Три стороны одной медали

– Витя! Это же шантаж! Как же так? Как это низко с вашей стороны – взять и воспользоваться моим заведомо беспомощным состоянием! Это незаконно!

– А мучить супругу законно? Нас с ней оправдают, я в этом уверен. А вы в следующий раз задумаетесь, прежде чем начать из неё верёвки вить. Я без всяких угрызений совести выложу эти фотографии в домовой чат! Пусть все увидят, чем занимается наш знаменитый жилец!

– Какой позор! Какая низость! Вы не сделаете этого! Или сделаете?.. – закрыл Всеволод Яковлевич лицо руками.

– Всё в ваших руках, маэстро! Позвольте же нам всем гордиться вашим соседством! А вас же это будет держать в тонусе. Самодисциплина – великая вещь! Особенно для поэта. Вы согласны? И опять же…

– Да-да, я всё понял. Мне и так стыдно… Только не выкладывайте…

– Я надеюсь мы поняли друг друга? – протянул Виктор рюмочку соседу. Тот кивнул головой в ответ.

– Вот и славно! А что там у вас за конфликт вышел?

– Показал им свою поэму, а это старичьё заартачилось, мол тема не раскрыта, читать не будут, и всё такое. В общем я в стихах решил изобразить репетицию в театре. Взаимоотношения актрисы и режиссёра. Он ставит сказку о спящей красавице… А развязка не получается. Забуксовал я. Несколько раз переписывал – им всё не по нраву. Уж не знаю, что и делать… Сейчас принесу последний вариант, – встал он из-за стола, – может, что посоветуешь? Свежий взгляд нужен.

Виктор бегло пробежался глазами по листам:

– Так-так-так. Читается легко. Всё складно. Концовка, говорите, не получается? А вы сами-то какой её видите? Я тут вижу, всё перечёркнуто… А! Вы не знаете – как быстро прекратить сей балаган? Я вас правильно понял?

– Именно! Раньше у меня ловко получалось обрубать концы, а тут что-то не получается! Как-то в обыденность скатываюсь что ли. Все привыкли, что я обычно что-нибудь выкидываю этакое… Старею, что ли?

– Только вот не надо! Стыдно за возрастом прятаться. Есть у меня одна идейка! – Нужен конфликт! Пусть актриса с режиссёром разругаются прямо на сцене. Расплюются и разбегутся внезапно, как бы на пустом месте. И жирная точка будет поставлена. У вас раньше мастерски такие ходы получались.

– А из-за чего они разругаются-то?

– Из-за денег, конечно! Это же всегда актуально!

– Ну я не знаю… Он же сказку ставит. Для детей, всё-таки. Ещё и в стихах. Причём тут деньги?

– Деньги, дорогой Всеволод Яковлевич, всегда причём! Ну вот у вас режиссёр объясняет актрисе по сценарию:

– … на мраморном на постаменте, под балдахином там в углу

Не тронутая тленом – как живая – лежишь таинственно в гробу!

Далее он предлагает ей улечься в приготовленный гроб. Та идёт к гробу и ложится в него. Ей не очень-то уютно в нём, тесновато. Она жалуется:

– Ой, что-то руки затекли, и муха над лицом летает…

– Лежи, царевна, – и терпи!

Представь, что просто отдыхаешь!

Тебе всего лишь только лоб

Подставить под слюнявый рот

Для поцелуя Елисею,

Из гроба встать – и на поклон

Под ручку с молодым царём…

И всё! – Цветами закидают!

Вот. Как-то так… А актриса, значит, всё не унимается. Садится гробу и вытирает пот со лба рукавом. Режиссёру, понятное дело, это не нравится – реквизит-то дорогой. Она снимает свой роскошный головной убор, расшитый «золотом-брильянтами», и использует его в качестве веера. Режиссёр вскидывает руки:

– Ложитесь в гроб и успокойтесь!

Что трудно часик полежать?

Неймётся? Можно мух считать,

Ждать баснословных гонораров…

Ведь это чудо, а не роль!

