Смерть в прямом эфире

– Нет, если его чем-нибудь набить – например, промокательной бумагой.

– А где вы их взяли? – требовательно спросил Артур.

– Вы же узнали эти шарики, разве нет? Я видел, как вы взглянули на карниз для штор.

– Конечно, узнал. В прошлом году я рисовал портрет Филиппы на фоне этих портьер, когда он был в отъезде. Эти чертовы набалдашники я тоже выписал.

– Послушайте, – вмешался Гай, – к чему вы клоните, мистер Аллейн? Если вы полагаете, что мой брат…

– Я?! – вскричал Артур. – При чем тут я? С какой стати мне…

– Я нашел фрагменты промокательной бумаги на стержнях и внутри металлических шариков, – сообщил Аллейн. – Это навело меня на мысль, что бакелитовые ручки заменили металлическими кругляшами. Поразительное сходство, не правда ли? Нет, если присмотреться, конечно, видно, что они не идентичны, однако разница едва заметна.

Артур ничего не ответил, пристально глядя на радиоприемник.

– Я всегда хотел его рассмотреть, – неожиданно проговорил он.

– Он к вашим услугам, – вежливо сказал Аллейн. – Мы с ним пока закончили.

– Слушайте, – вдруг произнес Артур. – Допустим, бакелитовые ручки заменили металлическими, но это бы его не убило. Его вообще бы током не ударило – стержни-то заземлены.

– А вы заметили крошечные отверстия, просверленные в передней панели? – осведомился Аллейн. – Они там нужны, как вы считаете?

Артур пригляделся к маленьким стальным стержням.

– Господи, Гай, а ведь он прав, – ахнул он. – Так вот как это сделали…

– Инспектор Фокс говорит, – продолжал Аллейн, – что через эти отверстия можно пропустить проводочки, а от трансформатора – прокинуть провод к одной из ручек.

– А другую заземлить, – подтвердил Фокс. – Это пусть эксперты скажут. Покойник получил примерно триста вольт.

– Этого недостаточно, – быстро возразил Артур. – Силы тока в проводке не хватило бы даже на минимальные повреждения – там всего несколько сотых ампера.

– Я не специалист, – сказал Аллейн, – но поверю вам на слово. Тогда зачем просверлены отверстия? Неужели кто-то решил разыграть вашего отца?

– Разыграть? Его?! – Артур неприятно засмеялся. – Ты слышал, Гай?

– Заткнись, – оборвал его Гай. – Он все-таки умер.

– Такое счастье, даже не верится…

– Не строй из себя идиота, черт побери! Соберись, Артур! Ты что, не понимаешь, к чему все идет? Они считают, что его убили.

– Убили? Вот тут они ошибаются. Ни у кого из нас не хватило бы на это духу. Поглядите на меня, инспектор. У меня такой тремор, что врачи в один голос говорят – я никогда не смогу рисовать. Руки у меня дрожат с детства после того, как он на сутки запер меня в темном погребе. Поглядите на Гая – он не такой слабак, как я, но и ему пришлось прогнуться. Мы были приучены к повиновению. Вам известно, что…

– Подождите, – тихо попросил Аллейн. – Ваш брат совершенно прав, вам лучше обдумывать свои слова. Речь идет о преднамеренном убийстве.

– Благодарю вас, сэр, – отозвался Гай. – Это в высшей степени порядочно с вашей стороны. Артур, видите ли, вне себя, у него шок…

– Облегчение у меня, ты хотел сказать, – возразил Артур. – Не глупи, я его не убивал, и это скоро установят. Никто его не убивал. Должно быть какое-то объяснение.

– Попрошу вас обоих послушать меня, – сказал Аллейн. – Я задам вам несколько вопросов. Отвечать вы не обязаны, хотя благоразумнее будет ответить. Насколько я понял, никто, кроме вашего отца, к приемнику не прикасался. Кто-либо из вас когда-нибудь входил в кабинет, когда приемник работал?

– Нет, если только он не желал разнообразить программу очередным измывательством, – ответил Артур.

