Тепло человеческое

Четверг, 20 февраля 2020 года

Жить здесь без машины – все равно что умереть. Муж ее водить уже не мог, поэтому Анжель повсюду ездила сама, лишний раз просить одолжения у сына не хотелось. Но настанет день, когда и она больше не сможет сесть за руль, и Александр неизбежно станет их последней надеждой.

Из крана уже неделю текла мутная вода, Анжель на всякий случай решила купить в гипермаркете как минимум пять упаковок воды «Кристалайн» – самой ей было бы столько не дотащить, но в это утро все складывалось как нельзя лучше: Фредо должен был с кем-то встретиться на старой заправке, а она совсем рядом с торговым центром. Анжель подозревала, что встреча эта как-то связана с травкой, которую он добавлял в свои самокрутки, – бедняга Фредо думал, что никто этого не замечает, хотя Анжель с Жаном давно все поняли, только ему ничего не говорили.

На пути в долину с одной стороны дороги возвышалась скала, с другой был построен невысокий бордюр без всякой обочины, и ехать между двумя этими заграждениями приходилось очень осторожно. Анжель чувствовала, что их работник высматривает малейшие промахи в ее вождении. Видимо, ему и самому страшно. Похоже, у него еще есть голова на плечах.

Она включила радио – стрелочка остановилась на единственной доступной на этом участке станции – как в долине, так и здесь, на холмах, – но из-за треска и помех разобрать ничего было невозможно, хотя со слушателями на этой станции обращались задушевно: одни сплошные сантименты, никакой информации и рекламы – только музыка и бесконечные разговоры. На этот раз Анжель досталась какая-то мягкая завораживающая мелодия, она эту песню раньше не слышала, Фредо тоже, но песня почему-то развернула мысли Анжель на сорок лет вспять, когда они все вместе, всей семьей ездили за покупками. Она бы, может, даже сморгнула слезу, если бы Фредо не сидел совсем рядом, а у него-то ни братьев, ни сестер, ни родителей – они далеко или в ссоре, она этого толком не знала. Он нынче с утра был в дурном настроении – оставалось надеяться, что встреча не грозит ему никакими неприятностями. Никак Анжель не могла раскусить этого паренька. Спрашивала себя, каково бы оно было, если бы все дети и внуки жили рядом, чем бы грозила такая близость – может, жизнь текла бы вот так же славно, как в этой песне – хотя в песне на деле говорилось, что счастья не существует.

Анжель медленно толкала тележку по проходам гипермаркета. Фредо обещал вернуться на парковку к половине одиннадцатого и помочь ей закинуть шесть упаковок воды в багажник, так что можно было не спешить. Она остановилась у стойки с прессой, немножко полистала журналы. Страшная история – репортаж о круизном судне, которое застряло на другом конце света, неподалеку от Японии. Десять лет назад дочери ее совершили круиз по Средиземному морю, привезли оттуда тысячу фотографий закатов и улыбок. А там, на борту этой «Бриллиантовой принцессы», райская жизнь превратилась в настоящий кошмар: каждый день симптомы появлялись все у новых пассажиров, три тысячи участников круиза оказались запертыми в своих каютах, точно в тюремных камерах – в некоторых не было даже иллюминаторов. Застрять посреди океана. В безысходности. Покинуть борт разрешили только американским гражданам – на фотографии они стояли в ряд, будто заключенные, под конвоем людей в цельных комбинезонах, и люди эти опрыскивали их какой-то жидкостью. Анжель отвернулась от стойки с прессой, будто вынырнув из кошмара, хотя Япония далеко, равно как и все эти изменения климата и круизные лайнеры.

Она встала в очередь к дородной рыжеволосой кассирше, которая всегда улыбалась. У Джой все всегда проходило гладко; Джой – это то ли имя, то ли фамилия, бог его ведает, но она никогда не отказывалась встать из-за кассы и перегнуться через ленту, чтобы отсканировать тяжелый товар, – говорила, хоть руками подвигаю, разомну спину, а помахать сканером – это такая моя йога.

