Ния. В отражении времени

Ася Сон

Ния. В отражении времени

Дорогой бабуле Валерии с благодарностью за каждую минуту, проведённую вместе.

Тебе, мудрой хранительнице семейных историй, посвящаю эту книгу. Твоя жизнь, твои девяносто лет – это бесценный источник вдохновения. Пусть каждый прочитанный абзац станет отражением нашей общей с тобой энергии.

Верю, что твой критический смех, такой ценный для меня, наконец сменится на благосклонную улыбку, когда ты увидишь, как слова, написанные с любовью, оживают на страницах.

В конце каждого рассказа вы найдёте QR-код, перейдя по которому, попадёте в мой новый мир – мир визуализации. Этот маленький сюрприз поможет вам закрепить впечатления, глубже понять и прочувствовать дух времени и некоторые представленные мной детали.

Давайте вместе сделаем прочтение незабываемым! Уверена, вам понравится!

Тайна Мира. Предисловие

В любой параллели Мир определяется эгоистичностью сознания, в котором победители влияют на пути развития. Так поколения, сменяя друг друга, формируют жизненный цикл. Они плавно перемещаются вперёд по спирали с одного уровня на другой, оставляя замысел круга жизни тем же: незаменимых нет, всегда найдётся кто-то сильнее. В простом смысле – если кто-то исчезает, значит, кто-то появляется. В сложном – каждое существо уникально и не является кому-то заменой.

Издалека толпа выглядит серой массой, но стоит приблизиться, как всплывают различия: цвет, характер, привычки… И вот она – идеальная единица, имеющая неповторимый шанс на выживание. Но чтобы выжить, надо победить. И начинается борьба… за правду. Неважно какую: ту, что впиталась с молоком матери, или ту, что привиделась во сне. Правило Справедливости едино: быть сильным – просто, ибо сила – в желании. Именно поэтому в поединке победа за тем, кто пользуется всеми методами для доказательств. А тот, кто уступает, покоряясь молчанию и согласию, превращается в марионетку.

Но главное, о чём забывают многие: если не получается доказать свою правду в одном Мире, всегда можно шагнуть в цикл другого.

Добродетели Пигмалиона

Скульптор внимательно смотрел на бескровное лицо и счастливо улыбался: её разнузданность застыла в куске льда. Теперь супруга навсегда осталась спокойной и умиротворённой. Он, наконец, справился…

Художник грезил идеалом богини, в образе которой можно было бы рассмотреть переплетение характеров и настроения, подобно безупречному узору из стекляшек калейдоскопа. Он долго искал последнее вдохновение, которое приблизило бы его к мечте. Стоило ему столкнуться с необузданным темпераментом последней жены, он тотчас увлёкся новой музой. Она не только воодушевляла на исполнение новых заказов, что продавались с сумасшедшим успехом, но и сильнее остальных приблизила его к созданию совершенной статуи, мимо красоты и изящества которой не прошёл бы сам Пигмалион.

Большую часть жизни скульптор бился над задумкой, сменив за это время шесть жен. Каждая была элементом его совершенной мозаики. Первая любовь привнесла в образ статуи горделивую осанку, в которой считывалась аристократическая надменность. Вторая привлекла художника своей наивностью и простотой, поэтому скульптор придал богине танцующую позу и тронул уста игривой улыбкой. Третья муза покорила художника проницательным умом, который вырисовался на статуе высоким лбом и выразительными глазами. Четвёртая супруга обладала чарующей красотой, которая легла в основу идеального тела богини. Независимость пятой скульптор высек в развевающихся волосах и брызгах морской пены. А щедрость шестой замерла в прозрачных тканях, усыпанных жемчугами, да в разбросанных у ног цветах.

В мастерской всегда было холодно, и ни одна из шести муз не спешила в естестве позировать художнику. Они все желали оставаться в тепле, а скульптор привык к холоду. По хрупкости льда он остро ощущал любой, даже самый минимальный скачок температуры и ревностно поддерживал верный градус, чтобы статуя не дала трещину от излишнего мороза или не подтаяла от тепла – ведь иначе пришлось бы начинать сначала, а времени с каждым годом становилось всё меньше. Скульптор творил неспешно, выверяя каждый шаг. Его раздражала собственная медлительность и невозможность работать с натуры, из-за чего он быстро уставал и откладывал дело. Однако появление последней музы ускорило процесс.

