На память милой Стефе

Я посмотрел на часы и понял, что из отведенных на работу двух часов полтора уже прошли, а я даже не добрался до писем и книг, которые были интересны хозяину. И, главное, не понимал, как писать отчет. Коробка номер один. Найдены машинки в количестве 28 штук. Все в идеальном состоянии. Детский мобиль – одна штука. Работает. Рубашка, по виду крестильная – одна штука.

Собственно, именно так я и написал, и отправил на почту Леи. Она тут же перезвонила.

– Что ты мне прислал? – возмущенно закричала она.

– Опись. Не знаю, как это правильно называется по-французски или по-итальянски. По-русски звучит «опись», перечисление найденного.

– Ты хочешь, чтобы я это отправила хозяину? – продолжала кричать Лея.

– Я не знаю, чего он ждет. Это было в коробке. Или спросите у него, в какой форме он хочет получать отчеты.

– Я не могу спросить!

– Почему? Я ведь только начал. Дальнейшие отчеты буду присылать такие, какие он пожелает.

Откровенно говоря, я понимал, почему Лея кричит. Я бы тоже кричал, если бы получил четыре строчки.

– Я не могу спросить! Потому что сначала он уволит меня, а потом я выгоню тебя. То есть наоборот – мне придется выгнать тебя из квартиры, а потом хозяин уволит меня, потому что я не смогу найти тебе замену! И потеряю постоянного многолетнего клиента!

– Возможно, хозяин просто придумал себе сокровища, которых в этих коробках и нет? Так часто бывает… в российской истории случалось сплошь и рядом. Мифические князья, лжеправители, княжны, которые вовсе не княжны… – начал объяснять я.

– Только не надо мне сейчас урок истории проводить! Дай мне еще хоть какую-то информацию! – взмолилась Лея.

– Ну, можете ему написать, что я проверил каждую из двадцати восьми машинок. Все ездят, у всех открываются багажники и дверцы, – я снова попытался пошутить.

– Ты издеваешься? – воскликнула Лея.

– Нет, шучу, – ответил я.

– Мне написать, что ты полтора часа возил машинки по полу? Автопарк из них не составил? – язвительно спросила Лея.

– Если честно, составил, – признался я.

– Господи, мужчины… вы хуже детей, – заявила Лея. – Хорошо, я что-нибудь попытаюсь придумать.

Полчаса я провел в ожидании. Потом начал нервничать и сам перезвонил Лее.

– Ничего? Не отвечает? – спросил я.

– Нет. Наверное, думает, сейчас тебя выселить или завтра, – буркнула Лея. – Я ему написала, что ты обживался, привыкал к новому месту, был измотан жизнью в хостеле, поэтому отсыпался. Попросила дать тебе еще немного времени. Но вряд ли его это разжалобит. Он же не моя бабуля. Саул, я не знаю, что делать.

– Дайте мне адрес его электронной почты. Я сам ему напишу, – предложил я. – Так будет лучше. Возьму ответственность на себя, и он вас не уволит. Да и вам не придется быть пиццей. То есть доставкой, то есть почтальоном.

– Хорошо, адрес пришлю. Только, когда будешь ему писать, поставь меня в копию, пожалуйста. Я все-таки за тебя отвечаю, – согласилась Лея.

Я не знал, что писать хозяину. Терять мне было нечего. К хорошему, в смысле квартиры, я еще не успел привыкнуть, а возвращение в хостел хоть и не радовало, но и не пугало. К тому же я еще не успел обрадовать учеников сообщением, что наши с ними занятия прекращаются. Как раз сегодня собирался это сделать. Так что я сел и написал правду, опять же следуя заветам Эммы Альбертовны. «Савелий, если не знаете, что сказать, говорите всегда правду!» – твердила она, когда я не мог пересказать текст по домашнему чтению, потому что не успел его прочесть.

Так что я решил написать правду. Начал с кресла-качалки и вида с балкона. Написал про попугаев и горлицу-скандалистку. Про то, что хозяин создал невыносимые условия для работы и такой вид из окна мне даже во сне не снился. Я написал про все двадцать восемь машинок и собранный мобиль. Написал про мои попытки собрать детский пазл – петух так и не влез в нужную прорезь. И про крестильную рубашку и пеленку тоже написал, допустив предположение, что кружева были спороты с подвенечного платья. Я подробно описал игрушки на мобиле и что у собачки даже ошейник на месте, а у овечки шерсть хоть и примялась, но хоть завтра из нее можно носки связать. Это я опять пытался пошутить, забыв про предупреждение Леи. А еще написал, что, если хозяин велит избавиться от коробки с игрушками, я ни за что этого не сделаю. Не выброшу! Перетащу в хостел или еще куда-нибудь. А машинки сам готов выкупить, только не сейчас, а когда немного подкоплю денег. Поддавшись порыву, добавил, что мои родители, пусть и разведенные, не хранят мои детские вещи, чего бы мне очень хотелось. И заметил, что ребенок, которого так любили еще до его рождения, должен был вырасти сильным и успешным человеком. Во всяком случае, если верить самурайской поговорке: «Рожденный в любви слабым быть не может».

