Желанный подарок

Мне кажется, в его голосе проскочили ревнивые нотки. Ведь «лечить» меня в таком случае мог не только он.

Но, может быть, мне хочется слышать эту ревность.

Чертово дежавю!

Его телефон звонит! На нем даже рингтон стоит тот же!

Вот только Никита как лежал, так и лежит, не стремится искать в ворохе одежды источник разрушения нашей кратковременной идиллии. Пальцы лишь на пару секунд замирают на моих позвонках, а потом снова продолжают играть на них как на клавишах.

Звонок прекращается, а спустя мгновение играет снова. По нервам долбит, крутит, выворачивает.

– Возьми трубку. Вдруг что-то важное, – не показывая сожаления, выпутываюсь из его рук.

Мне хочется заткнуть уши и не слушать, не подслушивать. Но оно как-то само слышится.

– Да?.. Что у вас случилось? – голос Никиты вдруг становится усталым. – Дай ей трубку… Алло, доча, в чем дело? Мхм… я понял. Скоро буду.

Дочь! У него есть дочь. И жена, конечно, тоже имеется. Как я могла об этом забыть?

«Да ты специально не вспоминала, – шепчет противный голос. – Тешила себя мыслью, что он разведен».

«Кольца на пальце нет», – оправдываюсь.

«Пфф», – фыркает.

«Почему тогда Никита здесь, со мной, а не со своей семьей?»

«А ты спроси».

«Не хочу портить образ случайного любовника».

В груди образовывается едкая горечь. Призрачная надежда, что мы могли быть вместе, превращается в пыль.

Во внезапно повисшей тишине слышно, как опасно трещит корпус далеко не дешевого телефона Никиты.

– Сколько ей… твоей дочери? – глухо звучит мой голос. Не могу заставить себя посмотреть на него.

– Неполных четыре.

– Как ее зовут?

– Ксюша.

– Красивое имя.

Мы по разные стороны номера. Я сижу на кровати, поджав под себя ноги, закутавшись в одеяло. Никита задумчивым взглядом вперился в полоску тусклого света между штор.

Мы снова чужие. Очень разные.

И больше всего мне жаль маленькую девочку, у которой я на несколько часов отобрала отца. О том, что творится с его женой, стараюсь не думать. Может быть, у него вообще практика такая – изменять ей с первой встречной.

И все равно мне перед ней стыдно.

– Никита! – подскакиваю. – Тебе пора! Тебя ждут!

Мне нужно двигаться, чтобы не истязать себя чувством вины и не показывать, как мне тошно.

Мне вообще должно быть все равно. Мы чужие люди, а секс, пусть даже повторный, не означает, что мы чем-то обязаны друг другу.

– Тина, – Никита ловит мою руку, дергает на себя, – я… – сглатывает. Через грудную клетку чувствую его надсадное дыхание и быстрое сердцебиение. – Я рад был тебя увидеть.

– Я тоже! – напускаю на себя легкомысленность. Пусть думает, что меня наша случайная близость нисколько не напрягла. – Давай скорее. Уже поздно, тебя ждут.

Сама поправляю ему воротничок рубашки, смахиваю невидимые пылинки с пиджака, разглаживаю складки.

– Красавчик! – удовлетворенно осматриваю и чмокаю его в щеку. Чуть задерживаю губы на его коже, чтобы поймать момент кратковременной близости и чуть его продлить.

– Я тебе позвоню, – скупые слова растворяются у меня в волосах.

– Ага, – отстраняясь, ищу в телефоне номер такси. – Какой тут адрес?

– Я тебя довезу.

– Да ну, зачем? Я сама.

– Я довезу, – железобетонно.

– Как хочешь, – пожимаю плечами.

В этот раз номер покидаем вместе, как едва знакомые люди. И в машину садимся молча, и едем, не говоря ни слова, до центра.

– Скажи свой адрес.

– Я покажу.

Кивает, не поворачивая головы.

– Тебя дома кто-то ждет?

– Зачем тебе эта информация? – горько усмехаюсь. – Ты что, надеешься, что мы будем встречаться?

– А ты против?

Я аж подпрыгиваю на пятой точке.

– Конечно, против! – взмахиваю руками. – У тебя семья, дочь, у меня своя жизнь! То, что случилось сегодня, ошибка!

Никита плотно сжимает губы. Пальцы до побеления впиваются в оплетку руля.

– Вот здесь высади, мне в магазин нужно, – завидя супермаркет, прошу.

Останавливается в кармане. Смотрит застывшим взглядом в лобовое.

Берусь за ручку двери, чтобы открыть ее. Медлю. Я еще не надышалась его запахом! Не наелась этим мужчиной!

– Никита… Я тоже была рада тебя увидеть. Прощай.

– Стой!

Тело безоговорочно слушает команду. Непонимающе наблюдаю за Никитой. Он тянется назад, за папкой на заднем сиденье. Ищет там что-то среди бумаг.

– