Чекист и шифровальщица

Лера Колдуна

Чекист и шифровальщица

ЧЕКИСТ И ШИФРОВАЛЬЩИЦА

роман

Глава 1

Часы пробили полночь, начав отсчёт новому дню – 7 сентября 1937 года. За окном было темно. Лишь свет фонарей тускло освещал улицы и проспекты Ленинграда. Город спал. Только на улице Каляева1, в доме 18, на втором этаже, в квартире № 5 не спала молодая девушка двадцати шести лет от роду. Всего лишь через несколько дней ей исполнится двадцать семь, а к этому возрасту она потеряла уже так много.

Катя родилась в дворянской семье, когда это ещё не было преступлением против государственной власти, – в 1910 году. Отец – Измайлов Пётр Александрович – тяготился своим происхождением и стал идейным революционером. Мать – по деду Галицина, а по бабке Демидова, Елизавета Павловна, женщина кроткая, – не понимала и в душе не принимала увлечений мужа, но в силу воспитания не смела ему перечить. Бунтарский нрав Катя унаследовала от отца. Черты матери унаследовала старшая сестра Софья. С ранних лет Софья любила играть на рояле, не понимая обычных детских игр и шалостей. Она была маленькой взрослой и всегда приглядывала за младшей сестрой. Катя почти не помнила её. Катеньке было шесть, когда её десятилетняя сестра умерла от тифа. С этого дня в их дом пришло горе.

Благодаря идейности и верности революции отца семью Кати не выселили из их трёхкомнатной старинной квартиры и не арестовали. Идейность сохранила Кате крышу над головой, но забрала отца. Он погиб, сражаясь за права пролетариата, которым сам никогда не был.

Так, оставшись без отца в одиннадцать лет, Катерине пришлось помогать матери в заработке денег. Елизавета Павловна, будучи женщиной образованной, взяла с дочери слово, что она будет учиться. Поэтому девочка приходила на фабрику, где работала швеёй её мать, для смазывания оборудования перед началом утренней смены, после этого шла на уроки и возвращалась, чтобы успеть смазать детали перед началом вечерней смены. Шить Катя так и не научилась, в отличие от своей матери, которая умела шить задолго до революции. Любовь к этому рукоделию также перешла к Софье. Если бы она только была жива…

Окончив школу в шестнадцать лет, Катя безуспешно пыталась пойти по стопам своего отца и стать военнослужащей. Увы, она не была физически сильна, а её невысокий рост вызывал лишь насмешку. Так и работала бы Катя на фабрике, если бы в Москве не открылись курсы по подготовке работников в спецорганы. Ей улыбнулась удача, и по окончании курсов она стала шифровальщицей. Но радость была недолгой. При оформлении на службу всплыла Катина родословная. «Как же ты будешь хранить государственную и военную тайну, если ты – буржуй?!» – с этими словами командир войсковой части выставил её за дверь. Пришлось вернуться на фабрику, где её назначили техником-наладчиком швейного оборудования. Мечта – служить Родине – оказалась несбыточной.

Каждый год перед днём рождения Катю посещали эти грустные мысли. Так произошло и в эту ночь. Она смотрела тёмно-карими глазами на белый с орнаментами потолок и не видела его. Перед ней были ещё живые отец с сестрой, учёба на курсах и командир с искривлённым от злобы лицом.

Вдруг ночную тишину нарушил звук мотора приближавшегося автомобиля. Катя встала с кровати и выглянула в окно. У дома остановился ГАЗ М-1 чёрного цвета. «Воронок». На тёмную улицу вышли четверо – два офицера и два сержанта, один из которых был их водитель. Они огляделись по сторонам, словно хищники на охоте, закурили и пошли в сторону дома.

За кем? Катя не знала, но чувствовала. Её сосед, Борис Захарович Гольцман, пожилой еврей, учёный-генетик, издал на днях статью, в которой не воспевал трудовой народ, а, напротив, призывал к масштабному изучению генетики и, главное, обмену опытом с другими странами. После того, как Борис Захарович узнал, что главного редактора той газеты «уволили», он понял, что придут и за ним. Его утончённая жена Аида Львовна когда-то научила шить юную, только что вышедшую замуж Елизавету, а уже потом обучила её дочерей письму, чтению и счёту задолго до положенного на то возраста. Своих детей Аида Львовна не имела, поэтому любила Елизавету как родную дочь, а Софью с Катериной как родных внучек. Немалым потрясением для неё стала смерть Софьи. Борис Захарович дома бывал редко. Бездетность побудила в нём желание изучать анатомию человека, поэтому всё своё время он проводил в лаборатории, на лекциях и даже в моргах.