Откуда в голове всплыла эта поговорка, сам не знал. Эмма Альбертовна тут точно была ни при чем. В конце письма честно признался, что разобрал лишь одну коробку и больше не смог. Мне хотелось плакать, думать о родителях и о том, какое это счастье, когда о тебе заботятся. Отметил, что очень благодарен Лее и ее родным за заботу. Подписался «Савелий». Перечитывать написанное не стал. Сразу отправил.

Через пять минут зазвонил телефон. Лея.

– Саул, это невозможно, – хлюпала она в трубку, – ты так написал! Это так… я сижу и плачу. И Жан тоже плачет.

– Лея, зачем вы разрешили Жану читать мое письмо? – возмутился я. – Это же личная переписка!

– О, а что я могу сделать, если он стоит за моей спиной и нависает! – воскликнула Лея. – Дорогой, ты такой талантливый мальчик! Тебе надо писать! Мне так жаль, что твои родители развелись! Бедный ребенок, что ты пережил!

– Лея, вы сейчас говорите, как ваша бабуля, – рассмеялся я. – Давайте дождемся ответа хозяина. Может, он совсем не сентиментальный человек и ему не понравилось мое письмо.

– Да, дорогой, конечно. Но если он тебя выселит, я тебя поселю у себя в офисе. У меня есть раскладушка. А потом подберем другое жилье, – горячо заверила меня Лея.

Мы еще разговаривали, когда на почту пришел ответ. Кажется, мы с Леей вздрогнули одновременно. Письмо хозяина оказалось предельно коротким и далеким от сантиментов. Он написал по-английски: «Пусть продолжает работать».

– И что это значит? – ахнула Лея.

– Это значит, что я пока не бездомный, чего мы и добивались, – ответил я. – Хорошая новость, не правда ли?

– И это все? Больше ничего? – все еще не понимала Лея.

– Значит, все. Но у меня есть еще две недели до следующего отчета! – Я пытался приободрить расстроенную Лею, которая, видимо, ожидала от хозяина более яркой или эмоциональной реакции.

– Да, конечно, это хорошо, – согласилась она.

– Я постараюсь побыстрее разобрать еще несколько коробок и отправить отчет пораньше, – пообещал я.

– Саул! Не обращай внимания! У этого человека просто нет сердца! Я до сих пор плачу от твоего письма! – вырвал трубку у Леи Жан.

– Спасибо, мне очень приятно, – улыбнулся я. Вот уж не думал, что Жана так тронет эпистолярный жанр.

Через час, когда я кормил горлицу остатками бутерброда Жана, мой ноутбук издал звук – пришло новое письмо. Оно было от хозяина. Лея в копии не стояла, написано по-русски. «Это мои игрушки. И моя крестильная рубашка. Вы правы – кружева мама срезала со своего подвенечного платья. Как вы догадались? Петух в пазле встает на место цыпленка. Машинки не продам, не просите. Но можете взять себе «мерседес». Я, не удержавшись, тут же ответил: «мерседеса» у вас два одинаковых. Конечно, одного вам не жалко!»

Ответа я не получил, но почувствовал, что человек на другом конце Земли, хозяин квартиры в этой части Европы – улыбается. Как и я.

Вечер оказался бурным. Кажется, все семейство Леи решило отметить успешное выполнение задания, будто я сдал выпускные экзамены в школе или колледже. Бабуля приготовила лазанью невиданных ранее размеров. Жан принес баранину и сам принялся ее запекать. Твердил, что никто не готовит баранину так, как он. Элена принесла мой любимый козий сыр. И передала пирог от Джанны с приветами и пожеланиями не пропадать надолго. Я уже несколько дней не заглядывал на рынок.

– Она тоже плакала. Ей пироги не пришлось солить, она их слезами залила, – объявила Элена.

– Передайте ей, пожалуйста, что не хотел ее волновать. И завтра же обязательно загляну на рынок, – ответил я, – сам расскажу, что переехал.

