Категорически влюблен

Глава 5

Еще минуту назад Катя была счастливейшим человеком на земле.

Солнышко приветливо гладило ее лучиком по щеке. Бледный до синевы парень, которого рвало в урну возле общаги, казался ангелом небесным. Птички пели, штормовой ветерок развевал волосы, а тарахтение колесиков чемодана – тах-тах-тах – звучало торжественным гимном.

Тайтл – название комикса.

Панель – отдельная картинка с рисунком и текстом внутри.

Гаттер (он же канавка) – пустое пространство между панелями.

Баббл – кружок с репликой персонажа.

Катя не шла – парила, а страницы конспектов в рюкзаке были ее крыльями. Но это было минуту назад. А теперь…

– Нету, – грузная комендантша пошелестела распечатками и раздраженно уставилась на Катю из бойницы густо накрашенных ресниц. – Ну нету вас в списках, девушка!

– Нету?

– Нету.

Катя помолчала. Комендантша, громко клацая красными ногтями по клавиатуре, одну за другой истребила три шоколадные конфеты. Кот на подоконнике успел методично вылизать правую лапу, не сводя с Кати вытаращенных желтых глаз. Электронные часы добрались до отметки пятнадцать ноль-ноль.

– Но это невозможно! Я должна там быть. – Катя вскочила на ноги и возмущенно уперлась обеими руками в стол. Кончик косы соскользнул с ее плеча и едва не плюхнулся в кружку с чаем комендантши.

– Но-но-но! – та протестующе замахала руками, отгоняя Катю подальше. – А я должна быть в отпуске, но вот они мы! Говорю же, у меня еще вчера все по спискам заселились: и в этот корпус, и на Бахтина. Вот, сама листай.

Толстые пальцы-сосиски подтолкнули к Кате стопку распечаток и снова нырнули в картонную коробку. Катя растерянно пробежалась взглядом по списку студентов. Напротив каждой фамилии в столбике «Заселение» стояла корявая подпись.

И ни одной Сиротиной.

Но вот же она, живая Катя! Истекает холодным потом и загнанно дышит, одолеваемая ужасными (кошмарными!) предчувствиями. Извернувшись на стуле, Катя холодными пальцами выудила из заднего кармана джинсов телефон. В коем-то веке заряженный!

– У меня же на почте есть письмо из деканата. С подтверждением того, что мне предоставят место в общежитии, как иногородней. Я из Воронежа. Так… Где же оно… блин… О! Вот.

Катя сунула телефон комендантше под нос, и та, сдвинув густые брови, пробежалась взглядом по строчкам.

– Странно… – нахмурилась она, недовольно пожевав губами, и вдруг подскочила. – Минуточку… Как там говоришь твоя фамилия? Сиротина? У меня же вон стикер про тебя на компьютер приклеен! Мать твоя звонила, сказала, ты будешь жить у какого-то Тараса? Макара?

– Захара, – едва слышно прошелестела Катя.

– Ну! – комендантша от радости с такой силой хлопнула по столу, что выжившие конфетки испуганно подпрыгнули. – И чего ты тогда голову мне морочишь, Сиротина? Я на твое место уже девчонку из Твери поселила. Полдня без толку на тебя потратила!

Катя хотела было съязвить, что вообще-то не полдня, а всего-то двадцать минут, но язвительность вышла из чата вместе с остальными чувствами, мыслями и способностями. Осталась одна оболочка, внутри которой кто-то громко орал и бегал по кругу.

– Может, как-нибудь договоримся… – робко и чуть заискивающе начала Катя.

Комендантша, не прекращая клацать по клавиатуре, ткнула пальцем в листок, приклеенный к обратной стороне монитора:

«МЕСТ НЕТ! СОВСЕМ! НИ ОДНОГО!»

И Катин мир рухнул.

* * *

Тах-тах-тах…

– Ой, да заткнись ты, – буркнула Катя ни в чем не повинному чемодану. – Без тебя тошно.