Тем более, что текста – ноль! –

– Виктор в порыве вдохновения нечаянно смахнул со стола солонку. Та упала, но не разбилась, а просто откатилась в сторону. Оба замолчали и выдохнули с облегчением. Всеволод Яковлевич наклонился и подняв её с пола, продолжил импровизацию Виктора:

– За ваши жалкие гроши, что б меня мухи затоптали?..

Да я на пот вся изошла, а деньги не гребу лопатой!

Так поднимите ж мне зарплату! –

– с воодушевлением подхватил поэт. Виктор тоже не остался в стороне и продолжил слова актрисы:

– Я не желаю при такой жаре

Таинственно лежать в гробЕ!

Всеволод Яковлевич, изображая негодование режиссёра:

– Ах так?! Тогда ступайте вон!

Там очередь стоит за дверью,

Найду сговорчивей. Уверен,

Что многие сочтут за честь

Прилечь в гробу на этой сцене!

А вами движет только жадность –

Вы крабовидны как туманность!!!

Виктор вскочил со стула и возбуждённо выдал язвительную реплику актрисы:

– А вы… – никчёмный режиссёр!

И пьеса эта сущий вздор!

– Всё! Занавес! – вскричал Всеволод Яковлевич и полез обниматься. Виктор насилу высвободился.

– Гениально, Всеволод Яковлевич! Это просто гениально! Особенно про крабовидную туманность! Запишите пока из головы не вылетело. Ваши коллеги сдохнут от зависти! Видите? А вы говорили, что стареете. Выдать такое – дорогого стоит! Ещё можно изобразить обалдевшего Елисея, который должен эту кралю поцеловать. Типа он выходит на сцену и ни хрена понять не может: что, дескать, происходит? Почему мёртвая царевна раньше времени из гроба выскочила? Так и вижу его растерянный взгляд, как он руки в стороны разводит в недоумении.

– Эх, Витенька! Бросай ты к чертям свои компьютеры! В тебе же погибает великий поэт!

– Ну, пока вроде ещё не погиб… Держится на честном слове, шатается, правда, – потрогал Витя пальцем припухшую щёку.

– Что-что?

– Это я так… Не обращайте внимания. Вам остаётся всей этой концовке только придать поэтический вид. Причесать. Чтоб вся поэма в одной стилистике… Ну вы знаете. Рифмы там всякие… Вот мчится во весь дух читатель по строчкам и в ус не дует, что его в конце ожидает. И тут раз! Резко тормозит! А силу инерции никто не отменял! Останавливается как вкопанный, и ему тут же прожигает изнутри лоб раскалённым знаком вопроса: типа «как так?». И как из ушата на голову – обдаёт ледяной неопределённостью. Тут уж любой проснётся! У него просто выхода не будет. Потом медленно придёт понимание. Или не придёт. Но! Шрам от ожога вопросом – останется навсегда! Вот так надо работать, Всеволод Яковлевич! Так что ничего вы не утратили и ни в какую обыденность не скатились. Нет, ну надо же такое выдать: «Вы крабовидны, как туманность»! Да вашу поэму из-за одной этой строчки до дыр зачитают! На цитаты разберут. Попомните мои слова…

– Всё, Витя! Извини, я срочно сажусь работать. Весь хмель улетучился. Я всё уберу… Скоро жена вернётся, – засуетился Всеволод Яковлевич, бесцеремонно выпроваживая соседа из комнаты. Дверь за Виктором захлопнулась, и он очутился на площадке.

– Вот чёрт! Чаши-то свои забыл… А ладно, – махнул он рукой, – потом заберу.

У соседей всё было тихо. Ни ответа, ни привета. Как вымерли все. А на неделе, возвращаясь с работы, он наткнулся у дверей подъезда на Анну Николаевну.

– Здравствуйте, Анна Николаевна. Как всё прошло? Супруг не хулиганит больше? – вежливо поинтересовался он. Та подняла глаза и вскинула руки:

– А, Витенька! Как хорошо, что я вас встретила! Всё просто чудесно! Катя-то наша!.. Девочка – три шестьсот! Дашей назвали! Вот к ним поехала! А у Севы всё хорошо! Совсем другой человек! Бегает как молодой! Да, дописал! Представляете: сразу в четыре издательства! Нарасхват теперь! Что вы с ним сделали?

– Да так, ничего особенного, поговорили просто… – скромно опустил голову Виктор, – то хорошо, что хорошо кончается!

– Орешков не хотите? Я, вот, взяла на дорогу, – протянула она горсть Виктору. Тот без всякой задней мысли подставил ладонь и поблагодарил. Анна Николаевна попрощалась и поспешила к метро.

Гм… Да-а-а… Не ожидал такого эффекта. Что теперь с картиной делать? – размышлял Виктор, хрустя орешками, – распечатал, рамку фигурную заказал. Сорок на тридцать сантиметров. Всеволод Яковлевич во всей красе, нарядный весь такой: при калошах, с тазиком, и косыночка на голове повязана. Красота! Рожа серьёзная такая, небритая. Во рту соска. Уточка с погремушкой прилагаются. Они там сильно в фотоателье хихикали. Всем понравилось. А оставлю пока у себя. На память. В назидание потомкам! Ха-ха-ха! Стоп!!! Я же орешки!.. – Виктор остановился как вкопанный и дотронулся языком до кончика зуба. Стоит намертво, как литой. Не шатается и не болит. Потрогал щёку – никакой припухлости и сверхчувствительности. Но – когда? Нет, он совершенно не запомнил того момента, когда больной и шатающийся зуб перестал быть таковым. Ну дела… Вот что туманность крабовидная делает! Ай да сосед! Ай да сукин сын! Да уж – оба хороши. У дураков мысли сходятся – такое случается. – Ухмыльнулся Виктор и полез в карман за ключами.

19 июня 2024 г.

От работы кони дохнут

Максим подошёл к окну, склонился над подоконником, уперевшись локтями, и с тоской посмотрел на улицу. Дождь шёл уже неделю. А сейчас уже светает, и тяжёлые капли барабанили по карнизу всё реже и реже. Промозглый ноябрьский дождь уходил в прошлое. Залежи мокрого свинца в непроницаемом небе иссякали, давая надежду, что сегодня, возможно, даже выглянет солнышко. Было бы не плохо! Непогода заканчивается, а безумие только начинается, – горько подумал Макс, – и сегодняшнее утреннее «конепришествие» – тому подтверждение.

Уже два месяца Максим работал на удалёнке. Ему удалось убедить начальство, что работа над проектом пойдёт быстрее, если его не будут постоянно дёргать по пустякам, и что он теряет самое плодотворное время на дорогу вместо того, чтобы отдавать его проекту. И действительно, продвижение пошло значительно быстрее. Теперь он сам составлял своё рабочее расписание. Трудился с семи утра и строго до трёх часов по полудню, кроме выходных – это закон. Раз в неделю приезжал на работу с отчётом и демонстрировал свои наработки. Руководство было в восторге от его прыти. Но в последнее время выстроенная им чёткая логическая схема стала давать сбои. Максим стал замечать, что всё чаще ему хочется заняться чем угодно, только не прямыми своими обязанностями. Подумать только! Неужели – прокрастинация? Это – у меня-то? Да не может такого быть! Потому что этого просто не может быть никогда! Что бы я сам у себя крал драгоценное время? – в ужасе думал он. И действительно, раньше ничего подобного он за собой не замечал. Если уж пришла в голову идея, то он садился и трудился до самого конца. Поставил точку – всё! Свободен. Даже смеялся над коллегами, которые почему-то не могли себя заставить заняться делом, хотя прекрасно знали, что им надо делать. И вот он сидит дома за ноутбуком и раскладывает пасьянс! Сам! Нонсенс! Не на работе, как все нормальные люди, а дома! Ещё и богобоязненно озирается – как бы кто не заметил! Бред какой-то…

Но самое прискорбное, что пропал сон. Нет, Макс ложился всегда вовремя – годами наработанная привычка, но через полтора-два часа просыпался. И всё! Дальше начинался ад. Мучительное ожидание утра с непрерывным потоком мыслей в голове. Это могли быть отрывки телепрограмм и фильмов, с которыми он коротал вечера, вереница воспоминаний (иногда даже детских), философские и псевдонаучные изыскания. И всё это им домысливалось и перетекало одно в другое, образуя непрерывную цепочку абсолютно не логичных, с точки зрения нормального человека, событий. Он смотрел бесконечный фильм. Стоит ли тут говорить, что утром он вставал совершенно дезориентированным и уставшим человеком. Кофе и холодный душ на время приводили в чувство, но к обеду он уже клевал носом. Вспомнил, что уже давно собирался, да всё руки не доходили, но теперь-то уж сам бог велел, – и начал практиковать медитацию, по несколько раз на дню делать зарядку, занялся дыхательными практиками. Отчасти это помогало, но работа застопорилась. И тут он вспомнил о своём старинном приятеле Василии – тот как раз спец по таким необычным вопросам. В прошлый раз даже помог наладить отношения со своим ангелом-хранителем. Макс набрал его номер. Василий внимательно выслушал и обещал приехать ближе к обеду. Предупредил, что приедет не один. На вопрос «а с кем?», Макс услышал лишь загадочное «увидишь».

Часа через три в дверь позвонили. Василий привёл с собой интеллигентного вида молодого человека.

– Познакомься, Макс. Станислав Сергеевич Клёпиков, широко известный в узких кругах художник. С мировым именем. Но это страшная тайна. Молодой, но уже культовый. Он же Клёпа. По совместительству – врач-живодёр. Ха-ха-ха! – рассмеялся Василий, – я хотел сказать «зубодёр», стоматолог, в общем.

– А я о вас слышал, – пожал Максим руку художнику, – рад знакомству, проходите на кухню, я сейчас чайник поставлю.

– Я не всё по телефону понял. Ты что-то про образы говорил… А Станислав Сергеевич как раз специалист по таким вопросам. Рассказывай.

Макс посадил гостей за стол, поставил чашки, достал печенье и начал свой рассказ: и про вереницу образов, и про бессонницу, и про неведомую ранее прокрастинацию… Что голова не на месте. А необычно яркие ночные кадры в голове навевают грустные мысли о шизофрении. Клёпа достал из-за пазухи блокнот и упаковку цветных карандашей:

– Я с вашего позволения буду делать зарисовки, мне так лучше думается.

– Пожалуйста-пожалуйста, ради бога! – согласился Макс, разливая чай по чашкам.

Василий почесал голову, постучал пальцами по столу и начал:

– Видишь ли, голова – это вообще тёмный лес! – многозначительно улыбнулся он, и на лбу прорезались глубокие философские складки, – особенно, чужая! Хорошо, если лес светлый и ухоженный, тогда и гулять в таком лесу – одно удовольствие. Грибочки там, ягодки, птички поют… А если нет? Когда всё пущено на самотёк? Лес захламляется, становится непроходимым. Это уже – чаща! Дебри лютые. Не пройти, не проехать. Потеряться и сгинуть. В таком может поселиться неизвестно что…

– Нечисть, например?

– Нет. Нечисть, она тоже бардак не любит. Тут заведётся кое-кто похуже!

– Кто?

– Ну как кто? Партизаны, конечно! Нейропартизаны! Этих вообще потом хрен выгонишь! Похлеще внутричерепных тараканов будут, – тех хоть разогнать можно, или вытравить. Нейропартизаны же никогда не сдаются!

– Нейропартизаны?