Элена не поняла, о чем я говорю.

– Ну, Джанна переживает из-за того, что не знает, где я нахожусь, да? – уточнил я. – Раньше она всегда беспокоилась. Ей не нравилось, что я живу в хостеле.

– Как она может не знать, где ты находишься? Я же рядом! – опять удивилась Элена. – Она прочла твое письмо, поэтому плакала!

– Лея! – воскликнул я.

– Это не я, это все он! – она ткнула пальцем в Жана. – Пока я занималась договорами, он распечатал твое письмо и, естественно, всем его прочел. Половину рынка собрал!

– О господи, но зачем? – возмутился я и покраснел.

– Чтобы все знали, какой ты талантливый мальчик, и гордились тобой, вот зачем! – объявил Жан. Элена кивнула.

Я стоял пунцовый и готов был провалиться сквозь землю.

– Неужели тобой никогда не гордились? – тихо спросила Лея.

– Нет, я не привык к такому, – признался я.

– Бедный ребенок, – ахнула Лея. – У нас принято гордиться любыми достижениями детей, даже самыми маленькими, иначе откуда у них будет уверенность, что они самые лучшие?

– Да, в нашей традиции воспитания всегда найдется соседский мальчик или девочка, которые и умнее, и красивее, и с них обязательно нужно брать пример. А ты всегда будешь хуже, чем сын соседки или дочка подруги, – хмыкнул я.

– Какой ужас! Разве такое возможно? Саул, скажи немедленно, что ты сейчас опять так шутишь, но совсем не смешно! – воскликнула Лея.

– Нет, не шучу, – пожал плечами я.

– Не сомневайся в своем таланте! Ты еще станешь великим писателем! А я буду всем рассказывать, что кормил тебя бутербродом с ростбифом и ягненком! – воскликнул Жан.

– Спасибо, я правда не привык к такому.

Я не преувеличивал. Моя мама всегда ставила мне в пример сына соседки. То и дело твердила – Дима на скрипке в музыкальной школе играет, Дима бальными танцами занимается, Дима в хоре поет. Я же не играл, не пел, не танцевал. Дима еще был, естественно, круглым отличником, в отличие от меня. То, что я поступил в университет, а Дима умер от передозировки наркотиков, когда я сдавал летнюю сессию после первого курса, для моей мамы значения не имело. Все равно находился не Дима, так Саша, на которых я должен был равняться. Как говорила мама, у меня должен быть достойный пример перед глазами. Кажется, это был камень в огород отца, который не смог стать таким примером, но я не вникал. Жалел лишь о том, что не могу претендовать на общежитие, как мои иногородние сокурсники. К счастью, меня туда пускали пожить, когда освобождалась кро-вать.

После такой поддержки Леи и всего семейства, а также одобрения хозяина на следующий день я воодушевленно принялся за дело. Для начала переставил коробки, чтобы освободить немного места посередине, и пронумеровал их, чтобы не путаться. В уже разобранную я аккуратно сложил машинки, каждую из которых завернул в мягкие салфетки для уборки. Благо Элена притащила целый рулон. Вещи и мобиль тоже постарался сложить аккуратно. Но сама коробка оставляла желать лучшего – она едва не разваливалась. Так что я решил купить новые пластиковые контейнеры, воспользовавшись предложением хозяина приобретать все, что понадобится для работы. Задача историка состоит не только в разборе и изучении артефактов, но и в бережном к ним отношении. Так что я все переложил в пластиковый контейнер, прикрепив к крышке опись. С остальными вещами собирался поступить так же. Я сделал фотографию нового контейнера с вещами. Не для отчета, для себя. Было – стало. Мне нравилось смотреть на результат своих трудов. В хостеле была такая уборщица – она всегда фотографировала грязную ванную или душевую до уборки и после. Я думал, что она делает это для того, чтобы к ней не было претензий, а когда спросил, она ответила, что фотографирует для себя. Ей приятно видеть результат своей работы.