Анжель вышла из магазина, унося с собой частичку жизнелюбия этой девушки, но быстро сникла под мелким дождем, тем более что, подойдя к машине, не обнаружила там своего могучего работника. Дождь усилился, нужно было как минимум выгрузить другие покупки, чтобы не промокли. Анжель попыталась приподнять упаковку минералки, но с больным плечом ничего из этого не вышло. Она сдалась, пристроила тележку за машиной, чтобы за ней приглядывать, а сама залезла в салон. Пальто успело промокнуть. Она включила зажигание и обдув, чтобы избавиться от конденсата, который принесла снаружи. Лобовое стекло запотело от сырости, взмах «дворников» ничего не изменил, пришлось его протереть, чтобы изнутри стало хоть что-то видно.

Наконец она приметила на другом конце парковки долговязую фигуру Фредо и облегченно вздохнула.

Шел он медленно, нес какую-то картонную коробку, очень аккуратно, поддерживая снизу.

Он перешагнул через невысокий бортик парковки, и тут из коробки высунулась головенка щенка, потом другая – щенки были белые, в небольших надувных кругах вместо ошейников. Анжель пришлось нагнуться, чтобы открыть Фредо дверь, он тут же поставил коробку на пассажирское сиденье, оттуда на Анжель уставились, не мигая, шесть черных глаз, три крошечных существа застыли, будто задавая ей один и тот же вопрос. Фредо отошел к багажнику, чтобы загрузить упаковки с водой, а Анжель нагнулась потрогать щенков – три этакие сломанные игрушки. У бедняги Фредо был особый дар влипать в такие вот дурацкие истории, добром это не кончится, вот только зверушки смотрели на нее во все глаза, и во взглядах читались не только страх, но и отчаяние; Анжель, которая всю свою жизнь выращивала животных, сразу поняла, что перед ней сосунки.

Воскресенье, 23 февраля 2020 года

С такими крепкими шеями и могучими крупами ничто не мешало им сносить ограды и проламывать живые изгороди. Они их валили и топтали, если ограждения не были электрическими, а бык – тот и вообще мог бы запросто выкорчевать дерево или прошибить стену. В былые времена животные эти всю свою жизнь тянули плуги в несколько центнеров весом, доказывая тем самым, что рождены для существования на воле. Корове положено жить без привязи, на вольном воздухе. Запертые в стойлах, они болеют, приходится давать им всякие лекарства, а на выпасе бактерии к ним не липнут, телят они вскармливают спокойно, те хорошо набирают вес.

Одно время еще оставалась вероятность, что банкирша Александра одобрит этот проект, отличающийся отменной простотой: выращивать коров, давая им самостоятельно щипать траву. Инвесторы же видели в том, что кормить им придется только самого животновода и его коров, серьезный недостаток. Любой финансовый консультант, достойный этого имени, отдавал предпочтение молочной ферме, прочно встроенной в общую систему производства – ферме, которая будет давать средства к существованию еще и осеменителям, продавцам молока, производителям средств по борьбе с заболеваниями растений, не забывая и про тех, кто зарабатывает на механизации сельского хозяйства и продаже запчастей, а главное – про кооператив, который не только перепродает материал для осеменения, но и закупает телков для перепродажи за границу. Модель, в рамках которой есть только один вариант: следовать накатанной схеме, где все расписано заранее.

Александр уже три дня не виделся с родителями. Обычно он заходил к ним каждый вечер – не то чтобы им всем было что друг другу сказать, скорее, речь шла об установившемся ритуале. Вот только в предыдущее воскресенье отец позволил себе лишнего, попытался представить все в черном свете, обвинил Александра, что он не любит своих животных. На самом деле, куда большую ярость у Жана вызывало то, что тысячи самолетов продолжали перевозить миллионы пассажиров с одного континента на другой. Не говоря уже о Сельскохозяйственном салоне, который только что открыл свои двери – так, будто ничего не происходит, это надо же докатиться до такого идиотизма и не препятствовать распространению вируса по планете. В общем, мир совершенно ополоумел, Жан ведь уже давно это твердит, а теперь видит доказательства. Вчера он даже обнаружил в спальне комара – это в феврале-то месяце; недалек тот день, когда эти самые комары занесут лихорадку денге или вирус чикунгунья в холодные страны.