Катя решила проверить свою теорию и вышла на цыпочках из своей комнаты. Миновав проходную залу, она вышла в коридор и прижалась ухом к двери.

На лестничной клетке послышались шаги. Стук в соседнюю дверь. Тишина. Снова стук. Кате померещилось, что тяжёлые мужские руки бьют прямо в её грудь, а стук сердца вторит их ударам. Борис Захарович был прав. Пришли за ним.

– Надо ломать дверь, – предложил один голос.

– Ломайте, – холодно ответил другой.

Стук, скрип, скрежет… Сейчас они откроют дверь… Сейчас… Вот-вот… А вдруг дедушка Боря там? А вдруг не уехал? Вдруг не успел? Катя не могла просто стоять и ждать. Слёзы подступали к глазам. Она глубоко вдохнула. «Я должна им помешать! Они ничего мне не сделают, я ни в чём не виновата, поэтому не стоит их бояться», – крутилось в голове у девушки.

Катя открыла дверь. Прямо перед ней стоял высокий голубоглазый офицер НКВД, майор, из-под фуражки виднелись блондинистые волосы. Он явно был растерян, но через миг овладел собой.

– Майор НКВД Поляков Анатолий Васильевич, – показав удостоверение, произнёс он почти шёпотом. Кате показалось, что он совершенно не двигал губами, будто его кто-то озвучивал.

– Потрудитесь представиться, – вновь произнес чекист ледяным голосом.

– Измайлова Екатерина Петровна, – негромко представилась Катя, – я услышала шум… Хотела посмотреть, кто шумит…

– Вы знакомы с гражданином Гольцманом? – проигнорировав её слова, спросил офицер.

– Да, он мой сосед.

– Товарищ майор! – обратился к Полякову капитан, на которого Катя даже не взглянула. Как магнитом тянули к себе голубые глаза майора. – В квартире никого. Шкафы пусты.

Майор нахмурился и поджал губы. Через мгновение его лицо вновь стало прежним.

– Екатерина Петровна, – обратился он к Кате, – вы случайно не знаете, где сейчас может находиться Гольцман?

– Нет.

– Вы уверены?

– Мы не общались, – соврала Катя, но, увидев суровое лицо Полякова, тут же добавила: – В последнее время.

– Давно вы его видели?

– Пару дней назад.

– Он говорил вам об отъезде? К детям, например.

– У них нет детей. А про отъезд я и в самом деле ничего не знаю.

– Как же они прошли с чемоданами мимо вашей двери, и вы ничего не услышали?

– Возможно, я была на фабрике в это время.

– Возможно, – протянул Поляков и обратился к капитану: – Замкните дверь и опечатайте. А вам, Екатерина Петровна, спокойной ночи!

Он прошёл к лестнице и, спускаясь, всё смотрел в карие глаза Катерины.

Дверь закрыли, повесили бечёвку, кусок сургуча с печатью и удалились.

Катя опомнилась, вошла в квартиру, плотно закрыв входную дверь, присела на корточки и зарыдала, бесшумно, чтобы не разбудить маму.

Они живы! Они спаслись!

Конечно, Катя знала, куда уехал дедушка Боря с бабушкой Аидой. Сразу после выхода статьи неделю назад Борис Захарович заподозрил неладное и через учёный совет смог тайно выехать с супругой во Францию, откуда собирался переехать в Израиль. Уезжали налегке, взяли только самое необходимое. Зашли попрощаться накануне отъезда. Писем писать не обещали. Да и какие могут быть письма? Если самих беглецов найти не смогут, то Катя с матерью попадут под пристальное наблюдение.

Теперь всё будет хорошо. Катя чувствовала. На душе стало спокойно. На миг она подумала: сегодняшняя бессонница была нужна, чтобы встретить те незабываемые голубые глаза.

Сон окутал Катю в свой плен грёз.

Глава 2

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – Анатолий вбежал в свой кабинет, – куда он делся? Куда? Я тебя спрашиваю!

– Не могу знать, – ответил капитан.

– Не можешь, а должен! – кричал Анатолий в бешенстве, – это твоя работа! Я же сказал следить за ним! Куда делась эта сволочь?! Куда? Я вёл его почти месяц!.. И тут на тебе – статья! О лучшем поводе и мечтать нельзя! Логично было тут же его взять. Чего тянуть? Возьми мы его тогда, он бы без колебаний выдал всех своих иностранных агентов. Но нет. Кто-то решил устроить самодеятельность! Ну кому, кому, ты мне скажи, понадобился этот редакторишка? Отвечай!

