На память милой Стефе

– Что значит – разберу?

– Он просит просто перепечатать письма, которые вы, возможно, найдете. Укажете список книг, других документов. Там все сложено беспорядочно. Хозяин хочет получить опись того, что хранится.

– А если я найду что-то ценное? Семейные бриллианты, например? Мне их тоже указывать в описи? А вдруг я их украду?

– Я сказала хозяину, что вы не способны украсть, – ответила Лея.

– Почему вы так решили?

– О, вы же не живете в одном доме с Эленой и бабулей! Они мне все уши про вас прожужжали. Кажется, они вас любят как дальнего родственника. Особенно бабуля. Даже меня она так не любила. Я почти начала ревновать! Жан приезжал про вас рассказать. Он готов сделать для вас поручительство! Господи, хоть бы он для меня такое хоть раз сделал, может, я бы и не развелась с ним!

– То есть я должен разобрать семейный архив, что бы в нем ни хранилось, и за это буду платить?..

– За свет и воду. И предоставлять отчеты два раза в месяц – что удалось расшифровать из писем, какие книги вы нашли, и прочее.

– Я согласен.

– Да, я уже подтвердила хозяину сделку, – кивнула устало Лея. – Там хорошая квартира. Вам понравится. Купите себе стул и диван на кухню.

– Спасибо вам огромное, – сказал я.

– Ой, бабуля твердит, что это вы мне на голову упали, чтобы я была рада. И что я все делаю правильно, – рассмеялась Лея. – Хотя я в этом совсем не уверена. Из-за вас я вижу своего бывшего мужа чаще, чем в те годы, когда мы были женаты!

– Скажите, а что вы еще знаете о том мужчине? Хозяине, – уточнил я.

– Почти ничего, – пожала плечами Лея. – Русский. Бабуля утверждает, что еврей, но она во всех видит потерянных родственников. Его звали… как же… Так и не смогла запомнить, как это правильно звучит. Алекс, он так представлялся.

– Значит, Александр, – кивнул я.

– Да, именно так! – подтвердила Лея. – Много лет назад он переехал в Америку, давно получил гражданство. Вдруг здесь купил квартиру в строящемся доме. Это тоже было довольно давно. Еще до того, как я пришла в агентство. Но теперь я веду его дела. Он мечтал перевезти сюда маму. Квартиру не обустраивал, надеялся, что мама сделает ремонт под себя. Так что там почти совсем голые стены. Кровать, шкаф и рабочий стол есть. Минимум посуды тоже. Еще два холодильника на кухне, потому что мама хозяина варила варенье, компоты, очень хотела еще один холодильник, раз нет погреба. Один можно продать, если захотите. Или выбросите – он совсем старый. Алекс сказал, он ему не нужен. Ну и на балконе хранятся вещи, которые были дороги маме хозяина, он их перевез, но так и не разобрал. Но когда узнал, что есть человек с русскими корнями, историк по образованию, заявил, что сдаст квартиру только вам. В обмен на расшифровку. Чтобы иметь память. Считайте, он вас нанимает на работу. В обмен на крышу над головой. Вайфай в квартире отличный. Оплачен заранее. Если вам понадобится что-то дополнительно – дайте знать, я передам хозяину.

– Что именно? – уточнил я.

– Понятия не имею! Возможно, речь идет о книгах, или ноутбуке, или принтере, откуда мне знать? – пожала плечами Лея. – Я всего лишь риелтор и не знаю, как работают историки.

– Почти так же, как риелторы, – ответил я, улыбнувшись, – ищут, пока не найдут хоть что-то. Прямо как вы меня для этой квартиры.

– Да, это было сущее мучение, – хмыкнула Лея, – желающих снять квартиру целая очередь, а хозяину никто не нравился. Я даже не поверила, когда он сразу же согласился на вашу кандидатуру. Так что скажете?

– Я согласен, – кивнул я. – О таком предложении и мечтать не мог. Кто же не согласится жить бесплатно? Хозяин не намекнул, может, там, на его балконе, пророчества хранятся? Письма Нострадамуса, нет? – улыбнулся я.

