Рэдсайдская история

– Все знают, что ты и эта опасно ветреная Джейн Мятлик виновны, – заявила Банти. – Гибель моего дорогого Кортленда – прямой результат вашего коварства.

– Если он такой «твой дорогой», почему он так и не закрепил ваши отношения, а вместо этого проводил свободное время с Мелани Серой?

Банти побагровела как свекла, глаза ее опасно сузились. Прискорбно узкий брачный рынок маленького городка сводил выбор супруга к двум вопросам – кто есть в доступе и сколько цвета он видит? Если через несколько лет брака у вас возникала мысль: «Хм, могло бы быть куда хуже», то обычно, по общему мнению, вас обоих в дальнейшем ждала счастливая жизнь.

– Он просто практиковался с этой Серой девкой, чтобы быть на вершине формы и наполнить мой живот своими восхитительными Желтыми детишками, – сказала Банти, содрогаясь от одной мысли об этом и вызывая в воображении картинку, без которой я определенно мог бы обойтись. – Кортленд был исключительно великодушен в этом отношении.

– Единственное разумное объяснение, – ответил я.

– И вы с Джейн продолжаете утверждать, что Кортленда сожрало дерево, пока тот спасал тебя? – спросила она.

– Это правда, – ответил я.

– Это очевидная чушь, – ответила она, – и знаешь почему? Кортленд никогда не стал бы тебя спасать. Такая жертвенность совершенно не в его духе. Желтый с таким высоким уровнем визуального дара, как Кортленд, обязан защищать себя от опасности, чтобы его истинная ценность для общества могла быть использована наилучшим образом.

Это было очень хорошее замечание. Наша выдумка действительно имела свои слабые места, но правда оказалась бы немыслимой. Не мы его убили – Коллектив.

– Кортленда схватило ятевео, пока он спасал меня, – ответил я, придерживаясь плана. Меня дважды хватало плотоядное дерево, и я могу заверить, что это неприятный опыт, даже если большим плюсом является то, что ты утонешь задолго до того, как переваришься – если тебе чрезвычайно повезет и ты попадешь в пищеварительный пузырь головой вниз. Джейн спасла меня, но это не значило, что я должен ей заплатить или вообще что-то должен – я в эту переделку вообще-то из-за нее попал.

– Это лишь твои слова, Бурый. Из-за тебя у меня такой стресс, что меня даже заперло. Я буду рада войти в группу, которая силком потащит тебя в Зеленую Комнату.

Если не случится неожиданного, насильственного или другого неприятного конца, большинство из нас предпочтет уход посредством Зеленой Комнаты, как только мы станем бесполезной обузой для общества. Мы добровольно туда входим, смотрим на успокаивающий оттенок зеленого «Сладкий сон» на стенах и потолке, а затем, в манере, сходной с живыми радостями цветов лайм или линкольн, мы ощущаем сначала спокойное удовлетворение, смешливость, потом неописуемое удовольствие и в итоге экстаз, когда все слышат плывущие над спортивными площадками счастливые крики возелененных душ. Немудрено, что люди предпочитают Зеленый выход. Если уж умирать прежде Своего времени, то это хороший способ.

– Салли Гуммигут предоставит доказательства, – сказала Банти, – или что-то очень к тому близкое, так что разницы не будет. А сейчас внимательнее: наш последний пассажир подзадержался, чтобы не стоять в очереди. Сейчас выйдет.

– Наверняка префект.

– Конечно, так что придержи язык.

Джейн говорила мне, что с удовольствием отравила бы Банти Горчичную, и хотя я разделял это чувство на уровне «если бы, я никогда не соглашался и не подталкивал ее к чему-то подобному. Я любил Джейн, но почти не сомневался, что она на такое способна. И если она еще никого до сих пор не убила, то это лишь вопрос времени.

Дверь отделения «Только для префектов» открылась, и я подошел поближе, чтобы помочь пассажиру выйти. Он отстранил мою руку, ступил на платформу и презрительно осмотрелся.

– Добро пожаловать в Восточный Кармин, – вежливо сказал я. – Разъединенные, мы все же вместе.