После каждой перепалки Александр рано или поздно возвращался вниз к родителям, коря себя за то, что снова не сумел сдержать гнев, раскаиваясь; кроме прочего, его тяготила мысль о тягостном смущении, с которым они обменяются поцелуем, о молчании при встрече. Сегодня вечером у него хотя бы есть повод попросить прощения. Министерство сельского хозяйства выпустило предупреждение о вспышке птичьего гриппа, в Германии уже обнаружили десяток очагов распространения – и это подтверждает, что у Жана были все основания для беспокойства.

Александр был еще метрах в двухстах от родительского домика, погруженного в ночную тьму, когда ему показалось, что он слышит, как ножки стульев скребут по полу, потом раздался смех, как будто внутри кто-то возился. Среди общего шума вроде как раздалось негромкое тявканье. У его родителей вот уже лет двадцать не было собаки. Александр бросил взгляд в сторону сарая. Мопеда Фредо он там не приметил.

Войдя, он увидел родителей в конце коридора – они выходили из ванной, держа в руках маленькие спасательные круги. Следом показались три белых клубка, которые вились у родителей под ногами – прямо заводные игрушки, обшитые ярко блестящей шерстью; Анжель и Жан развернулись и бросились за ними вдогонку.

– Да чтоб вас, не носитесь вы так, поскользнетесь!

– А ты, чем болтать, лови их лучше вместе с нами! И тапки надень!

Александр отыскал щенков в гостиной за одним из стенных шкафов; их явно ошеломило и даже перепугало появление нового человека, они замерли. Подошли родители, надели на всех надувные ошейники.

– И что это за штуковины?

– Кутята.

– Да нет, я про эти кругляшки.

– Это не кругляшки, а такие воротнички.

Восьмичасовые новости уже начались, родители в кои-то веки не стали смотреть прогноз погоды. Всех трех щенят пристроили на диване. Надувные воротнички мешали им выкусывать себе животы, что они пытались сделать, чтобы унять зуд. Мама пояснила, что собачки эти – собственность Фредо, а если точнее – Адрианы, его бывшей, она за ними скоро приедет, хотя вообще-то история с ними довольно мутная. Александр осмотрел щенков опытным взглядом, без всякой нежности.

– Если так, они наверняка не чипированы и не вакцинированы.

– Вероятно. Они вообще еще мамку ищут.

– Если они сосунки, это дополнительная сложность, лучше бы Фредо их забрал к себе.

– Да ты видел, где он живет? Замерзнут они, сам посмотри – кожа да кости… Да и вообще, он дома-то никогда не бывает.

– Если животные ворованные, вам пришьют укрывательство, вляпаетесь по самые уши.

– Не выражайся!

Щенки с кругами на шее не шевелились – лежали неподвижно, точно три плюшевые игрушки. Иногда один из них поднимал головку и тревожно обводил глазенками комнату – им явно не верилось, что с ними возятся целых три человека. Умилившись тому, как они свернулись клубочками на диванных подушках, Александр подошел поближе. С огромными воротниками на головах кутята казались какими-то подранками.

– Мало того, что они чешутся, так еще и жрут все подряд, стоит нам отвернуться, – днем гравия наглотались.

– Возможно, у них пикацизм[8]; в любом случае, нужно их проглистогонить.

Мама передернула плечами и пошла ставить на стол третий прибор, явно приняв за данность, что Александр останется ужинать.

– Краденые щенки, укрывательство, пика… вечно ты все драматизируешь, – проворчал отец, явно довольный возвращением сына.

В кои-то веки телевизор за ужином молчал. Мелькали кадры. В Италии машины карабинеров перекрыли деревянными щитами все выезды из города Кодоньо, в Венеции, судя по репортажам, вместо карнавальных теперь носили медицинские маски, в Иране и Корее творилось примерно одно и то же – получалось, что скоро все люди замаскируются под персонал операционного блока и весь мир станет китайским. Александр подумал, что отец его, похоже, с самого начала был прав: может, и во Франции начнут закрывать города, а барсуки рано или поздно заразят его коров туберкулезом.