Аллейн повернулся к Гаю, который испепелял брата взглядом.

– Я хочу знать, что происходило в доме вчера вечером. Врачи назвали приблизительное время смерти – от трех до восьми часов до обнаружения тела. Надо сузить этот интервал.

– Я видел его без четверти девять, – медленно начал Гай. – Я собирался на званый ужин в «Савой» и спустился вниз, а он шел через холл из гостиной в свою комнату.

– Вы видели его позже восьми сорока пяти, мистер Артур?

– Нет, но я его слышал. Они с Хислопом тут работали. Хислоп попытался отпроситься на Рождество, но отец тут же нашел с десяток срочных писем, на которые требовалось ответить. Знаешь, Гай, он все-таки был ненормальный. Уверен, доктор Медоус того же мнения.

– Во сколько вы его слышали? – спросил Аллейн.

– Вскоре после ухода Гая. Я работал над рисунком в своей комнате – она над его кабинетом – и слышал, как он орет на маленького Хислопа. Было почти десять вечера, ведь в десять ровно я ушел на вечеринку нашей студии… Из холла мне было слышно, как он разоряется.

– А когда, – спросил Аллейн, – вы оба вернулись?

– Я пришел домой в двадцать минут первого, – тут же ответил Гай. – Я могу точно сказать, потому что мы праздновали в «У Карло», а там ровно в полночь ставят бесплатную выпивку. После этого мы разошлись. Я вернулся домой на такси. Радио гремело на всю мощь.

– Но голосов вы не слышали?

– Нет, только радио.

– А вы, мистер Артур?

– Да бог его знает, когда я вернулся. Во втором часу. В доме было темно и абсолютно тихо.

– У вас свой ключ?

– Да, – ответил за него Гай. – У каждого из нас есть ключи. Мы всегда оставляем их на крючке в прихожей. Вернувшись, я еще обратил внимание, что ключа Артура нет.

– А остальные? Откуда вы знали, что нет именно ключа вашего брата?

– У матери ключа вообще нет, а Фипс свой потеряла несколько недель назад. И потом, я же знал, что они дома, стало быть, отсутствовал Артур.

– Спасибо, – съязвил Артур.

– Вы не заглянули в кабинет, когда вернулись? – обратился к нему Аллейн.

– Господи, нет, конечно! – вырвалось у Артура, будто сама мысль об этом показалась ему больной фантазией. – Надо же, – вдруг сказал он. – А ведь он сидел там уже мертвый. Вот странно. – Он нервно засмеялся. – Сидел в темноте за закрытой дверью…

– Откуда вы узнали, что в кабинете выключен свет?

– В смысле? Под дверью света-то не было!

– Понятно. Будьте любезны, возвращайтесь к вашей матушке. Если моя просьба не затруднит вашу сестру, мне бы хотелось, чтобы она зашла в кабинет. Фокс, пригласи ее, пожалуйста.

Помощник инспектора вернулся в гостиную с Гаем и Артуром и остался там, якобы не замечая неловкости, которую его присутствие вызывало у Тонксов. Впрочем, там уже находился Бейли, делая вид, что осматривает розетки.

Филиппа незамедлительно явилась в кабинет. Ее первая фраза была весьма красноречива.

– Могу я чем-нибудь помочь? – спросила она.

– Очень любезно с вашей стороны отнестись к этому именно так, – похвалил ее Аллейн. – Не стану злоупотреблять вашим временем. Не сомневаюсь, что утреннее происшествие стало для вас шоком…

– Пожалуй, – согласилась Филиппа. Аллейн, не удержавшись, бросил на нее взгляд. – Я хотела сказать, – начала объяснять девушка, – что я, наверное, шокирована, но отчего-то почти ничего не чувствую. Я только хочу, чтобы это как можно скорее закончилось, чтобы все обдумать. Пожалуйста, расскажите мне, что произошло.

Аллейн объяснил, что, по выводам сыщиков, ее отец получил сильнейший удар током при необычных и загадочных обстоятельствах. Он не стал говорить, что подозревает преднамеренное убийство.