– Майор Клименко распорядился его допросить.

– Пошёл вон, – произнёс Поляков тихо, как будто успокоившись. Он налил в стакан воды и выпил залпом.

– Товарищ майор, разрешите обратиться.

– Обращайся.

– Возможно, та девушка, соседка, сказала не всё. Возможно, она знает больше.

– Знает, – подтвердил Поляков, – но не скажет. А допросить – оснований нет. Она не дочь, не сестра. Вот что, Миша, найди мне на неё всю информацию. Кто она, чем живёт, где работает – всё. И чем раньше, тем лучше.

– Есть! Разрешите иди?

– Иди.

«Опять домой попаду под утро, – подумал Толя, – уже три часа ночи. С этой службой сына неделями не вижу: прихожу – он уже спит, ухожу – он ещё спит».

Анатолий сел за стол, взял кипу бумаг и приступил к их изучению. Он пытался сосредоточиться, но в голове крутилась картина сегодняшней ночи. Он вспомнил ту девушку. Катя, кажется? Она была полна решимости и совсем его не испугалась. Он уже отвык от этого.

Толя закрыл лицо руками, веки сомкнулись, и он снова видел перед собой миниатюрную девушку в ночной сорочке. Он не заметил, как заснул.

Стук в дверь разбудил Анатолия.

– Разрешите войти? – произнёс Михаил.

– Входи, – сонно сказал майор, – который сейчас час?

– Начало седьмого, – ответил Миша.

– И что тебе надо в начале седьмого? – спросил Поляков, потирая глаза.

– Я принёс то, о чём вы меня просили.

– И о чём же я тебя просил? – Поляков зевнул.

– Материалы на Измайлову.

– Кто это?

– Соседка Гольцмана.

Анатолий вмиг проснулся. Михаил протянул ему картонную папку на завязках. На папке было написано: «тов. Измайлова Екатерина Петровна, 1910 г.р.», в правом верхнем углу значилась надпись «Секретно».

– Откуда?

– Из архива. Я всегда начинаю с него.

– Ты уже ознакомился?

– Да. Она не такая простая, как могло показаться на первый взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Прочитайте её автобиографию, да и другие документы. Многое станет понятно.

Поляков развязал узелок, открыл папку, но прочитать ничего не успел – в кабинете раздался телефонный звонок.

– Майор НКВД Поляков.

– Толя! – визжал в трубке женский голос, – я не поняла: ты опять не ночевал дома? Мне это уже изрядно надоело!

– Марьяночка, успокойся, пожалуйста, – сказал нежным голосом Толя, – я всю ночь работал. Сегодня обещаю быть к ужину.

– Знаю я твою работу! – не унимался женский голос, – то с одной девицей тебя видят, то с другой. Если ты сегодня не придёшь домой вовремя, то можешь вообще не приходить!

– Приду, обещаю. Но сейчас мне надо работать. Целую, дорогая!

Повесив трубку, Анатолий обратился к Михаилу:

– Никогда не женись.

Затем он снова обратил всё своё внимание на папку. Первой лежала фотография Измайловой в военной форме, на петлицах были нашиты три треугольника2.На фотографии она сидела вполоборота, глядя вдаль. На голове красовался берет со звездой.

– Она военная? – удивился Поляков, – она же сказала, что работает на фабрике. Соврала?

– Возможно, что не соврала. Материалы старые, 1930 года. Она оформляла допуск к государственной и военной тайне для службы в одной из войсковых частей. Ей было отказано.

– Почему?

– Лучше, если вы прочтёте сами.

Анатолий отложил фотографию в сторону. Следующим был отказ.

«Изучив автобиографию товарища Измайловой Е.П., считаю целесообразным отказать в оформлении допуска к государственной и военной тайне».

К отказу была приложена пояснительная записка. Она гласила:

«Измайлова Екатерина Петровна, 1910 г.р., место рождения Санкт-Петербург, по происхождению – дворянка.

Отец – Измайлов Пётр Александрович, 1886 г.р., место рождения Санкт-Петербург, дворянин по роду, революционер по духу, военнослужащий РККА3, погиб героем, защищая идеи революции, в 1921 году, место захоронения неизвестно.

Мать – Измайлова (в девичестве Галицина) Елизавета Павловна, 1886 г.р., место рождения Санкт-Петербург, дворянка, имеет чрезмерную жилплощадь, оставленную ей за заслуги мужа; работает швеёй на фабрике.