Чемодан в отместку оскорбленно зацепился колесом за выбоину в асфальте и намертво застрял. Смахнув с лица растрепавшиеся волосы, Катя яростно дернула его за ручку и с третьей попытки затащила-таки на бордюр. Набрала код домофона, поднялась на пятый этаж и с кислым видом уставилась на дверь под номером триста двенадцать. Больше-то ей идти было некуда!

После первого порыва – позвонить маме и заорать: «Мам, какого помидора?» – Катя поняла, что оказалась в ловушке. Она же обещала маме, что откажется от общаги и будет жить с Захаром, и та наверняка позвонила в деканат: может, почуяла, что Катя юлит, а может, просто была уверена в том, что дочь по рассеянности забудет сама отказаться от комнаты. Да и не важно, как там сработала мамина чуйка. Важно, что, если она поймает Катю на вранье, мечтам об учебе на комиксиста придет конец!

А с таким раскладом Катя была категорически не согласна.

Катя надавила пальцем на кнопку звонка и нервно оттянула воротник толстовки. Все будет хорошо. Ну, пошалила немножечко! С кем не бывает? И потом, есть же шанс – крохотный, прямо крохоту-у-улечный, – что Захар тоже сочтет ее ночную выходку удачной шуткой? Сядут, выпьют валерьянки, посмеются. Ну в самом деле, должно же быть у человека чувство юмора?

Дверь резко распахнулась, и Катя судорожно сглотнула. Нет у нее никакого шанса. И чувства юмора у Захара тоже, очевидно, нет.

– Ты! – выдохнул он. В карих глазах полыхала ярость тысячи демонов преисподней, а ноздри раздувались так сильно, что, казалось, из них вот-вот повалит пар. Прямо хоть манты на них готовь.

С левой щеки Захара на Катю радостно смотрела Пинки Пай, а на правой виднелся помятый жизнью пенис. Кожа вокруг них была не просто красной – малиновой! Судя по всему, Захар отчаянно пытался стереть ее ночные художества, но не преуспел.

Еще бы, маркер-то был перманентный…

– Ты… – снова повторил Захар. Не дожидаясь продолжения, Катя круто развернулась на пятках и рванула в сторону лестницы, намереваясь трусливо спастись бегством. Но не тут-то было!

– Стоять! – рявкнул Захар. Он дернул Катю за руку, схватил за капюшон толстовки и грубо втолкнул в квартиру. Шарах! Это захлопнулась дверь, отсекая путь к отступлению. Катя испуганно вжалась спиной в стену и втянула голову в плечи. – Ты…

Бедняга. Кажется, парнишку всерьез заело, будто старую пластинку.

– Из-за тебя я пропустил установочную лекцию, не попал на встречу с научруком, не забрал новые линзы у окулиста. И… – Голос Захара вдруг сорвался, став почти жалобным. – И почему эта тупая лошадь не смывается?!

– Это П-п-пинки Пай, – пролепетала Катя.

– Что, прости? – Захар посмотрел на нее таким взглядом, что она невольно вспотела.

– Пинкамина Диана Пай. Ну, знаешь… «Я закрыла рот на замок, выкопала ямку, закопала туда ключ, а на этом месте построила дом».

Кулак Захара просвистел в сантиметре от ее лица и с оглушительным треском впечатался в стену. Ой-ей!

– Вот! – пискнула Катя, зажмурившись и выставив вперед белый флаг – самую большую бутылку с антисептиком, какую только нашла в аптеке. Прямо-таки удивительно, что такой умник-разумник, как Захар, не догадался погуглить, чем можно стереть перманентный маркер с кожи. Катя вот знала примерно двадцать разных вариантов. Ну, например, старый добрый спирт. Крем для бритья. Кокосовое масло. Бензин. Лак для волос. Репелленты от насекомых. Солнцезащитный крем. Средство для снятия лака. Белая зубная паста. Ацетон. И, да, антисептик.

Захар покосился на бутылку в Катиных руках.

– Предлагаешь грохнуть тебя и растворить твой труп в этой штуке?