Седьмая жена время от времени жертвовала своим комфортом, чтобы поддержать его творческие порывы. Увлечённый и обезоруженный этим, скульптор был готов удовлетворить все её прихоти ради получения результата. Он закрывал глаза на праздный образ жизни молодой супруги, пока в мастерской воплощал в реальность свои задумки. Изо дня в день художник терпеливо постукивал молотком и скоблил стамеской, срезая лишнее с ледяной глыбы. Когда, наконец, в статуе проявился долгожданный темперамент, работа была окончена.

Художник довольно выдохнул. Он окинул критическим взглядом своё творение и тут же переполнился невыразимым счастьем, выкинув из сердца седьмую музу. Больше жена не вдохновляла его. Она отдала всё самое ценное и иссякла, как все остальные: её смех теперь звучал вульгарно, а в пылком нраве проглядывала неверность. Вместо музы скульптор видел лишь порочную женщину, которую следовало отправить к подобным ей.

Когда последний порок был заморожен, скульптор впервые счастливо выдохнул: теперь в центре мастерской возвышалась великолепная ледяная скульптура Афродиты – богини любви и красоты. Статуя совершенства, объединившая в себе уникальности семи муз. Он долго не мог оторваться от мерцающей в электрическом свете красоты и каждый день, как заворожённый, подолгу прогуливался вокруг неё, рассматривал под разными углами идеальные формы и грациозную пластику. А потом торжественно распахивал дверцы огромного холодильника и подмигивал замёрзшим телам в прозрачной толще льда.

Теперь вдохновительницы стали для него лишь выжимками. Скульптор хранил их с азартом собирателя, как коллекцию изъянов, так ярко оттеняющих его величественное творение. Он перемещался от одной жене к другой, указывал на каждую и пересчитывал, проговаривая про себя с гордостью: «Самовлюблённость, Глупость, Высокомерие, Нарциссизм, Бесконтрольность, Жертвенность, Блуд».

Месяцами скульптор любовался своим творением, укрывшись от внешнего мира. Он перестал принимать заказы, осунулся и оброс. Зеркало передавало отражение дряхлого, взлохмаченного человека, который в своей неопрятности напоминал нищего. Однако его это ничуть не смущало. Окутанный туманом своих мечтаний, мужчина пребывал в невыразимой страсти и не мог налюбоваться на своё детище.

Слух о замкнутости одного из ведущих скульпторов города быстро распространился среди творческой элиты. Попытки друзей и коллег навестить приятеля прерывались на пороге. Художник лишь выглядывал из-за двери и с ворчанием отправлял гостей восвояси, не пуская никого в дом. Его вид и взгляд, полный безумия, пугали всех без исключения. Постепенно люди перестали интересоваться жизнью художника, а шёпот домыслов стремительно перерос во всеобщую уверенность в его сумасшествии.

Однажды, выбравшись в город, он ужаснулся увиденному: всё вокруг казалось уродливым и искажённым. После этого скульптор окончательно обособился от внешнего мира. Он выбрал для себя мир иллюзий, переместив идеалы на место реальности. Только судьба решила иначе. Художник даже представления не имел, с чем она решила его столкнуть…

Однажды утром его разбудил резкий звонок в дверь. Открыв глаза, скульптор откинул тёплый плед и с недовольством поднялся с кресла. Ревниво глянув на ледяную статую, он вышел из мастерской и закрыл за собой дверь на ключ. Мужчина лениво шаркал по коридору и злобно ворчал на нетерпеливое постукивание. Когда же он открыл дверь, то обомлел от увиденного. Перед ним стояла его ожившая статуя. Женщина виновато улыбалась и что-то говорила про неисправность в машине, но он её не слышал. Он смотрел восхищёнными глазами на её высокий лоб и огромные голубые глаза, на золотистые волосы, рассыпавшиеся по плечам, на точёную фигуру… Её мимика и жесты были настолько притягательны в горделивой величавости и одновременной наивности, что скульптор, не отдавая себе отчёта, распахнул дверь и пригласил гостью войти.

