Рай свободных улиток

Марина Чигиринова

Рай свободных улиток

1 Новая компания

Стало жарко, по лицу тек пот, и дальше спать было просто невозможно. Солнце, большим квадратом упавшее на пол, необыкновенно для начала мая раскаляло все, к чему прикасалось. Очень чесалась спина, но до нее дотянуться было крайне трудно. Он два раза дернулся, пытаясь достать спину, и почувствовал, что рядом кто-то лежит. Пробовал вспоминать, кто это, но ничего не приходило в голову.

– Что не спится? – раздался рядом хриплый голос. И Макар сразу узнал своего вчерашнего собутыльника. Тот тоже щурился на свет, пытаясь сообразить где он.

– Пииить, – слабо проскрипел он.

– Сейчас побегу и в хрустальном бокале, на серебряном подносе принесу. Какую желаете – с газом, или без газа? – ерничал Макар, а собутыльник, сразу почуяв подвох, обиделся и отвернулся на бок, ленясь вставать.

Похоже, уже далеко за полдень.

Макар с трудом встал, шурша полиэтиленом разбросанным по цементному полу заброшки, и подошел к бесформенной куче, которая несведущему человеку могла показаться мусором, разрыл в ней большую, полуторалитровую, пластиковую бутылку с водой. Жадно попил и снова, громко шурша, подошел к вороху тряпья и старых одеял в которых, задрав куцую бородку вверх, спал собутыльник.

– Эй! – пнул его ногой в бок. – Пить будешь?

– Ага, – быстро сообразил бородатый и, схватив бутылку, начал жадно пить, поливая подбородок и рваный свитер.

– Не проливай! Сам пойдешь за водой, – ворчал Макар и потихоньку вспоминал события позавчерашнего дня, когда все началось.

Сначала он ходил по своим обычным делам – искал еду. Он очень гордился тем, что достиг в этом высокого мастерства и стал своего рода знатоком мест, где можно было добыть весьма сносную еду. Обойдя помойки за магазинами, он загрузил свою тележку просрочкой. Сегодня улов был просто царский – и сосиски, и колбаса, и хлеб, и лопнувшие пакеты с пельменями и варениками. Макар не жадничал – настали теплые дни и еда долго не хранилась. В большом городе прокормиться можно всем, если не капризничать и не придираться. Далеко не все его собратья по несчастью обладали такими умениями. Нужно было запоминать дни недели и время возможного выброса просрочки и важно было опередить конкурентов.

Макара отличала от всех невероятная интуиция, какое-то животное чутье, которое позволяло ему не только прилично зарабатывать, собирая металлические банки и всякий железный хлам, но и находить безопасные и укромные уголки для сна. Иногда ему удавалось жить там довольно долгое время.

Здесь, на людской свалке, жили люди выброшенные социумом, чаще всего помимо их воли. Хотя были и те, кто сам избрал такой способ существования, даже имея возможность выбирать. Макар считал, что это люди испытывающие органическое неприятие любого труда, себя же он не относил к этой категории.

Он же иногда ощущал себя в местном обществе совершенно чужеродным элементом и всячески искал уединения. Остальные чаще образовывали группы, причем костяк, ядро, группы оставалось почти неизменным длительное время, но были и личности болтающиеся свободно на орбите этого сообщества и склонные к легкому переходу в другие. Эдакие подвижные элементы. Макар даже в мыслях не хотел себя относить ни к тем ни к другим. Он считал себя ядром сообщества, состоящего из одного человека – его самого.

Но иногда его охватывала такая сильная тоска, глубокая и безысходная, она жгла душу и требовала срочного умиротворения. И тут он искал общества, как например, позавчера, когда он прибился к группе людей и прекрасно провел время, хотя очень смутно помнил не только подробности вечера, но и даже сколько он там пробыл, хотя легко опознал этого рыжебородого гостя.

– Привет честной компании, – кажется как-то так поприветствовал он соседей, выйдя из-за невысоких кустов, создававших неповторимый уют этого места.

Они относительно недавно поселились недалеко от него, может недели полторы-две. Как потеплело, они мигрировали сюда, в укромное пространство между гаражами и большой свалкой ящиков, коробок и строительного мусора, откуда открывался живописнейший вид на пространство под мостом над узкой речушкой, названия которой они не знали. Кого-то мог отпугнуть звон и скрип редких трамваев, поворачивающих после моста мимо когда-то работавшего трампарка, но это дело вкуса. Было в этих звуках что- то особенное, напоминавшее ему прошлую жизнь, полную суеты и разнообразных звуков.