Сестра – Измайлова Софья Петровна, 1906 г.р., место рождения Санкт-Петербург, дворянка, умерла от тифа в 1916 году, похоронена на Никольском кладбище.

Причина отказа – дворянское происхождение».

– Вот что, Лапин, оставь мне это для изучения. Подготовь отчёт о ночном выезде и можешь идти домой. На сегодня ты свободен.

– Отчёт готов. Уже в делопроизводстве.

– Тогда иди, отсыпайся. И вот ещё что: присматривай за тем домом. Особенно за Измайловой. Без фанатизма, но так, чтобы мы были в курсе.

– Есть!

Лапин вышел за дверь, оставив Полякова наедине с папкой документов.

«Так, значит, ты дворянка, – подумал Толя, рассматривая фотографию Кати, – сейчас посмотрим, какие тайны ты ещё скрываешь».

Толя взял автобиографию и просмотрел быстрым взглядом, останавливаясь лишь на нескольких словах. Наконец он заметил что-то очень важное. «…окончила курсы по подготовки в спецорганы по направлению – шифрование…», – прочитал он.

«Она – шифровальщица! – мысленно воскликнул Толя, и в его глазах зажёгся огонь, – какая невероятная удача! Надо обязательно этим воспользоваться! Но с чего начать?»

Он снова стал изучать документ:

«…родилась в Санкт-Петербурге, ныне Ленинград, 29 августа по старому стилю, 10 сентября по новому стилю, в 1910 году…».

«А вот и повод. Надо будет заглянуть к ней на день рождения», – решил Поляков.

Конечно, он мог бы прийти сегодня безо всякого повода, но обещал жене вернуться к ужину домой.

Глава 3

Это было обычное утро перед работой. Мама напекла сырников на завтрак. По радио пел Утёсов песню «Второе сердце» – мамину любимую. В такие минуты она грустит и вспоминает о погибшем супруге. Катя обычно тоже грустит. Но не сегодня. Всё было как всегда: сваренный кофе, мама рассказывала свой необычный сон, лучи солнца пробивались сквозь штору на кухню. Ничего внешне не изменилось. Изменилось что-то внутри Кати.

Катя ничего не рассказала маме о ночных гостях, чтобы не пугать её, а та ничего и не слышала – была уставшей после работы в две смены. Сама же Катя думала о той встрече постоянно. И о голубых глазах-магнитах.

«Жаль, что больше никогда я не встречу его, – подумала Катя и тут же опомнилась, – хорошо, что я никогда не встречу его».

– Какие у тебя планы на завтра? – спросила мама.

– После работы пойду с Варей на танцы, – ответила Катя.

– Я на завтра взяла выходной, поменялась сменами. Приготовлю ужин и испеку торт к вашему приходу.

Мама работала на фабрике почти без выходных в две смены уже пять лет. Причиной был новый начальник, который чуть ли не в первый день показал ей на дверь. Но коллектив не бросил добросовестную работницу и отстоял её право на работу. Тогда Елизавета Павловна решила заслужить расположение начальника своим усердием и трудолюбием, а вскоре привыкла к такому режиму.

В дверь постучали.

– Я открою, – сказала Катя и встала из-за стола.

«Кто бы это мог быть?» – подумала она. После отъезда Гольцманов гостей они не ждали.

Катя открыла дверь. На пороге стоял тот самый ночной чекист с голубыми глазами. Он был в тёмно-серой рубашке и в синих брюках. Глядя на него нельзя было предположить, кто на самом деле этот мужчина. В руках он держал букет из разноцветных георгинов.

«Мои любимые цветы, – мелькнуло в голове у Кати, – что он здесь делает?»

– Здравствуйте, Катерина… ммм… Петровна, – заговорил наконец гость, – я пришёл извиниться. Мы, наверное, напугали вас той ночью.

– Отнюдь, – соврала Катя.

– Однако, всё же разбудили. Если честно, обычно никто из соседей не выходит… И я совершенно не знаю, как надо себя вести в таком случае… Я был растерян… О, это же вам! – Толя протянул Кате цветы.

– Спасибо, – сказала Катя, засмущавшись, и поспешила опустить глаза.

Толя достал из нагрудного кармана блокнот и карандаш, что-то написал, опираясь на стену, оторвал листок и протянул его Кате.