Он наклонил голову и пробормотал в ответ ту же мантру Коллектива. Новоприбывший был раза в два старше меня, то есть ему было около сорока, и у него было мягкое щекастое лицо с носом, словно слепленным из плохо взошедшего теста. Он распространял вокруг себя ощущение надменного непререкаемого авторитета, и казалось, его совершенно не впечатляло безлюдное сельское окружение Восточного Кармина. В отличие от городков в более богатых секторах с их хорошо оборудованными изгородями, Цветными садами и разровненными гравийными дорожками, Восточный Кармин выглядел захудалым, пыльным и неухоженным.

– Это все Серые, – объяснила Банти, проследив его взгляд, – у нас их недостаточно, а те, которые есть, не слишком старательны. На прошлой неделе один умер, и из-за этого эгоистичного действия шесть домов остались без уборщика, префекты потеряли коридорного, а еще у нас на одного человека меньше в последней смене на линолеумном заводе.

– Нетерпимое положение дел, – сказал прибывший Желтый. – Серые не просто ленивы и лживы, но и вялы и упрямы – иногда мне кажется, что они и умирают из вредности, чтобы просто досадить нам.

Он носил большой желтый кружок общезримого цвета на своем светлом костюме, который, вероятно, тоже был желтым от природы, хотя знать этого доподлинно я уже не мог.

– Внешние Пределы мне не по вкусу, – заявил он, прижимая к носу надушенный платок, – место без этики, общества или оттенка. Я надеюсь, входные врата в хорошем состоянии? Я не желаю знакомиться с мегафауной во время своего визита.

– Я лично проводил утренний Пограничный патруль, – ответил я. – Внутрь прорвался прыгучий козел, но они никому не вредят и довольно быстро ускакивают назад. Ринозавров и наземных ленивцев уже много лет возле города не видели, хотя стадо слонов на позапрошлой неделе проходило.

– А белкоиды? – спросил он.

– Белкоиды приходят и уходят, когда захотят.

Я не понимал, почему их считают угрозой. Действительно, эти древесные млекопитающие имели склонность к собиранию гаек, шурупов, шайб, шплинтов и болтов, что хорошо для ремонта, поскольку ты всегда можешь найти их захоронку. Прабабка моего лучшего друга Фентона раз нашла кучу, наверное, за сто лет собранную, в дупле большого дуба рядом с Нефритом и открыла скобяной магазинчик, который до сих пор приносит прибыль.

– Меня зовут Готри Бальзамин, – сказал он Банти, чтобы она могла вписать имя в декларацию, – прибыл на три дня, Желтый префект Кривого Озера. Вы Банти Горчичная?

– Да, сэр.

– Тогда примите мои соболезнования по поводу гибели Кортленда. Насколько понимаю, вы были помолвлены?

– Во всех смыслах, кроме как физически, легально и по любви, – заявила она, словно похваляясь, – и поскольку братья Лимони низкоцветный и низкопробный материал, это означает, что я снова доступна для брака. Если в Кривом Озере есть высокоцветные, жаждущие заключить союз с честной Желтой с хорошими перспективами, то за меня дают приданое в две тысячи баллов, и моя игра на тубе очень на слуху.

– Родились здесь или присланы? – осведомился он. Это был двухсмысленный вопрос, несомненно, нацеленный на то, чтобы указать Банти ее место, поскольку он, скорее всего, уже знал ответ. Отчеты о потенциальном брачном материале собирались и распространялись в плановом порядке.

– Я родилась в Бакфастви[3], Северный Желтый Сектор, – самоуверенно ответила она, стараясь, чтобы ее присутствие в Восточном Кармине не казалось унижением, каковым на самом деле было, – прислана сюда шесть лет назад изучать гнездовые обычаи… кукушек.

Бесполезность ее миссии и сам факт, что ее так и не отозвали, предполагали, что ее дома терпеть не могли – так же, как и мы. Банти оказалась тут к месту, будучи почти такой же мерзкой, как и Гуммигуты, а Желтяк Желтяка видит издалека.

– Приятно слышать, – ответил Бальзамин, и мы двинулись к выходу с платформы. Он улучил мгновение и окинул меня взглядом. – Вы выглядите молодо. Надеюсь, меня отправили встречать не слабоцветного?

Согласно «Книге Манселла» любого префекта должен встречать человек «значительного оттенка», а я таковым и был, поскольку во время теста Исихары у меня было обнаружено 86,7-процентное красное зрение. Периода адаптации не было – меня сразу окунули в мир обязанностей, соответствовавших моему новообретенному статусу.

