит и будет возвращаться назад. Я скоренько выскочу, подберу ее?

– Куда?! – рыкнул я. – Назад!

Обидно! Вот так, на пустом месте, прокололись. Противник каким-то чудом умудрился подойти к нам вплотную. Надо было сразу корректировать минометы так, чтобы накрыть вражескую ДРГ. Нефиг было затевать эти танцы с захватом украинских разведчиков живьем! Сам виноват! Хотел как лучше, а получилось как всегда. Правду ведь говорят, что лучшее – враг хорошего. Вот загасили бы вражескую ДРГ в полном составе, накрыв их залпом из минометов, – это было бы хорошо. А захотелось сделать как лучше и захватить противника живьем, и в итоге они сейчас спокойно уходят вдаль.

Я смотрел на экран монитора, наблюдая, как шестеро украинских «кикимор» тащат своего подранка, уходя из сектора обзора статичной камеры.

– Падла, как обидно! Уйдут ведь, гады! – сквозь зубы шипел Джокер у меня за спиной.

– Надо было их сразу из восемьдесят вторых гасить, – буркнул кто-то.

Я обернулся и понял, что у меня за спиной собрались все, кто в этот момент был в бункере. Парни стояли хмурые и злые. Ничто так не раздражает и не злит, как вид противника, нагло шляющегося у тебя под самым носом, в то время как ты не можешь его достать.

Неожиданно вражеские бойцы, тащившие носилки, окутались снопом белого дыма. Серия мелких взрывов накрыла солдат противника, дым и огонь на несколько секунд скрыли их из виду. Взрывы гремели пару мгновений. Похоже, кто-то из наших отстрелялся по ДРГ противника из АГС, кучно положив «улитку» целиком, а это двадцать девять ВОГов калибра 30 миллиметров, в каждом по 36 грамм взрывчатки. Каждый ВОГ, выпущенный из АГС-17, дает радиус поражения ударной волной чуть больше квадратного метра, мелкие осколки имеют расчетный радиус сплошного поражения около семи метров. А тут больше двадцати выстрелов накрыли укропов, стоявших плотной группой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Special Air Service – Особая воздушная служба.

2

ЖБД – журнал боевых действий.

3

Комод – командир отделения.