Мама прибавила звук, когда Делаус начал задавать вопросы новому министру здравоохранения – судя по внешности, довольно молодому. Впечатление было такое, будто стажер осматривает больного. Журналист заставил министра признать, что пока, пожалуй, проводится недостаточно тестов для выявления всех зараженных, но он готов гарантировать, что в ближайшее время тесты будут делать десятками тысяч в день. В глазах его на миг мелькнуло то же самое смятение, которое должно было возникнуть в головах у его слушателей: «десятки тысяч тестов в день» – это ведь должно означать, что зараженных будет десятки тысяч… Однако ретивый министр тут же поспешил всех успокоить: на данный момент во Франции еще никто не госпитализирован, болеет один человек, остальные поправились. На вопрос о масках он ответил, что в нашей стране в них на данный момент нет решительно никакой нужды.

– Нет, ну надо же, какой болван – ты еще увидишь, что нас ждет новый Чернобыль, – кипятился отец.

В конце министр заявил, что с завтрашнего дня он будет ежедневно давать пресс-конференции в прямом телевизионном эфире, где также будет присутствовать генеральный директор службы здравоохранения.

– А, ну если этот лекаришко будет все вечера торчать у тебя, тут-то мы в ящик и сыграем, – заключил отец.

Маму же пока куда сильнее интересовали щенки. Она сочла необходимым подробно пересказать Александру все то, что Фредо довольно подробно рассказал ей про Драго, нового хахаля своей бывшей. Драго сейчас сидит в кутузке за какую-то там историю с шинами на автомагистрали – именно поэтому щенков и отдали Фредо, а вовсе не из страха перед обысками.

– Шины на автомагистрали – мам, ты это о чем вообще?

– Ну, ты сам прекрасно знаешь, что они чинят колеса тем, кто их проколол в дороге, у них вроде как есть лицензия на то, чтобы заезжать на автомагистраль, ну и вообще, не могли же они их совсем бросить, бедных щеночков!

– Если я правильно тебя понял, у них нет ни сертификатов, ни вообще каких бы то ни было документов?

– Верно. Но об этом ты, в принципе, можешь поговорить с Дебокером, – вмешался отец.

– Папа, лучше, наверное, во все это вообще не ввязываться, потому что животные – они как люди, им без документов никак. По мне, тут один выход: сказать Фредо, чтобы он вернул щенят тем, кто их ему всучил.

– Да я тебе говорю, что Драго в жандармерии, в Бриве или где еще, а может, в суде, я толком не знаю.

Александр решил оставить при себе мнение касательно этого Драго и касательно банды, которая осела в заброшенном карьере, да к ним еще прибились и другие, так что теперь там, наверху, в районе Помпи, жителям приходится вечером запирать двери на ключ и ставить секретки на топливные баки тракторов и отопительных котлов. Александр не сомневался, что трех щенят у кого-то стащили, причем воры уже наверняка получили за это деньги.

Понедельник, 24 февраля 2020 года

Прошли две недели каникул, и что-то незаметно изменилось. У ее коллеги Рашель всегда были тысячи поводов считать правительство безответственным, но даже она, сторонница левых, страшно негодовала, что Франция – единственная страна Шенгена, которая не закрыла въезд для китайцев: двадцать пять европейских правителей сожгли за собой мосты – а Макрон!..

– Мать его за ногу, он что, не понимает, чем это кончится? Да он, собственно, вообще ничего не видит – прохлопал появление желтых жилетов и манифестации против пенсионной реформы, а на сей раз будет нам эпидемия, и уж этот тип доведет нас до ручки, точно говорю!

Каролина считала своим долгом ничего чрезмерно не драматизировать, хотя, если бы ей самой поручили принимать решения, она немедленно посадила бы на землю все эти самолеты, а еще закрыла бы все порты и железнодорожные вокзалы, законопатила границы и повсюду расставила бы дозоры.

Вернувшись на работу, она сразу же задалась вопросом: а может, человечество открыло новую страницу своей истории, вновь столкнувшись с Юстиниановой чумой или русским гриппом? Страницу столь же страшную, как и времена холеры.

Во время каникул Каролина никуда не вылезала из дома – даже не рискнула сесть в поезд, чтобы навестить родителей. Соответственно, у нее образовалась куча времени, чтобы перелистывать старое комментированное издание «Замогильных записок»[9].