– Мне правда очень-очень стыдно. – Катя перехватила бутылку одной рукой, а пальцы второй скрестила за спиной. – Не знаю, что на меня нашло.

– Ты что, скрестила за спиной пальцы?

Кате хватило совести покраснеть, а Захар с тяжелым вздохом закрыл глаза и досчитал про себя до десяти (по крайней мере, выглядело это именно так). Грубо выхватив антисептик из Катиных пальцев, он устало махнул рукой.

– Все, сайонара[1]. Видеть тебя больше не могу.

– Я помогу! – отважно пискнула Катя.

– Очень сомневаюсь.

– Нет, правда! – Катя пошла в атаку, воодушевленно усилив напор. – Если очищать всю щеку, жечь будет просто адски! Ты вон как там все натер. А я уберу аккуратненько ватными палочками, по контуру. У меня в чемодане как раз новенькая упаковка есть. Стерильная! Вот повезло, скажи? Миру – мир, а Катя – Мойдодыр!

Захар в очередной раз посмотрел на нее, будто на умалишенную. Если так пойдет и дальше, можно будет запатентовать этот взгляд или зарегистрировать как фирменный товарный знак.

– Господи, за что? – вздохнул Захар, выразительно взглянув на потолок. Последовала длинная пауза, а затем… – Смывай свои каракули и проваливай.

Катя мысленно оскорбилась. Каракули? Да у Пинки Пай даже блики в глазах прорисованы! Но вслух, конечно, ничего не сказала. Затащила чемодан в коридор и, расшвыривая в стороны барахло, принялась за поиски ватных палочек.

– Ты не волнуйся, ладно? Я сто раз это делала, так что сейчас мы быстренько все сотрем. А то я вроде как чувствую себя виноватой и все такое.

– Очень сомневаюсь, – тихо пробормотал Захар. Катя решила не язвить на тему того, какой же крошечный у него словарный запас, раз он постоянно повторяется.

– Есть!

Ватные палочки были найдены. Катя схватила Захара за руку – прямо как в детстве – и потащила в ванную, расталкивая ногами кучки мусора по пути. Через пару минут он уже сидел на бортике ванны, закрыв глаза и широко расставив колени в стороны. Немного смутившись, Катя осторожно, чтобы случайно не коснуться, встала между ними. И все равно их с Захаром лица оказались почти на одном уровне. Вот же вымахал, дылда… Жрет небось протеин столовыми ложками.

Теперь, когда Захар сидел перед ней с закрытыми глазами, ничто не мешало Кате таращиться на его лицо. Интересно, у него всегда были такие длинные ресницы? А эта мужественная линия челюсти? Она что, пряталась между первым и вторым подбородками? Катя невольно улыбнулась, вспомнив, как смешно тряслись эти самые подбородки, когда Захар бегал за ней в детстве и истошно вопил: «Осторожно!»

Мама Кати и тетя Вика часто оставляли гиперответственного Захара присматривать за «малышкой» Катей, хотя между ними и было-то всего три года разницы. Зануда Захар бесконечно изводил ее своими безосновательными придирками и запретами: в мусор не лазь, песок не ешь, со шкафа не прыгай – так что Катя из вредности делала все возможное, чтобы покалечиться. Ей до жути хотелось насладиться тем, как Захара будут отчитывать за ее сломанную ногу и расквашенный нос! Но засранец Захар каким-то образом всегда успевал поймать ее в полете с очередной горки или выдернуть из-под колес мусоровоза. Ужасный человек.

Катя с трудом подавила желание сдвинуть его челку набок, чтобы проверить, на месте ли тонкий шрамик возле линии роста волос. Это она постаралась: лет в пять метнула в него железным грузовичком. Кто ж знал, что она такой снайпер? Захар, кстати, тогда никому не сказал, что это Катя виновата. Наплел, что получил по лбу качелями. И это было даже вроде как мило. Он вообще иногда бывал милым (когда не нудил), но…

– Мы до завтра тут будем торчать?