– Вот мой номер телефона. Если вас будет кто-то беспокоить или что-то будет необходимо, вы всегда можете позвонить мне. И, конечно же, если вы вспомните что-то о Гольцмане… Вы прекрасно выглядите! У вас сегодня день рождения?

– Нет, но вы почти угадали. Завтра.

– Вы серьёзно? Я могу вас пригласить куда-нибудь? Вы любите театр?

– Люблю.

– Тогда я зайду за вами завтра в 18:00.

– Извините, но у меня на завтра другие планы…

– Я настаиваю.

– Хорошо, – согласилась Катя и улыбнулась.

– До завтра, Катерина Петровна!

– До свидания, Анатолий Васильевич!

Катя закрыла за ним дверь и взглянула на листок. На нём быстрым неровным почерком были написаны телефон и имя «майор Поляков Анатолий Васильевич».

Девушка вошла на кухню.

– Кто приходил? – спросила мама, – и откуда цветы?

– Расскажу – не поверишь, – ответила Катя, – я сама не до конца верю. Но одно могу сказать точно: планы на завтра поменялись, и с Варей на танцы я не иду.

– Почему?

– Потому что я иду в театр.

– Свидание?

– Что-то вроде того.

По дороге на фабрику Елизавета Павловна спросила у дочери:

– И в чём же ты планируешь пойти?

– Думаю, в голубом платье. Помнишь? Бесформенное, с белым кружевом.

– Такие давно не носят! Не волнуйся, я что-нибудь придумаю. В театр надо одеваться элегантно. Ты же выходишь в свет. Тем более с мужчиной. И обязательно познакомь меня с ним. Я должна знать, с кем отпускаю свою дочь. Вдруг он бандит.

– Уверяю тебя: он не бандит.

– Без личного знакомства с ним не пущу.

– Хорошо, – согласилась Катя. В самом деле, не говорить же маме, что новый знакомый – чекист.

Рабочий день Катя начала как обычно с проверки швейных машин и смазывания деталей. Сегодня Варя работала только в утреннюю смену, и Катя искала её глазами среди других швей. Наконец девушка заметила подругу. Невысокая блондинка, похожая на фарфоровую куколку, готовилась к работе. К ней подошла Катя.

– Привет! Я уже проверила твою машинку, можешь приступать.

– Привет! Спасибо, – Варя села за рабочее место, – ты сегодня какая-то другая. Вся светишься от счастья.

– Ты права, – подтвердила Катя, но испугалась: вдруг подруга обидится, что их планы поменялись, – Я завтра не смогу пойти с тобой на танцы, извини.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Варя.

– Я завтра иду на свидание, – сказав это, Катя снова засветилась от счастья.

– Ого! И кто он? Ты ничего мне о нём не говорила.

– Я сама толком ничего не знаю. Мы познакомились на днях… хм… у моего дома. Я не придала значения этому знакомству. А сегодня он пришёл ко мне с цветами и пригласил в театр.

– Катенька, я очень рада за тебя! Я думаю, что ваша встреча не случайна. И кто знает, чем она обернётся. Расскажи: какой он? И нравится ли тебе он вообще? – вдруг Варя нахмурила брови, – или ты от безысходности, как говорят эти сороки – Клавдия и Зульфия?

– Он мне нравится. Он статный, красивый… Я даже боюсь его.

– Почему, глупенькая?

– Он военный. Тот, который по ночам приезжает, – Катя помрачнела, а Варя, оторвавшись от шитья, с ужасом посмотрела на подругу. Катя продолжала: – Только маме не говори, она не знает. И лучше вообще никому.

Варя кивнула, но промолчала.

– Я пойду, пока никто не «настучал», что я тебя отвлекаю.

И Катя ушла в подсобку.

Весь этот и следующий день она думала только о предстоящей встрече. Вернувшись домой, Катя с радостью и удивлением обнаружила в своей комнате новое платье, сшитое по последней моде.

– С днём рождения, доченька! – сказала мама, вошедшая в комнату вслед за Катей, – одевайся, скоро шесть вечера. Я испекла торт.

– Когда ты всё успеваешь? – удивилась дочь.

Мама вышла, а Катя надела обновку. Это было иссиня-чёрное бархатное платье с белым мелким горошком. Длинный рукав оканчивался белой шёлковой манжетой на запястье. Пышный воротник был белый, из органзы. Платье было приталенное, длинное, до середины голени. На кровати, где только что лежало платье, остались чёрный бархатный пояс с пластмассовой белой застёжкой и белая миниатюрная шляпка. Пояс бесспорно подходил к платью. Катя надела свои любимые чёрные туфли на тонком каблуке. Образ был почти закончен, не хватало соответствующей причёски к шляпке. Катя нагрела металлические щипцы для волос и завила локоны. Теперь и шляпка смотрелась органично. На глаза – чёрная подводка, на губы – тёмно-вишнёвая помада. Катя достала из сумочки пластмассовую брошь – три ромашки, которую ей сегодня подарила Варя, и прицепила на воротник у самого горла.

