Академия СКАТ. Между нами тайна

Ощущение времени исчезло, я плыла в этом море образов и воспоминаний, наблюдая за собой и лабораторией отовсюду сразу, моему взору и ощущению открывался весь корабль с сидящими по камерам братьями Берг и Кэм, я как будто стала собой и всем сразу, слилась с планетой, совсем ненадолго, чтобы воспарить над ней, устремляясь к бесконечному и совершенно прекрасному космосу. Это было… великолепно, пока что-то не потянуло меня обратно в реальность, где вновь появился звук учащённого сердцебиения наполняющий собой медотсек.

Я пришла в себя как раз в тот момент, когда соединительный гель, до этого момента обволакивающий моё тело, медленно скачивался в специальные разъёмы на стенках капсулы. Возле меня, как я это и видела, все так же сидел странный доктор, в этот раз его лицо было не таким жёстким и холодным. Он был доволен.

– Что это за квазарова бездна? – прошептала я не своим голосом, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Всего лишь забор исследовательского материала, а также скачивание вашей памяти в общую базу данных Антареса. Удивительно, судя по электромагнитным волнам, вы одна из немногих, кто проявлял активность на протяжении всей процедуры.

– Что со мной будет дальше? – повысив голос, постаралась вернуть интерес доктора к своей персоне, который он, очевидно, получив желаемое, утратил.

– Относительно вас, КТ23145 мне не приходило никаких других распоряжений, кроме сбора данных. Сейчас вас вернут в капсулу и… хм-м… скажите, Эйелен, судя по анализам мы пребывали в постоянной сексуальной связи с образцом ТТ07, что по всем нейро и психофизическим данным похожа на истинную для вашего вида. Это так?

– Вы ведь сами знаете ответ, – ухмыльнувшись, я продолжала лежать в капсуле, боясь пошевелиться и вновь почувствовать квазаров рукав в пояснице.

– Заня-ятно! Это же! – он вскочил и его глаза как-то совершенно по-новому меня просканировали.

– Что, теперь стало интересно, да? – не смогла смолчать. – Так что со мной будет дальше, док?

– Одно могу сказать точно, я буду ходатайствовать о том, чтобы вас перевели в центральную башню Антареса и продолжили наблюдение за вами двумя как парой. Это же прорыв во всех наших исследований и просто один шанс на… неважно даже. Получить в свои руки пару, с симптомами истинности я даже не смел мечтать!

Глава 6

Кэмэрин Илунэ

Как только за Йен закрылась дверь, я устало привалилась к стене.

Прикрыв глаза, с силой стукнулась затылком о металлическое полотно. Вот и всё. Секретов больше нет. Даже неделю назад, скажи кто, что вот так просто это сделаю, спустя годы молчания – ни за что бы не поверила!

А теперь… Хотя, после всего о чём мы узнали, молчать не хочется. Жить, дышать, любить, дружить… открыто, честно. Философия Никс, моей родной планеты – контроль, самообладание, невозмутимость – кажется невообразимой чушью. Я не хочу так… Ведь мы, по сути, ничем не отличаемся от тех, кто сейчас населяет Антарес.

Мёртвые. Тени.

То, что нам удалось узнать, меняло всё. Съехав по стеночке на пол, вновь мысленно прокрутила события последней недели.

Сопротивление Антареса. Даже больше, сопротивление, целью которого является свержение Совета Тритона. Адэхи, вожак подземного города, рассказал нам о завесе и дне, когда Антарес умер.

Лес, сады, мелкие и крупные города, фауна – всё превратилось в тень былого, богатого на ценную для Тритона руду, мира.

за неделю до встречи ребят

Камень, в котором был высечен подземный город дышал – в буквальном смысле: под влиянием давних, ещё доколониальных технологий Содружества он вбирал из воздуха токсины, насыщая внутренние слои прохладной свежестью, почти горным ароматом.

Повстанцы называли это «дыханием скалы». Где-то высоко над нами таилась вентиляционная шахта, из которой в глубину стекали звуки – как дыхание умирающего зверя: глухие стоны вырытых залов и проходов на грани обрушения.

Подземный город не был монолитным – он рос, как грибница, мягко распространяясь под почвой. Широкие тоннели соединяли жилые отсеки с техническими залами, базаром, полями и общими кухнями. Потолки в коридорах местами были обиты тканями для поглощения звука. Повсюду на стенах какие-то знаки – смесь древнего языка антарцев и новых, начертанных на всеобщем языке Содружества. Язык предупреждений, напоминаний, мольбы…

Один из таких символов я заметила у столовой: круг, в который вплетались переплетённые руки – образ «разделённой пищи». Еда была священной. Наверное потому, что сама по себе символизировала жизнь.

Запах – пряный, с нотами трав и карамелизированных специй – опередил саму хозяйку. Вияя шла неторопливо, словно стараясь не нарушить тишину, наполненную эхом голосов и гулом далёких генераторов. Хотя ее шаги и были уверенными, четкими, но в них все равно проступала мягкость, женственность. Это был не военный советник, а женщина, умеющая кормить уставших бойцов так, чтобы даже мёртвые захотели вернуться к жизни ради ложки похлёбки.

Жаль, здесь таких оставалось не очень много…

– Казалось бы, – задумчиво вертя в руках бумажный самолётик, что только что доделал для сына, Адэхи грустно улыбнулся, – есть ресурс, есть чистая, не загрязнённая производством, космическим топливом и технологиями планета – сделайте её вторым Акияном, чтобы вся галактика слеталась на курорт. Но, нет…

– Против нас сыграла граница и дальность расположения от главных транспортных путей, – добавила Вияя. Поставив перед нами дымящиеся, одурительно пахнущие мясом и кашей глиняные плошки, дружелюбно улыбнулась. Есть хотелось безумно. О чём всем присутствующим, реагируя на аппетитные ароматы, оповестил мой желудок сердито ворча.

– Пей и ешь, – спокойно сказала Вияя, подсовывая деревянный, с красивыми, резными ручками поднос. Я провела рукой по выжженному рисунку: изображения женщин, держащих чаши, мужчин, несущих раненых, детей, прячущихся под крыльями неизвестного зверя.

– Мы стараемся не забывать, – поймав мой взгляд пояснила хозяйка, ставя на поднос такую же плошку, явно вылепленную вручную.

– Очень красиво, – прошептала я.

Узоры на стенках при нагреве начинали светиться мягким синим светом. Еда в них казалась живой: мясо – тёмно-красное, почти бордовое, с вытекающим наружу прозрачным соком, напоминающим сладковатую патоку. Поверх каши, сваренной из местного зерна, лежали тонкие слайсы овощей, странных, полупрозрачных, будто вырезанных из стекла. Прежде чем взяться за ужин, я вцепилась в мутный, из странного пластика стакан с водой, прильнула губами к бортику и сделала несколько жадных глотков.

– Вкусно? – наблюдая за мной, спросила она.

Я кивнула. Вода – настоящая, родниковая – пахла влажным камнем и дождём. Я пила её, жадно, с наслаждением, не в силах остановиться.

– Если Совет не остановить, дети Антареса, а со временем и другие планеты больше не почувствуют вкуса чистой, родниковой воды. Она им будет просто не нужна. Пока Адэхи рассказывает – ешь.

Своим потрясающим, будоражащим аппетит ароматом, ещё тёплый хлеб шарашил по рецепторам, заставляя жадно глотать слюну, пока я подносила ломоть ко рту.

Он был из непросеянной муки, с комочками и кое-где торчащей из округлого бока шелухой зерна. Оно то и дело застревало в зубах, но я продолжала жевать, чувствуя, как зёрна царапают нёбо, и одновременно испытывая нестерпимое удовольствие. Он был настоящим. Я поймала взгляд Идана – он ел, как и я, и не мог остановиться… Мы слишком долго бродили впроголодь.

Я съела всё до последней крошки, стесняясь попросить добавку да и понимая, что желудок, долго не получавший еду, может взбунтоваться самым неожиданным образом.

– И как же так вышло, – задал резонный вопрос Идан, – почти второй галактический курорт превратился во все это?

– Действительно, – хмыкнул Адехи, – как место, пахнущее мёдом и солью, превратилось в гробницу из металла и плоти? Все дело в пейните, конечно.

– Минерал? – а перевела вопросительный взгляд с вожака на Идана. Звучало очень странно.

– Именно он. —кивнул Адехи. – Пейнит, который веками был безопасен, вдруг стал ядом. Ответ… прост. Мы его разбудили.

– Разбудили? – переспросил Идан. – Руду?

– Да. Пейнит – это не просто минерал. Он… структура. Инфраорганизм. Медленно, очень медленно он вбирал в себя информацию. Миллионы лет. Через вибрации планеты. Через свет солнца. Через мысли существ, ходящих над ним.

Кэм нахмурилась.

– Память?

– Да. Память без сознания. Сознание без воли. Пейнит копил. И менялся, подстраивался под нужды антарцев. Но делал это крайне медленно. Его структура стабилизирована кристаллическими решётками и геомагнитным фоном. В таком состоянии он был безопасен. И именно в таком виде он существовал до вмешательства Содружества.

– Что произошло? – тихо уточнила я.

– Совет Содружества. Они решили использовать пейнит как носитель. Стали извлекать из глубин, измельчать, стабилизировать через плазменные резонаторы. Подумали – если кристалл реагирует на ДНК, то можно использовать его как медиатор. Как носитель кода, программы. Так родилась концепция – пейнит как живая база данных.

– Но пейнит был слишком древним, – вставила Вияя. – Слишком опасным даже для умов Высшей расы. Он начал впитывать нас, как впитывал миллионы лет назад дыхание планеты. Но теперь получил ускорение: лазеры, термоперфораторы, сейсмоактивация, поля резонанса. Мы сотворили ускоритель мутации. И сами стали катализатором.

– То есть, он не был опасен… пока оставался нетронутым? – догадался Идан.

– Правильнее сказать, пока не начал подвергаться агрессивному и очень разнообразному воздействию. Спящий камень. Его древняя геометрия держала мир в равновесии. Но Содружество вырезало у Антареса сердце, превратило в батарейку, – и кристалл начал… говорить.

– Не совсем понимаю, – пробормотала я.

– Не словами. Ритмами. Импульсами. Его частицы проникали в воду, в растения, в воздух. В тела. И каждая новая клетка становилась рецептором. Пейнит начал писать код. Генетический, поведенческий. Мир стал функцией. А живое – его программой… Совет решил превратить Антарес в лабораторию, – пока мы трапезничали, продолжал Адэхи.

Пальцы его – с чуть искривлёнными суставами, как у тех, кто слишком часто сжимал кулаки – легли на край стола. Он не смотрел на нас.

– В те времена я был ребёнком. Ещё самым обычным. Купола ещё не закрыли небо, а воздух был сладким от пыльцы цветущих деревьев, я бегал по улицам Сан-Дахара – тогда ещё столицы. Мой отец был учёным. Не главным, не известным. Просто одним из тех, кто следит за приборами. Он водил меня к себе на работу. Там, внизу, среди зеркальных камер, в сердце главной башни, был зал, который называли Лабиринтом. Сотни прозрачных капсул. Тысячи трубок… отравленные, смертоносные вены здания…

– В космопорт, нескончаемой вереницей прибывали корабли Содружества, длинные вереницы, новые технологии, люди с блестящими глазами и чистыми руками. Тогда нам казалось, что это шаг в новую эру. – Добавила Вияя. – Начиналось все красиво: технологии, машины, образцы ДНК со всех планет… В итоге оказалось, что Антарес вместил в себя самую возвышенную идею и самое её низкое исполнение, самые мрачные злодеяния против человечества.

А всему виной пейнит…

Самый драгоценный, практически незаменяемый ресурс. Содружество берегло Антарес и строго следило за нейтралитетом планеты. Но как же они пропустили все это?

– Первое время шли эксперименты над флорой и фауной, – вияя стряхнула с передника крошки, – затем на животных. Залежи пейнита казались нескончаемыми, результаты были самыми неожиданными, эксперименты становились всё смелее…

– Под кодом "Генезис-Три" шли параллельные ветки: генная инженерия, иммунотерапия и атмосферная трансформация. Пейнитовые микросферы были встроены в реакторы переработки воздуха. Чтобы повысить устойчивость атмосферы и исключить срыв куполов… а потом началась “эпидемия”. Гибрид генной цепи и пейнитового следа. Он передавался с продуктами, водой, воздухом. Не убивал. Просто изменял все вокруг. Медленно. Сначала – незаметно. Но по мере того, как поверхность планеты впитывала всё больше руды, он усиливался. Теперь каждый ребёнок рождался с кодом. Кодом, написанным не людьми, а камнем.

В очаге, горевшем по центру зала треснуло и заискрилось полено. Я поежилась.

– Совет знал. Им нужны были результаты, прорыв, открытие, не жизнь. Когда начала меняться фауна – они говорили о «естественном ходе адаптации». Когда дошло до растений – молчали. Когда начали мутировать люди – объявили это новой стадией развития. Эволюцией.

– Но как же так? Почему в самом начале никто не пытался это изменить? – я потерла ладони друг о друга. В столовой было тепло, но стылый ужас, осознание происходящего морозило внутренности и растекалось под кожей.

– Вирус, – Адехи пожал плечами. Пандемия. Нас закрывали по домам, оглашали карантин. И, конечно же, лекари из башни обещали дать лекарство, которое они вот-вот изобретут. На самом деле вакцина еще больше превращала нас в нелюдей… Конечно же, появились первые добровольцы из горожан. Ожидаемо, бедняки и отчаявшиеся. За участие в программе семье причитались баснословные выплаты. Желающих было много. Милая, – Адехи обратился к жене, – покажи им бумаги.

Коротко кивнув, Вияя ушла, а вожак сопротивления продолжил рассказ:

– Так вот, хочу вернуться к началу разговора. Отец продолжал брать меня на работу. К тому времени в лабиринтах появились первые “жители”. Я помню одну девочку. Мы с ней были ровесниками, нам едва исполнилось по семь. Она жила в капсуле, как рыба в аквариуме. Волосы цвета мёда, глаза огромные, с радужкой, переливающейся, как пейнит на солнце. Мы общались через стекло. Она умела рисовать на нём пальцем. Показывала мне птиц, звёзды, странных животных. А я – приносил ей картинки. Она смеялась, когда я кривлялся, и пыталась повторить мимику. Её звали Илия…

Тем временем Вияя вернулась, молча опустилась на скамью рядом со мной. Она не перебивала.

– Я думал, что она больна, а капсула нужна для ее выздоровления. Но потом отец перестал меня брать с собой. Сам он стал приходить домой позже. Молчал больше. Иногда – не смотрел в глаза. А однажды не пришёл вообще. Уже позже я узнал, что их, тех детей, кто родился в Лабиринте, называли «цветами Антареса». Гибриды. Уникальные носители множества геномов. Их создавали не для жизни. Не для того, чтобы они мечтали, росли, учились. А чтобы наблюдать, ломать, переписывать заново. Для науки, не для мира.

– Вот, посмотрите, – Вияя передала мне увесистую папку.

Сшитые вручную листы, испещрённые разномастным почерком, фото, скопированные и перенесённые на серую бумагу вырезки из гологазет, с кричащими сенсационными заголовками о прорыве в исследованиях генома, изобретении лекарств практически от всех болезней и надо же, даже возвращению к жизни!

– Что из этого правда? – спросил Идан, меняясь со мной стопкой вырезок и заметок.

– Практически всё, – усмехнулся вожак.

– Тогда, что пошло не так?

– «Цветы» – были первыми. Но, как мы уже знаем, не с них всё началось. Содружество допустило ошибку, и ошибка обрела голос, форму, дыхание.

Он провёл рукой над выцветшими вырезками из гологазет, встряхнул пальцами, словно испачкался. Потом поднялся. Шагнул к одной из ниш в стене. Нажал пальцами на невидимую панель, и в голографической, все время сбоящей помехами проекции перед нами вспыхнула анатомическая схема – сначала человека, затем… чего-то другого.

– Содружество хотело вечности и неуязвимости. Стабильного генома, способного пережить космические температуры, лучевую болезнь, голод, вакуум. Им казалось, что если они соединят лучшие качества всех рас Содружества – получат сверхчеловека. Новый виток эволюции. Они не думали о цене. Никогда не думают.

– Но как это стало массовым? – явно не до конца веря, Идан задал новый вопрос. – Вы говорили, что это не ограничилось лабораториями…

– Вот тут и случился Сдвиг. Иронично, что всё началось с “успеха”. Первые гибриды… они не умирали. Сильные, выносливые, они могли дышать даже там, где обычный человек терял сознание. – Он ткнул пальцем в центральную линию на схеме.

– Тогда еще не знали про пейнит все, но заподозрили, что полочка будет. Начали воздвигать купола. Сначала над городками-спутниками лабораторий. Затем захватывали больше и больше. Научились зонировать огромные куски территории.

– Именно так и закрыли планету? – понял Идан.

Адэхи кивнул.

– Ни одна собака не догадалась, так как растянулось все на многие годы. Десятилетия. А что, им некуда больше спешить… – Вияя принялась аккуратно складывать бумаги назад в папку.

– Конечно же, цель была защитить население от зараженных сотрудников и образцов, но… началось все не с них. С детей. Самых обыкновенных. Родившихся в новых условиях, под влиянием уже изменённой атмосферы, пейнитного вмешательства и куполов. Ребёнок сначала ничем не отличается от обычного – он пьёт воду, ест, спит. У него кровь, как у всех. Мечты. Родители. Всё… кажется нормальным.

Он повернулся к нам.

– Но через пять, семь, максимум десять лет… они перестают спать. Первое время – просто просыпаются раньше. Потом – не нуждаются во сне вовсе. Тело меняется. Затем наступает этап второй: исчезновение аппетита. Голод – как чувство – уходит. Они чувствуют пищу как функцию, не наслаждение.

– А потом… сердце, – мрачно добавила Вияя, прикладывая руку к собственной груди. – Оно бьётся тише. Вены не качают кровь – они проводят то, что идёт от ядра.

– Ваши глаза, – поняла я. Адэхи сморгнул. Радужка была цветной, серо-голубой, как готовящееся к грозе небо, но привычного белка не было, только маслянистая, нефтяная тьма.

– Отличный индикатор. Кому и сколько осталось до полной тишины.

– Тихие, так мы себя называем, когда переходим черту бесчувственности. Мы продолжаем ходить, улыбаться, говорить. Но в нас уже нет того, что мы называли душой. Глаза темнеют. Радужка отступает, белок уходит. Остаётся чернота. Чистая. Зеркальная. Зло? Нет. Просто… пустота. Отсутствие света. Как в шахтах.

Он указал на голограмму.

– Мы пытались отслеживать стадии. Дали им классификацию: Этап "Невинности" – от рождения до пяти лет. "Искажение" происходит в возрасте от пяти до десяти лет. Снижаются потребности. Проходят первые мутации в костной и мышечной структуре. За ним следует "Переход" – длится где-то до восемнадцати лет. Очевидно здесь все замешано на половом созревании. Происходит изменение внутренних органов, отказ от сна и эмоциональной реакции. Как видите, в поселении полно детей и молодых пар… Мы не препятствуем. Сами такие были, – он с горечью взглянул на жену. – Мы с Вияей находимся в стадии угасания. Тело становится просто сосудом. Живым, но уже не человеческим. Когда это произойдет, – он ткнул пальцем на свои глаза, в которых еще плескался свет, – они станут полностью черными. Неважно будет ни имя, ни связи, ни дети. Я забуду все, останется только это, – задрав рукав он показал штрихкод с номером.

– Живые мертвецы? – озадаченно пробормотал Идан. – Но не вяжется с желаниями.

– А я и не говорил, что над ними стоят такие же тихие. – Адэхи покачал головой. – Созданные искусственно, через боль и ошибку. Через вмешательство в то, что не должны были трогать, тихие отличные исполнители. Бесконечный ресурс для великой цели.

– А почему дети на поверхности меняются быстрее? – прошептала я.

– Атмосфера. Вода. Воздух. Всё носит след. Пыль пейнита – в лёгких. Молекулы – в крови. Купол, призванный защитить от заражения стал отличной теплицей.

– Но тогда, – нахмурившись я уставилась на наши пустые тарелки.

– О, не волнуйся, если улететь с планеты в ближайшие полгода, то медкапсулы смогут убрать из организма всю гадость. Вопрос в том, улетите ли.

– А вы? Почему не бежали с планеты?

– Во-первых, кто бы нас выпустил? А во-вторых, кто мы без дома, даже умирающего? Ну и напоследок – кем бы нас приняли? Любой медсканер Содружества заблокирует весь отсек, стоит только начать диагностику.

– Что это? – Идан ткнул пальцем в одну из газет на главной странице которой были изображены странные, монструозные существа.

Я провела дрожащими пальцами по изображению девушки с огромным хвостом змеи. Тугие кольца её нижней части даже на старой фотографии выглядели опасными.

– Чешуя вмещает пейнит в большой концентрации, – проследив за моим взглядом, продолжил Адэхи. – Эти, на картинках, самые первые в видовом скрещивании. Грубом, совершенно кустарном по нынешним меркам. Сейчас же всё это происходит на уровне ДНК. В отличие от вмешательства в существующий организм, плод уже растёт с заложенными генами представителей нескольких рас. Особо удачные вмещают в себя до десятка разнообразных геномов.

– И есть удачные? – нахмурился Дан.

– Вы помните что-то об аварии? – вопросом на вопрос ответил хозяин пещерного города.

Я, не сдержавшись, метнула удивленный взгляд на Идана. Откуда повстанец на задворках Союза знает о том, что происходило с сыновьями Маршала Берга?

Мое удивление не осталось без внимания. Адэхи чуть заметно дёрнул уголком губ и,не дождавшись ответа от Диана, снова принялся за расспросы.

– Как все произошло? Что было после? Как вы восстановились?

– Это имеет отношение к делу? – больше для того, чтобы потянуть время спросила я. Сердце больно ударилось о рёбра, а в голове неприятно зашумело от предчувствия квазаровой беды. Я УЖЕ знала ответ, как и все присутствующие здесь. Дан, конечно, тоже. Взглянув на него, я увидела сосредоточенный взгляд, направленный на Адэхи.

– В известной вам аварии Маршал Берг потерял двоих сыновей. Оба не выжили. – Ну вот. Так я и думала. – Мальчишек пытались собрать, буквально по кусочкам здесь, на Антаресе. Отдельно расположенная, совершенно секретная лаборатория, две операционные с полным штатом врачей, готовых день и ночь бороться за жизни наследников великой империи Бергов. Но, увы… Два брата: ваш дядя и отец, первое поколение Бергов, истинные люди, возомнившие себя выше Создателя. Один, чьё горе и амбиции сплелись в неконтролируемое, страшное желание вернуть идеальных сыновей. И второй движимый алчной жаждой исследователя и безумным желанием вернуть к жизни не просто мальчишек, не просто сильных и умных особей, а способных выживать в условиях, где гуманоиды сдались бы без борьбы солдат. Один использовал свои полномочия, чтобы эксперименты остались безнаказанными, – голос Адэхи казался тихим, но каждое слово весило тонну, – а второй все свои знания и опыт для их успешности.

– И что из этого вышло? – Идан как будто даже вытянулся,собравшись встать. Вздохнул и снова опустил плечи.

– Первые попытки были катастрофическими. Но братья Берг не отступали. Оба были одержимы идеей. И, в конце концов им удалось невозможное. Старший получил сыновей, вмещающих в себя геномы из десяти различных рас. На первый взгляд, совершенные существа, новый виток эволюции: интеллект, сила, скорость, способность адаптироваться к любым условиям – Идан и Ирвин Берг. Вы это хотели услышать? Интересно, это подарок или рок судьбы? Спустя столько десятилетий увидеть собственными глазами, что эксперимент действительно удался. Планета Антарес умерла ради вас.