– Нет, сэр, – сказал я, поскольку наши кружки всегда показывали лишь цвет, а не спектральную квалификацию. – Я один из высших красных визионеров города, главный префект де Мальва обязал меня встретить вас.

– Тогда, несмотря на вашу юность, вы сгодитесь.

Это было неожиданно, но мое повышение с градации «вероятно высокое красное зрение» до «исключительный дар красного зрения» реально было скачком с одного уровня спектральной иерархии на другой. Джейн, напротив, до теста Исихары была Серой и оказалась очень светлой Зеленой после. Но ее всего лишь перевели из Серой зоны в пустую квартиру в Зеленой части города, где она смешалась бы с фоном, вышла бы замуж и стала бы работать согласно своему новому оттенку. Что хуже, нам с ней с нашими Красным и Зеленым, взаимодополняющими цветами, были категорически запрещены отношения ближе «холодной любезности». Это было одно из наиболее строгих Правил. Вы можете быть добрыми друзьями, любовниками или даже заключить помолвку, но наступает тест Исихары, и если вы окажетесь на противоположных сторонах цветового круга, вас заставят лишь кивать друг другу до конца жизни.

– Прежде чем мы покинули Кривое Озеро, у нас была объявлена Бандитская угроза, – сказал префект Бальзамин, когда Банти спросила, была ли приятной его поездка, – но мы не видели ни единого. С гордостью скажу, что мы по совету Главного Управления прибегли к политике экстерминации. Это самый мягкий способ разобраться с Бандитами, в особенности поскольку они известны тенденцией воровать детей, вероятно потому, что поедают своих. Некоторые предполагают, что они рожают детей на еду, с чем я склонен согласиться. У вас здесь много проблем с этими тварями?

Я должен был признать, что нет. «Бандиты» были более распространенным термином для Homo feralensis, вида диких людей, которые, несмотря на то что относились к категории «паразитов», казались мне довольно миролюбивыми, когда я несколько раз сталкивался с ними.

– Со всем уважением, байки об их детоедстве мне кажутся сомнительными, – отважился заметить я, – с учетом того, что на выращивание ребенка затрачивается гораздо больше энергии, чем получается при его поедании.

– Так ты теперь еще и эксперт в акушерстве? – хмыкнула Банти.

– В теоретической диететике.

– Они дикари, – неодобрительно фыркнул Бальзамин, – приземленные, грубые и невежественные. Я слышал, они участвуют в процессе воспроизводства просто ради забавы.

– Возмутительно, – сказала Банти. – Совокупление без выгоды для общества – совокупление впустую.

– Полностью согласен, – сказал Бальзамин. – Мы с госпожой Бальзамин совокуплялись лишь ради зачатия, и даже тогда мы старались не испытывать никакого удовольствия.

Я не стал спрашивать, как у них это получалось, и Бальзамин продолжил:

– Что насчет нападения лебедей?

Мы все инстинктивно посмотрели вверх. В чистом сером небе ничего не было видно. Лебеди в Восточном Кармине регулярно появлялись каждый день примерно в десять утра и в пять вечера. Они выписывали странный узор в виде восьмерки над городком около двадцати минут, прежде чем уйти.

– В Восточном Кармине на памяти живущих страшнее сломанной руки ничего не было, – не соврал я. Табло со счетом дней «с момента нападения лебедей» давно уже застыло на 999, самой большой цифре.

– Вам действительно повезло, – заявил он. – Всего неделю назад лебедь спустился и забрал малыша в Зеленодоле-в-Долине. Мы должны все время быть настороже.

– Но зачем лебедю маленький ребенок? – спросил я. Бальзамин не ответил, поскольку это не был вопрос, на который можно и должно было отвечать. Большинство экзистенциальных страхов, навязанных нам – молния, ночь, Бандиты, лебеди, злые духи, – не были действительно пугающими, если разобраться даже на самом поверхностном уровне. Неудивительно, что любопытство было так порицаемо. Как говорила Джейн – запуганные люди послушны.

– Я буду присутствовать на дисциплинарном разбирательстве, – добавил он, чтобы продолжить разговор, – поскольку по Правилам, запечатленным в писании и ради обеспечения беспристрастности, расследование гибели заместителя префекта не может проводиться местным Желтым префектом, если она замешана в деле.