– Вряд ли я смогу вам существенно помочь, – огорчилась Филиппа, – но продолжайте.

– Я хочу попытаться выяснить, кто последним видел вашего отца или говорил с ним.

– Надо полагать, что я, – не теряя самообладания, ответила Филиппа. – У нас произошла ссора, а потом я легла спать.

– Из-за чего?

– Не думаю, что это имеет большое значение.

Аллейн сделал паузу. Когда он снова заговорил, его слова звучали серьезно и веско:

– Послушайте, практически не осталось сомнений, что ваш отец умер от удара тока, полученного от этого радиоприемника. Обстоятельства, насколько я понимаю, уникальные: обычно приемники не способны причинить смертельную электротравму. Мы осмотрели прибор и склонны полагать, что радиосхему вчера вечером изменили, и весьма радикально. Возможно, это экспериментировал ваш отец. Если, допустим, что-то завладело его вниманием или вывело из себя, он, забывшись, мог произвести опасные переделки.

– Вы же сами в это не верите? – спокойно уточнила Филиппа.

– Раз вы спрашиваете, нет, – ответил Аллейн.

– Понимаю, – сказала девушка. – Вы считаете, что он был убит, но не уверены. – Она побледнела, однако твердо закончила: – В таком случае понятно, зачем вам подробности скандала.

– И всего, что происходило вчера вечером, – добавил Аллейн.

– А произошло вот что, – начала Филиппа. – В начале одиннадцатого я вышла в холл. Я слышала, как Артур ушел, и машинально поглядела на часы: было пять минут одиннадцатого. В коридоре я увидела секретаря отца, Ричарда Хислопа. Он отвернулся, но недостаточно быстро, и я успела заметить… У меня вырвалось: «Вы плачете!» Мы посмотрели друг на друга. Я спросила, почему он это терпит – секретари у отца не задерживались. Хислоп ответил, что вынужден терпеть. Он вдовец с двумя детьми. У него счета от докторов и другие расходы. Не стану рассказывать о его форменном рабстве у моего отца или об изощренных издевательствах, которые ему приходилось выносить. Мне кажется, наш отец был сумасшедшим, настоящим помешанным. Ричард сбивчиво выложил все это полным ужаса шепотом. Он у нас два года, но до вчерашнего дня я не понимала, что мы… что… – Легкий румянец окрасил ее щеки. – Он такой смешной маленький человечек. Ничего похожего на то, как я привыкла себе представлять… Не красавец, не магнетическая личность – словом, ничего такого…

Она замолчала с растерянным видом.

– Да? – отозвался Аллейн.

– Понимаете, я вдруг обнаружила, что влюблена в него. И Ричард тоже это понял. Он сказал: «Конечно, это абсолютно безнадежно. Союз между нами… Какая нелепая, смешная мысль». А я обняла его и поцеловала. Странно, но это получилось как-то само. И тут отец вышел из кабинета и увидел нас.

– Не повезло, – посочувствовал Аллейн.

– Еще как… По лицу отца разлилось искреннее удовольствие – он едва не облизнулся. Исполнительность Ричарда его давно раздражала – приходилось изобретать причины обходиться с ним по-скотски, однако теперь, разумеется… Он велел Ричарду зайти в кабинет, а мне – отправляться в мою комнату и пошел за мной наверх. Ричард тоже порывался пойти, но я попросила его этого не делать. Отец… Я не стану пересказывать вам, что он сказал. Из увиденного он сделал самые худшие выводы из возможных. Он был невероятно гнусен, кричал на меня как помешанный. Он и правда будто потерял рассудок. Наверное, это был приступ белой горячки – он же страшно пил… Зря я вам все это рассказываю, да?

– О нет, – заверил Аллейн.

– Я ничего не чувствую, даже облегчения. Мальчики откровенно выдохнули, а я… Но я и не боюсь больше. – Она смотрела на Аллейна, о чем-то напряженно думая. – Невиновным ведь нечего бояться, не правда ли?