– И тебе с кисточкой, – отозвался один шутник, остальные и вовсе проигнорировали его приветствие, но очень заинтересовались, когда он расстелил на ветхом деревянном ящике большой пластиковый пакет и выложил на него копченую скумбрию, уже нарезанную жирными кусочками, в запаянном мешке, пакет шпикачек, сушки и литровую початую бутылку виски.

– Откуда такая роскошь? – спросил поднявшийся с места великан. Макару показалось, что в нем метра два роста. Вид у него был устрашающий – нависшие лохматые брови, из-за которых не было видно глаз, голый череп и длинный черный кожаный плащ, видавший виды и, очевидно, служивший ему домом.

– Да вот познакомиться решил. Я тут поселился неподалеку и последнее время часто наблюдаю ваш костер по вечерам, – туманно говорил Макар, стараясь не выдать места своего жительства. Еще неизвестно, как пройдет знакомство, а такое жилье он не скоро найдет.

– Я – Лена, – из-за спины гиганта раздался сиплый женский голос и его обладательница вышла на свет, произведя безусловный фурор – Макар не ожидал увидеть здесь такую «фею». Его рот приоткрылся от удивления. Видимо ей повезло попасть на помойку, где был выброшен нераспроданный секонд хенд. Это был апофеоз гламура: из-под линялого пуховика выглядывала длинная юбка ярко-красного цвета в люрексе, на руках митенки с аппликацией стразами, а на голове – бейсболка с пришитыми заячьими ушами. Ее приветливая улыбка демонстрировала полное отсутствие передних зубов, что ее ни капли не смущало.

– Философ, подходи ближе, хавку принесли! – обратился великан к группке людей, копошившихся в темноте, в сооружении из ящиков и огромного листа старого рубероида, видимо их дома. Двое из них подошли и с недоверием впились взглядом во вновь пришедшего. Здесь не любят чужаков. Один был маленький плешивый с раскосыми азиатскими глазами, а второй, его будущий гость, рыжебородый, и как будто весь травленный молью, бесцветный и заискивающий.

– Философ спит, – сказал куций и громко зевнул.

А азиат, нимало не смущаясь, в упор, рассматривал Макара.

– Я что тебе экспонат, что-ли? Познакомимся? – решил не обострять Макар.

– А что, давайте, жрать хочется, – сказал великан и сел у импровизированного стола на принесенный им пластиковый ящик.

И все поспешно последовали его примеру. Началось броуновское движение призрачных фигур, в результате которого все все сгруппировались вокруг угощения. Сумерки сгущались и люди двигались медленно и плавно, как будто в вязком растворе серой патоки. Из-под моста вышли еще двое. По реакции окружающих Макар понял, что они тоже из этой компании. Они несли в руках пластиковые бутылки с каким-то мутным пойлом и тяжелый льняной пакет с одной ручкой, вторая была оторвана и висела сбоку.

Глядя на них, некоторые тоже достали заначки и стол стал заполняться едой и выпивкой, которая вряд-ли привлекла бы не привыкшего человека, но у присутствующих она вызвала мощное слюноотделение. И праздник начался!

Сначала, невесть откуда взявшийся, старичок медленно разлил виски, стараясь соблюсти справедливость и, прикладывая пластиковые стаканчики друг к другу, сопоставляя уровень и переливая из одного в другой, а компания внимательно, не отрываясь, наблюдала за процедурой. А потом Елена нарезала крупными кусками шпикачки, колбасу и распаковала рыбу. Азиат, вытащенным откуда-то огромным охотничьим ножом, строгал вялые огурцы, по закутку распространился давно забытый запах корюшки. Изобилие и хаос стола напоминали полотна Снейдерса.

Алкоголь внезапно окрасил мир в яркие краски. Лица людей стали более привлекательными, и всех непреодолимо потянуло к душевному общению. Присутствующие казались давно знакомыми, почти добрыми родственниками. Макар не заметил, как уже пил вонючее пойло из пластиковых бутылок с дрожжевым резким запахом.

– Что это? – поинтересовался Макар, пока мог. Позже он уже не вникал в то, что ест и пьет.

– Ага! Понравилось? – довольно щурился старичок. – Это мой секретный рецепт: берется пиво, ….