Я вытащил на середину следующую коробку и застыл в недоумении. В ней оказались женские вещи – расшитая бисером сумочка, флакон духов, шкатулка с драгоценностями. Я застелил пол скатертью, которую снял с кухонного стола, и разложил все, что обнаружил. Как это описывать, понятия не имел. Все-таки с игрушками было проще, да и в машинках я разбирался лучше, чем в кольцах и цепочках. Их ценности не представлял. Помимо сумочки, там нашлись перчатки – митенки – я хотя бы знал, как они называются. Шарфик, судя по ткани, шелковый, но поручиться за качество я не мог. В шкатулке лежали две цепочки, четыре кольца, одна подвеска и несколько ожерелий. Или они правильно называются – бусы? Я покрутил в руках украшения, но память ничего не подсказывала, да и не могла подсказать. Мама драгоценности не носила. Говорила, что нужно или носить бриллианты, или вообще ничего. Но бриллианты ей некому было подарить. А обручальное кольцо после развода с отцом она сняла и отнесла в ломбард. Выкупать не собиралась. Бижутерию мама категорически не признавала. Считала, что это пошло и она не хочет выглядеть как новогодняя елка.

Незабвенная Эмма Альбертовна носила огромный перстень на указательном пальце и массивное обручальное кольцо в качестве подвески на цепочке. Кольцо, как ходили слухи, она повесила на шею после смерти супруга. Это было его, обручальное. Еще у нее были серьги, тоже внушительного размера. Девочки-одногруппницы уверяли, что они с бриллиантами. Но другие хмыкали – откуда у преподавателя такие серьги? Да они бы тогда стоили миллионы! Нет, точно фианиты, никакие не бриллианты. Об этом я вспомнил только сейчас. Тогда мне и дела не было до того, настоящие ли бриллианты носит Эмма Альбертовна. Сейчас бы я точно решил, что, несомненно, чистой воды. Однако все это никак не помогало мне с описью и сопроводительным текстом. Немного расстроенный, я перечислил все, как и с первой коробкой – кольцо (предположительно золотое) – одна штука, подвеска с узором – одна, перчатки – одна пара, шарф (возможно, шелк) – один. Выглядел список еще хуже, чем с игрушками. Такой точно не стоило отправлять хозяину. Не зная, что делать дальше, я написал сообщение Лее: «Сколько лет было матери хозяина?» – «Не знаю точно, под девяносто, а что?» – ответила Лея. «У меня проблемы со следующей коробкой», – честно признался я.

Я не придумал ничего лучшего, чем сесть в кресло-качалку и задуматься о своей горькой судьбе. Ну почему так все складывается? Едва кажется, что повезло, как тут же получается, что удача перепутала двери и ушла к кому-то другому. Отчего-то мне не пришло в голову распаковать следующую коробку в надежде, что там окажутся более понятные предметы или письма, например. Я знал, что, пока не разберусь с этой, к следующей не притронусь.

Вдруг на балконе появился соседский мальчишка.

– Ты глухой? – спросил он по-французски. Видя, что я не реагирую, он тяжело вздохнул и спросил по-английски: «Ты оглох, что ли?» Поскольку я не отвечал, подросток снова тяжело вздохнул, мол, за что ему такое наказание, и собирался произнести вопрос по-итальянски.

– Не оглох, – ответил я по-французски. – А ты не умеешь звонить в дверь или до звонка до сих пор не дотягиваешься? – Я не хотел быть с ним грубым, просто сильно расстроился.

Подросток скорчил мне недовольную рожу.

– Мама сказала, что твое белье летает по всему двору, – объявил он.

– Ничего, никаких проблем, – на пороге появилась улыбающаяся соседка. – Его лучше вешать вот так.

Она проворно прицепила белье прищепками, о которых я и забыл, хотя Элена принесла целую связку. Я достал вещи из стиральной машины и просто повесил за окном. Выглянул на улицу – моя футболка все еще висела на кусте. Судя по крикам, попугаи обсуждали, как лучше меня заклевать до смерти за такое кощунство – медленно и мучительно или быстро и жестоко? Горлица, предательница, участвовала в обсуждении. Больше она от меня куска хлеба не дождется.

– Я не смогла дотянуться, – улыбнулась женщина, пожимая плечами.

Я сбегал и стащил с куста футболку. Когда вернулся, соседка все еще находилась в моей квартире. Она держала в руках расшитую бисером сумочку.

– Простите, что взяла. Это индийский узор. У моей бабушки была такая же, – объяснила она. – Почти точь-в-точь. Я сразу бабушку вспомнила. Такая сумочка только с виду вместительная, на самом деле туда разве что носовой платок поместится. Бабушка пользовалась носовыми платками. Вы меня понимаете?

– Да, понимаю, только говорите немного помедленнее, – попросил я.

Женщина улыбнулась и показала, как сморкаются в платок. Потом показала на сумочку и спросила:

– Можно ее открыть?

– Кажется, там замок сломан. Я пытался, у меня не получилось, – ответил я.