– Если вы будете относиться к этому несерьезно, я не сдам вам квартиру. Это было одним из условий, – строго ответила Лея. – И если затянете с разбором документов, я имею полномочия выселить вас в любой момент.

– Простите, опять неудачно пошутил. Можете спросить у Жана – он всегда говорит, что мне лучше вообще не открывать рот, когда пытаюсь сказать что-то смешное. Я разберу эти коробки, составлю опись, расшифрую письма. Я проходил практику в музейном архиве, так и сообщите хозяину. Все сделаю. Мне это даже интересно. Ну и позволит избавиться от некоторых учеников, которые готовы меня убить. Или я их. Тут как повезет.

– Хорошо, я составлю договор, завтра его подпишем, и можете переезжать, – кивнула Лея.

– А можно сегодня? – уточнил я. – Если честно, жизнь в хостеле меня убивает.

– Вас вроде бы ученики убивают, – хмыкнула Лея.

– Да, сначала они, потом сосед по хостелу, – кивнул я.

– Хорошо. – Лея положила на стол ключи и бумагу с адресом. – Это была самая странная сделка из всех, которые я вела.

– Поверьте, для меня это все тоже стало полной неожиданностью, – заверил Лею я.

– Только у меня одна просьба, – окликнула Лея, когда я уже стоял на пороге, – скажите Элене, чтобы она сказала бабуле, что я не пицца.

– Хорошо, скажу, только не знаю, что это значит.

– Если они хотят, чтобы я передавала вам еду, то больше не надо! Я не доставка! И скажите Жану, чтобы больше не попадался мне на глаза. Иначе я его убью.

– Тогда будет два трупа, – пошутил я. – А еще бабуля, которая, как сказала мне Элена, умрет, если я не возьму ее еду и не съем.

– Да, Жан иногда бывает прав – вам лучше не шутить. Особенно про бабулю, – рассмеялась Лея.

– Простите, я не хотел.

…С того самого дня моя жизнь изменилась. Я переехал в прекрасную квартиру в доме, расположенном на горе – в относительной близости от вокзала, что мне было на руку. Добираясь до института, я мог экономить на автобусе, доходя до вокзала пешком. На следующее утро вместе с договором аренды я получил от Леи клочок бумаги, который нужно было вставить в указатель имен на кнопках домофона. Думал я недолго. Написал «Саул». Это была первая квартира с моим именем. Я очень этим гордился и даже сфотографировал домофон на память. Хотел послать родителям, но передумал. Вряд ли они поймут и оценят.

Конечно, мне не терпелось добраться до балкона, чтобы узнать, за что хозяин готов предоставить кров, но сразу не получилось. Едва я запер дверь, как в нее тут же позвонили. На пороге стояла миниатюрная женщина, которая держала в руках тазик. Из тазика очень вкусно пахло. Она начала что-то говорить по-итальянски, но я ничего не понял. Потом женщина перешла на такой же птичий французский, и я опять вспомнил Эмму Альбертовну, которая твердила, что у меня очень плохо с аудированием. Жан был солидарен с моей учительницей – он тоже считал, что я не «слышу» язык, и поэтому его не чувствую. Наконец женщина окликнула кого-то во дворе, на ее зов прибежал мальчик, по виду – подросток, и заговорил со мной по-английски. Он явно был недоволен, что мама, точнее я, прервала его несомненно важные дела.

– Мы ваши соседи. Это моя мама, – строго переводил он, – мы приехали из Ирана. Мама принесла вам угощение.

Я стоял, замерев, не зная, как реагировать на женщину с тазиком и подростка, выступавшего переводчиком. Парнишка что-то сказал матери. Кажется, что я дебил и им не повезло с соседом. Мать махнула на него рукой и улыбнулась мне. Протянула тазик и показала на пальцах, что это надо есть. Я кивнул в знак благодарности и изобразил, как буду это есть. Мальчик посмотрел на меня с жалостью, мол, что взять с идиота, и убежал.