Макар сразу отвлекся и не вник в секреты рецептуры его виноделия. Он заметил, что женщина была не одна в этой компании. Вторая тихо сидела за спинами всех, облокотившись о стену железного гаража. Она была похожа на бывшую учительницу – невыразительное, как застиранное, лицо, пучок волос на макушке и умный прищур глаз за толстыми стеклами очков, замотанных сбоку пластырем. Ее щуплое тело терялось в складках старенького серого драпового пальто, утепленного намотанным сверху синим вязаным шарфом со спущенными петлями.

Было видно, что она не пользуется авторитетом и популярностью, в отличие от Елены, которая громко шутила, и все с готовностью откликались смешками, поддерживая ее нецензурные шутки. «Елена Прекрасная», как иронически про себя назвал ее Макар. А Елена, к его ужасу, активно строила ему глазки, протягивая ему лакомые куски со стола и посвящая его в секреты ее жизни, которые он не слушал.

А дед продолжал подробно перечислять ингредиенты рецепта, даже потеряв единственного слушателя. Но, скорее всего, это уже был следующий рецепт:

– Намнешь ее, сильно, чтобы сок пошел, и так, жменькой туда клюквы – хрясь! Не жалея! И если есть еще горькушечки, маааленькие, их нужно заранее засолить. И тоже – туда.

Дед строго и с вызовом посмотрел на Макара, как будто тот был против добавления горькушек.

Озираясь, Макар перевел взгляд на великана, который, привалившись к горе ящиков уже закимарил, громко посвистывая носом. Как-то хорошо сиделось. Душевно что-ли? Пойло шло как вода, коварно лакируя действительность и рождая чувство праздника.

– О, Философ! Садись к нам! Культурным людям есть о чем поговорить, – почему-то явно относя к культурным людям только себя и Макара куцый широкими жестами демонстрировал свободный ящик у стола высокому старику с огромными залысинами. Действительно, пришедший был чем-то похож на Сократа, хотя крупный выразительный нос и колечки оставшихся волос делали его более похожим на римского воина.

Старик, высокомерно, совершенно не реагируя на суету куцего, уверенно сел на пластиковый ящик, который по видимому оставляли ему, уважительно не занимая.

– Ты откуда такой взялся? – недоверчиво впился глазами Философ в глаза Макара. Впервые тот почувствовал дискомфорт. Как нашкодившему мальчишке ему хотелось опустить глаза долу, чтобы избежать этого прожигающего взгляда. Но Макар, собрав всю волю, твердо и пристально посмотрел в светлые выцветшие глаза старика под кустистыми седыми бровями. Тут же он почувствовал, что от этого напряжения хмель как ветром сдуло.

– Я тут живу неподалеку в недостроенной многоэтажке, – начал как будто оправдываться он.

– А раньше, в другой жизни, кем был? – не отставал настойчивый старик.

– Мои воспоминания начинаются примерно два года назад, когда я пришел в себя в полицейской дежурке, весь в синяках, там меня что-то спрашивали, а потом вытолкали меня из здания вокзала. Решили, что я бомж. А я и не знаю, может так и есть…Так что другой жизни у меня как будто и не было, ничего не помню… – поведал свою историю Макар. Взгляд Философа не изменился, только к холоду добавилось недоверие и настороженность.

– Нальет нам кто-нибудь наконец? – ворчливо спросил Философ. И Елена, расчувствовавшаяся после рассказа Макара, бросилась наливать старику и Макару пойло из большой пластиковой бутылки.

Постепенно хмельной туман окутал души всех присутствующих, делая их добрее и мягче. Лена уже давно посапывала, положив голову на свой большой джинсовый рюкзак. Куцый задирался с проснувшимся гигантом, но потом они примирительно зашептались под острым, как нож, взглядом Философа. Казалось, что он здесь главный и следит за порядком, несмотря на его отстраненный и высокомерный вид.

Дальше белые ночи слились с серыми петербургскими днями, кто-то приходил, уходил, появлялись незнакомые лица и праздник продолжался и продолжался какой-то однообразной каруселью.

Макара наконец сморило. И вот опять все тот же сон, что повторялся с регулярной настойчивостью, полностью расшатав его нервы. Он видел свои дрожащие пальцы, которым никак не удавалось вдеть запонку в узкую петлю на рукаве накрахмаленной белой рубашки. Запонка ухмыляется золотым завитком на черном агатовом фоне и подмигивает крупным бриллиантовым глазком. Потом она выскальзывает на пол и закатывается под стол на тяжелых резных дубовых ножках. Макар наклоняется, потом встает на колени и протягивает руку за запонкой, … и тут он видит на руке кровь и лужу крови под столом. А дальше все плывет и кружится, теряет четкие очертания, белые пряди длинных волос в крови на полу, разводы крови, расползающиеся по тонкому хлопку рубашки, и – все. На этом сон всегда обрывается.

А сейчас он усиленно пытался вспомнить события, которые привели этого рыжебородого бомжа в его святая-святых – отдельное жилище. Почти ничего не вспоминалось, кроме начала празднества. Он не понимал, зачем так много пил, что потерял счет дням. Это было позавчера или третьего дня? Он не знал. Помнил, что сначала он был рад компании, с удовольствием окунулся в давно забытое общение с людьми, но постепенно на него накатила пустота, разочарование и желание уйти и остаться одному. Но не было сил двигаться, и он провалился в сон. В один момент, сквозь сон, он почувствовал как Елена заботливо укрыла его каким-то старым пуховиком, пахнущим то ли табаком, то ли дымом костра. Потом он просыпался и спорил с Философом, ожесточенно спорил, но совершенно не помнил о чем. А когда, уже почти во сне, нашел нужные аргументы, Философа уже не было рядом и Макар снова заснул.

Как же они вдвоем оказались в его обжитой заброшке?

– А ты не помнишь? Это ты сам меня сюда позвал, когда спиртное закончилось и все легли спать, а мы еще посидели тут у тебя, – развеял его сомнения рыжебородый.

К радости Макара рыжебородый засобирался уходить, рассеянно и не спеша озираясь вокруг, или он боялся что-нибудь забыть или просто пытался сосредоточиться, и потом сгреб свою куртку в охапку, помахал Макару и, неуверенно стал спускаться по лестнице, держась за стену.

– Я тебя провожу, Сергей, – Макар догнал куцего и удивился, что помнит его имя. – У меня дела. Еды нет и вообще…

Он сам не знал почему увязался за Сергеем. Может из боязни, что он так и не уйдет и найдет повод вернуться? Самым страшным для него было – если кто-то захочет к нему подселиться. Наверное поэтому его и пугали приветливые взгляды Елены Прекрасной. Идти не хотелось, но он взял огромную клеенчатую сумку и догнал Сергея, который остановился и ждал его.

– Может к нам зайдем? К нашим? – приветливо предложил простак – Сергей, не замечая хмурого настроения Макара.

– Нет, не могу, у меня дела, – упорно повторил Макар, но задумчиво плелся следом за Сергеем, думая, не свернуть ли в сторону промзоны.

Не дойдя до поворота, не совсем протрезвевшая парочка остановилась как вкопанная – у вчера еще такого приветливого лагеря, пестревшего разноцветными пластиковыми ящиками за легкой прозеленью кустов, стояла полицейская машина и несколько людей в форме присоединились к группке уже знакомых Макару персонажей.

– Что-то случилось! – взволнованно сказал Сергей. – Пойду посмотрю.

– Не советую, – Макар схватил его за рукав, пытаясь остановить, – Сейчас всех заметут. Виноват, не виноват, пойди доказывай потом.

– Не знаю, пойду тогда посмотрю из кустов, – не мог побороть приступов острого любопытства Сергей.

А Макар уверенным шагом двинулся как можно дальше от этой заварухи. Его опыт подсказывал ему, что от таких сборищ нужно держаться подальше.

По мере того, как он уходил от пустыря, настроение у него улучшалось – он опять был один и все вокруг принадлежало ему – и это глубокое синее небо на котором сильный ветер разогнал вчерашние облака, и этот неосвоенный мир полный сюрпризов и чудес. Он зашел на задворки небольшой закусочной в промзоне, собранной из нескольких грузовых контейнеров и постучал в дверь.

Мурат, хозяин ресторанчика, подпоясанный полосатым не первой свежести полотенцем, настороженно выглянул в дверь, но при виде Макара расплылся в приветливой улыбке. Потом он ненадолго скрылся внутри, вынес объемный пакет со снедью и отдал его Макару. Здесь обедали труженики, работающие в промзоне. Готовил Мурат вкусно, и от желающих тут перекусить отбою не было. Однажды здесь даже отмечали свадьбу. В этой закусочной кроме Макара подкармливали еще несколько бродячих собак и кошек, остальное время они дремали на солнышке неподалеку. Вера Мурата и его добрая душа бескорыстно побуждали его к разнообразной благотворительной деятельности. Чувствовалось и то уважение с которым он относился к Макару, аккуратно складывая остатки еды с тарелок посетителей в чистые контейнеры, не забывая вложить пластиковую ложку и вилку. Еще он заботливо наливал пятилитровую бутылку воды из-под крана.

– Спасибо брат, – поблагодарил его Макар и привычно потащил свои запасы в заброшку. Он часто задумывался, что побуждает Мурата к добрым делам, и в частности к помощи ему, Макару. Он видел что Мурат получает большую радость когда дает ему пакет, чем даже сам Макар, получая его. Макар очень быстро привык пользоваться его благородством. А иногда даже ворчал «дома» разбирая полученные богатства: «Где горчица? Как можно есть язык без горчицы?» Конечно вслух он не говорил ничего подобного, боялся лишиться хлеба насущного.

Он привык приспосабливаться и жить в этом мире, где невероятная жестокость и безразличие одних, сосуществовали рядом с самоотверженной добротой и бескорыстием других. Он никогда не пропускал благотворительной раздачи угощения церкви на Пасху и Рождество, когда собирались целые толпы нуждающихся и получали не только еду, но и медицинскую помощь и заботу. Это особенно важно было в холод, когда возможность попить горячего чая, или вовремя полученная тарелка теплого супа могли спасти от верной гибели, от обморожения среди покрытых инеем гранитных набережных города, равнодушного к своим жителям.

И вместо благодарности, в ответ на доброту, у него формировалось чувство глубокого презрения к окружающим, к тем, кто с утра бежал на работу, широкими потоками спускаясь в метро или в непогоду нервно раскапывая из-под снега свои машины боялись опоздать. Они смирились с непрерывным стрессом, мучились от непреходящей даже их короткий отпуск головной боли – несчастные трудоголики! И особенно сильным было презрение к тем, кто помогал ему, угощал едой, предоставлял кров и возможность помыться.

Сначала, оказавшись на улице, он очень мучился от потребности быть чистым, переживал, как выглядит со стороны. Мнение других сначала ему было небезразлично. На первые заработанные копейки он приобрел бритву и старался поддерживать приличный вид, брился, следил за одеждой, старался посещать баню…

Но позже он понял, что попал к касту неприкасаемых, для толпы спешащих людей его просто НЕТ. А уж каков он – выбрит, помыт ли, всем было совершенно безразлично. Поэтому постепенно он стал терять интерес к чистоте и аккуратности, а иногда даже упивался глубиной своего падения и по несколько недель не мылся, не говоря уже об отросшей бороде с которой он иногда боролся найденными на помойке большими канцелярскими ножницами, клочками ровняя ее.

Особое наслаждение доставляло почесать спину утром, когда ладонь наполнялась катышками, среди которых, как ему казалось что-то шевелилось. Воображение или неизбежные в такой жизни вши?

Мешок с провизией был очень тяжелый, но Макар легко поднялся на пятый этаж и предусмотрительно выставил добычу на балконную приступочку, так чтобы она была на холоде, не испортилась и не бросалась в глаза с улицы. Потом он аккуратно пересчитал наличные и проверил хранившуюся за подкладкой потертой кожаной куртки кредитку. Эта кредитка была для него олицетворением другой жизни. Он не был уверен, что хочет вернуться в эту жизнь, не подвергал себя соблазну и не проверял сальдо по этой карте. Доставал ее, смотрел и снова прятал, и так два года. Или уже больше? Наличных денег было достаточно для приобретения трех бутылок самой дешевой водки или почти ящика недорогого пива. Он глубоко задумался, как распорядиться деньгами. И тут он услышал быстрые шаги кого-то, спешащего вверх по его лестнице. Этот кто-то торопливо бежал через две ступеньки, топая и хрипя.

Рефлекторно Макар метнулся к импровизированной постели и в изголовье нащупал обрезок железной трубы. Но тут, в проеме двери, он увидел раскрасневшегося Сергея который, задыхаясь от быстрого бега, начал рассказывать.

– Это, вот… Пришел я, а там – милиция. Ну и я, конечно спрятался за мостом, через эту говнотечку, пардон. И вижу понесли на носилках кого-то в подъехавшую скорую, прикрыли простыней, мертвяк, похоже. Еще милиция потусовалась, кого-то в бумажку переписала и уехала, – торопливо излагал куций, то есть Сергей.

– Ну, и что это значит? – довольно спокойно, как будто из вежливости поинтересовался Макар.

– Так вот, слушай дальше. Как только скорая и ментовская машины скрылись… – рассказывал Сергей нагнетая напряжение.

– Полицейская! – перебил его Макар.

– Что полицейская? – открыл от удивления рот Сергей.

– Машина полицейкая, а не меновская, – пояснил педант.

– А, ну да! Не перебивай, и так еле собрался с мыслями. Я просто в шоке! Ленку-то нашу убили! Я ее уже года два знаю, и вот нет ее! Тут жизнь такая, что народ мрет – кто замерзнет зимой, кто водкой отравится… А чтоб убили… Тем более бабу! Мы для общества и так как будто не существуем. Зачем убивать? – путано излагал Сергей, то брызжа слюной, то прикрывая рот от ужаса, как деревенская бабка.

– Так может и не убили ее? А сама? Может чем-нибудь траванулась? – усомнился Макар.

– Задушили ее синим шарфом. Помнишь, в котором сидела, та, учителка? Заметил? – продолжал Куций.

– Что, и училку забрали?

– Нет, у нас не принято откровенничать с милицией. Никто о шарфе-то и не сказал.

– Полицией!

– Хватит меня исправлять! Это уже и не важно… полиция, милиция.. – суть одна! – Макару показалось удивительным такое преображение Сергея. Очень спокойный и покладистый, он не на шутку разозлился и сверкал глазами.

– Да ладно, ладно, – быстро успокоил его Макар. И тут его озарила догадка. – А не был ли ты влюблен в нашу Елену Прекрасную?

Повисла неожиданно длинная пауза.

– Конечно, она всем нравилась. Яркая, веселая! А пять лет назад, говорят, она была какая – ух! Вот жизнь, брат. Живешь-живешь, а потом оказываешься на помойке. Конец-то у всех один, а вот пути к нему разные.

– Ты, Сергей, прям философ! – усмехнулся Макар.

– Рассказывали, что приехала она учиться поступать в вуз из поселка под Питером, да не поступила. Назад ехать не захотела, работать пошла. То ли уборщицей в больницу, то ли в школу. Только денег-то не хватало, ведь квартиру снимать нужно было, жить-то здесь ей негде было. Билась-билась на двух работах… На следующий год вроде уже и не пыталась поступать. Понятно почему. Конкурентки-то ее занимались, повторяли, а она, небось, все и забыла. Не знаю, куда хотела поступать на педагогический или в медицину – куда… может, не помню. Хотя она рассказывала. Все, теперь не спросишь. Нет ее! Тут она встретила парня, говорила необыкновенного красавца, очаровал он ее, охмурил. Да и к своему делу приспособил – а был он сутенером. Поплакала она, поплакала, а куда денешься. Так и отработала на панели десяток-другой лет. Вот оттуда она сюда и попала. Вроде говорили, что была она свидетелем чего-то, вот и стала прятаться по коллекторам и подвалам, а потом и к Философу прибилась. А полиция -то твоя ничего и расследовать не станет! Вот увидишь, быстро дело закроют. Может, народ для вида поспрашивают немного, да и все!

– Почему, моя полиция?

– Да ты все меня исправляешь, следишь. Может ты и сам из этих? Полицейских? Шучу-шучу, не злись! Слушай, брат, а что если нам самим разобраться, кто ее убил?

– Как я разберусь, я ее всего раз и видел-то! Да и дел мне и так хватает, – сразу пресек Сергея Макар, ревниво глядя, как тот уже по хозяйски уселся на край его матраса. Только этого не хватало – вдруг попытается тут поселиться, отваживай его потом. Уж очень сложно место менять. Только нашел такое прекрасное место на лето!

– Ладно, давай. Ты иди туда и наблюдай, может что и заметишь. А потом мы как-нибудь встретимся и все обсудим.

Ему понравилась идея, отправить поскорее Сергея подальше от своего жилища, под предлогом расследования, чтобы не привыкал тут… А там, глядишь, пыл его пройдет, да и отстанет он от него со своими идеями. А то понимаешь ли: «Брат..».