– Они самые. Тогда – всё, пиши «пропало». Эти разбираться не будут – всё под откос пустят! Всё, к чему ты привык, всё, что с годами, казалось бы, давно устаканилось. Вековые устои, на которые ты привык опираться, текущие наработки – и те повырубят! На дрова пустят. Партизаны – они такие. Их хлебом не корми – дай только напакостить, или что-нибудь сломать. «Задание дадено – деревня взядена», как говорится. И что тогда остаётся?

– Что?

– Лесник нужен! Хороший и трезвый лесник! А лучше злой и нелюдимый.

– Почему обязательно злой?

– Ну… Тут как в анекдоте, помнишь? Пришли немцы и заняли деревню. Из леса вышли партизаны и выгнали немцев. Немцы собрались силами, выбили партизан из деревни и загнали обратно в лес. И так несколько раз. Потом немцы выбили партизан из леса. А те в свою очередь, разозлились и выбили немцев из леса. Так они гоняли друг друга по лесу… Пока лесник не пришёл.

– И что лесник?

– Как это что? Выгнал из леса и тех и других! А потом ещё и из деревни. Обоих.

– Лихо! А что мне с конём-то делать?

– Не понял. С каким ещё конём? Ты про это ничего не говорил.

– Да тут сегодня утром ко мне явился мебельный конь, понимаешь ли… Собственной персоной.

– Опиши.

– Да что тут описывать? Обычный такой мебельный конь, оранжевый с жёлтыми пятнами, глаза чёрные, блестящие… Лакированные, наверное. Плоский, из толстой фанеры, сантиметра в два толщиной, на подставке. Типа как на лыжах…

– Ну ты даёшь… Лошадь на лыжах! И что сказал?

– И-го-го, говорит, вот мол, я и пришёл.

– Тыгыдынский?

– Что-что?

– Ну ты его прогнал, когда, он «тыгы-дын-тыгы-дын» – ускакал? – Василий изобразил пальцами по столу, как скачет конь.

– Я его не прогонял, вообще-то. Да и потом он же на лыжах-подставках был. Как он тыгы-дын-тыгыдынькать-то будет, копыта ведь шурупами к лыжам прикручены! Понимать надо! Конь поржал-поржал, да и укатился из комнаты. Я потом всю квартиру обошёл, а его и след простыл…

– Нет. Тут лесник не поможет. Ну, знаешь… Это уже блажь. Не бери в голову, бывает…

– И пах он специфически. Думаю, хочет, чтобы я его воплотил в этот мир. Может, сто́ит, как считаешь?

– Попробуй. Хуже, я думаю, не будет, – Василий вопросительно посмотрел на Клёпикова, – Клёпа, тут, кажется, по твоей части.

Станислав Сергеевич буркнул «угу», продолжив что-то увлечённо рисовать у себя в блокноте. Даже головы не поднял. Максим ещё добавил чаю и достал пряники.

– Оранжевый, говоришь? С жёлтыми солнечными включениями…

– Да, с жёлтыми пятнами. – кивнул Максим.

– И деревянный? Это очень хорошо! – не отрываясь от зарисовок, высказал своё мнение Клёпиков, – дерево – материал тёплый, домом пахнет, уютом и спокойствием. Уверенностью в завтрашнем дне. Вот если бы конь хрустальным был, тогда всё было бы очень плохо. А так – беспокоиться не о чем.

В комнате зазвонил телефон, и Макс вышел.

– Родственник сейчас придёт. Брат мужа моей жены. Он у меня электролобзик с шуруповёртом попользоваться брал. Ремонт у себя затеял…

– Как ты сказал? Брат мужа твоей Маринки? Ха-ха-ха! Надо же, как всё сложно. Ну ты даёшь, Макс…

– Я так и сказал? Оговорился… Брат мой двоюродный, я хотел сказать.

– Да, Макс. Заговариваться начинаешь. Определённо: надо что-то с твоим конём мебельным делать. А сама-то Маринка где?

– Уехала по работе в командировку на десять дней. Завтра вечером возвращается.

– Одичал ты тут один. Ты случайно ничего такого не принимал?