Едва я донес тазик с едой до кухни, как в дверь опять позвонили. На пороге стояла уставшая и взмокшая Лея.

– Лестница. Каждый раз забываю, какая она длинная, – сообщила она, кидая на пол здоровенный пакет.

– Что это? – удивился я.

– Постельное белье, полотенца, не знаю, Элена собирала, – пожала плечами Лея. – Можно мне воды? Пейте смело из-под крана. Она тут чистая.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Лея отмахнулась. Мол, ее заставили. Едва она сделала глоток, как в дверь опять позвонили.

– Простите, я никого не жду, – сказал я.

– О, привыкайте! – Лея застонала.

На пороге появились Элена и бабуля.

– Бабуля! – подскочила Лея. – Как ты сюда поднялась? Элена, где была твоя голова?

– Зачем поднялась? Я довез, – за спинами женщин появился Жан.

– Господи, за что мне это? И ты здесь! Я же сказала, что не хочу тебя видеть! – закричала Лея.

– Как я мог отказать бабуле? – пожал плечами Жан. – Ну что, обустраиваешься? Если найдешь бриллианты, ты уж сообщи мне, да? Я продам, выручка пополам! – пихнул он меня в бок.

– Саул, дорогой, я так рада тебя видеть. Иди, посмотрю на тебя. Нет, сначала я посмотрю твой холодильник! – Бабуля открыла холодильник и, естественно, увидела пустые полки. – Лея, ты же обещала присмотреть за ним! Почему у мальчика ничего нет? Он чем должен питаться? – возмутилась она.

– Не волнуйтесь, я привык питаться духовной пищей, – пошутил я.

Бабуля посмотрела на меня с жалостью и нежностью.

– Лея! Элена! Неужели вы не можете присмотреть за одним ребенком? – воскликнула бабуля. – Конечно, не можете! Ребенок голодает, а вам и дела нет!

– Не переживайте. Мне соседка принесла… я не знаю, что это… они из Ирана. – Я показал на тазик с едой.

– О, это только ужин, а что ты будешь есть на завтрак? – бабуля презрительно посмотрела на тазик.

– Видимо, то, что вы принесли, – ответил я, показывая на многочисленные пакеты, которые заносил в квартиру Жан.

– Правильно говоришь, – улыбнулась бабуля и кивнула Элене, загружавшей в холодильник еду на неделю вперед как минимум.

– Спасибо вам огромное. Обо мне никто так не заботился. Никогда, – лепетал я. А что мне еще оставалось сказать?

– Ой, если ты еще раз это скажешь, они никогда не уйдут! И поселятся по соседству, – рассмеялась Лея.

Бабуля, Элена и даже Жан украдкой вытирали слезы и все время норовили меня обнять. Правда, им приходилось вставать в очередь. Бабуля шла первой. Столько, сколько в тот день, я ни с кем никогда не обнимался. Это было очень приятно, откровенно говоря. Бабуля пахла лазаньей, Элена козьим сыром, который давно стух и пролежал в старом сарае лет сто, а Жан – бараниной. Мои любимые запахи и вкусы. Я был счастлив. Элена сама разобрала пакеты, которые принесла Лея, и у меня появилась кровать, аккуратно заправленная постельным бельем, а в ванной висели полотенца – большое и маленькое. На кухонном столе будто всегда лежала скатерть, в ящике – столовые приборы. Бабуля поцокала языком и что-то сказала по-итальянски.

– Бабуля, можно завтра? Я совсем без сил, – взмолилась Лея. Бабуля что-то ответила, и Лея, тяжело вздохнув, кивнула.

Оказалось, речь идет о моих занавесках. И прищепках. И мыле. А также порошке для стирки белья и сковородке, которых нет. Бабуля успела проинспектировать квартиру и пришла к выводу, что ребенка, то есть меня, в ней оставлять опасно для жизни.