Женщина мягко улыбнулась и переступила порог его дома. Он проводил её на кухню к висящему на стене телефону. Она взяла в руки пыльную трубку и набрала номер, не обращая внимания на холостяцкий беспорядок вокруг. А скульптор, одурманенный необычайным внешним сходством, во все глаза таращился на неожиданную гостью и не мог поверить в происходящее. Её тихий разговор был коротким, но этих нескольких минут художнику было достаточно, чтобы разглядеть в её совершенстве те добродетели, которые он годами искал и увековечивал в ледяной глыбе.

Женщина повесила трубку, поблагодарила и засобиралась. Скульптор встрепенулся: он не желал отпускать ожившую богиню. Усадив гостью за стол, он схватил тряпку и дрожащими руками стал протирать его от крошек и липких кофейных клякс. Затем достал из груды грязной посуды в раковине две кружки и старательно вымыл. Женщина с любопытством озиралась вокруг и добродушно улыбалась.

– Вы живёте один? – осторожно поинтересовалась она.

Скульптор на мгновение замер – только сейчас до его сознания дошёл звук её чувственного голоса. Он кивнул, заливаясь краской от смущения.

Их беседа за чаем с высохшим печеньем продлилась больше часа. Гостья была на редкость открытой и отвечала на все вопросы, посвящая скульптора в подробности личной жизни. И чем больше она говорила, тем сильнее мужчина влюблялся, видя перед собой совершенство. В какой-то момент он настолько растрогался её появлением, что не выдержал и, бережно взяв за руку, увлёк в мастерскую. Он не смог совладать с желанием похвастаться своей работой.

Там, среди холода и льда, в самом центре возвышалась его богиня, так сильно похожая на внезапную гостью. Укутавшись в тёплый плед, женщина с искренним восторгом разглядывала и ощупывала ледяное произведение искусства, а скульптор неотрывно следил за каждым её жестом. Ему хотелось рассказать о себе всё, поделиться самым сокровенным, но из боязни спугнуть её он умолчал о содержимом холодильника.

– Вы невероятно талантливый мастер! – восхищалась гостья. – Я убеждена, что такой творческий человек оценит и мой передвижной театр. Приглашаю вас на представление послезавтра.

Весь следующий день скульптор не находил себе места. Взбудораженный невероятным знакомством, он не мог ни спать, ни есть, только бездумно наворачивал круги вокруг статуи. Нетерпеливо ожидая встречи с прекрасной незнакомкой, он почистил свой залатанный костюм, вымылся и как следует вычесал бороду. Его отражение значительно изменилось со времён бодрствования седьмой жены: морщины на лице размножились и стали глубже, голова полностью побелела, а веки ещё сильнее нависли над глазами. Однако его волновало лишь свидание с идеалом.

Пока он готовился к встрече, интуиция подсказывала ему, что возможно счастливое продолжение, а фантазия, в свою очередь, уносила в радужные грёзы. Всё это действительно могло бы привести к безоблачному существованию, если бы не одно «но»: после окончания главной работы в жизни художника не осталось цели.

Театр незнакомки был схож с шатром цирковых артистов. Главным отличием в нём была полукруглая сцена, закрытая алым занавесом. Художник с любопытством наблюдал, как быстро заполнялись свободные места, а народ с оживлённым гомоном всё плотнее теснился вдоль проходов. Когда же занавес открылся и на сцене появились необычные актёры, скульптора охватило сильнейшее волнение.

Куклы в человеческий рост кружились в танце, пели, показывали пантомимы и разыгрывали короткие сценки. Выразительные гримасы застыли на их лицах, а движения выглядели отрывистыми и резкими. Кое-где через одежду проглядывал механизм, заставлявший их шевелиться, однако его наличие только усиливало общее впечатление у зрителей. Скульптора же покорила не столько игра механических артистов, сколько исключительность подобранных образов и органичное сочетание характеров. Зачарованным взглядом он смотрел на выступление, пытаясь удержать в памяти каждую мелочь. И чем больше он наблюдал, тем сильнее восторгался живому обличию кукол.