Устроившись на диване, она решила перечитать фрагмент, который открыла для себя заново, – его она не собиралась преподавать студентам, еще обвинят в невменяемости. Речь в тексте шла об эпидемии холеры, которая на протяжении пятнадцати лет двигалась от Бенгальского залива до Англии, унеся по ходу сорок миллионов человеческих жизней, притом что Наполеон за то же самое время дошел только от Кадиса до Москвы, оставив за спиной всего лишь два-три миллиона трупов. Тем не менее история запомнила именно Наполеона, а не это «моровое поветрие, беспощадную черную смерть, вооруженную собственным безумием». Великие беды всегда остаются самыми невнятными.

Автобиографии неизменно отличаются особой точностью там, где речь идет о страхах, где страхи эти разобраны во всех подробностях. Каролина успела забыть, что Шатобриан и сам панически боялся заразиться холерой: однажды вечером он почувствовал лихорадку, но не решился в этом признаться жене; причем сам он добавляет, что ему не следовало бы вообще-то досадовать на эту заразу, проникшую в его тело, как и в тело всего человечества, потому что на земле, по большому счету, ничего не изменится, если на месте городов появятся леса, владыками которых станут львы.

Раньше Каролина всегда сожалела о том, что на ее век не выпало ни одной важной главы человеческой истории – мировой войны или пандемии, хотя, разумеется, это очень страшно – жить в такие сложные времена, видеть собственными глазами одну из разновидностей апокалипсиса. Пока же из всех исторических событий ей довелось пережить только выборы Миттерана и падение Берлинской стены, которые в первый момент показались совершенно немыслимыми, но с расстояния в несколько десятилетий уже не представляли собой ничего грандиозного. Студенты ее и вовсе не знали, что когда-то существовал Советский Союз, огромный красный лоскут на картах мира, постоянно грозивший распространиться на сопредельные страны. А что до имени Франсуа Миттерана – с ним у них связывались тысячи новеньких «Макдоналдсов» и «Фнаков»[10].

В одиннадцать вечера она приняла лексомил[11], чтобы пережить ночь. Бросив взгляд в телевизор, выяснила, что президент Трамп выступил с официальным заявлением – заверил нацию, что весной, с приходом тепла, вирус исчезнет сам собой. В Англии уже разработали протокол широкомасштабного тестирования, все было готово.

В результате все, конечно же, образуется, и она, наверное, зря портит себе нервы. В конце концов, в Китае от этого вируса умерли всего тысяча четыреста человек – при населении в полтора миллиарда.

Суббота, 29 февраля 2020 года

В ясный послеполуденный час на диких сливах белыми фестонами распустились цветы. Они первыми выпрастывались на свет вдоль всех живых изгородей, причем год от году все раньше, поскольку солнце жарило все сильнее. Пообедав с родителями в их домике, Агата отправилась прогуляться по Бертранжу. По ходу своих нечастых приездов в родительский дом она всегда проходила немного в сторону фермы, «старой фермы», как она ее называла, хотя там по-прежнему жил Александр. Подумать только – видимо, она еще не полностью излечилась от ностальгии по детству. У Агаты, как и у Каролины с Ванессой, отношения с братом были прохладные, и если они больше не вели разговоров про все эти заморочки с землей и строительством ветряков, то лишь потому, что не разговаривали вовсе. Между ними так и висело полнейшее взаимонепонимание. Они как бы принадлежали к разным мирам. Так что на ферму Агата поднималась вовсе не затем, чтобы повидать брата. Хотя именно сегодня она была бы даже и не прочь на него наткнуться – не чтобы выяснить, как у него дела, а чтобы посмотреть на три эти живые плюшевые игрушки, про которые у родителей только и было разговоров. Так что вместо того, чтобы фланировать по холмам, она зашагала в сторону пастбища, но, не обнаружив там Александра, развернулась и направилась прямиком на ферму. Сколько десятков лет она здесь не бывала, даже на внутреннем дворе. Из сарая вышел здоровенный пес Александра, приблизился к ней, но лаять не стал. Брат не натаскивал собак на защиту, так что босерон лениво ее обнюхал и вернулся к себе на лежанку, показав тем самым, где каждому из них место. Грунтовая дорожка и ступени из отполированного камня совсем не изменились. Чугунная дверная ручка тоже вернула ее в детство. Ручка эта показалась неожиданно изящной; раньше они ее считали старомодной и слишком замысловатой, не замечая ее красоты. Агата взялась было за ручку, пытаясь понять, может ли войти вот так, без всяческих церемоний, как в те времена, когда она здесь жила, – или нужно все-таки постучать. На месте был и колокольчик с цепочкой – с тех пор, когда еще нужно было звонить, чтобы собрать всех к столу. Агата прижалась ухом к двери, но ничего не услышала. Подумала – а вдруг Констанца здесь, вот выйдет неловко, она даже застыдилась своего поступка. В конце концов, она всего-то хотела посмотреть на щенят, а вовсе не на брата, однако развернуться и сбежать она не успела, дверь открылась, заскрипев точно так же, как и раньше.