– Я помогу, – воскликнул Жан.

– За что мне все это? – посмотрела на потолок Лея. – Кстати, там паутина. Ты не боишься пауков?

– Не боюсь. Я с ними дружу. Иногда разговариваю, – ответил я.

– Хорошая весть! – объявила бабуля по-французски, тыча в моего паука. – Всегда приносит хорошую весть!

– Я все детство жила с пауками на потолке. Но боюсь их до сих пор. Когда бабуля – фанатка пауков, а сестра обожает ящериц, любой свихнется, – заметила Лея, поежившись.

– В детстве я подкармливала ящерок, которые сбегались к нам в дом на террасу, – улыбнулась Элена. – А Лея всегда их боялась. Она вообще всех боится. Кстати, тут живут попугаи. Они милые, но иногда очень громко кричат. И не кормите горлиц, даже если они будут делать вид, что не ели сто лет и умирают от истощения. Иначе они станут хозяевами этого места.

– Хорошо, не буду. Попугаев я тоже не боюсь, – кивнул я. К горлицам уже привык. Рядом с хостелом, где я жил, росло дерево. Горлица туда врывалась, как многодетная мать к детям и непутевому мужу. Она так кричала, что не только птенцы, даже мой сосед переставал храпеть.

Следующие несколько дней прошли в обустройстве – то появлялась измученная Лея с очередными пакетами, в которых обнаруживались кастрюли, сковородки, еще полотенца, занавески в спальню. То приезжал Жан, выгружая новые стулья на кухню. То приходила Элена с готовыми блюдами от бабули. Иногда забегала соседка с очередным тазиком еды. Надо признать, так сытно я никогда не ел. Даже в детстве. И никогда так сладко не спал благодаря новым подушкам, которые привез Жан. А историк, как и художник, чтобы работать, должен испытывать нужду и голод. О работе я вообще забыл. И не вспомнил бы, если бы не Лея, появившаяся рано утром и трезвонившая в дверь.

– Сегодня надо прислать первый отчет хозяину! – закричала она. – Я ночью получила от него письмо. Учитывая разницу во времени… в общем, у тебя есть пара часов, чтобы сделать вид, что ты начал работу! Господи, ну почему я всегда все должна держать под контролем? Теперь еще ты на мою голову свалился! Садись работать немедленно!

– Вы не спали сегодня? – уточнил я.

– Поспишь с ним, – Лея выглянула в окно и закатила глаза. – Что ты хочешь?

– Передай Саулу мясо! – крикнул с улицы Жан.

– Вы помирились? Снова сошлись? – уточнил я, изображая радость на лице.

– Ты так же умеешь делать счастливое лицо, как бабуля. Даже не пытайся, – отмахнулась Лея. – Мы не сошлись! Слышишь? – крикнула она на улицу. – Прошлая ночь ничего не значила! Я тебя не простила! Если хочешь передать мясо Саулу, сам поднимайся. Я тебе не пицца – бегать туда-сюда!

Через пять минут на пороге появился сын соседки, который недовольно протягивал мне сверток.

– Это надо есть, – сказал по-английски он и показал, как я должен брать рукой еду и класть в рот. Парень точно думал, что имеет дело с полным идиотом.

– Упертый. Ни за что не уступит. Поэтому я с ним развелась, – объявила грозно Лея и опять подошла к окну. – Я сейчас спущусь и все тебе скажу! Не смей уезжать! Мне на работу надо! И ты будешь терпеть всю дорогу, что я тебе скажу! Молча! Даже слова поперек не скажешь!

– О, эта женщина! – закричал с улицы Жан. – А позапрошлая ночь что-то значила?

– Нет! – закричала Лея. – И прекрати всем рассказывать про мою личную жизнь! Я свободная женщина!

– Саул, ты там? Отодвинь эту женщину и подойди к окну! – крикнул Жан.

– У тебя ноги отвалятся подняться? Или ты всему району хочешь рассказать, как переспал с бывшей женой? – закричала Лея. – Отстань от человека! Саул должен работать! Ему через два часа отчет сдавать, или я должна буду его выселить!