– Такова аксиома полицейского расследования, – подтвердил Аллейн, гадая, невиновна ли Филиппа в самом деле.

– Это никак не может быть убийством, – сказала Филиппа. – Мы все слишком боялись его убивать. Мне кажется, он бы победил, даже если бы мы попытались. Он бы нашел способ нанести ответный удар… – Она прижала пальцы к глазам. – Что-то я запуталась.

– По-моему, вы потрясены сильнее, чем сознаете. Я постараюсь побыстрее. Ваш отец устроил безобразную сцену в вашей комнате. Вы сказали, что он кричал на вас. Это кто-нибудь слышал?

– Да, мама. Она вошла ко мне.

– А дальше?

– Я сказала: «Иди, родная, все в порядке». Я не хотела ее в это втягивать. Он едва не свел ее в могилу своими выходками. Иногда он… Мы не знаем, что происходило между ними. Это великая тайна, как дверь, которая тихо затворяется поплотнее, когда идешь по коридору.

– Ваша мама послушалась и ушла?

– Не сразу. Он ей сказал, что обнаружил, будто мы с Ричардом любовники. Он сказал… Не важно, не хочу повторять. Мама пришла в ужас. Он будто растравлял какую-то старую рану, чего я не могла понять. Потом неожиданно велел ей идти к себе. Мама сразу ушла. Отец пошел за ней, а меня запер на ключ. Больше я его не видела, только слышала с первого этажа. Но это уже потом.

– Вы просидели взаперти до утра?

– Нет. Комната Ричарда Хислопа рядом с моей, мы говорили через стену. Ричард хотел отпереть дверь, но я попросила на всякий случай этого не делать – вдруг он снова поднимется. Позже, совсем ночью, вернулся Гай. Когда он проходил мимо моей комнаты, я стукнула в дверь. Ключ торчал в замке, и Гай его повернул.

– Вы сказали брату, что произошло?

– Только про скандал. Гай не стал задерживаться, ушел к себе.

– А в вашей комнате слышно радио?

Филиппа удивилась:

– Радио? Как же, конечно. Слабо, но различимо.

– Вы слышали радио после того, как ваш отец спустился в кабинет?

– Не помню.

– Подумайте, что вы слышали, пока долгое время лежали без сна в ожидании, когда вернется брат.

– Сейчас постараюсь… Когда отец вышел и увидел меня и Ричарда, приемник был выключен – они перед этим работали. Нет, я не слышала радио, только… Погодите, да, после того как он вышел из маминой комнаты и спустился в кабинет, раздался оглушительный треск радиопомех. Затем некоторое время было тихо. Потом, кажется, снова послышался этот треск… О, и еще кое-что: после радиопомех у меня возле кровати выключился радиатор. Должно быть, случился перебой с электричеством – от этого и помехи, и радиатор. Минут десять спустя обогреватель снова заработал.

– А приемник снова заиграл?

– Не знаю, это я плохо помню. Радио снова включилось, когда я уже засыпала.

– Благодарю вас от всей души и не смею больше задерживать.

– Хорошо, – спокойно сказала Филиппа и вышла.

Аллейн послал за Чейзом и расспросил его об остальных слугах и обстоятельствах обнаружения тела. Затем вызвали Эмили и допросили ее. Когда она вышла, потрясенная, но уже успокоившаяся, Аллейн повернулся к дворецкому.

– Чейз, – сказал он, – у вашего хозяина были какие-нибудь особые привычки?

– Да, сэр.

– Пристрастие к радиоприемнику?

– Простите, сэр, я думал, вы имели в виду – вообще.

– И вообще тоже.

– Если позволите, сэр, мистер Тонкс весь состоял из особенных привычек.

– Сколько вы у него проработали?

– Два месяца, сэр, и должен был уйти в конце этой недели.

– Вот как? Отчего вы решили уволиться?

Ответ Чейза отличался характерной для его речи выразительностью:

– Есть вещи, которые живому человеку не стерпеть, сэр. Одна из них – это когда с вами обращаются так, как мистер Тонкс обращался со своими слугами.

– А! Тоже его особая привычка?

– По моему скромному мнению, сэр, он давно уже помешался. Потерял рассудок.

– А теперь давайте про радиоприемник. Тонкс ковырялся в приборе?

– Не могу сказать, чтобы я хоть раз замечал нечто подобное, сэр. Но он хорошо знал радиодело.

– Когда он ловил волну, имелся ли на то свой обычай – характерная поза или жест?

– По-моему, нет, сэр. Я не примечал, а я часто входил в кабинет, когда он настраивал радио. Я и сейчас будто воочию вижу его, сэр.

– Да-да, – подхватил Аллейн, – это нам и нужно – четкая мысленная картина. Как это происходило? Вот так?

В мгновение ока инспектор оказался в кресле Септимуса Тонкса, развернулся к тумбе радиоприемника и взялся правой рукой за ручку настройки.

– Так?

– Нет, сэр, – сразу ответил Чейз, – не похоже. Он брался обеими руками.

– Ах, вот что. – Левая рука Аллейна легла на ручку громкости. – А теперь?

– Теперь лучше, сэр, – медленно произнес Чейз. – Но было еще что-то, чего я никак не могу вспомнить. Хозяин всегда… Так и вертится в голове, не получается ухватить.

– Понимаю.

– Как же он делал в минуты раздражения… – проговорил Чейз в раздумье.

– Раздражения?

– Нет, не получается, сэр, не могу припомнить.

– Может, позже вспомнится. А теперь ответьте, Чейз, чем вы занимались вчера вечером? Я имею в виду слуг.

– Мы разошлись по домам, сэр, по случаю Рождественского сочельника. Хозяйка вызвала меня с утра и сказала, что вечером мы можем взять выходной, как только я принесу мистеру Тонксу его девятичасовой грог, – просто ответил Чейз.

– Когда все разошлись?

– Прислуга около девяти, а я в десять минут десятого. Вернулся в одиннадцать двадцать. Все уже легли. Я тоже сразу лег спать, сэр.

– Вы вошли в дом через черный ход?

– Да, сэр. Мы уже между собой поговорили – никто не заметил ничего необычного.

– А в вашем крыле слышно радио?

– Нет, сэр.

– Ну что ж, – сказал Аллейн, поднимая взгляд от своих записей, – пока достаточно, благодарю вас, Чейз.

Не успел дворецкий дойти до двери, как в кабинет вошел Фокс.

– Простите, сэр, – сказал он, – мне только взглянуть на «Радио Таймс» на письменном столе.

Он навис над газетой, лизнул огромный палец и перевернул страницу.

– Вот оно! – вдруг воскликнул Чейз. – Вот что я запамятовал. Так хозяин и делал!

– Делал что?

– Слюнявил пальцы, сэр! Это была его привычка. Он всегда лизал пальцы, когда садился перед радио. Я своими ушами слышал, как мистер Хислоп жаловался доктору, что его с ума сводит, как хозяин не может ни к чему притронуться, не послюнив наперед пальцы.

– Все понятно, – заключил Аллейн. – Минут через десять попросите мистера Хислопа зайти к нам, если это его не затруднит. Это все, Чейз.

– Так вот, сэр, – начал Фокс, дождавшись, когда дворецкий выйдет. – Если все так и есть и то, что я думаю, правда, дело пахнет керосином.

– Надо же, Фокс, какое глубокомысленное замечание. Как это понимать?

– Если бакелитовые ручки заменили металлическими, а через дырки к ним пропустили тонкие проводки, то покойника тряхнуло сильнее, если он взялся за радио влажными пальцами.

– Да. Плюс покойный имел привычку браться за ручки регулировки непременно двумя руками. Фокс!

– Сэр?

– Возвращайся к Тонксам. Ты ведь не оставил их одних?

– С ними Бейли, притворяется, что осматривает выключатели. Он нашел под лестницей главный электрощит. Один предохранитель недавно вылетал, его снова вставили. А в буфете в нижнем ящике – обрезки проводов и прочий хлам. Провода той же марки, что на радиоприемнике и радиаторе.

– Чуть не забыл! Мог ли кабель от адаптера к радиатору участвовать в замыкании?

– Черт возьми, – Фокс кивнул, – вы правы! Вот как это и было сделано, шеф! Более мощный кабель отсоединили от радиатора и просунули куда не надо. В кабинете топился камин, отопления покойник не включал и не заметил неисправности!

– Да, это возможно, но у нас мало доказательств. Возвращайся к осиротевшим Тонксам, мой Фокс, и любезно расспроси, не помнит ли кто из них особых привычек сэра Септимуса, связанных с настройкой радиоприемника.

В дверях Фокс столкнулся с тщедушным Хислопом, который остался наедине с Аллейном. Филиппа была права, когда назвала Ричарда Хислопа ничем не примечательным: секретарь Тонкса обладал самой заурядной внешностью. Серые глаза, тусклые желтоватые волосы, бледный, невысокий – словом, невзрачный, однако накануне на них с Филиппой снизошло озарение: они любят друг друга. Это показалось Аллейну романтичным, но подозрительным.

– Присядьте, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы рассказали, что произошло вчера между вами и мистером Тонксом.

– Что произошло?

– Да. Насколько я знаю, ужин был в восемь, а затем вы с мистером Тонксом пришли в кабинет.

– Да.

– Чем вы были заняты?

– Он продиктовал мне несколько писем.

– Имело ли место что-нибудь необычное?

– О нет.

– Почему же вы поссорились?

– Поссорились! – Тихий голос секретаря чуть повысился. – Мы не ссорились, мистер Аллейн.

– Возможно, я неточно выразился. Что вас расстроило?

– Вам Филиппа рассказала?

– Да, у нее хватило благоразумия ничего не скрывать. Так что произошло, мистер Хислоп?

– Помимо того, что она вам сказала… Мистеру Тонксу было трудно угодить, я его часто раздражал. Так вышло и вчера.

– Что же вызвало его раздражение?

– Почти все. Он накричал на меня. Я испугался, занервничал, стал неуклюж с бумагами, начал делать ошибки. Я дурно выполнял свои обязанности. Потом я допустил грубую ошибку и… окончательно расстроился. Я всегда раздражал его, даже своими привычками.

– А разве у него не было раздражающих вас привычек?

– У него? Господи!..

– Какие?

– Я не могу припомнить ни одной. Разве это важно?

– Что-нибудь связанное с радиоприемником, например?

Наступило короткое молчание.

– Нет, – сказал Хислоп.

– Вчера после ужина радио играло?

– Некоторое время. Но не после… инцидента в холле. По крайней мере, я не помню.

– Что вы делали после того, как мисс Филиппа и ее отец поднялись наверх?

– Я пошел за ними и некоторое время слушал под дверью. – Хислоп побледнел и отодвинулся от стола.

– А потом?

– Я услышал, что кто-то идет, и вспомнил, что доктор Медоус велел звонить ему, если разразится новый скандал. Я спустился и позвонил отсюда. Доктор велел мне отправляться в свою комнату и слушать, а если дело примет скверный оборот, дать ему знать. Если же все обойдется, то я должен был оставаться у себя. Моя комната рядом с комнатой Филиппы.

– Вы так и сделали?

Хислоп кивнул.

– Вы слышали, что говорил Филиппе мистер Тонкс?

– Э-э… Почти все.

– Что вы слышали?

– Он ее оскорблял. При этом присутствовала и миссис Тонкс. Я уже думал бежать звонить доктору Медоусу, но тут они с мистером Тонксом вышли от Филиппы и удалились. Я остался в своей комнате.

– Вы не пытались поговорить с мисс Филиппой?

– Мы говорили через стену. Она попросила меня не звонить Медоусу и не уходить. Немного погодя – прошло около двадцати минут – я услышал в коридоре шаги мистера Тонкса: он спустился на первый этаж. Я снова заговорил с Филиппой. Она умоляла меня ничего не делать и обещала сама утром поговорить с доктором Медоусом. Я подождал еще немного и лег спать.

– И заснули?

– О боже, нет, конечно.

– Вы слышали, как снова заиграло радио?

– Да. Вернее, я расслышал треск помех.

– Вы разбираетесь в радиоделе?

– В самых общих чертах. Я не знаток.

– Как вы получили эту работу, мистер Хислоп?

– Откликнулся на объявление.

– Вы уверены, что не помните характерных привычек мистера Тонкса касательно радиоприемника?

– Нет.

– Что ж, благодарю вас. Не могли бы вы попросить миссис Тонкс уделить мне несколько минут?

– Конечно, – согласился Хислоп и вышел.

Супруга Септимуса Тонкса казалась похожей на смерть. Аллейн поспешил предложить вдове стул и спросил о ее передвижениях накануне вечером. Миссис Тонкс ответила, что плохо себя чувствовала и ужинала в своей комнате, после чего сразу легла спать. Услышав, как Септимус кричит на Филиппу, она поднялась с постели и пошла в комнату дочери. Септимус обвинял мистера Хислопа и ее дочь в «ужасных вещах». На этом миссис Тонкс совсем сникла, будто ее покинули последние силы. Аллейн был сама мягкость и терпение и вскоре узнал, что Септимус пошел за супругой в ее комнату, продолжая говорить «ужасные вещи».

– Какие же? – не удержался Аллейн.

– Он не отвечал за себя, – сказала Изабель. – Не понимал, что говорит. Мне кажется, перед этим он выпил.

По ее словам, муж пробыл у нее примерно с четверть часа, а потом внезапно ушел. Она слышала, как он прошагал по коридору мимо комнаты Филиппы и спустился на первый этаж. Миссис Тонкс долго не спала. Радио в ее спальне не слышно. Аллейн показал ей наконечники карниза для штор, но вдова никак не могла понять их важность. Детектив отпустил миссис Тонкс, вызвал Фокса и вместе с ним еще раз прошелся по выясненным фактам.

– Что ты об этом думаешь? – спросил он наконец.

– Что тут сказать, сэр, – флегматично произнес Фокс, – с виду у молодых джентльменов имеются алиби. Надо проверять, а до того нам двигаться некуда.

– Давай предположим, – начал Аллейн, – что оба молодых Тонкса за своими алиби как за каменной стеной. Что тогда?

– Тогда у нас остается барышня, вдовая леди, секретарь и слуги.

– Вот ими и займемся. Но сперва давай еще раз про радиоприемник. Следи за нитью моих рассуждений. Насколько я понял, единственный способ переделать приемник так, чтобы мистер Тонкс раз и навсегда отучился слюнявить пальцы, следующий: снять ручки настройки, тонким сверлом просверлить отверстия в передней панели и заменить ручки металлическими наконечниками, набив гнезда промокательной бумагой, чтобы изолировать наконечники от стержней и усадить поплотнее. Мощный кабель, ведущий к радиатору, отсоединяется, концы проводов пропускаются в просверленные отверстия и упираются в новые «ручки». Таким образом, у нас появляются полюса, плюс и минус. Мистер Тонкс замыкает цепь на себя и получает мощную встряску, после чего ток уходит через его тело в землю. Предохранитель на электрощите вылетает почти мгновенно. Все необходимые манипуляции убийца проделал, пока Тонкс наверху терроризировал жену и дочь. Сеп Тонкс вернулся в свой кабинет позже двадцати минут одиннадцатого, стало быть, убийца управился с десяти, когда Артур ушел на вечеринку, до возвращения Сепа в кабинет – скажем, минут за сорок пять. Потом убийца зашел в кабинет еще раз, подключил силовой кабель обратно к радиатору, убрал из приемника лишние провода, поменял металлические наконечники на родные бакелитовые ручки и оставил радиоприемник включенным. Я правильно понимаю, что оглушительный треск статических помех, о котором говорили Филиппа и Хислоп, был вызван коротким замыканием, прикончившим нашего Септимуса?