Отец мой фронтовик

1‑м батальоном командовал капитан Попов, его заместителем был старший лейтенант Черных, начальником штаба – старший лейтенант Мороз.

Командир 2‑го батальона старший лейтенант Урусов, точнее Исхак Урус, 25‑летний карачаевец с выразительным умным лицом, геройски погиб в августе 1942‑го. Сменивший его старший лейтенант Александр Кузнецов числился и после войны пропавшим без вести, однако на деле остался жив.

У старшего лейтенанта Киричко, заместителя командира одного из батальонов, в донесении о потерях нет даже инициалов, только и указано: «убит в период с 22.8 по 27.8 1942 года».

Тогда же сложил голову командир 3‑го батальона капитан Ткаченко. Родился Василий в многодетной украинской семье, с 1927-го в РККА, имел военное образование. Получая в Москве награду за советско-финскую, встретился с комбригом Запорожченко, и тот сосватал его в училище.

Известны двое ротных. Один, лейтенант Черняев, окончил в 1940-м соседнее училище, едва ли не лучшее в стране. Во 2‑м Орджоникидзевском ему доверили взвод, а затем и роту. «Среднего роста, стройный, энергичный, с отличной физической подготовкой, – вспоминали о Степане бывшие подопечные. – Настоящий кадровый командир. Мы тогда завидовали ему и хотели быть похожими на него». Черняев погиб летом 1942‑го в возрасте 21 года, оставив жену с грудным ребёнком.

Другой ротный, лейтенант Алексей Степин, или Стёпин, родом с Орловщины, был на пять лет старше отца. В пекле под Сталинградом уцелел, а полёг в 1944‑м на Украине, будучи командиром батальона, кандидатом в члены ВКП(б)…

Однако вернемся в осень 1941‑го, к отцу, для которого началась курсантская жизнь. Режим был жёсткий. Подъем в шесть часов утра, отбой в 22:00.

«Умывшись, после зарядки и завтрака, – рассказывал выпускник соседнего училища Гусейнаев, – с семи до двенадцати часов обучались военному делу: ползать по‑пластунски, стрелять, захватывать без оружия вооружённого врага, пробираться сквозь вражеский огонь, окапываться перед атакой, ходить в разведку, брать “языка”».

«Очень крепкая дисциплина была!»136 – подтверждает Иван Петренко, бывший курсант отцовского училища. Свободного времени практически не было, лишь перед вечерней поверкой отводилось минут 40 на личные нужды.

В начале учёбы отец пытался дать о себе знать: на Арабатскую Стрелку – родителям и в Русскую Антоновку – своей избраннице. Письма не достигали адресатов. 12 сентября немцы приблизились к Перекопскому перешейку, 15-го – к Чонгарскому мосту и Арабатской стрелке, 16-го – вошли в Геническ.

Тогда-то Гальдер и записал в дневнике: «Крым уже отрезан»137.

Арабатку, оборонявшуюся стрелковым батальоном, прикрывали ряд противотанковых надолб, дот и проволочное заграждение. Вечером 16-го до 40 гитлеровцев проникли на Арабатскую стрелку и почти полностью уничтожили роту наших бойцов. Немцы заняли и разграбили пионерский лагерь, но бежали, после того как открыла огонь 127-я береговая артиллерийская батарея Черноморского флота.

Оборону на рубеже Красный Кут – Счастливцево держали рота 320-й стрелковой дивизии и группа моряков с плавбазы «Нева». Более месяца защитники Арабатки не пускали немцев на полуостров. Рыбаки подвозили бойцам продовольствие, боеприпасы, увозили раненых и убитых. Артиллеристы, взорвав орудия, покинули рубеж только 2 ноября, когда немцы, прорвав оборону западнее, вошли в Крым.

То нелёгкое время жители Счастливцева, в том числе родители отца с их малыми детьми, запомнили надолго. Низкий, угрожающий гул самолётов. Топот оккупантов в доме – в селе стояли то немецкие, то румынские части, то чехи. Три эвакуации. Вернувшись из последней, люди не увидят своих домов…

2.9. К истории училища

Историки, изучающие тогдашнюю подготовку военных кадров с нынешних высот, оценивают её как весьма низкую. А что, собственно говоря, в том удивительного, если учесть образовательный уровень поступавших в учебные заведения в стране ликбеза. Да и высококвалифицированных педагогов можно было по пальцам пересчитать.