Катя вошла в проходную комнату, где её мама уже накрыла на стол.

– Как я выгляжу? – спросила Катя и покружилась.

В зелёных глазах мамы появились слёзы.

– Ты очаровательна, – ответила она, незаметно смахнув слезу белым платочком. Катя обняла её.

В дверь постучали.

– Я открою, – сказала девушка.

На пороге стоял Толя в сером костюме-тройке с бабочкой у горла и розовыми розами в руках.

– С днём рождения, – произнёс гость томным голосом, – вы прекрасно выглядите, Катерина Петровна.

– Спасибо, – смущённо проговорила Катя, принимая цветы.

– Вижу, что вы уже готовы, и мы можем идти.

– Анатолий Васильевич, – робко сказала Катя, – мне бы хотелось сперва пригласить вас за стол. Мама настаивает на знакомстве с вами.

«Этого ещё не хватало», – подумал Толя. Наверное, мысль отразилась на его лице, потому что Катя тут же добавила:

– Она не знает то, что знаю я о вас.

Толя выдохнул с облегчением. Но оставался ещё один аспект, о котором Катя должна узнать наедине.

– Где я могу помыть руки? – спросил он.

– Здесь, – Катя указала на дверь ванной комнаты.

Толя зашёл, включил воду и, прежде чем вымыть руки, снял обручальное кольцо и убрал его в карман.

– Я принесла для вас полотенце.

– Спасибо.

Толя вытирал руки и пристально смотрел на Катю. Она, не выдержав этого взгляда, опустила глаза.

Через минуту они были уже в комнате.

«Как в музее», – со злостью подумал гость. Диван-софа с резной спинкой и шёлковой обивкой голубого цвета, подобные шесть стульев, на одной стене висело зеркало в позолоченной резной раме, на другой – старинные часы с боем, на потолке – хрустальная люстра. Окна обрамляли бирюзовые шторы и белая тюль. В буфете стояла фарфоровая посуда, но он был наполовину пуст. Очевидно, остальной посудой был сервирован стол, накрытый белой кружевной скатертью. В углу комнаты расположился камин.

– Познакомьтесь, моя мама Елизавета Павловна, наш гость – Анатолий Васильевич, – представила Катя.

Перед Толей стояла утончённая женщина немолодого возраста, и хоть он знал, что в этом году ей уже исполнился пятьдесят один год, он никогда не дал бы ей и больше сорока. Елизавета Павловна грациозно подала руку. На костяшке среднего пальца было надето серебряное кольцо с янтарём. Толя почтенно поцеловал руку даме.

– Приглашаю всех к столу, – уверенным голосом сказала Елизавета Павловна.

Загремели стулья. Толя сел между матерью и дочерью.

– Анатолий Васильевич, чаю, кофе, какао? – спросила хозяйка дома.

– Кофе.

– Одну минуту, – с этими словами Елизавета Павловна встала из-за стола и удалилась на кухню

Толя не заметил, как наступило молчание. Он с интересом рассматривал сервировку. Хрустальные графин с водой и ваза со свежими гвоздиками, фарфоровые кружки, блюдца и тарелки, наверняка родом с императорского завода, серебряные приборы, льняные салфетки в кольце возле каждой тарелки. Венцом стола был торт на плоском серебряном блюде.

Катя отрезала кусочек и положила его на тарелку Анатолия, затем, отрезав ещё кусочек, положила его на мамину тарелку, а уже потом – себе. Катя видела смятенье офицера.

– Вам неловко? – спросила она.

– Немного, – признался он, – я бывал в таких квартирах по работе, но никогда не думал, что буду званым гостем.

В комнату вошла мама. В руках у неё была турка с ароматным кофе. Она разлила напиток по трём кружкам.

– Анатолий Васильевич, куда вы планируете сегодня идти с моей дочерью?

– В театр имени Кирова4.

– На какую постановку?

– «Бахчисарайский фонтан».

– О, Пушкин! Прекрасный выбор! Однако ваше приглашение было неожиданно для меня. Расскажите: как вы познакомились с Катенькой? Она ничего толком не говорит.