Когда спектакль был окончен, на сцену вышла хозяйка театра. Она с очаровательной улыбкой кланялась зрителям и принимала цветы, а скульптор уже не сдерживал эмоции. Он пробирался к ней через восхищённую толпу, чтобы признаться в раздирающей душу страсти…

Увидев его, женщина обрадовалась. Волевым движением она ухватила художника за руку и увела за кулисы – туда, где находился её маленький мир. Она знакомила скульптора с каждой куклой и рассказывала истории об их создании в тех городах, где была проездом. А мужчина, как заворожённый, смотрел на её искусственных актёров и поражался реалистичности, с которыми они были созданы.

Больше месяца они встречались и беседовали обо всём подряд. Для них не было запрещённых тем: они спорили, рассуждали и делились впечатлениями. Их прогулки становились всё длиннее, а расстояние между ними всё короче. Скульптор был околдован. Он совершенно позабыл о своём возрасте и, каждый раз заглядывая в прекрасное личико своей подруги, видел лишь идеальные черты богини. Он без устали клялся в любви и восхищался её красотой, а она не останавливала его порывы.

Она не испугалась, когда художник, наконец, решился показать ей свой отработанный материал. Женщина лишь приложилась ладонью ко льду и с долгим вниманием разглядывала каждую из замороженных жён. Неожиданно её взгляд ожесточился.

– Ты создал свою богиню. Чего же ты хочешь теперь? – спросила она, обернувшись к нему.

Скульптор заколебался.

– Твоей любви, – наконец ответил он. – Я хочу навсегда остаться с тобой.

Её глаза вдруг расширились, и в их дрожащем блеске скульптор увидел восторг. Она тряхнула золотистыми кудряшками, нежно обхватила его состарившееся лицо ладонями и поцеловала. Тысячи бабочек одновременно закружились в голове художника: душа запела, а рассудительность уступила место горячности – счастье незримой пеленой окутало его сознание.

– Я обещаю остаться с тобой навсегда, – прошептала она на ухо и потянула скульптора за собой.

Её мастерская была иной. В вагончике на колёсах пахло металлом, краской и неизвестными химическими смесями. Аккуратно разложенные свёрла, пилы и лезвия разных толщин мешались с медицинскими инструментами, а множество банок с непонятным содержимым пестрили разноцветными этикетками. Под широким столом стояли ящики, до верху набитые металлическими деталями невообразимых форм, а под потолком были приколочены несколько чучел птиц и небольших животных, замерших в хищных позах. Художник потянулся рукой к плотной ткани, накрывающей нечто объёмное в углу, и перед ним открылся невиданный ранее механизм, состоящий из множества шестерёнок, пружинок, колёсиков и прочих деталей.

– Это каркас будущего скульптора. Из всех кукол эта станет самой восхитительной. Она не перестанет творить… – услышал он за спиной голос любимой и тут же почувствовал резкий укол в шею. – Мы навсегда останемся вместе.

***

Публика стекалась к шатру. Уже неделю маленький городок гудел рассказами о передвижном кукольном театре, чьи постановки снова и снова вызывали оглушительные овации. Механические куклы пели, танцевали и читали стихи… Но больше всех публике запомнилась кукла старого скульптора, который из куска льда вырезал мечту. Его лицо замерло в жадном нетерпении, а седые усы навсегда приподнялись в мечтательной улыбке.

Этот художник уже не горел страстью к ледяной богине и не тешился коллекцией порока. Лёд в его мастерской быстро таял без хозяйской опеки, превращаясь в серые лужи, и вскоре статуя полностью исчезла. Только музы, лежащие на полу в немыслимых позах, ожидали своего часа, чтобы поведать случайному посетителю о чём-то важном.

Тень

День близился к концу. Город жил и дышал порывами ветра в серости и промозглости. Всё вокруг капризничало, чихало и шлёпало. Осень, в привычной своей вредности, меланхолично разбрасывала по городу пожелтевшие листья, заставляя ворчливых дворников то и дело сгребать их в грязные кучи. Мелкий дождь непрерывно моросил, наполняя неровности асфальта лужами. Горожане потирали обветренные уши, всё крепче укутывались широкими палантинами и торопились по своим делам, желая скрыться от непогоды.

Среди этой суеты лишь один прохожий в необычайном спокойствии шёл по улице. Он чеканил шаги в медленном ритме метронома, не обращая внимания на промокшие ноги. Его руки были прижаты к ссутулившемуся телу. Серый плащ почернел от мороси на плечах и спине, а с козырька кепки слетали капли, попадая на суровое лицо.

На прохожего никто не обращал внимания, будто его совсем и не было. Только он видел каждого. И каждый встречный невольно рассказывал ему историю своей жизни, ценность которой была безгранично велика. Прохожий смотрел куда-то в даль, на только ему понятную цель, и радовался про себя, что сегодня людей встречалось мало – ведь это значило, что терзаться придётся меньше.

Мимо пронёсся молодой влюблённый, чуть не толкнув прохожего плечом. Молодой человек не заметил его, только скрючился, вжал голову в плечи и перебежал дорогу к цветочному магазину. Глядя на то, как паренёк несколько раз дёрнул запертую дверь, прохожий снова вспомнил роковой день, который изменил его жизнь навсегда. Вспомнил каждого из семнадцати человек, жизнями которых пожертвовал, находясь под воздействием счастливого дурмана.

С тех пор он научился заглушать в себе любые эмоции и принял этот опыт как неизбежность судьбы. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как нести на себе тяжёлый груз наказания. Да и разве могло быть по-другому?

Когда-то он был водителем автобуса и большую часть времени пропадал за рулём, отвозя пассажиров в соседний город и обратно. А дома его ждала красавица-жена, которую он обожал до дрожи в теле. Она тоже любила его и всегда отвечала взаимностью, только их любовь не приносила плодов. А как было бы замечательно родить сына! Кормить его с ложечки, учить первым словам, вместе гонять мяч…

В тот вечер она сообщила о своей беременности. Он только-только вернулся домой из рейса и не успел появиться на пороге, как она вручила ему тест. Он был ошеломлён. Он не мог поверить и долго смотрел на две алые полоски, как на божественный подарок. Он сжимал его в кулаке и осыпал жену поцелуями, а потом сорвался в магазин за цветами. Но было слишком поздно, а рано утром уже надо было ехать в новый рейс и целый день везти пассажиров в соседний город, потом обратно. Он ободрал первую попавшуюся клумбу, собрав букет из поздних наполовину увядших цветов. А потом, бесконечно довольный, вернулся домой, желая снова и снова зацеловывать любимую.

Всю ночь он не мог уснуть. Он смотрел на её лицо – такое прекрасное и безмятежное во сне, приглаживал волосы и осторожно прижимался всем телом. А утром разбудил её новой волной нежности. Она тогда возмутилась спросонья, но он не обиделся. Позавтракал и, насвистывая весёлую мелодию, отправился на стоянку.

Дождливый день не виделся ему пасмурным. Наоборот, он казался настолько ярким, что в мокром асфальте отражались только сочные краски и огни осени. Состояние было до такой степени возбуждённым, что он весь день веселил пассажиров, без умолку болтая в микрофон, и угомонился только к вечеру.

Обратная дорога была спокойна: трасса пуста и хорошо освещена. Он подустал, больше не смеялся и мечтал добраться домой. Тихо улыбаясь про себя, он поглаживал нагрудный карман, в котором от посторонних глаз была укрыта его мечта в виде двух полосок. Это была уже и не мечта вовсе, а вера в своё продолжение. Вера в то, что уже живёт. Осталось просто чуть-чуть подождать. Совсем немного…

Дремота одолела его в пути. Он успел открыть глаза, но было поздно… Резкая боль пронизала тело, перед глазами всё поплыло и размылось. Он инстинктивно дёрнул руку к карману, желая нащупать в нём заветный предмет, но потерял сознание…

На этом его будущее закончилось, как и будущее тех семнадцати человек, которых он вёз. С тех пор он превратился в прохожего, видевшего насквозь проблемы и желания каждого встречного, но ничего не мог с этим поделать. Он научился молчать и стал избегать людей, прячась в тихих закоулках. Им перестали интересоваться, его перестали замечать. Очень скоро для окружающих он стал тенью – безликой, безрадостной и серой, какую отбрасывает фонарь, горящий в ранних сумерках.

Дождь начал усиливаться и очень быстро обрушился на город колючим ливнем. Прохожий, с тем же отрешённым спокойствием и неторопливостью, остановился под навесом помойки между двумя зелёными контейнерами. Он спрятал руки в карманы плаща и стал терпеливо ждать. Его не смущал гнилостный запах мусора, но сильно волновали двое бродяг, рывшихся в отбросах за спиной. Ведь даже шёпота прохожему было достаточно, чтобы проникнуться всеми красками жизни говорящего.

Простуженный и хриплый голос молнией пронизал его сознание, заполняя весь разум очередной историей. Прохожий неотрывно смотрел на окна дома, но видел перед собой фантазии женщины, когда-то грезившей стать художницей. Мерный стук её сердца тихо отзывался в его груди. В этом стуке он ощущал безграничную любовь к единственному сыну, ради счастья которого она пожертвовала всеми мечтами. Прохожий видел, как в её душе разливалось приятное тепло от воспоминаний о своих учениках, что гурьбой приходили поздравлять с днём рождения. Одновременно он принимал на себя боль её потрясения от предательства, когда вероломный сын выставил её на улицу. Старуха хрипло рассмеялась за спиной прохожего, но вместо искренней радости он ощутил силу тоски и одиночества.

Он стоял не шевелясь, но прокуренный голос другого бродяги заставил содрогнулся. Прохожий перевёл взгляд с окон дома на танцующие в лужах капли и увидел бурлящую ненависть солдата и защитника родины, от которого жена сбежала к лучшему другу. Болезненная обида пропитала его насквозь, заставляя свирепствовать от осознания коварства и насмешек тех, кому многие годы доверялось сокровенное.

Прохожий не вздрагивал от грохота бьющегося стекла в помойке и не тёр нос от едкой вони мусора. Он не испытывал ни жалости, ни злости, ни брезгливости, только насквозь чувствовал этих двоих и принимал знания как неизбежное. Лишь понимание того, что бродягам ещё предстояло испытать, радовало прохожего, так как они могли наслаждаться жизнью.

Дождь успокоился, вернув погоду в прежнее слезливое состояние. На улице снова появились редкие пешеходы, а хмурый день быстро угасал в сумерках. Друг за другом начали зажигаться фонари, а дома́ заморгали светом в окнах.

У помойки появилась молодая мамочка с мальчишкой лет пяти. Она швырнула в бак мусорный пакет, а мальчик остановился в нескольких шагах перед прохожим. Он с любопытством смотрел сквозь него, излучая сочувствие к бездомным. В широко распахнутых глазах прохожий видел любовь, беспечность и много неугомонных фантазий, которые уверяли мальчика в реальности своего существования.

Прохожий вынул руки из карманов и снова вышел в тоскливую морось. В привычной неторопливости он подошёл к остановке в момент, когда подъехавший автобус приглашающе распахнул двери.

В салоне все места были заняты. Пассажиры ехали и смотрели в тёмные окна на мелькающие огни города. А прохожий глядел на то, как их отражения искажались на мокром стекле и проявлялись в страдальческих гримасах. Кто-то шутил в тихом разговоре, кто-то ехал в задумчивости, а кто-то дремал, облокотившись на окно. Только для тени прохожего их расплывчатые силуэты кричали от боли, плакали от отчаянья, страдали от любви и злобы… Отражения смазывались, натыкаясь друг на друга в мокром зазеркалье, а потом снова проявлялись в резкости лиц своих хозяев.

Прохожему достаточно было одного мимолётного взгляда, чтобы увидеть истинную правду – ту подноготную, что каждый обычно старался скрыть. И он хотел бы не знать, но не мог. А потому за внешностью дорогой и развязной стриптизёрши он видел скромную студентку с воспалёнными глазами, в хохочущем добряке с наливными щеками – пожарного, который вынес из огня немало искалеченных людей.

Прохожий молчал и не вмешивался, так как не мог помочь. Он был всего лишь молчаливым свидетелем чужого выбора, чужого настроения жизни.

Он понял это не сразу. Очнувшись в больнице, в доме боли, он вдруг ощутил удушающий запах преисподней. Его тело жило и чувствовало, но сознание странным образом затуманилось. Открыв глаза, он увидел перед собой лечащего врача, который мягко улыбался и что-то говорил. Однако сзади него стояла тень горечи от недавней кончины сложного пациента. А рядом в палате лежал мужчина с перебинтованной головой, от которого тянулся шлейф одиночества и щемящей тоски от потери любимого пса.