Снежная девочка. Рассказы и стихотворения

– Позвольте, вам заметить, уважаемая Кира Григоловна, – в голосе добрейшей Марии Георгиевны Аня впервые услышала гнев, – что курдская девочка, ставшая доктором наук, училась именно в нашей школе.

– Ну во-первых, это всё-таки девочка, а они вообще вменяемее, а во-вторых, не доктором, а кандидатом, а, в в-третьих, когда это было, – не сдавалась Кира Григоловна.

– Я всё же считаю, что нужно дать мальчику шанс. Давайте поручим Ломсадзе заниматься с ним дополнительно, в качестве общественной работы, – настаивала Мария Георгиевна.

– Я поддерживаю, – отозвалась Нина Вахтанговна. – Дети нравятся друг другу, пусть их симпатия служит повышению успеваемости.

Кира Григоловна засмеялась:

– Какая глупость! Я вообще считаю, что раздельное обучение мальчиков и девочек было правильным, и напрасно его отменили. Ничего хорошего из вашей идеи не выйдет, уж вы мне поверьте.

На следующий день Мария Георгиевна остановила в гардеробной Аню, уже собравшуюся идти домой:

– Анечка, мы решили тебе дать общественное поручение, помогать в учёбе Авларову. А то сама знаешь, он из двоек не вылезает. Лучше, если начнёте сегодня, я предупредила его, он ждёт тебя в классе.

На ватных ногах, с сердцем, бьющимся так, что звон от его ударов стоял в ушах, Аня вернулась в свой класс, не глядя на Ахмеда, села рядом с ним, положила на парту учебник по математике и тетрадь.

– Вот смотри. Начнём с самого простого. Вот уравнение на сложение. Нужно решить. Двадцать семь плюс икс равняется тридцати четырём. В данном примере нужно найти второе слагаемое. Для этого мы должны вычесть из суммы первое слагаемое, которое нам известно. Икс равняется тридцать четыре минус двадцать семь. Ты понимаешь?

Аня наконец подняла глаза на Ахмеда. Тот смотрел на неё своими большими тёмными глазами так пристально, не мигая, и с таким странным выражением лица, что Аня почувствовала, как начинает краснеть.

– Таким образом, икс… икс равняется семи, – Аня услышала, как трепещет её голос, и покраснела ещё больше.

Аня ненавидела эту свою особенность – краснеть по всякому поводу. Она краснела, когда ей делали замечания и когда её хвалили, когда волновалась и когда злилась. «Хорошо, – решила Аня, – пусть думает, что я покраснела от злости».

– Ты слушаешь, меня? – сказала она более уверенно и добавила более жёстко и громко, – Слушай меня внимательно, не отвлекайся, иначе ничего не поймёшь.

Ахмед по-прежнему не сводил с неё глаз, нельзя было сказать, что он отвлекается от этого процесса.

Аня вздохнула:

– Всегда нужно проверять ответ, запомни, всегда нужно проверять ответ. В нашем случае… в нашем случае, – голос снова стал вести себя предательски, – прибавляем к двадцати семи семь, и получается тридцать четыре. Ты понимаешь?

Она снова подняла на него глаза от учебника. Ничего не изменилось.

Аня опустила голову и посмотрела на свои сцепленные ладони.

– Если ты не понимаешь меня, то так и скажи. Я принесу учебник третьего класса, и мы начнём с начала всё изучать. А это уравнение в любом случае перепиши в тетрадь, пусть хоть что-то будет видно, что ты занимался. У тебя тетрадь вообще есть?

Он ничего не ответил, а она, говорила, не глядя в его сторону:

– Ты должен слушаться меня, иначе останешься двоечником навсегда. Если ты не будешь слушаться меня, я не смогу тебе помочь.

Он резко встал из-за парты:

– Я не хочу, чтобы кто-то помогал мне в учёбе, а уже тем более ты.

– Ай дарди! (с груз. «Тоже мне печаль!») — сказала Аня, спокойно собрала свои вещи и вышла из класса, даже не хлопнув дверью, хотя очень хотелось.