– Ты же знаешь: я – противник всего такого. Даже алкоголя не пил. О! В дверь звонят. Валера, наверное, пришёл. Пойду открою.

В прихожей послышалась возня, и на кухне появился грузный лысоватый мужчина со сложной степенью родства. Он поздоровался с Василием. Живьём его Валера его раньше не видел, знал только со слов брата. Макс представил ему Станислава Сергеевича. Родственник поставил сумку у стола и уселся на табурет.

– А чего это вы на сухую сидите? – искренне удивился он.

– Валера, мы чай пьём, не откажешься? – достал Макс ещё чашку.

– Макс, я тут коньячку прихватил, – полез он в сумку, – спасибо за инструмент, – поставил он на стол бутылку.

– Не-е, Валера, спасибо! Я, пожалуй, пас. Василий, Станислав Сергеевич, вы как?

– Да мы, собственно, не против, – заулыбались оба.

Макс достал из шкафчика три рюмки, Валера налил. Они выпили и закусили лимончиком. На вопрос «по какому поводу собрание?» Максим вкратце пояснил брату, что Василий пришёл его проконсультировать по поводу утреннего происшествия. Валера внимательно выслушал, налил ещё три рюмочки и попросил повторить помедленнее. Максим же без задней мысли повторил про внезапный утренний визит мебельного коня и последующее его таинственное исчезновение. Ему было и невдомёк, что брат всё записывал под столом на телефон. Он уж никак не ожидал от Валеры такого вероломства. А тот выпил и проследовал в туалет. Через некоторое время у Макса опять зазвонил телефон.

– Чёрт-чёрт-чёрт! – выругался Макс, – Валера, мать твою, признавайся – твоих рук дело?!

Валера сделал невинное лицо и развёл удивлённо руками, типа он тут не причём. Макс переводил полный отчаяния взгляд то на Василия, то на Валеру. Василий вытянулся в лице – он явно не понимал, что случилось.

– Валера, ну ты и гад, всё-таки! Ещё брат называется! Сдал меня с потрохами! Твоими стараниями сейчас сюда мой шурин с супругой явятся! Какого хрена ты вёл запись?

– Да я… ничего плохого… Я хотел как лучше, пока Маринки нет. Он при храме…

– Да он же христанутый на всю голову! И жена у него такая же! Будто не знаешь, что у него язык без костей?! – покрутил в сердцах Макс пальцем у виска. Валера испуганно попятился и сел на стул.

– Ну всё, Вася, теперь всего его подписчики, соседи, да что там – полгорода будет знать, что его несчастный родственник, то есть, я – псих, что бесы меня одолели! Как тебе перспектива?

– Да ладно, Макс, забей. Пусть думают, что хотят, тебе-то что с того? Ты же нормальный… В целом…

Через полчаса в дверь позвонили. На кухню со скорбными лицами вошли патлатый Виталик, шурин Макса, и его супруга Настя в платочке. Виталик в своё время физмат закончил, в НИИ закрытом несколько лет проработал, а потом ни с того ни сего вдруг ударился в религию, всё бросил, жену на это дело подсадил. Квартиру Настину продали, купили дом за городом и оба прислуживают при храме. Живут натуральным хозяйством. Там у них что-то вроде общины.

Макс рассадил гостей за столом, налил родственникам крепкого сладкого чаю, как они любят, конфеты перед ними поставил в розетке.

– Максим, мы всё слышали, – начал Виталик, – Валера запись прислал, а мы как раз в город за покупками приехали, как тут не помочь? А то ведь вон оно как… Ай-яй-яй. – Покачал он участливо головой.

Валера, чтобы хоть как-то реабилитироваться опять полез в сумку и достал ещё одну бутылку коньяка:

– А давайте ещё накатим, всё образуется, ты не переживай Макс, мы тебя в беде не бросим, чай не чужие люди, – подмигнул он Виталику, тот еле заметно кивнул в знак согласия. Супруга с укором глянула на Валеру, потом обречённо на своего безвольного супруга.