…но точно не сейчас! Катя с мстительным удовольствием ткнула ему в щеку ватной палочкой, смоченной в антисептике, и принялась методично стирать черный контур. Прощай, Пинки Пай! Мамочка тебя не забудет. И ты, вялый пенис, тоже прощай.

– Ай. – Захар стиснул зубы и резко втянул ноздрями воздух. – Ай. Ай. – Сжал губы с такой силой, что они превратились в куриную жопку. – Ай-ай-ай!

И, наконец, заорал:

– Черт, хватит! Катя, блин, щиплет!

– Терпи и не рыпайся, – наставительным тоном сказала Катя, поставив колено ему на бедро, чтобы не дергался. – Будь мужиком! Осталось одно яичко.

– Ай!

Захар схватил ее за бедра и попытался сбросить со своих коленей, но Катя обхватила его шею свободной рукой и торопливо завозила палочкой по коже. Захар дернулся назад, едва не свалившись в ванну, и Катя почти легла на него. Вот же неженка, а! Еще чуть-чуть и…

– Катя-я-я! – взвыл Захар.

…готово.

– Все-все, не плачь. – Катя бросила использованную палочку в раковину и закатила глаза. Господи, вечно парни все драматизируют. Можно подумать, она ему ногу без наркоза ампутировала. – У собачки заболи, у кошечки заболи, а у Захарушки пройди!

Катя схватила Захара за уши и, повернув щекой к себе, с силой подула на покрасневшую кожу. В этом не было ничего такого, просто глупая детская привычка! Но когда Захар распахнул глаза, Катя впервые увидела темные крапинки возле его зрачков – словно чаинки в чашках крепкого черного чая – и поняла, как отчаянно близко друг к другу они находятся. Ее колено все еще стояло на его бедре. Ее грудь касалась его груди. Ее рука лежала на его шее, словно она его обнимала!

Катя замерла с надутыми щеками, полными воздуха, а взгляд Захара быстро скользнул на ее губы. Чего-о-о?! Катя дернулась назад, а Захар с силой надавил пальцами на ее щеки, сдувая их, словно воздушный шарик.

– Мы закончили.

И вытолкал Катю за дверь.

Катя постояла немного, пытаясь убедить сердце биться в нормальном темпе, а потом аккуратно смахнула с дивана какой-то спутанный комок одежды, похожий на головоломку, и втиснулась в освободившееся пространство. Потерла горящие щеки. Побилась лбом о диванную подушку. И наконец откинулась назад, устало прикрыв глаза. Она в Москве всего-то второй день, а уже упахалась так, как упахивалась только у мамы на даче! Был у нее дурацкий пунктик на тему того, что домашнее лучше покупного, так что большую часть лета Катя проводила на грядках попой кверху.

Выпалывала сорняки, матерясь себе под нос.

Собирала колорадских жуков, матерясь себе под нос.

Мотыжила грядки, матерясь себе под нос.

Пасынковала помидоры (не спрашивайте), матерясь себе под нос.

Короче, совершенствовалась в искусстве невербального владения нецензурной лексикой. И все это для того, чтобы всю зиму потом выслушивать мамины причитания на тему того, что никто не ест ее варенья да соленья.

Хлопнула дверь ванной, но Катя даже не пошевелилась. Так и лежала, откинувшись назад и чувствуя, как диван потихоньку засасывает ее в свои мягкие диванные внутренности. Глаза слипались.

– Вот скажи мне, Захар, – она из последних сил подняла руку, чтобы почесать глаз, – как ты умудрился развести такой срач? И почему еще не хрюкаешь?

Судя по шороху, Захар упал в кресло и закинул ноги на кофейный столик. Бэмс, бэмс – стукнули его пятки по деревянной поверхности. До Кати донесся язвительный голос:

– И ты начала с оскорбления, потому что…

– У меня к тебе просьба.

– Ну, естес-с-ственно, – присвистнул Захар. – Сиротка такая Сиротка.