Через день Мария Георгиевна спросила у Ани:

– Ну как успехи Ахмеда?

– Он не хочет, чтобы ему помогали, – объяснила Аня.

– Не может быть! – ахнула Мария Георгиевна. – Он хотел. Я спросила его, хочет ли он, чтобы ты помогала ему в учёбе, и он ответил «да».

Мария Георгиевна помолчала, а потом осторожно спросила:

– Анечка, тебе родители запретили с ним заниматься?

И Аня оболгала родителей.

– Да, запретили, – резко ответила она и поспешила прочь от Марии Георгиевны.

Ну не признаваться же, что эта она, Аня, провалила поручение.

После этой истории Аня хотела делать при встрече с Ахмедом «не вижу», но он как-то при встрече на верхней дороге сказал ей: «Гамарджоба, чемо маставлебело!» (с груз. «Здравствуй, моя учительница!») и Аня не выдержала и улыбнулась в ответ.

Недалеко от дома Ахмеда жил дедушка Малхаз. Звали его дедушкой только по возрасту, потому что никаких внуков у него не было. Да и вообще было похоже, что у него совсем не было родственников, так как его никто никогда не навещал кроме соседей. Тбилисцев без родственников не бывает, и одиночество дедушки Малхаза является предметов всяких домыслов. Все приходят к выводу, что наверно за этим стоит какая-то очень печальная история. Ахмед жалел его с времён своих первых прогулок по соседним дворам, и мама Ахмеда тоже жалела дедушку, но объясняла маленькому Ахмеду, что еду Малхазу носить не будет, так как тот не возьмёт, потому что он грузин, а они езиды. А если и возьмёт, то есть не будет.

Однажды, вроде бы это было, когда Ахмед был в первом классе, мама Ахмеда сварила пеламуши (грузинский десерт из винограда и кукурузной муки) и разлила по тарелкам, чтобы остыло. Ахмед незаметно выскользнул с тарелкой пеламуши из дома и побежал в сторону жилища дедушки Малхаза. Нужно было ещё подняться по скрипучей витой шатающейся лестнице и не уронить тарелку. Деревянная дверь, выходившая на ветхий балкончик из комнаты дедушки Малхаза была приоткрыта. Ахмед появился на пороге с тарелкой и выпалил:

– Мама сказала, что вы не будете есть наше пеламуши, потому что мы езиды. Но я принёс.

Дедушка Малхаз встал:

– Бичо! Эс ра митхари? Эс ратом ар минда шени пеламуши? Дзалиан минда! Аба, моди ак! (с груз. «Парень! Что это ты говоришь? Почему я не хочу пеламуши от тебя? Очень хочу! Ну-ка, иди сюда!»)

Дедушка Малхаз взял тарелку из рук мальчика, и удивляясь тому, как ребёнок донёс такое горячее блюдо, поставил остывать. А чтобы Ахмед не подумал, что он сейчас возьмёт, а потом есть не будет, рассказывал ему всякие смешные истории. Правда Ахмед половину не понял, потому что тогда ещё не знал грузинского в достаточной для этих историй степени. Остывший десерт они съели вдвоём. По неписанному тбилисскому обычаю возвращать пустую тарелку было нельзя. Малхаз попросил мальчика прийти за ней завтра. На следующий день Ахмеда ждала у дедушки Малхаза тарелка, полная конфет, и ещё куча разных историй.

В дальшейшем Ахмед часто захаживал к дедушке Малхазу и младшего братика приводил. Потом дедушка задумал научить их читать по-грузински. Чтобы дети не слишком ленились, за каждую маленькую прочитанную сказку, он рассказывал им две большие. Рассказы про героических юношей, расправляющихся с коварными дэвами (сверхъестественные сущности, злые духи, великаны, бесы), и спасающими волшебных красавиц, очень нравились братьям. Но младшенький, прежде чем начать читать, всегда интересовался, точно ли все злые дэвы будет побеждены в конце. А то выйдет, что читал-читал, а всё зря, раз сказка без счастливого окончания. Дедушка Малхаз горячо заверял его, что точно, все дэвы будут побеждены, и отправлены «джандабаши да джоджохетши» (с груз. «в тартарары и в ад»).