«В пехотных и артиллерийских училищах, – отмечает историк Владимир Афанасенко, – мало внимания уделялось тактике ведения оборонительных действий, взаимодействию с другими родами войск, организации управления и тылового обеспечения, стрельбе с закрытых позиций и прямой наводкой, особенно по бронеобъектам, неоправданно много времени уделялось конной, строевой подготовке в ущерб огневой и тактической»138.

Замечание справедливо, однако в большей мере относится к периоду, предшествовавшему советско-финляндской войне. Её итоги с пылом обсуждались 26 марта 1940-го, через две недели после подписания мирного договора, на пленуме ЦК ВКП(б), и 14 –17 апреля на совещании начальствующего состава РККА в Кремле.

Легко убедиться, насколько жёстко говорилось о необходимости перестроить боевую подготовку, довести до войск, штабов, академий и школ опыт войны. И доклад наркома обороны Маршала Советского Союза Ворошилова «Уроки войны с Финляндией» на пленуме, и стенограмма совещания теперь в открытом доступе.

Читая, не пропустишь вывод Сталина о том, что «культ традиции и опыта гражданской войны, с которыми надо покончить, и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны».

А её нельзя вести, подчеркнул он, без массовой артиллерии, миномётов, авиации, танков, автоматического оружия. Без «культурного, квалифицированного и образованного командного состава», способного управлять всеми родами войск. Без «искусно работающих штабов», «политически стойких и знающих военное дело политработников». И нового бойца, которого «нужно и можно создать: инициативного, индивидуально развитого, дисциплинированного»139.

Увы, чтобы осуществить намеченное, не хватило времени. Тем не менее выпускники Орджоникидзевских училищ утверждают, что уже в 1940-м система обучения и воспитания курсантов была максимально приближена к условиям боя. Учитывался опыт ведения боевых действий Красной армии на озере Хасан и Халхин-Голе, войны с белофиннами и первых операций Второй мировой войны.

Учебное заведение, куда попал отец, сформировали в декабре 1939-го, переведя часть командиров, преподавателей и курсантов из 1‑го Орджоникидзевского военного училища. В феврале 1940-го состоялся первый набор и начался учебный процесс.

Думаю, отцу повезло: во главе новой кузницы лейтенантов стоял комбриг Запорожченко. Писатель Николай Грибачев, посвятивший ему тёплый очерк, признавался: «Есть люди, которые, не делая со своей стороны никаких специальных усилий, поселяются и в душе, и в памяти навсегда»140.

«Михаил Иванович, – отмечал подполковник в отставке Кибирев, – был исключительно грамотный, эрудированный, высокоподготовленный в военном отношении. Отличный строевик, требовательный к себе и подчинённым, он прекрасно знал военную технику и оружие того времени. Нам, молодым командирам, отдавал все свои знания, любил командиров и курсантов, всегда находился среди них»141.

Родился Запорожченко в 1893‑м. Участвовал в Первой мировой и Гражданской. Окончил военную академию. В 1937-м возглавил Бакинское пехотное училище. В 1938‑м оказался под следствием. В конце 1939-го с него сняли обвинения, в марте 1940-го назначили начальником 2-го Орджоникидзевского пехотного училища.

«Комбриг Запорожченко, – отмечает Фадеев, – умело растил молодых командиров и наиболее способных оставлял для продолжения службы в самом училище». Так, учившийся на «отлично» лейтенант Анатолий Мережко в 1941‑м был назначен командиром взвода, через полгода – заместителем командира роты. Прошёл всю войну, а службу завершил в 1983‑м генерал-полковником, заместителем начальника штаба Объединенных вооружённых сил государств – участников Варшавского Договора.

Не ошибся Запорожченко и в лейтенанте Черных, оставив командовать взводом. В сентябре 1942-го Сергей отличился во главе курсантской роты под Сталинградом, а позже, преподавая тактику на армейских курсах младших лейтенантов, заслужил награду «за отличное воспитание высококвалифицированных кадров». Выпускнику 1941‑го армянину Григорию Парсаданову комбриг доверил взвод, а затем и роту. С успехом командовал ротой курсантов и 25‑летний осетин Магомед Хаев.

