Журнал «Парус» №67, 2018 г.

Так какое значение имеет для понимания смысла этого рассказа обличение «крепостного права»? Признаемся: никакого. Конечно, можно – при большом желании – увидеть даже и в этом мистическом тексте, также передающим, разумеется, многообразие и сложность русского мира, – «социальность»: «А вот вам бы, барин, матушку Вашу уговорить – крестьяне здешние бедные, хоть бы малость оброку с них сбавила! <…> Они бы за вас Богу помолились. А мне ничего не надо, всем довольна». Но и в этом случае социальный фон – «оброк» – имеет абсолютно вспомогательную роль фона – заботы умирающей о других людях.

Напомню и то, что рассказчик, да и другие жалеющие Лукерью люди, вызываются – и даже пытаются – ее вылечить. Но от помощи рассказчика она – доброй волей – отказывается, как и Хорь от выкупа. А другие «лекаря», занятые телом, а не душой, только измучили ее всю: «И ни один лекарь даже сказать не мог, что за болезнь у меня за такая. Чего они со мной только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед сажали – и все ничего. Совсем я окостенела под конец…». Тогда как даруемое в вещем сне героине Царство Небесное это телесное окостенение преображает в пасхальное завершение земной жизни: «ты у меня в Царстве Небесном хороводы водить будешь и песни играть райские».

Таким образом, в «малом времени» XIX в. Тургенев может занимать совершенно определенную идеологическую позицию, может ожесточенно полемизировать со славянофилами, но в большом времени русской культуры мы вправе прочесть и рассказ «Живые мощи», с его эпиграфом из Тютчева, и в целом «Записки охотника» таким образом, что здесь – в «культурном бессознательном» автора – актуализируются те же ценности, что и у Тютчева, которые объединяют, а не разделяют русских писателей, потому что они выходят за пределы «малого времени» их современности и показывают нам «нашу Россию – нашу русскую Россию» [1: 214], как выразился по другому случаю Н.В. Гоголь.

Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), проект № 15-04-00212.

Примечания

Примечание 1. Тургеневские тексты цитируются в статье по изданию: Тургенев И.С. Собр. соч.: В 12 т. Т. 1. М., 1953.

Литература

1. Гоголь Н.В. Духовная проза. М., 2001.

2. Есаулов И.А. Русская классика: новое понимание. СПб., 2017.

3. Золотухина О. Изучение русской литературы в постсоветской школе [Электронный ресурс:] URL: http://russian-literature.com/sites/default/files/pdf/izuchenie-russkoj-literatury-v-postsovetskoj-shkole.pdf (Дата посещения: 30.10.2017).

4. Иванов С.А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. М., 2005.

5. Лотман Л.М. И.С. Тургенев // История русской литературы. В 4 т. Т. 3. Л., 1982.

6. Петров С.М. И.С. Тургенев: Критико-биографический очерк // Тургенев И.С. Собр. соч.: В 12 т. Т. 1. М., 1953.

7. Русская литература // Литературная энциклопедия. Том 10. Романов – Современник. Мюнхен: Otto Sagner Verlag, 1991.

8. Текст: грани и границы «Записок охотника» И.С. Тургенева. Орел, 2017.

9. Топоров В.Н. Странный Тургенев (Четыре главы). М., 1998.

10. Хализев В.Е. Спор о русской классике в начале ХХ века // Русская словесность. 1995. № 2.

Доклад, прочитанный на пленарном заседании Международной научной конференции «Его Величество Язык Ее Величества России» к 200-летию со дня рождения И.С. Тургенева, Орловский университет, 26-28 октября 2017 г.

Людмила ДЕМИНА. «Русская душа» в публицистике Ивана Шмелева

В 20-е гг. ХХ в. философская мысль в эмиграции, которую представляли выдающиеся деятели русской культуры и литературы, развивалась в русле полемики и критики. Споры вызывали вопросы духовного развития общества, религиозного содержания, борьбы с большевиками и т.д. Позиции ученых и писателей часто были диаметрально противоположны, сближало их в этих спорах одно – судьба России.

Н.А. Бердяев выражал надежду на медленный путь религиозного покаяния русского народа. П.Б. Струве считал основным источником бед, поразивших общество, воспитание интеллигенции, консерватизм и неразумность власти. И.А. Ильин задачу эмиграции видел в воспитании масс в национальном духе и не исключал эволюционного пути России. И.С. Шмелев, участвующий в этой дискуссии, разделял взгляды И.А. Ильина и П.Б. Струве и совершенно был непримирим с позицией Н.А. Бердяева.

И.С. Шмелева и И.А Ильина сближала позиция отстаивания сильной государственности. В 1924 г. в статье «Русское дело» И.С. Шмелев определил суть эмигрантского существования и цель общих усилий: «Россия будет строиться и собираться. Великой стране долго оставаться втуне невозможно: обвалом лежит она на большой дороге – и мешает, и всем нужна; и еще больше нужна – себе» [9]. Писатель выражал надежду на возрождение, «к этому надо готовиться, верою в это – жить», но достичь его можно только огромными усилиями: пока есть время, пересмотреть все планы в организации государственной, хозяйственной деятельности, привлечь специалистов – «государственников, хозяйственников, военных, педагогов, философов, ученых», восстанавливать культуру, ведь она полностью разрушена. «Русское поле придется долго чистить и прибирать», перепахивать и засевать, чтобы взращивать и развивать общество.

И.А. Ильин видел суть национального сознания в духовности и православии, полагая, что именно они должны составить основу воспитания нового поколения русских. В 1925 г. он издал книгу «О сопротивлении злу силою», которая вызвала в русском зарубежье большую дискуссию; в ней принял участие и И.С. Шмелев.

Исследователь Н.М. Солнцева пишет: «В книге “О сопротивлении злу силою” Ильин заявил о философской слепоте Толстого и тем эпатировал интеллектуальную элиту эмиграции. Он считал, что суть учения Толстого сводится не к философии, а к морали, что моралью же подменен религиозный опыт. Мораль судит всякое религиозное содержание и подавляет эстетику; так, в “Воскресении” художественная образность уступила место нравоучительному резонерству».

Ильин выступил и против расширительного толкования толстовского учения, тем самым, по сути, указав современным мыслителям на их ошибку: Толстой не призывал к полному несопротивлению злу, его идея состоит в том, «что борьба со злом необходима, но что ее целиком следует перенести во внутренний мир человека…» [6].

После выхода книги И.А. Ильина в развернувшейся полемике И.С. Шмелев не просто поддержал философа, а, по сути, занял его позицию, о чем свидетельствуют статьи писателя, опубликованные в периодических изданиях русского зарубежья того времени. В них в качестве ключевых можно выделить две идеи, формирующие концептуальную направленность публицистических работ И.С. Шмелева, – духовное возрождение народа и веру в Бога. На наш взгляд, кроме прочего, именно эти позиции стали основными для творческого диалога «двух Иванов», который отражен в опубликованной переписке с 1927 по 1950 г. Ивана Шмелева и Ивана Ильина.

Исследователь Н. Кокухин по случаю выхода трехтомника написал в своей статье: «Переписка двух изгнанников – больше, чем переписка, больше, чем общение двух близких по духу людей. Их письма – это плот, который держит их на плаву; мост, который их соединяет; резервуар с кислородом, который помогает им не задохнуться на чужбине» [4].

И далее находим подтверждение сказанного уже в самих письмах: «Сколько видел я от Вас радостного, ласкового, чудесного! Единственный свет мне в Европе: родной свет. Если бы не дружба Ваша – я был бы несчастней, о, куда же несчастней! – без просвета» (И.С. Шмелев – И.А. Ильину. 20.02.1935); «Меня поражает, что мы с Вами в одни и те же годы, но в разлуке и долгой разлуке шли по тем же самым путям поющего сердца» (И.А. Ильин – И.С. Шмелеву. 15.03.1946).

В книге «О тьме и просветлении» И.А. Ильин отмечал самые важные и главные качества Шмелева-человека и Шмелева-писателя, считая его поистине русским, с русской душой и сознанием. Творчество И.С. Шмелева он оценивал как «событие в движении национального самосознания» народа [3, с. 130]. В трагическую пору его истории писатель сказал великую правду о России, показал ее лик, ее живую субстанцию – простого русского человека, преодолевающего страдания и бытовую пошлость своим слезным покаянием, жаждой праведности и религиозным созерцанием. В «Лете Господнем», в «Богомолье», утверждает критик, воссоздана православная Русь со всеми «уголками» ее духовной и бытовой жизни. Эпос Шмелева, пропитанный «слезами умиленной памяти», вселяет «уверенность в несгибаемости православного Китежа».

Символическим названием «Богомолье» обозначена идея исторического пути России. Ильин утверждает, что, подобно Достоевскому, Шмелев ставит философскую проблему смысла жизни, исполненной муки и просветляющего страдания, борьбы в человеке первобытной темноты и наивной духовности [3, с. 130]. Далее И.А. Ильин подчеркивает: «Шмелев есть прежде всего – русский поэт, по строению своего художественного акта, своего созерцания, своего творчества. В то же время он – певец России, изобразитель русского, исторически сложившегося душевного и духовного уклада; и то, что он живописует, есть русский человек и русский народ – в его подъеме и его падении, в его силе и его слабости, в его умилении и в его окаянстве. Это русский художник пишет о русском естестве. Это национальное трактование национального. И уже там, дальше, глубже, в этих узренных национальных образах раскрывается та художественно-предметная глубина, которая открыла Шмелеву доступ почти во все национальные литературы…» [3, с. 160].

Публицистика И.С. Шмелева пронизана глубокими размышлениями о «русскости», о национальном возрождении России. Необходимо отметить, что его мысли часто носили тревожно обоснованный характер, поскольку нередко он видел некую «безответственность», «политическую наивность одаренных, образованных людей» в эмигрантских кругах, которые должны были «постигать родину», «чуять и выражать ее».

В статье «Душа Родины» (Русская газета, 1924, № 3) писатель прямо и откровенно говорит: «Я не собираюсь учить любви к Родине… Я хочу выбить из души искры, острей ощутить утраченное, без чего жить нельзя…» И далее сам же риторически отвечает: «Что это значит – найти Родину? Прежде всего: душу ее почувствовать. Иначе – и в ней самой не найти ее. Надо ее познать, живую! Не землю только, не символ, не флаг, не строй. Чуют ее пророки – ее поэты; по ней томятся, за нее отдают себя. Отдают себя за ее Лик, за душу; ими вяжет она с собою. Люблю, а за что – не знаю, не определить словом. Тайна – влекущая за собою душа Родины: живое, вечное, – и ее только. Поэты называют ее Женой, Невестой; народ – матерью, и все – Родиной» [8].

В очерке К.Д. Бальмонта «Белый сон», опубликованном в 1921 г. в газете «Воля России», воспоминания о России, любовь к ней являются подтверждением слов И.С. Шмелева о чувствах людей, оказавшихся в эмиграции. «Вот уже несколько дней с парижским небом случилось необыкновенное, – пишет К. Бальмонт. – Я любуюсь и смотрю на снежные белые крыши, прохожу по хрустящему снегу, ломаю тонкие льдинки. И нежно-молочная гладь говорит о силе снега, о внутреннем колдовании зимы… Моя мысль уходит далеко. Туда, в белую Москву и подмосковные места, где много было трудно, как никогда, но где душа моя пела…» [1].

Далее в очерке автор поэтически взволнованно воссоздает все, что «было трудно», но «душа пела»: «Тринадцать месяцев назад, лютый зимний холод, подмосковное местечко Н., занесенное снегом. И березы, и дубы, и липы, и ели в белой бахроме… Дома холодно. И как ни морозно на дворе, надеваешь рваную шубу и идешь греться среди снежных пространств, усыпанных алмазами, покрытых осыпью хризолитов, на которые смотришь. И вот цветной сон – и голубой, и алый, и белый завладевает через глаза сердцем, и душа уходит в мир, где ни холода, ни тепла, а лишь цветистые видения и текущая сила воспоминаний и надежд» [1].

Очерки К. Бальмонта типологически близки в идейном плане заметкам И.С. Шмелева «Сидя на берегу», опубликованным в этот же период в газете «Возрождение». Как и у К. Бальмонта, ностальгией пронизаны воспоминания И.С. Шмелева о России, в них перемежается картинная красочность с божественной возвышенностью образа родины. «В лесной тишине, куда приходишь в положенные сроки, думаю я о прошлом. Закрою глаза – и вижу: сталкиваясь, цепляясь, позванивая мягко, плывут и блещут тяжелые хоругви, святые знамена церкви. Золото, серебро литое, темный, как вишня, бархат грузным шитьем окованы. Идет не идет – зыбится океан народа. Под золотыми крестами святого леса церковных знамен – грозды цветов осенних: георгины, пионы, астры, – заботливо собраны росистым утром девичьими руками московки светлоглазой. “Святый Божий, Святый Крепкий, Святый Бессмертный!” Святое идет в цветах. Святое в Песне» [7].

Образ далекой России становится близким и дорогим и в очерках К.Д. Бальмонта, и в заметках И.С. Шмелева, и в обзорах литературы, представленных на страницах периодических изданий того времени.

В рецензии на книгу И.С. Шмелева «Неупиваемая чаша» (Париж, 1921), напечатанной на страницах газеты «Воля России», внимание автора сфокусировано на художественных средствах, с помощью которых писателем воссоздается ностальгический образ России, пронизанный грустью невозвратности, ненавистью потрясших страну перемен и любовью, которая, как «чарующий призрак», пронизывает все повествование. «В новой книге Шмелева поражает чудесный слог, проникнутый до мельчайших подробностей духом ХVIII столетия, всеми его милыми вычурами, простодушными сентиментальностями и мистическими отступлениями… Несмотря на отдаленность эпохи, такими близкими и понятными встают перед нами чувства молодого парня Ильи, почуявшего в себе искру Божью, и его стремление посвятить всю жизнь родному народу» [5].

Можно сказать, что, несмотря на достаточно широкий круг обсуждаемых вопросов и непрекращающиеся дискуссии, на страницах периодических изданий русского зарубежья 20-х гг. прошлого века по поводу исторических перемен, публицистика Ивана Шмелева переводила все словесные баталии в русло духовного общения, необходимого для сохранения «русской души».

По мысли И.С. Шмелева, русская душа необыкновенна по своей сути, она страстная и одновременно созерцательная. Это душа художника и певца, музыканта и лицедея, юродивого и кликуши, богатыря и дерзателя. Она много вкусила и пережила, и переживет еще. Истинным носителем русской души и Бога является народ, время которого непременно наступит. В эмиграции интеллигенция «растеряла» русскую душу, и И.С. Шмелев не упрекает ее в этом, а прямо ставит в вину ей многое из того, что случилось.

Однако, считает он, есть категория людей «в сердце с Россией»: «Они Бога в душе несут, душу России хранят в себе. Они за нее боролись безотчетно, отдавали себя в порыве. Они Правду России чают. Из них первые – горячая молодежь наша. Из них первые – истинные сыны народа, не от сословий и не от классов, а от целой, живой России. И вольные сыны степи и рек вольных, буйная кровь России, с Тихого Дона и Кубани, – казачья сила, покорная лишь своей воле да России. И от трудовой земли – крестьяне, от Креста-Христа принявшие крестное свое имя. И – ото всех русских состояний и сословий, молодые. Они, лучшие, принимали и смерть, и муки. Они на своих знаменах унесли незапятнанное, полное тайны имя – Россия. Они не сдались. Они вернут России ее Имя-Душу! Они связаны с нею кровавой пуповиной!» [8]

Писатель убежден в том, что время возрождения России наступит только через возвращение к вере, православию. А.А. Безруков в своей монографической работе исследует феномен возвращения к православности в русской классике и дает научное определение: «Православность есть форма христианского на основе веры и догматов православной церкви – мировосприятия и жизнеустремления, отвечающая запросам и особенностям национального бытия, адекватно отражающая и выражающая сущностные начала русской духовности, потребности ее утверждения и развития» [2]. Исследователь убедительно и последовательно формулирует теоретические концепты, практически доказывающие духовную составляющую в русской классике, обогащенную страданием и верой.

На наш взгляд, исследование А.А. Безрукова напрямую связано и с идеями И.С. Шмелева о возвращении веры и духовности, которая поможет возрождению души России. Поистине молитвенно звучат слова писателя: «Время идет, придет. Россия будет! Мы ее будем делать! Братски, во славу Христову делать! По деревням и городам, по всей земле русской пронесем мы Слово творящее, понесем в рубищах, понесем в огне веры, – и выбьем искры, и раздуется святое пламя!.. Опаляющим огнем веры зажжем душу свою и народа душу, – и отвалим от гроба камень, дадим волю живым ключам. Как загорится тогда Россия, Живого Бога познавшая!» [8]

Как отмечают исследователи творчества И.С. Шмелева, в эмиграции писатель проникся глубокой верой, пришел к утешению и успокоению через православие. В вышеупомянутой статье «Душа Родины» исключительно важными являются его рассуждения о вере и церкви как некоем духовном стрежне, позволяющем держаться в самое безнадежное время: «В великом сонме Святых России, кого своими назвал народ, вы признаете его дух и плоть: Сергия Радонежского, Тихона Задонского, Нила Сорского, Митрофания Воронежского, Серафима Саровского… Они, Святые, открывают тайник народного Идеала, русского Идеала, народной Правды… “По-Божьи” – заветное слово русского народа. Вот с этим-то – “по-Божьи” – творчество наше так и войдет – и уже входит! – в сокровищницу мира, и этой печати Божьей не отнять от нас, не сорвать, как бы кто ни дерзал на это! Вот что такое – Светлая сторона души России!» [8]

Публицистика И.С. Шмелева – это проникновенные размышления о насущном, о вечном, это часть миросознания художника, это и есть «душа писателя» – «душа России», сокровенные идеи, коими для него в 20-е гг. прошлого столетия стали судьба поколения, оказавшегося на чужбине, судьба России, неразделимая и проникновенная любовь к ней, надежда на духовное возрождение нового поколения через православие и веру.

Библиографический список:

1. Бальмонт К. Белый сон // Воля России. – 1921. – 23 января (№ 110). – С. 3.

2. Безруков А.А. Возвращение к православности и категория страдания в русской классике ХIХ века. – М., 2005.

3. Ильин И.А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Собр. соч.: в 10 т. – М., 1993. – Т. 6.

4. Кокухин Н. «Как же я томлюсь по России» / «Переписка двух Иванов» (Ивана Шмелева и Ивана Ильина) [Электронный ресурс]. – http://subscribe.ru/group/ eruditsiya-i-tvorchestvo/11455176/.

5. Рецензия на книгу И. Шмелева «Неупиваемая чаша» // Воля России. – 1921. – 17 февраля. – С. 5.

6. Солнцева Н.М. Иван Шмелев. Жизнеописание. – М., 2007 [Электронный ресурс] // Портал «Слово». – http://www.portal-slovo.ru/ philology/39745.php.

7. Шмелев И. Сидя на берегу // Возрождение. – 1925. – № 28 (30 июня). – С. 3.

8. Шмелев И.С. Душа Родины [Электронный ресурс]. – http://smalt.karelia.ru/~ filolog/shmelev/texts/publ/publ.htm.

9. Шмелев И.С. Русское дело [Электронный ресурс]. – http://ruslit.traumlib-rary.net/book/shmelev-ss05-02/shmelev-ss05-02.html#work005003.

София культуры

Вячеслав АЛЕКСАНДРОВ. Введение в философию Православия

(очерки о Любви, Любви к Свободе и Истине)

Продолжение

Воля к жизни

Ошибка некоторых мыслителей, пытающихся выяснить роль воли в жизни, заключается в том, что верное представление о ней, как о творческой силе, соединялось с мнением, что это объективная, независимая и неразумная сила. Но волю, лежащую в основании сил сотворения мира, нельзя отделять от воли его Создателя. Вспомните, сказано: «В начале было Слово…».

Воля, действующая в творении, есть только отражение, эманация Божьей воли. Она есть слияние действий великого множества служебных сил, обеспечивающих созидание и удержание кирпичиков бытия, которые, вступая во взаимодействие между собой, создают всё более разнообразные и всё более сложные системы. Волю, действующую в элементах первых царств бытия, например в минералах, в атомах, нельзя назвать неразумной и не чувствующей. Просто здесь на первый план выступает активность, а чувствительность и разумность остаются ещё не проявленными. Хотя уже на уровне элементарных частиц начинают действовать силы притяжения и отталкивания. Частицы чувствуют подобных себе, потому и притягиваются друг к другу, создавая системы. Они, в свою очередь, взаимодействуя друг с другом, создают из систем первого уровня системы второго, затем третьего, четвёртого – и высших порядков.

Это только кажется, что воля – слепая сила. Нет, она не только волит, но и чувствует, и разумеет. Слепой воля становится тогда, когда человеческий дух утрачивает связь с духом Божьим. А вне мира, сотворённого по произволу тёмного духа, и в творении, и в душах святых подвижников воля продолжает вполне разумно чувствовать то, что ей необходимо делать для исполнения и на земле, как на Небе, воли Творца.

Мощь человеческого духа настолько велика, что возможности всех иных служебных духов не в состоянии ему противостоять. Ситуация так обстоит потому, что в отличие от всех иных сил, действующих в творении, только человек был создан по образу и подобию Создателя, только он был наделён творческой, а не служебной активностью. Человек выше любого ангела, но лишь когда его воля является выражением воли Божьей.

Ошибка нашего восприятия заключается в том, что возможность действовать произвольно нами расценивается как признак свободы. Но в действительности человек, являясь носителем Божьего образа, может действовать себе во благо, только исполняя волю Создателя. По большому счёту, мы проявляем свою волю лишь тогда, когда она совпадает с волей Божьей. В противном случае наша воля к жизни обращается в волю к смерти. И все действия, не соответствующие заповедям, наносят часто невосполнимый ущерб нашей же жизни.

Как получилось, что человек, наделённый властью Царя творения, которому он должен был обеспечить устремление к вершинам бытия, вдруг, по наущению змия, захотел стать, «как бог». Что его прельстило? Может быть, его подогревало и поторапливало желание немедленного результата, то есть вместо длительного пути восхождения к Творцу – уподобиться Ему мгновенно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Намеренно сближаю вроде бы далекие понятия: иконичность и диалогизм. Наше их противопоставление – ложно, поскольку иконе свойствен особый психологизм. Освобожденность «психологических состояний <…> от характеров», когда «чувства, страсти живут как бы самостоятельной жизнью, способной к саморазвитию» (Лихачев Д. Человек в литературе Древней Руси. – М.; Л., 1958. С. 81, 85), близка той культовой традиции, что питает поэта. «За описываемым феноменом стоит чрезвычайно утонченная и до мелочей разработанная психология Григория Паламы, Григория Синаита и Нила Сорского, которая также была психологией «без характеров», – замечает С. Аверинцев (Его. Аналитическая психология Юнга, закономерности творческой фантазии // О современной буржуазной эстетике. – М., 1972. С. 137). А на заявления, что в Оптиной диалогов не вели, отвечу: но не сплошь же исихаствовали; жили не только вечным, но и земным! И что такое икона и молитва как не телесные способы нашей связи с Небом?

2

Серман И.З. Литературная позиция Державина// Его. Державин. Л., 1967. Ученый привычно относит его к классицизму.

3

Тынянов Ю.Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929.

4

Аверинцев С. Риторика как подход к обобщению действительности // Его. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 136.

5

Лихачев Д.С. Литература барокко и Симеон Полоцкий // ИВЛ: в 8 тт. М., т. 4, 1987.