В результате встреч с дедушкой Малхазом да и вообще бурного дворового и уличного общения, курд Ахмед знал грузинский лучше Ани, которая была наполовину грузинкой и носила грузинскую фамилию.

Перед смертью дедушка Малхаз ничем вроде не болел, но был очен слаб и всё больше говорил с Ахмедом о смерти и Боге, о том, что нужно быть чистым душой, просить у Бога добра, и всё будет хорошо.

После смерти дедушки Малхаза городские власти провели преобразования в доме. Соседям, с которыми дедушка Малхаз делил балкончик и кухню, дали новую квартиру в Глдани (спальный район Тбилиси), балкончик и лестницу снесли и сделали новую пристройку. В эту обновлённую часть дома заселилась очень крикливая и скандальная семья, которая каждый день проклинала с нового балкона Горисполком за то, что так долго держал их в очереди на квартиру, а потом поселил рядом с курдами. Потом проклинали самих курдов, потом остальных соседей и так целыми днями.

Но однажды к этим крикливым зашёл, приехавший в гости к семье Ахмеда, дядя Агазар. О чём он там со скандалистами говорил целых полчаса – неизвестно, но после этого они стали тише воды, ниже травы.

– Вот видишь, Ахмед, – говорил дядя Агазар, – нужно стремиться занять в жизни такое положение, чтобы всякие гнилые людишки не смели тебе мешать жить. А всякие гнилые людишки разводятся когда? Когда слабеет в мире воровской закон! Вот, например, среди Воров люди не делятся на нации и религии. Настоящий Вор чтит понятия, его невозможно ни подчинить, ни подкупить, ни запугать. Если ты стал Вором в законе, то считай стал настоящим человеком. Сколько эта власть с Ворами боролась, и ничего не добилась. А почему? А потому, что понятия воровские Богу близки. Вор всего одну заповедь нарушает, но крадёт не последнее и не у самых бедных. А эта власть все заповеди нарушает, да ещё и с самим Богом борется.

Аня любила свой класс и считала его дружным. Гулять с классом и без учителей весело, жаль, что почему-то редко это получается. Во-первых, при таких прогулках Аня занимает наконец-то более выгодное положение, чем Ахмед. Он идёт впереди с группой мальчишек, а Аня идёт сзади с девочками и может наблюдать за ним. Во-вторых, гулять ходят, как правило, на гору Мтацминда, а это близко к Аниному дому и много времени она не потеряет, уроки выучить успеет.

В тот день по какой-то причине были отменны последние уроки (что к большой радости школьников случалось не так уж и редко), погода была прекрасная, и неважно, кто предложил первым пойти гулять всем классом. Аня действительно не помнила, кто именно предложил. Несколько человек, и, увы, среди них была Инна, тут же отказались, сославшись на разные дела. Но остальные весёлой гурьбой двинулись той самой дорогой, по которой Аня всегда возвращалась из школы. На перекрёстке, там где поворот вниз к домам Ани и Ахмеда, все свернули наверх на дорогу к Храму Святого Давида. Возле Храма был расположен Пантеон грузинских писателей и общественных деятелей. Аня была здесь много раз, и с родителями, и с подругами, и одна. Несколько раз Аня даже провела экскурсию для русскоязычных туристов, которые пришли туда без экскурсовода и потерянно бродили среди надгробий с надписями на грузинском языке. Слово «волонтёр» тогда не использовалось. Аня бы удивилась, если бы узнала, что то, что она делает, когда-то будет называться волонтёрской деятельностью. Аня была сама по себе, увидела, что люди, пришедшие туда, хотели бы узнать чуть побольше чем ничего, и рассказала им кое-что из того, что сама знала. Туристам без экскурсовода там трудно, даже могилу Грибоедова и то могут сами не найти. Аня запомнила, что говорят возле этой могилы профессиональные экскурсоводы, и точно могла повторить их слова: «В каменном гроте над могильной плитой вы видите бронзовую фигуру женщины, в безутешном горе обхватившей руками крест надгробия. Это вдова Александра Грибоедова, грузинская княжна Нино, дочь поэта и просветителя Александра Чавчавадзе. Когда она вышла замуж ей было пятнадцать лет, а когда овдовела шестнадцать. В повторный брак после смерти мужа она уже не вступала. Поэт Яков Полонский написал об этом стихотворение:

«…Там, в тёмном гроте – мавзолей.

И – скромный дар вдовы —

Лампадка светит в полутьме.

Чтоб прочитали вы

Ту надпись, и чтоб вам она

Напомнила сама —

Два горя: горе от любви

И горе от ума»

Аня рассказывала туристам и про многих других, кто там похоронен, и про Бараташвили, и про Церетели, про Табидзе и стихи этих поэтов читала. Туристы потом так горячо благодарили Аню, а некоторые чуть ли не со слезами на глазах. Ане это было приятно, она любит, когда её хвалят. И вообще она любит декламировать стихи, а туристы такие благодарные слушатели.

Тем временем одноклассники Ани остановились у Храма. И тут произошло то, чего Аня никак не ожидала. Ахмед вдруг предложил зайти в Храм. От такого предложения, Аня, воспитанная в атеистической семье, отнюдь не пришла в восторг, а даже совсем наоборот. К тому же Аня была председателем Совета Дружины пионерской организации всей школы, несмотря на то, что была всего-навсего пятиклассницей. Но на Совете Дружины её кандидатуру выдвинули пионеры из старших классов, да и пионервожатая сказала, что Аня справится. И тут на глазах председателя Дружины школы такая идеологическая диверсия. Аня выступила вперёд и в самых идейно правильных формулировках выразила своё сомнение в уместности такого действия как вход пионеров в действующий Храм.

Слова её были восприняты со всей серьёзностью, но не в том направлении, в каком она ожидала. «Верно! Пионеры ведь – враги церкви. Надо сначала пионерские галстуки снять, а потом заходить». Кто это сказал, Аня не помнила, но Назико уверяла её потом, что так сказал именно Ахмед. Может он и не первый это сказал, но что убеждал потом всех снять и спрятать галстуки – это точно. И сам сделал это первый. А остальные последовали его примеру.

Аня не раз, в том числе и с самых высоких трибун, читала стихотворение «Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного», и читала это стихотворение совершенно искренне. Поэтому гордо и непримиримо выразив всем своё осуждение и порицание, Аня развернулась и пошла домой. С Аней вместе ушла Диана, и не только потому что была председателем совета отряда их класса, но и просто доброй девочкой, решившей поддержать Аню в таких обстоятельствах.

Дома Аня сначала поплакала, а потом стала читать мамин учебник по атеизму и религиоведению. Там было написано, что тяга людей к религии и церкви обусловлена тяжёлыми условиями жизни, что «религия – это вздох угнетённой твари», и отсталость людей, выражающаяся в тяге к религии, носит конкретно-исторический характер. Более того, в некоторых конкретно-исторических условиях даже допускается приём в партию верующих. В пионеры же во времена Ани принимали уже всех.

Все конкретно-исторически отсталые одноклассники сразу же были ею прощены, кроме Ахмеда. После этой истории Аня больше не отвечала на его приветствия. Напрасно он улыбался при встрече и говорил: «Здравствуй, моя учительница!», Аня не удостаивала Ахмеда даже движением ресниц в его сторону.

Безрадостно прошла весна. И даже цветение любимого миндального дерева, что росло возле лестницы по верхней школьной дороге, не вызывало у Ани ничего, кроме щемящей печали. Белые лепестки опали, дерево покрылось молоденькими листьями, а потом на месте цветков появились маленькие зелёные плоды – будущие орехи.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.