«Во время выпуска в январе 42‑го, – вспоминал Герой Советского Союза Алексей Сорока, – для нас был организован праздничный по тем временам ужин. Когда огласили приказ о присвоении воинских званий, Михаил Иванович выступил с теплой напутственной речью, со слезами на глазах, потому что в его практике, наверное, это был первый случай, когда лейтенантов отправляли в войска в курсантском обмундировании…»142

Под стать Запорожченко был и военный комиссар училища – полковой комиссар Михаил Александров. 1902 года рождения, русский, в 18 лет вступил добровольцем в Красную Армию, успел повоевать с басмачами. Слыл организованным, целеустремлённым и смелым человеком. С начала ноября он отсутствовал в училище. Назначенный военным комиссаром Западной (Ростовской) оперативной группы войск 56‑й армии, дневал и ночевал в частях, готовившихся освободить Ростов-на-Дону143.

Замполитом ошибочно называют бригадного комиссара Анатолия Гурковского, 1899 года рождения. Комиссар 25-й Чапаевской дивизии, позже – бронетанкового училища, был арестован в 1937-м по ложному обвинению. В 1940‑м освобождён. А поскольку репрессированные не могли занимать должности в политических органах, работал помощником Запорожченко по материально-техническому снабжению.

Впоследствии Гурковский, после того как сняли опалу, служил военным комиссаром эвакогоспиталя в Северо-Кавказском военном округе, замполитом госпиталя в Тбилиси, начальником военторга Закавказского фронта. В конце войны работал в Главвоенторге РККА. И даже участвовал в составе правительственной делегации в Потсдамской конференции144.

2.10. Тревожная осень 1941-го

В окрестностях Орджоникидзе, где проходили полевые занятия, стояла затяжная красочная осень. В эту пору здесь, как правило, солнечно, тепло и сухо, небольшие дожди редки. Правда, становится прохладней, средняя температура воздуха в октябре днём около 14 градусов, ночами – плюс четыре. Лишь иногда по краям луж образуется корочка льда.

По радио отец узнавал о потере Таллина, Чернигова, Кременчуга, «после многодневных, ожесточённых боёв» – Киева. Не радовали сводки с фронтов и в октябре: 8‑го войска оставили Орёл, 12‑го – Брянск, 13‑го – Вязьму, 14‑го – Мариуполь, 17‑го – Одессу…

В первой декаде октября танковая армия генерал-полковника фон Клейста во взаимодействии с 11-й полевой армией генерал-полковника фон Манштейна совершила стремительный рывок в направлении Таганрога. Немцы оказались в 65 километрах западнее Ростова-на-Дону.

9 октября 1941-го Военный совет Северо-Кавказского военного округа и руководство Ростовской области приняли экстренные решения. В частности, в военных училищах были сформированы курсантские полки, получившие участки обороны на западных подступах к Ростову-на-Дону. Они также прикрыли от десанта побережье Азовского моря. 2-е Орджоникидзевское училище отвечало за участок от Бейсугского лимана до Ейска145.

Новобранцы продолжали заниматься. «Учиться тому, что необходимо на войне, стало основой подготовки курсантов, – – Увеличилось количество полевых занятий, большое внимание уделялось ночной подготовке».

«Мы редко бывали в училище, – вспоминал выпускник соседнего училища генерал-майор С. Безнощенко. – Весь учебный процесс проходил в поле, где мы совершали длительные переходы, вступали в учебный бой с марша, вели оборонительные и наступательные боевые действия. Занятия шли днем и ночью»146.

Так поступали и во 2-м Орджоникидзевском, где начальником учебной части, а позже заместителем начальника училища был полковник Михаил Воскобойников. По его инициативе командиры и преподаватели изучали опыт идущих боевых действий, оперативно-тактические приёмы немецкой армии147.

Пожилой, маленький, худой – таким его запомнил отец. 28‑летним добровольцем Воскобойников начинал службу в только что созданной РККА. Воевал на Восточном, а затем, до 1923‑го, Туркестанском фронте.

«Было известно, – вспоминает Фадеев, – что полковник прекрасно стрелял из пистолета и от Ворошилова или Тимошенко имел наркомовские часы. И еще: в быту был очень прост, неприхотлив, а в боевой обстановке вел себя собранно, хладнокровно. Постоянно проявлял заботу о подчиненных и меньше всего о себе. При необходимости – тверд и решителен»148.