Замок я попросту боялся сломать. Открыть его мне не удалось.

– Вот, здесь есть секрет. Смотрите, тут надо зажать, потом раздвинуть – и все, – женщина с легкостью открыла замок. – А защелкивается он как обычно. Попробуйте сами.

Я сделал все, как показала соседка, и пусть и не с первой попытки, но замок все же поддался. В сумочке действительно лежал носовой платок. Но не женский, крошечный, а мужской, большой.

– Ой, моя бабушка тоже предпочитала мужские! – рассмеялась соседка.

– Простите, не знаю, как вас зовут. И вашего сына. Или забыл. Этот переезд, простите, сам себя не помню. – Я решил, что все же прилично знать имена соседей, особенно тех, кто тебя кормит и развешивает твое белье.

– Ничего страшного, я все понимаю. Когда мы сюда переехали, я никак не могла запомнить, кого как зовут. На бумажке записывала. А вот у моего сына, его зовут Мустафа, феноменальная память. Он на всех языках может. Меня зовут Ясмина.

– Как цветок, да? Жасмин? Очень красивое имя, – улыбнулся я. – А остальные вещи – вы не знаете, из какого они века? – я показал на разложенные на полу находки. – Я совсем не разбираюсь в вещах и предметах. Тем более женских.

Ясмина оглядела то, что лежало на полу, и взяла платок. Потрогала ткань.

– Это не натуральный шелк, – сказала она.

Я смотрел скептически.

– Вот, потрогайте сами. Сравните. – Ясмина снова открыла сумочку с индийским рисунком и попросила меня опустить руку внутрь, прикоснуться к подкладу. И после этого потрогать платок. – Чувствуете? Подкладка в сумочке из натурального шелка, а этот платок – он красивый, но, не знаю, подделка, что ли.

– Хорошо, с сумочкой и платком разобрались. А что делать с остальным, я не представляю, – признался я.

– Почему бы вам не спросить бабушку Элену? Она наверняка все вам расскажет про украшения, – улыбнулась Ясмина. – Такая женщина непременно знает в них толк.

– Вы думаете? – удивился я.

– О, мужчины… – рассмеялась Ясмина и ушла.

«Мне нужно показать кое-что бабуле, – написал я Лее. – Можно это устроить? Я могу прийти куда скажете!»

Лея не ответила. Я прождал больше часа и немного обиделся. Хотя, с другой стороны, я ведь не единственный ее клиент. Может, она была занята.

Видимо, я задремал в кресле-качалке. Очнулся оттого, что меня кто-то тряс за плечо и брызгал водой на лицо.

– Саул, мальчик, у тебя тепловой удар! Ты такой красный и горячий! – причитала надо мной бабуля.

– Я просто уснул, – я попытался встать, но Элена-младшая вернула меня на кресло и велела выпить апельсинового сока.

– Надо пить сок, если плохо, – сказала она.

– Ты обедал? – бабуля заглянула в холодильник.

– Нет, не успел.

– Мальчик не успел поесть! Конечно, ему станет плохо! Время пять часов, а ребенок с утра ходит голодный! Лея! Ты мне обещала за ним присматривать! – возмутилась бабуля.

– Да, но не кормить с ложечки! Привет, Саул, – ответила Лея, заглядывая на балкон. – Ну ты и напугал нас всех. Когда Жан увидел твое сообщение, он тут же поехал за бабулей.

– Жан? Но я писал вам, а не Жану, – удивился я. Не мог я так перепутать адресатов.

– Только мой бывший муж решил устроить мне сцену ревности и прочитать мой телефон! Вот поэтому я с ним и развелась! – возмутилась Лея.

– Я просто беспокоюсь! Разве я не должен беспокоиться? Привет, Саул. Джанна передала для тебя пирог. Я положил в холодильник твой любимый паштет, – сказал Жан.

– Простите, я не хотел вас всех беспокоить. Я бы сам пришел. Просто мне нужна помощь, – признался я. – Вот, смотрите, что нашел в коробке. Понятия не имею, что об этом писать! Соседка, Ясмина, сказала, что сумочка с индийским узором, а подкладка из натурального шелка. Еще замок необычный, я сначала думал, что он сломан. А платок не шелковый, не натуральный. С остальным я просто не знаю, что делать. Бабушка Элена, бабуля, помогите. Без вас я не напишу следующий отчет, и Лея выгонит меня из квартиры на полном основании.

Я встал и уступил бабуле кресло-качалку.