Я понял, зачем приехал Бальзамин. Если бы дело было отдано в руки Салли Гуммигут, то она уже признала бы Джейн, Томмо и меня виновными в гибели своего сына. По крайней мере, в присутствии Бальзамина появится хотя бы видимость беспристрастности. Насколько мы понимали, против Виолетты вряд ли будут выдвинуты обвинения.

– И мы весьма благодарны вам за помощь, – сказала Банти, бегло глянув на меня. – Транспорт ждет вас.

Городок

Торренс Краснокрыл изобрел термин «Читерство» и в совершенстве овладел этим искусством. Он начал с поиска лазеек в Правилах, чтобы позволить себе держать рыбок, затем сделал эту уловку доступной всем. Он придумал, как узаконить ношение берета по четвергам и волосы до плеч у мужчин. Хотя его отчасти считали героем, вы не найдете записей о его достижениях. Он живет лишь в негласной и нерегламентированной устной традиции.

Тед Серый: «Двадцать лет среди хроматийцев»

Мы вышли из здания вокзала, и префект Бальзамин резко остановился при виде «форда». Его взбесил не ветхий автомобиль, поскольку почти все машины были моделью «Т» с момента запрета автомобилей во время Третьего Скачка Назад девяносто шесть лет назад. Не будь эта модель «Т» музейным образцом, не подлежащим запрету и, как следствие, объявленным «дополнительным экспонатом коллекции» во вдохновенном порыве читерства, у нас и ее бы не было. Я читал в журнале «Спектр», что в Синем Секторе было несколько удешевленных «испано-суиза», используемых для пахоты, а где-то в Красном Южном Секторе – «остин-аллегро», который возил навоз, и, что удивительно, подходил для этой роли.

Нет, Бальзамина выбесили Мандариновые актеры, сидевшие на платформе без бортов. Оранжевые были, как правило, творческими личностями: художниками, поэтами и актерами, все такое, и считались безнравственными: поверхностными, бесполезными и зачастую несостоятельными – как в финансовом, так и в личностном отношении. Судя по лицу Бальзамина, он считал их немногим лучше Серых или даже Бандитов.

– Я с ними не поеду, – безапелляционно заявил он, – пусть идут пешком.

Он подождал, пока я объясню актерам, что пришлю машину назад за ними, и, пронзив взглядами Желтого префекта, они отошли в тенек козырька над входом на станцию.

– Добро пожаловать в Восточный Кармин, – сказал с водительского сиденья Карлос Фанданго, наш местный Смотритель, – у меня брат в Кривом Озере, служит клерком в зале заседаний.

– Восхитительно, – ответил Бальзамин. – Веди медленно, или с тебя спишут штрафные баллы. И избавь меня от банальных разговоров.

Карлос кивнул в ответ, понимая, что не стоит дерзить префекту. Фанданго технически был Пурпурным, но таким, слабо выраженным. Высшие Пурпурные часто относились презрительно к своим слабоцветным сородичам, называя их просто «синекрасными».

Машина работала на перегоревшем кулинарном жире, и как только мотор ожил, в воздухе разлился запах картошки фри с общественной кухни. После того как я убрал кирпич из-под заднего колеса машины и присоединился на платформе к Банти, мы покатили по перпетулитовому шоссе к городку.

– Это наш линолеумный завод, – показал я на большое здание из красного кирпича, откуда доносилось приглушенное лязганье. – Мы весь Коллектив снабжаем линолеумом.

– Достойная похвальба, – сказал Бальзамин, – и, как понимаю, успехом завод много обязан госпоже Гуммигут. Это правда, что у нее рабочие трудятся по шестьдесят восемь часов в неделю?

– Это так, – воодушевленно подтвердила Банти, поскольку гуммигутовы перегибы всем были известны, – и семнадцать лет без выходных.

– Как она этого добивается?

– Она заставила Совет принять Стандартную Переменную, что отпуском следует называть либо выход на пенсию, либо смерть, – сказала Банти. – Выход на пенсию ощущается особенно приятно, когда честно заслужен, а после смерти кому нужен отпуск?

Префект Бальзамин хмыкнул себе под нос.

– Выдающееся решение неразрешимого вопроса, которое я намерен внедрить. Держать этих бездельников Серых под контролем прямо-таки тягостная задача, которую я понимаю, – фабрика в Кривом Озере производит столовые приборы, и мы часто теряем производительность только из-за характерной лености Серых.