Жаль, не удалось узнать, кто руководил учёбой будущих миномётчиков.

Отец выучил назубок материальную часть батальонного миномёта. Казалось бы, тут всё просто: ствол, угломер-квадрант (прицел), двунога-лафет, опорная плита. Но копни глубже – и голова пойдёт кругом!

Взять, например, устройство ствола.

– Для чего у трубы снаружи выступ? – интересуется преподаватель.

– Он, – отвечает курсант, – нужен для упора в обойму двуноги-лафета.

– Для чего служит нарезка на казённой части трубы?

– Для навинчивания казённика.

– А зачем на казённом срезе трубы сделан скос с канавками?

– Для обеспечения надёжной обтюрации149.

И так по каждому элементу конструкции 82-мм батальонного миномёта образца 1937 года: каково устройство и как обслуживать. А ещё нужно было знать особенности миномёта образца 1941-го. Хотя бы теоретически, поскольку массово производить его начали в первой половине 1942-го…

Тактику в училище преподавал 34-летний капитан Мощанов. Александр, уроженец Владикавказа, повторно призванный в армию в 1940‑м, пленял всех, в том числе отца, глубокими знаниями по военному делу. Осенью 1942‑го, когда создавались курсы младших лейтенантов 8‑й гвардейской армии, бывшей знаменитой 62‑й, выходцы из 2‑го Орджоникидзевского училища стали ядром педагогического коллектива. Мощанова назначили старшим преподавателем, а потом и заместителем начальника курсов150.

Лейтенант Шевченко был старше отца на 9 лет и вполне мог оказаться среди тех, кто помогал ему овладевать основами тактики. Александр поступил в училище в 1940‑м, учился блестяще и после выпуска работал с курсантами. После службы в курсантском полку руководил учебной частью и вырос до заместителя начальника упомянутых выше армейских курсов.

Шевченко погиб за несколько дней до победы, похоронен в польском городе Сквежина. Знать бы, сохранилась ли надпись на обелиске в центре некрополя – «Слава погибшим солдатам. 1945»151.

Бронетанковое дело курсантам преподавал 35-летний капитан Ревякин. В 1932-м Лев поступил в Ульяновское танковое училище. Служил на Дальнем Востоке, Северном Кавказе, а с 1940‑го – во 2-м Орджоникидзевском.

Фадеев характеризует его как «добродушного человека среднего роста, крепкого телосложения, с высоким лбом и редеющими светло-русыми волосами. В руках всегда увесистый портфель и изящная указка, толстые рулоны схем и плакатов.

На занятия он приходил минута в минуту. Уставным формальностям не придавал большого значения, не присматривался придирчиво к тому, как его приветствует курсант. Как правило, быстро подходил к столу, а затем к доске, развешивал наглядные пособия и сразу приступал к делу.

Особый упор делал на вопросы преодоления танкобоязни. Изучали материальную часть, боевые качества танков разных типов и образцов, как своих, так и вражеских»152.

Знаниями по военной топографии делился лейтенант Жмёткин153. Николай Дмитриевич был родом с Кубани, старше отца лет на двадцать. Летом 1942‑го оказался в действующей армии. В 1945‑м Военный совет 4‑го Украинского фронта наградил капитана Жмёткина за то, что «все боевые операции войск фронта своевременно и бесперебойно обеспечивались топокартами».

Имелся в училище и другой знаток этой дисциплины – лейтенант Мурзин. Борис был местный: родился в 1910‑м во Владикавказе, откуда и призывался в начале войны. В июле – сентябре 1941‑го участвовал в обороне Киева154.

Кто бы из них ни преподавал топографию, делали они это на совесть. К весне отец бегло читал топографическую карту, по ней легко определял расположение, размеры изображённых предметов, расстояния между ними. На стрельбах всё точнее определял координаты и характер целей, всё грамотней вносил поправки для ведения огня в зависимости от погодных условий.

Военно-инженерному делу обучали 27-летний старший техник-лейтенант Яков Паничев, участник советско-финляндской войны, член ВКП(б) с 1941‑го, и майор Чистяков155, лет на десять старше своего коллеги, беспартийный.