Как же Катя ненавидела это прозвище. В другое время она непременно врезала бы Захару по яй… кхм, по почкам, но не сегодня. Катя титаническим усилием воли подавила праведный гнев и, поерзав на диване, открыла глаза. Возможно, ей стоило улыбнуться ему своей самой обворожительной улыбкой, пустить в ход женские чары – пыщ-пыщ! Но вместо это Катя скривилась, словно от острой боли. Уж лучше воспаление всех зубов сразу, чем это…

– Видишь ли, – сухо начала она, – как оказалось, мама позвонила в деканат и отказалась от моего места в общаге.

– Соболезную. – Захар откусил заусенчик с мизинца и сплюнул его на ковер, демонстрируя прямо-таки чудеса сострадания. – Когда будешь уходить, дверь захлопни с той стороны. Я потом закрою.

Катя стиснула зубы. Он же прекрасно понимал, к чему она ведет!

– Мне теперь негде жить, – толсто намекнула она, буравя Захара тяжелым взглядом. Тот с нарочитым интересом разглядывал пальцы. – Захар!

– Сиротка?

– Да ты же просто наслаждаешься всем этим! – возмутилась Катя. А Захар и притворяться не стал, будто это не так. Закинув ногу на ногу, он наклонил голову сначала в одну сторону, а потом в другую. Раздался отвратительный хруст, и Катю аж перекосило. По рукам побежали мурашки.

– Знаешь что? Ты годами изводила меня своими закидонами и «шуточками», – он показал пальцами кавычки. – Поэтому, честно, да. Да, я наслаждаюсь всем этим. Прямо-таки упиваюсь! И мне даже не стыдно. В конце концов, ты превратила мое детство в ад, так что… Карма, привет.

Катя аж задохнулась от возмущения.

– Я? – завопила она, вскакивая на ноги. Возвышаться над Захаром было неожиданно приятно. – Я превратила твое детство в кошмар?

– Ты приклеила к моей руке кошачий лоток. Суперклеем!

– Да, но…

– Ты подбросила в мой школьный рюкзак трусищи своей матери. Пятьдесят шестого размера! Знаешь, что было, когда пацаны из класса их нашли?

– Да, но…

– Сущий ад!

– Я…

– Ты. Сводила. Меня. С ума! – заорал Захар, теряя самообладание и вскакивая с кресла. – Ты, черт возьми, разбила мое… Хватит.

Запнувшись, он вдруг резко замолчал и отвернулся, явно пытаясь взять себя в руки. Катя, опешив, смотрела на то, как его плечи поднимаются и опускаются от тяжелого дыхания, будто Захар только что пробежал стометровку наперегонки с Усэйном Болтом. Она еще никогда не видела его таким. В детстве Захар был как каменная глыба, которую ей все время хотелось расшевелить. Как чертов буддийский монах, который не реагировал ни на одну из ее проказ! А теперь вдруг такое…

– Я больше не хочу продолжать этот разговор и делать тебе одолжений тоже не стану, – глухо выдавил Захар.

– Но… – в который раз пролепетала Катя, ошарашенная его напором. Захар обернулся. Свет, бьющий из окна, обнял его фигуру, и девушка в который раз поразилась тому, как же чертовски сильно он изменился. Она понятия не имеет, кто этот новый Захар!

Эй, незнакомец, куда ты дел моего закадычного недруга детства?

– Я бы не стал с тобой жить, даже если бы умирал от жажды, а ты держала в руках последний в мире стакан воды, – припечатал Захар. – Ты ходячая катастрофа. Ты красная кнопка на ядерной бомбе. Даже не так: ты и есть эта самая ядерная бомба, после которой на земле не останется вообще ничего живого! Ты назойливая, шумная, эгоистичная, ты просто физически не способна уважать ничьи желания, кроме своих! И, знаешь, что? Я просто не хочу с тобой жить. И не буду.

В воцарившейся тишине стало слышно, как где-то капает вода. Наверное, Захар не до конца закрыл в ванной кран. А может, это Катино сердце обливалось кровью от обиды и несправедливости. Неправда. Каждое чертово слово Захара было абсолютной, чистейшей неправдой! Катя, конечно, была далека от идеала, и да, иногда она и правда бывала слишком настойчивой, мстительной, вредной… Но таким чудовищем, каким описал ее Захар, – никогда!

Уж, конечно, ей стоило промолчать в этот раз. Или попытаться его умаслить. Или… Ой, да какая разница! Все равно она не могла пересилить себя.

– Знаешь, что… – Катя отбросила косу за спину и выпрямила спину. Теперь они с Захаром стояли почти нос к носу – точнее, нос к кадыку – и Катю чертовски бесило, что он возвышается над ней, будто фонарный столб. На мгновение у нее мелькнула шальная мысль забраться на кофейный столик, но Катя тут же отмела ее как совершенно нелепую. Вместо этого она вздернула подбородок вверх и стиснула кулаки. – Вовсе не обязательно быть таким… таким говнюком! Может, ты и стал выглядеть как суперзвезда, но в душе остался все тем же отстоем. Катись ты к черту с этими своими плечами, татуировками и дурацкой сережкой в дурацком ухе. Могу поспорить, в переводе этот иероглиф означает слово «суп». Или «свиная блевота», которой ты, кстати, и являешься.

– Все сказала?

Катя с достоинством кивнула.

– Тогда пока-пока.

Захар снова упал в кресло, а на столике рядом настойчиво завибрировал его телефон.

– О, а вот и мамуля как раз звонит. – Губы Захара растянулись в улыбке. Подхватив телефон, он слегка помахал им в воздухе. – Обрадую ее новостями о том, что ты съезжаешь. Привет, мамуль. Нет, что ты, не мешаешь, я один.

Униженная, Катя развернулась на пятках, промаршировала в коридор и принялась яростно распутывать шнурки на кроссовках. В груди росла и ширилась холодная дыра. Что же ей делать? Кроме этого засранца она вообще никого в Москве не знает! Только Таби, но даже Катя понимала, что проситься на порог к однокурснице, с которой познакомилась пару часов назад, – не лучшая идея.

Ночлежка?

Вокзал?

Может, ей стать чьей-нибудь содержанкой? Эскортницей?

Усевшись прямо на пол, Катя швырнула идиотскую кроссовку в стену и закрыла лицо руками. Уж, конечно, она не собиралась плакать, но глаза все равно обожгли злые слезы. Хотела бы она не принимать чужие слова близко к сердцу. Хотела бы быть холодной, уверенной в себе, непробиваемой. Но, может, именно эта чувствительность и делала ее художником? Иногда Кате казалось, что у нее просто нет кожи. Нет никакой брони или доспехов, поэтому ее постоянно ранили и задевали другие люди, события в мире, несправедливость. А Захар точно был к ней несправедлив! Катя тихонько всхлипнула и зажмурилась. Ну и черт с ним! Зато ей, в отличие от некоторых, не приходилось смотреть на мир сквозь узкую полоску забрала собственного высокомерия, поэтому она точно знала, насколько этот самый мир прекрасен во всем своем несовершенстве.

И стремилась выразить это в рисунках.

В голове навязчиво крутились обрывки обидных слов, брошенных Захаром в пылу ссоры. Если бы он дал ей вставить хоть слово, то узнал бы, что хотела сказать Катя. «Но ты же не хотел со мной играть!» Глупо? Еще бы! Но только не для маленькой девочки, которая в детстве хвостом ходила за Захаром и смотрела на него щенячьими глазами. Он знал все – вообще все – на свете. Поэтому в конечном счете все ее проказы (ну, большая их часть), все безумства сводились к тому, чтобы привлечь внимание Захара. Заставить его увидеть в ней друга, а не обузу!

Если она и возненавидела его в итоге, то только за то, что ей это так и не удалось.

Катя провалилась в свои мрачные мысли и не сразу услышала, как голос Захара изменился. Из самоуверенного и веселого он стал… полным ужаса? Катя отняла руки от лица и прислушалась.

– Нет! Мам, нет!

Звучало так, словно Захара вот-вот хватит инфаркт.

– Нет, тебе не нужно переезжать ко мне в Москву. Нет! Мам, да не нужна мне никакая женская рука, я прекрасно справляюсь сам.

Катя хмыкнула. Как же…

– Да хорошо я кушаю! – в отчаянии взвыл Захар, и Катино хмыканье сменилось беззвучным ржанием. Так его, тетя Вика, так его!

– Нет. Я сказал «нет», мам! – рявкнул Захар. Воцарилась долгая тишина. – Извини, ты права. Да, я не должен был повышать голос. Да. – Снова пауза, после которой в голосе Захара зазвучала такая мука, что Катя почти ему посочувствовала (нет). – Ладно. Ладно! Будет твоя Катя жить у меня. Хорошо, не твоя. Только не надо ко мне переезжать, пожалуйста. – Возникла новая пауза, наполненная мучительным зубовным скрежетом. Наверное, мама читала Захару нотацию. А Катя в это время мысленно прыгала за ее спиной с помпонами, как чирлидерша. – Угу, как скажешь. И я тебя. Пока, мам.

Кате показалось, что прошла целая вечность, прежде чем возле ее носков с динозаврами остановились чужие голые ступни. Одна из них нервно стучала пяткой об пол.

– Ладно, – проскрипел Захар, когда Катя наконец подняла к нему лицо. – Можешь оставаться.

Побитый жизнью красный чемодан победно сверкнул глянцевым боком в лучах заходящего солнца.

Глава 6

Все пошло наперекосяк, и виноват в этом, конечно, был только Глеб.

Собственный план казался Таби гениальным в своей простоте.

Шаг первый: дежурить у дверного глазка, пока соседская дверь не начнет открываться.

Шаг второй: выскочить из квартиры одновременно с Глебом, сделав удивленное лицо.

Шаг третий: милостиво разрешить ему подвезти ее до университета.

В том, что Глеб предложит ее подвезти, Таби не сомневалась. Это же Глеб, он хороший! Не то что она.

Шли минуты. На лестничной клетке так и не появилось никаких признаков жизни, а соседская дверь оставалась запертой. Таби пошарила в кармане клетчатой рубашки, надетой поверх укороченного топа, и вытащила телефон. Семь двадцать три. Ну и где он, спрашивается? Она уже тринадцать минут трется возле двери и все без толку. Может, проспал?

Глеб опаздывал всегда и всюду. Таби могла по пальцам одной руки пересчитать все случаи, когда он оказывался в нужном месте вовремя. И кому только в голову пришло взять такого человека в преподаватели? Поймите правильно, Таби доверила бы Глебу свою жизнь. Но работа по графику? Нет, для такого он точно не создан.

Придется брать все в свои руки. Нельзя же допустить, чтобы этого убогого выперли из универа уже во второй рабочий день.

– Мам! – громко позвала Таби, отлепившись от дверного глазка и натягивая любимые ботинки на платформе. – Где запасной ключ от квартиры Глеба?

Инна Валерьевна, мама Таби, показалась в коридоре. Ее лицо было бледным и усталым, а рука, которой она опиралась на стену, заметно дрожала. Запястья, выглядывавшие из-под толстого свитера, казались до ужаса тонкими. Таби поспешила отвести от них взгляд.

Трусиха.

– В вазочке, – прошелестела мама. – Тебе зачем?

– Так она же сталкерша, – громко прочавкал Илья, протискиваясь мимо мамы в коридор и пальцем заталкивая в рот остатки бутерброда. Он, блин, как чайка, вечно заглатывал еду, не пережевывая. Рыжие патлы Ильи торчали во все стороны, а в карих глазах сверкали лукавые смешинки. – Ты чо, не в курсе? Проникнет в квартиру Глеба под благовидным предлогом, стащит его труханы и будет на них молиться у себя в комнате. Алтарь сделает, свечку поставит.