– Я два раза переспал с бывшей женой и собираюсь в третий! – закричал Жан. – Вот почему мне досталась такая резкая женщина, а? Чуть что не так – сразу развод, теперь вот над ребенком издевается – только поселила, сразу грозится выселить. А если ребенок еще не может работать? Он еще даже не завтракал! Саул, я сделал тебе бутерброд с ростбифом!

– Спасибо! – выкрикнул я в окно.

– Так, потом съешь его бутерброд. Садись работать. Хозяин квартиры действительно ждет от тебя отчет, два письма ночью прислал, – велела Лея, забрала бутерброд и начала жевать сама. Пошла на кухню и быстро сварила кофе.

– Лея, ты почему затихла? Саул! Она забрала у тебя бутерброд? – крикнул Жан.

– Если честно, да, – крикнул я в ответ.

– О, она всегда любила мой бутерброд с ростбифом! – радостно воскликнул Жан. – Хорошо, что я несколько приготовил. Эй, мальчик, отнеси в ту квартиру, только не отдавай пакет женщине!

Сын соседки не двинулся с места.

– Ты уже получил деньги, еще хочешь? – удивился Жан. Парень кивнул.

– На вот тебе пять евро и скажи женщине, чтобы сварила мне кофе. Когда она сварит, принесешь мне. Понял? – велел Жан.

Подросток обреченно закатил глаза. Ему приходилось иметь дело с туповатыми взрослыми.

Он выдал мне сверток и передал по-французски пожелание кофе.

– Он еще наглость имеет! – воскликнула по-итальянски Лея. – Он хочет кофе! А Саул не хочет кофе? Ему надо работать! Вот, садись, быстро завтракай, пей кофе и за работу, – велела она мне.

Парень кивнул, спустился вниз и передал, что кофе не будет.

– Хорошо! Не нужен мне твой кофе, просто признай, что наш развод был твоей ошибкой! Самой большой ошибкой в жизни! – закричал Жан.

– Нет! Я была права! – воскликнула, дожевывая бутерброд, Лея.

– Или ты сейчас не ешь мой ростбиф? Или тебе не вкусно? – крикнул Жан. – Саул, ты знаешь, почему Лея подала на развод? Я тебе скажу, чтобы ты был осторожнее с женщинами! Никогда не знаешь, что творится у них в голове. Она может провести с тобой ночь, есть твой ростбиф, но так и не простит! Так ты спросишь, почему она со мной развелась?

Лея закатила глаза и сделала знак, мол, спроси, иначе он не отстанет.

– Почему? – выкрикнул я.

– Она хотела поехать на море! На курорт – здешнее море ее не устраивало! Я ей говорил, что будет дождь! Специально смотрел погоду – всю неделю обещали ливни! У меня торговля, а она уперлась – на море, и все. И что случилось?

Жан замолчал, ожидая вопроса.

– Конечно! Зачем, спрашивать, что случилось? И так понятно! – закричал он, пока я молчал под взглядом Леи. – Всю неделю был ливень! Не какой-то там дождик, кап-кап и все, – стеной лил. Я потащил Лею на пляж и сказал – вот, ты хотела море, купайся! Потому что, пока мы здесь, все мои клиенты там. И моя торговля тоже там. Она так обиделась! Собрала чемодан и уехала. Бросила меня! И я вообще ничего не понял, когда получил документы на развод. Думал, почта ошиблась. Я их выбросил. Два раза выбросил. Так еще и виноватым остался! Эта женщина – она очень странная! Кто разводится из-за погоды, скажи! Только моя бывшая жена, которая мне страшный позор устроила своим разводом. Уже год прошел, а все клиенты спрашивают, как поживает моя Лея, и приветы ей передают.

– О, когда мужчина разводится, это, конечно, гордость, а когда женщина хочет стать независимой, так у вас будто яйца отрезают, да? И сразу женщина считается странной! – Лея пошире открыла окно, видимо, чтобы Жан ее лучше слышал.