Майор Антон Шабельник появился в училище после госпиталя, где залечивал тяжёлое ранение, полученное под Вязьмой. «Был он в годах, высокого роста, сутуловат», – вспоминали курсанты. На отцовском курсе преподавал недолго, но успел прослыть знатоком сапёрно-инженерного дела, дотошным, придирчивым и в то же время добрым человеком. «В нем, – отмечал Фадеев, – мало было и командирского и много отцовского. Потому-то курсанты и звали его отцом»156.

2.11. Первая зима войны

С 15 октября 1941 года по радио после утреннего боя курантов стала звучать песня «Священная война». Сводки Совинформбюро по-прежнему не радовали отца: 22‑го наши оставили Таганрог, 26‑го – Сталино (ныне Донецк), 29‑го – Харьков.

Занятия, несомненно, выматывали, не оставляли времени на тревожные мысли, связанные с отсутствием вестей из Крыма. Вряд ли знал он о том, что 31 октября немцы захватили Джанкой, а с ним и Русскую Антоновку, 1 ноября – Симферополь, 3-го – Феодосию. Завершились и длившиеся больше месяца бои за Арабатку…

7 ноября в СССР отмечали главный праздник страны. Война исключала веселье, но не отменяла событие. Тем не менее никто не ожидал услышать за несколько минут до восьми часов утра торжественный голос Юрия Левитана. Из репродукторов на плацу, в столовой и Ленинской комнате училища прозвучало:

«Внимание, внимание! Говорят все радиостанции Советского Союза… Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади парада частей Красной армии, посвящённого 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции». Репортаж вели корреспонденты Всесоюзного радио Александр Фетисов, Григорий Нилов и популярный спортивный комментатор Вадим Синявский (я застал его репортажи с футбольных матчей).

Раздались волнующие слова: «Сурово и торжественно выглядит сегодня Красная площадь. Над столицей нависла серьёзная опасность. В этот час на её подступах идут ожесточённые бои… Подступы к Москве станут могилой для гитлеровских дивизий… Москва выстоит и победит!»

Что слышали кроме слов отец и другие потрясённые курсанты? Очевидно, то, что и Герой Советского Союза Ирина Левченко: «Чеканный шаг бойцов, грохот танков, решительная поступь тех, кто прямо с Красной площади пройдет по посуровевшим улицам Москвы и совсем неподалеку от столицы, в пригородах ее, вступит в бой с врагом»157…

«7 ноября морозы впервые нанесли нам тяжелые потери»158, – жаловался Гудериан, которому не удалось взять Тулу. Командующий группы армий «Центр» фон Бок был честнее. Читаем запись в его дневнике: «Противник нарастил силы на юго-востоке от Калинина, ведет себя активно, даже вызывающе, и чуть ли не ежедневно предпринимает атаки в районе дороги Латшино – Калинин»159.

Хотя срок учёбы сократился, программы изучения ведущих предметов остались в прежних объемах. Учебная нагрузка возросла, однако никто не роптал, понимая, что от выучки зависит фронтовая судьба.

Отцу претили муштра, шагистика, зубрёжка уставов. К счастью, на плацу и в учебных классах теперь бывали значительно реже. Курсанты совершали длительные переходы, вступали в учебный бой с марша, учились ведению оборонительных и наступательных действий.

Погода тому не мешала. В ноябре здесь до 25 солнечных дней, дождей практически нет и не так уж холодно: средняя температура днём 8‑9 градусов тепла, ночью около нуля или выше.

Полевые занятия проходили, скорей всего, там, где сейчас полигон «Тарское», километрах в 14–15 от училища. Совершался марш-бросок обычно после раннего завтрака. Выходили с полной выкладкой, небольшим запасом воды и еды.

Неизменной спутницей была строевая песня. В дождь и снегопад раздавалась команда: «Рота, запе-вай!» Высокий голос выдавал задорный куплет. Курсанты пробуждались, подтягивались, приосанивались и, выдержав положенную паузу, дружно, слаженно рубили слова припева.

Уверенно, мощно печатали шаг по проспекту Сталина (теперь это проспект Мира), оставляя справа парк имени Хетагурова. Далее – через площадь Штыба на длиннющую улицу Свободы (ныне она раскроена на отрезки, поименованные в честь первого градоначальника Галло Баева, академика Абаева, Защитников Осетии).