– Кутят пришла посмотреть, да?

– Нет!

– Мне родители позвонили.

Агата поняла, что ее поймали с поличным.

– Так они тебя предупредили?

– Предупредить не предупредили, просто хотели убедиться, что я дома. Давай, заходи, не хочу их одних оставлять.

Агата пошла вслед за братом, с удивлением осознавая, что с 2000 года здесь ничего не изменилось, взгляд ни за что не цеплялся, как будто она запретила себе поступать бестактно, делать какие-либо замечания. Александр отвел ее в гостиную, где на старом бордовом диване валялись три плюшевых игрушки, три пары глаз уставились на нее не без страха. Она сразу же ощутила симпатию к этим пугливым малышам, трогательно было видеть беззащитных крошек в такой старомодной обстановке.

– По-моему, они больны.

– Скажем так: нездоровы. Стоит отвернуться – начинают вычесываться, раздирают себе кожу, так что лучше не спускать с них глаз.

– И чего у них так зудит?

– Слишком рано от мамки отняли, она их не докормила, им не больше полутора месяцев.

Агата подобралась поближе. Все трое как бы отстранились, отвернув от нее головы, однако позволили ей протянуть руку и себя погладить.

– Мягенькие какие, прямо как вата…

Александр смотрел на нее, явно не зная, что еще сказать.

– Сварить тебе кофе?

– Не откажусь.

Ее удивило, что у брата капсульная кофеварка, она-то думала, он так и пользуется фильтрами. Александр вернулся в гостиную, надел всем трем щенкам воротники, они последовали за ним на кухню.

– Себе их оставишь?

Он, не отвечая, протянул ей коробку простого печенья – так они всегда делали в детстве. Между ними вдруг вновь пролегла привычная пропасть, оба ощутили груз долгих лет равнодушия. Агата села у кухонного стола, сфотографировала всю троицу, взяла одного на колени, стала гладить как кошку. Щенок, воспользовавшись тем, что его подняли повыше, откусил кусочек печенья, спрыгнул на пол и удрал – два других рванули следом.

– Видишь, они постоянно повсюду носятся, отчасти поэтому я не хочу оставлять их у родителей, папа плохо ходит, вчера чуть из-за них не упал.

В его словах Агата услышала легкий упрек. Уход за Анжель и Жаном лег на его плечи. Он оказался тем ребенком, который сохранил преданность родителям, остался с ними, не разорвал родственных связей. Она смотрела, как брат шагает обратно в гостиную. В глубине души она им восхищалась, чувствовала, что он непотопляем, ей бы даже хотелось рассказать ему историю своей жизни, поговорить про чайную, которая отнимала все ее время, про «Диво» – бистро Грега, тоже требующее массы усилий, про самого Грега, с которым она жила в браке и которого почти не видела. Вот уже десять лет как он, помимо управления баром и бистро, приглашал артистов, устраивал мини-концерты в своем кафе, которое, по сути, превратилось в ночной бар, знаковую точку в центре города, а это совсем не та жизнь, о которой она мечтала. Она с удовольствием поговорила бы и про Матео: вот-вот закончит школу, а сам не определился, чем хочет заниматься дальше; впрочем, Кевину уже двадцать два, а он тоже не определился и делает одну глупость за другой.

– Александр, я пойду обратно.

– Даже кофе не допьешь?

– Вкусный, но для меня крепковат.

Он проводил сестру до двери, принес одного из щенков – из пасти у того торчала газета, прямо охотничий трофей.