– У меня было такое же, – сказала она, устраиваясь. – Если найдешь маленькую подушечку, она от этого кресла. Под спину подкладывать.

– Я видел похожую, подождите, – я порылся в вещах, которые не были сложены в коробки, а лежали кучей, и выудил оттуда маленькую подушку.

– Точно, она самая, – обрадовалась бабуля и подложила подушку под спину. – Специально для этого кресла шили, по размеру, – кивнула она, довольная. – Кстати, ты в курсе, что кресла-качалки придумали не для пожилых людей, а для молодых матерей. Для кормления младенцев. В каждой детской обязательно ставили кресло-качалку, чтобы мать могла покормить ребенка и не трясти его на руках, укачивая, а сидеть. Это потом вдруг все решили, что кресла-качалки предназначены для бабулек, которые только в них и могут сидеть. Нет! Это кресло точно сделано под молодую женщину. Видишь, оно узкое, толстые бабули в такое с комфортом не поместятся.

– Значит, у вас фигура как у девушки, – сказал я искренне.

– Боже, Саул, ты такой молодой и уже знаешь, что нужно сказать женщине! – восхищенно рассмеялась бабуля.

Я про себя отметил, что хоть про подушку смогу написать хозяину, и выдал бабуле то, что хранилось в шкатулке. Она достаточно равнодушно перебрала ожерелья и задержала в руках птичку, на которую я вообще не обратил внимания.

– Это муранское стекло, настоящее, – пояснила бабуля, любуясь птицей. – Посмотри, как свет играет. Редкий экземпляр, тонкая работа.

– Муранское стекло? – уточнил я.

– Мальчик, разве у твоей мамы не было вазы из муранского стекла? – удивилась бабуля.

– Нет, только хрустальная. Я все время боялся, что она упадет мне на ногу и я вообще без ноги останусь, настолько она была здоровенная, тяжелая и страшная, – рассмеялся я.

– Хрусталь? – не поняла бабуля. – Это что-то ценное, да?

– У нас считалось, что да, очень ценное, – кивнул я. – Все мечтали иметь хрустальные вазы, хрустальные люстры и хрустальные бокалы. Еще сахарницы. В вазы никогда не ставили цветы, а из бокалов никто не пил. Все стояло в шкафу. Сахарница тоже. Про люстру сказать не могу – у нас такой не было. Интересно, откуда у мамы нашего хозяина птица из муранского стекла?

– Подарок поклонника, возможно? – хитро улыбнулась бабуля. – Вот, а этот медальон, он из эмали. Смотри, какая роспись.

– Он тоже ценный? – уточнил я.

– Нет, если только его не подарил поклонник, – ответила, смеясь, бабуля. – А я думаю, что именно так. Это итальянская эмаль. Вряд ли в России делали подобные медальоны. И вот еще эта цепочка с подвеской. Звезда Давида. Точно золото, причем высшей пробы.

– А почему оно не желтое, а белое? Разве золото не должно быть желтым? – удивился я.

– Золото бывает и желтым, и красным, и белым. Эта цепочка из белого золота, и точно подарок, – ответила бабуля.

– Почему вы так уверены? – спросил я.

– Мне почти такую же подарил муж, когда мы еще были женихом и невестой, – ответила бабуля и показала висевшую на шее цепочку со звездой Давида.

– Хорошо, значит, у матушки нашего хозяина был поклонник, предположительно итальянец. И именно от него она получила птичку, цепочку и подвеску, – начал рассуждать я.

– И сумочку тоже. Такие были в моде, когда я была молода, – подтвердила Элена-старшая.

– Интересно, а наш хозяин знает о поклоннике своей матери. Точнее, хотел бы он об этом узнать? Лея, что вы думаете? – спросил я.

– Вот уж не знаю, – пожала плечами Лея. – Думаю, не стоит ему сообщать о догадках нашей дорогой бабули. Пока, во всяком случае. Постарайся написать как-то корректно, что ли.

– Да, напиши, что он был не любовником, а поклонником! – посоветовала бабуля.

– Бабуля! Ну от тебя я не ожидала! – ахнула Лея.

– Что? Саул уже взрослый мальчик! Или он не знает разницу между любовником и поклонником? – удивилась, подхихикивая, бабуля.

Лея закатила глаза.

– У меня в молодости было много и тех, и других, – мечтательно заметила бабуля, что заставило Элену и Лею выпучить глаза. – До того, как я встретила вашего дедушку, конечно же! – добавила она. – Саул, что там еще интересного? – она явно попыталась перевести разговор на другую тему.