Затем поворачивали налево и двигались по Тарскому шоссе, среди густых лесов. Не доходя до селения Ангушт (ныне Тарское), уходили вправо. Устраивались в места глухие, удобные для того, чтобы заниматься тактикой, топографией, совершенствовать инженерную подготовку.

С полевых занятий вернутся усталые, продрогшие. Но когда пойдут по притихшему городу, лейтенант отрывисто, резко скомандует: «Рота, запевай!» Грянут молодые глотки. Зазвучит «Песня артиллеристов». И куда только денутся усталость и зябкость! Распрямятся плечи, оживут ноги, в лицах очнётся молодецкая удаль.

20 ноября до отца и других крымчан донеслись огорчительные новости: войска оставили Керчь. Тогда же немцы захватили Ростов-на-Дону.

Правда, через неделю город удалось отбить. Гитлер заменил командующего группой армий «Юг» фельдмаршала фон Рундштедта фельдмаршалом фон Рейхенау, но это не спасло. Немецкая армия потерпела первое крупное поражение.

«Ростов был началом наших бед; это был первый предостерегающий сигнал!»160 – определил генерал Гудериан. И не ошибся: через несколько дней Красная Армия нанесла удар его танковой группе, да и всей группе армий «Центр».

12 декабря курсанты училища ловили каждое слово, произнесённое ликующим голосом Левитана. В сводке Совинформбюро извещалось о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы.

Фюрер снял с поста главнокомандующего сухопутными войсками Браухича, лишились должностей десятка четыре высокопоставленных офицеров. Многие винили «генерала Мороза», но командующий группой армий «Центр» фон Бок, единственный, кому Гитлер позволил уйти «по состоянию здоровья», оказался честнее. Среди причин катастрофы им была названа «недооценка способности противника к сопротивлению…»161

По радио зазвучали названия городов и сёл, освобождённых от оккупантов: Калинин, Руза, Таруса, Калуга…

В конце года Левитан снова порадовал отца: «29 и 30 декабря группа войск Кавказского фронта, во взаимодействии с военно-морскими силами Черноморского флота, высадила десант на Крымском полуострове и после упорных боев заняла город и крепость Керчь и город Феодосию».

По заданию газеты «Красная звезда» писатель Константин Симонов побывал в освобождённой Феодосии. Оккупанты бежали между католическим рождественским и новогодним праздниками. «В квартиры, где жили немецкие офицеры, да и солдаты, – записал военкор в блокноте, – было натащено съестное со всего Европейского континента. Французские шампанское и коньяк, датское сало, голландский сыр, норвежские селедки…»162

– Знакомое меню, видел в немецких блиндажах! – усмехнулся отец, читая меню в дневнике Симонова в 1982 году.

2.12. В начале 1942-го

Читаю в интернете: холодный период года во Владикавказе длится с ноября по март. Отец мог бы подтвердить, что зима там довольно мягкая. Изредка, лишь когда через горы проникает арктический ветер, наступают слабые морозы, чередующиеся с оттепелями. Выпадает, как правило, дождь со снегом.

В приподнятом настроении встречали курсанты 1942 год. Уверенности придавали последние события, да и новогодняя речь, с которой по обычаю выступил Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин.

«Новый год, – отмечал “всесоюзный староста”, – начинается при хороших перспективах. На значительной части фронта гонимый Красной армией враг отступает, а во многих случаях в беспорядке бежит, оставляя в наших руках танки, пушки, пулеметы…».

С нетерпением отец и его земляки ждали сообщений из Крыма. Оптимизма прибавила сводка Совинформбюро за 3 января. Сообщалось, что в одной только Феодосии было уничтожено свыше двух тысяч немцев и румын, на Керченском полуострове захвачены многочисленные трофеи. Глядя на фотографии пленных и разбитой вражеской техники, опубликованные в газетах, казалось, не за горами победа и следующий Новый год будет праздноваться в мирное время.

С каждым освобождённым населённым пунктом, каждым захваченным документом оккупантов открывалось, как бесчеловечно вели себя крестоносцы европейской культуры. 7 января центральные газеты публиковали ноту наркома иностранных дел Молотова «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях».

Звенящая тишина стояла в учебных классах, когда преподаватели зачитывали документ. И вот прозвучало знакомое отцу и его землякам название: в Керчи жертвами стали около семи тысяч мирных жителей – стариков, женщин и детей.