Это было действительно интересно. Не его негативное отношение к Серым, которое было привычным для высших оттенков, но фабрика столовых приборов. У меня в голове был потенциальный план обхода ложечной проблемы.

– Правда? – сказал я, потом включил дурачка: – Но ведь вы не выпускаете ложек?

– Конечно, никаких ложек, – отрезал он, ворча на меня за банальность моего вопроса.

Из-за необъяснимой ошибки в «Книге Гармонии Манселла» производство ложек было запрещено. При последней переписи ложек на одиннадцать жителей по оценке приходилась одна ложка, не считая поварешек и прочей утвари, которая могла за них сойти. Совместное владение ложками было теперь дозволено в качестве Стандартной Переменной, так же как и поедание заварного крема вилкой. Если это Правило кажется вам идиотским, подумайте о перчатках: нам было разрешено их производить, но не носить.

– Если бы моя команда не эксплуатировала постоянно нашу рабочую силу, – продолжил Бальзамин, – весь Коллектив ел бы руками.

Мы остановились на обочине, чтобы пропустить пелотон из трех велосипедистов на велосипедах-пауках[4], которые пронеслись мимо в вихре спиц. На лицах их застыло смешанное выражение сосредоточенности, усталости и страха.

– Ярмарка Бесправилья? – спросил префект Бальзамин.

– Думаю, мы сможем выиграть гонку и пройти дистанцию за час, – сказал Карлос. – Они много тренировались и, похоже, не знают страха.

– Как велосипедисты смогли избежать запрета на зубчатую передачу Третьего Скачка Назад? – спросила Банти, несомненно выискивая нарушения, а не ради любопытства.

– Моноциклы не подпали под запрет зубчатых передач, – ответил я, – а значит, и велосипед-паук, поскольку меньшее заднее колесо было квалифицировано как «стабилизационное средство», а не колесо как таковое.

Банти хмыкнула.

– Хотя большое колесо этих великов дает им как следует разогнаться, – добавил Карлос, – но есть и недостатки: высокая посадка и чрезвычайная быстрота делают их потенциально опасными, и ездоки регулярно бьются насмерть в попытке достичь нового рекорда.

Основной причиной жертв была не только скорость – это был совершенно безумный «городской фристайл» во время состязаний, а именно обратные сальто и перевороты в воздухе.

– Я посещу Ярмарку Бесправилья, – горделиво заявила Банти, видимо, пытаясь произвести впечатление на господина Бальзамина, – и попытаюсь выиграть состязание на «самую низкую ноту» на моей чрезвычайно модифицированной супербасовой тубе. Моя нота будет за пределами человеческого слуха, но должна будет заставить громко замычать корову.

– Желаю вам удачи, – без всякого интереса бросил господин Бальзамин. – Если я чем-то могу тут помочь, держите это, пожалуйста, при себе.

– Благодарю вас, – сказала Банти, не расслышав его.

Мы ехали еще минуту, миновав дровяной склад, сыроварню и мельницу на ослиной тяге.

– Вы здесь, чтобы расследовать гибель молодого Гуммигута? – спросил Карлос Фанданго. Как городской Смотритель он водил и обихаживал наш маленький парк моделей «Т», следил за освещением центральной улицы и много еще что делал. Он видел всего 14 процентов в голубом и красном поле, что было лишь розовато-лиловой стороной сущей ерунды, но вожделенный статус Смотрителя давал ему случайные преимущества, как, например, возможность говорить с кем-то вроде господина Бальзамина без того, чтобы к нему обратились первым.

– Я выслушаю показания всех сторон с должным усердием, бесстрастно и беспристрастно рассмотрю улики, затем взвешу все факты, чтобы прийти к вердикту, который поддержит первоначальное мнение госпожи Гуммигут: смерть ее сына была грязной и неестественной, и виновники должны понести кару незамедлительно.

– Вы уже приняли решение? – спросил Карлос, глянув на меня.

– Я здесь не для того, чтобы ставить под сомнение слова высокочтимой Желтой. Я здесь лишь ради формальности. Кто-нибудь из вас знает этого самого Эдварда Бурого?

– И очень хорошо, – сказал я. – Это я.