На самом деле все прекрасно знали, что Виталику пить нельзя: он пьянеет мгновенно, но быстро приходит в себя, а потом, как правило, ничего не помнит. Валера шепнул Насте, что вызовет им такси, пусть не волнуется, он мол поможет с доставкой тела. Та немного успокоилась. Василий с Валерой и Виталиком выпили и закусили конфетами. Потом ещё и ещё разик. Наконец Виталик поднял к потолку осоловевшие глаза и зарычал:

– На горох! – уставился он на Макса, – я говорю на горох! – хрипел он, указывая на пол.

Все сразу поняли, что он хочет сказать. То есть, по его непререкаемому мнению, Макс должен был немедленно встать коленями на горох, дабы совершить акт покаяния. Истово молиться и каяться, пока бесы не изыдут.

Макс для виду кивал головой и благодарил за дельный совет. Виталик ещё немного похрипел и успокоился, повесив голову. Макс пихнул Василия под столом ногой и кивнул на дверь, предлагая выйти покурить на площадку. Клёпа закрыл свой блокнот и тоже поднялся из-за стола.

Когда они вышли и закрыли за собой дверь, Макс шёпотом сказал:

– Дал бог родственничков… Вася, выручай. Надо бы от них избавиться. Придумай что-нибудь.

– Гм…О! Мы с тобой приглашены на вечер поэзии в центральном доме литераторов! Как?

– Отлично! Они точно за нами не увяжутся. Тем более Валера знает, что виноват. Поэтому и вызвался их до дома доставить. Минут через десять Виталик оклемается, я его знаю.

Когда друзья вернулись на кухню, то ужаснулись. Валера размахивал электролобзиком и уверял Виталика, что порежет бесов и их мерина на куски, а тот лишь одобрительно кивал и улыбался:

– Правильно, так их всех! Но сначала – на горох и покаяться! Иначе – анафема!

– О! Макс вернулся. Ты это… В следующий раз, как только он появится, ты его лобзиком на куски покромсай. Покроши на опилки!

– Кого? – спросил Макс.

– Как это кого? Троюродного коня, конечно! Надо его расчленить и сжечь, чтоб и следа не осталось!

– Но сначала – на горох! И покаяться, как следует! – вопил Виталик.

На том и порешили. Настя увела Виталика в ванную и засунула его голову под холодную воду. Макс заварил крепкого кофе и напоил на дорогу родственников. А сам для правдоподобия достал из шкафа костюм и стал демонстративно примерять перед зеркалом, интересуясь у Василия, какой, по его мнению, к нему лучше галстук подойдёт. Как и ожидалось, родственники не изъявили желания пойти сопровождать друзей на какой-то там вечер поэзии. Отнеслись с пониманием. Валера вызвал такси, и они покинули квартиру.

– Да… Кровожадные же у тебя родственники. Один, как истинный петербуржец, склонен к расчленёнке, другой возомнил себя инквизитором. Хороши – нечего сказать.

– Погоди, это ещё не всё. Виталик наверняка уже Маринке успел стукануть. Завтра ещё и перед ней оправдываться придётся, ну да – ничего. Она у меня с юмором, сам знаешь. Ну так что с конём? Ваше мнение?

Василий вопросительно посмотрел на Клёпикова. Тот открыл свой блокнот и показал зарисовки Максу.

– Похож? – поинтересовался художник с мировым именем.

– Вылитый! Даже улыбается, хоть и деревянный. Чудесный рисунок! Только подставки не полукругом, как ты нарисовал, а прямые. Как лыжи.

– Мы чуть обыграли образ. Придали статус игрушечного коняшки. На нём и покачаться можно. Как на радуге. Символ детской непосредственности. Это – солнечный образ, взрыв эмоций, символ чувственного наслаждения…

– Добавь секса в махровую обыденность! Даёшь раскрепощение! – вставил Василий.

– …и сексуальности тоже. Тебе надо выбираться из добровольного заточения, Максим. Выходить в люди. Отпустить эмоции. Помните песню ЧАЙФов?