– Дорогая, здесь дети, ты продолжай, но не про яйца, – из соседнего окна выглянула моя соседка, она четко произнесла эти слова по-фран-цузски.

– Простите, я не хотела кричать, – ответила ей Лея, – но вы же слышите, что он мне говорит! Как я могла его терпеть?

– Да, никак не могла, – согласилась соседка. – Только ты иди к нему сейчас, вы немного отъедете и все выясните.

Соседка показала на собравшихся внизу детей, которые, кажется, ждали продолжения истории про яйца.

– Жан, я сейчас спущусь! Мне надо на работу! Отвезешь меня! – закричала Лея.

– Мне тоже надо на работу! Я не нанимался работать водителем для твоей семьи! – воскликнул Жан.

– О, ты это моей бабуле в следующий раз скажи! Но очень не советую! – крикнула в ответ Лея. – Так, а ты садись работать. Через два часа жду от тебя отчет! Ты же писатель, да? Напиши что-нибудь, чтобы хозяин не потребовал тебя выселить! – заявила уже мне Лея.

– Я не писатель вообще-то, – заметил я, когда Лея уже захлопнула дверь.

Она спустилась во двор и села на мотоцикл к Жану.

– Держись крепче, женщина, – он выдал ей шлем.

– Постарайся ехать быстрее, чем моя бабуля, – не задержалась с ответом Лея.

Я допил кофе и посмотрел на балконную дверь. Наконец собрался с духом и открыл. Балкон был огромный, я даже не представлял, какого он размера. Скорее терраса. В углу стояло кресло-качалка. Плетеное, явно старое, но в очень хорошем состоянии. Такому место в антикварном магазине, а не на балконе обычного дома в спальном районе. Я сел и немного покачался. Никак не мог заставить себя приняться за работу. Да и как работать в таких условиях? С балкона открывался потрясающий вид на небольшой парк и сад, не видимые из других окон. Я и не подозревал о его существовании. Лимоны уже начинали желтеть, дерево граната пока не могло похвастаться плодами. Тут же росло дерево авокадо. Я невольно улыбнулся. По одной из версий, плоды, свисающие с ветки, имели такое же название, как тестикулы. Интересно, кто-нибудь знает об этом факте, кроме меня? Еще один куст с невероятно красивыми цветами завораживал. А посредине сада очень смешно торчала пальма. Высоченная, с длинным тонким стволом и жалким хвостиком сверху. Будто пальма-подросток, которая вымахала в стволе, а в листьях еще не развилась. Она немного сутулилась вбок, будто стесняясь своего роста и того факта, что вынуждена стоять вот так, посреди сада, и смотреть сверху вниз на соседок. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду жить в таком доме. Мне нравилось слушать детские и птичьи крики, доносившиеся со двора. Горлица, кажется, ругалась на всех и сразу по любому поводу. Попугаи вопили, будто у них пальму отбирали. Я сидел в кресле-качалке и наслаждался птичьим базаром.

О большем не только я, никто бы не смел мечтать. Правда, для работы – невыносимые условия труда. Слишком красиво, слишком хорошо. Я мог бы часами сидеть на балконе и любоваться видом сада и парка. И мне бы точно не надоело. Но Лею, поручившуюся за меня, и ее семейство я подвести не мог. Поэтому открыл первый ящик. Детские игрушки – машинки, конструкторы, пазлы. Дерево хорошего качества, ничего не отсырело. Я не удержался и повозил машинками по полу, убеждая себя в том, что проверяю, в каком они состоянии. Машинки были мечтой коллекционера – настоящие, сделанные из металла, а не пластмассовые. У каждой открывались дверцы, капот и багажник. Из машинок можно было составить автопарк, что я и сделал. Пересчитал – двадцать восемь. Все разные, и все, так сказать, «на ходу». О них явно заботились и берегли. Потом я час собирал детский пазл – вырезанные деревянные фигурки требовалось вставить в нужное углубление на доске. Но один фрагмент никак не совпадал с углублением. Пришлось его просто запихнуть. Впрочем, дети так часто делают, когда не получается – запихивают абы как.