Он уставился на меня.

– Твои тупые вопросы про ложки и атаки лебедей теперь понятны. Ты и Киноварный, и Джейн Мятлик не будете наказаны, нет, вы принесете себя в жертву, чтобы все поняли важность того, почему были написаны Правила, и что нарушение гармонии уродует возможность Коллектива наслаждаться жизнью, чистой от беспорядков и злобы.

В его устах наш смертный приговор звучал почти благородно.

– И много у вас таких слушаний? – спросил я.

– Я мало на что еще трачу время. Моя прямолинейность и желтоцентричное поведение делают меня весьма востребованным.

В этом я не сомневался, хотя это не должно было быть так: проблема заключалась даже не в Правилах, а в их неизменно жесткой трактовке, что делало их неосуществимыми. Отличие хорошего Совета от плохого состояло в том, чтобы интерпретировать их ради достижения справедливости. Раз, выехав на день в Виридиан[5], чтобы прикупить пищевых красителей, мы с папой зашли в Палату Совета чисто ради зрелища и наблюдали за интересным делом: Главный префект, вместо того чтобы обвинить женщину в убийстве собственного мужа при помощи садовых ножниц, после того как он решился на интимную близость без согласия, вместо этого обвинил ее в «безответственной беготне с ножницами». Она была должным образом признана виновной, приговорена к пятидесяти штрафным баллам и дополнительному однодневному обучению владению ножницами. Останки ее мужа втихаря отправились прямиком в переработочный цех. И никто не отрицал, что это был хороший результат.

– Это наш молниеотвод, – гордо сказала Банти, указывая на увенчанное куполом медное устройство наверху наблюдательной вышки, – общественный проект, разработанный нашей дорогой Салли Гуммигут, чтобы защитить сообщество от ударов молний.

Страшные истории о выкипании мозгов при попадании молний были третьим по популярности сюжетом в журнале «Спектр» наряду с атаками лебедей и похищеними детей Бандитами.

На самом деле, у молниеотвода было всего два неоспоримых качества: его сооружение обошлось общине в кучу наличных баллов, и оно никому не принесло пользы.

– Впечатляет, – сказал Бальзамин, но его больше заинтересовала наблюдательная вышка. Поскольку планировка большого города, городка и деревни жестко подчинялись Регламенту Архитектурного Единообразия, случайно расположенные вышки или все, что отличалось от одобренной планировки, придавало поселению уникальность, чем Восточный Кармин мог по праву гордиться.

– Вы знаете, как она функционирует? – задумался Бальзамин, словно в Кривом Озере не было наблюдательных вышек.

– Понятия не имею, – ответила Банти, – но они упоминаются в «Книге Гармонии», так что, предположительно, Наш Манселл имеет на них планы.

Обширная, слегка сужающаяся кверху структура была как минимум в три раза выше городской ратуши и, как и ратуша, и Палата Совета, была выращена из строительного перпетулита. Эта башня могла быть хранилищем, наблюдательным пунктом или даже складом самого перпетулита, напрасно ждущего своего применения для чего-то еще. Как и многое вокруг нас, прошлое было не просто неведомым, но и непознаваемым.

Мы замолчали, когда Фанданго провез нас сквозь Восточные ворота в город, в центре которого раскинулась большая открытая площадь, окруженная с севера домами выдающихся цветоносцев, а по остальной периферии окаймленная кафе, магазинами, библиотекой и лавками ремесленников, все на предписанных местах, как во всех городах класса «С». Главный зал находился посередине, и перед его открытыми дверьми стояла статуя Нашего Манселла в два человеческих роста. За пределами центральной площади находились жилища низкоцветных, кухни, мастерские и зернохранилища, сенные амбары, маслобойня и на некотором расстоянии мастерская Карлоса вместе с переработочными цехами, кожевенным заводом, Зеленой Комнатой и Серой зоной с подветренной стороны и на самом дальнем расстоянии.

Карлос остановился перед домом Гуммигутов, который было легко узнать по яркой общезримо-желтой двери. Салли Гуммигут ждала на пороге и сердечно приветствовала господина Бальзамина.

– Вот он убил моего сына, – ткнула она в мою сторону костлявым пальцем. – Хорошенько запомните его.

– Я уже ненавижу его, – ответил господин Бальзамин. – Можете всецело на меня положиться.