А потом я собирал мобиль для детской кроватки. Конструкция была не современная, а явно самодельная, сделанная из хорошего дерева. Я, пока ее собирал, зарекся от раннего брака. Но когда наконец справился с хитроумным устройством, которое не вставлялось, а защелкивалось, о чем я сразу не догадался, оно оказалось настоящим чудом. Этот мобиль для кроватки явно делали на заказ, и над ним колдовал умелец. Я достал из пакета игрушки и подвесил к мобилю. Покрутил. Игрушки начали кружиться. Лошадка, овечка, щенок и котенок. Каждая игрушка была сшита вручную. Я невольно засмотрелся – у лошадки были настоящие сбруя, седло. И грива казалась настоящей. У щенка имелся ошейник, украшенный крошечной косточкой, а у котенка почти такой же, только с рыбкой. Только у овечки ничего не было, кроме шерсти. Я готов был поклясться, что это настоящая овечья шерсть, удивительным образом сохранившаяся.

Никакого встроенного музыкального механизма мобиль не предполагал. Видимо, в те годы дети засыпали под колыбельные, которые пели матери, а не под известные музыкальные классические мелодии, обработанные для младенцев. Как-то я слышал подобное – когда, поступив в институт, приезжал повидаться с отцом. В новом браке у него родился уже второй ребенок. Над кроваткой висел мобиль, издававший странные звуки. Я не сразу узнал Чайковского. Меня аж передернуло. Папа думал, что мне неприятно смотреть на ребенка, еще одного единокровного брата, который никогда не станет мне близок, учитывая разницу в возрасте, да и все остальные обстоятельства. А я не сказал, что меня покоробило такое исполнение Чайковского. Будто его засунули в музыкальную шкатулку и пустили в замедленном темпе. Сильно замедленном. Я еще подумал, что вот вырастет ребенок и будет думать, что Чайковский – это то, что в мобиле играет. А потом взрослые удивляются, почему дети такие странные. Может, не нужно приучать их к классике в исполнении коробочки на батарейках?

Этот же мобиль был совсем другим. Теплым и настоящим. И игрушки сшиты с любовью. Для ребенка, которого очень ждали и к рождению которого готовились. Счастье – родиться в такой семье.

Когда я отлепился от машинок и игрушек, если честно, силы мои иссякли. То ли от подступающей жары, то ли от эмоционального состояния. Почему-то вспомнился отец, его взгляд на новорожденного сына и взгляд на меня, уже вроде как взрослого. Нет, я не ревновал отца. Иногда даже его понимал, точнее, мне удавалось себя убедить, что я его понимаю. Да и к маме у меня не было претензий. Я надеялся, что она наконец найдет мне замену в виде более подходящего по возрасту мужчины, которому сможет предъявлять претензии. Я желал ей только счастья. Но мне вдруг стало обидно и даже больно. Ни отец, ни мама не хранили ничего из того, что напоминало бы о моем детстве. Под диваном или на антресолях в коробке не лежали мои первые пинетки или ботиночки, а в дальнем ящике стола не хранилась папка с моими первыми каракулями или открытка «Любимой маме». Здесь же, на балконе, лежали детские игрушки, а на самом дне, заботливо упакованные – те самые первые пинетки и первая подушка. На ней была наволочка, тоже сшитая специально, с вышитыми жирафом и зеброй. Пеленка, украшенная кружевами. Она была самой обычной, а вот кружева, пристроченные специально, явно дорогие. Возможно, они были спороты с подвенечного платья, чтобы украсить пеленку долгожданного первенца. Там же, в коробке, завернутая в белую льняную ткань, лежала крестильная рубашка – длинная, как платье. Рубашку украшало то же кружево, что и пеленку. Возможно, это был один комплект, сшитый на крестины.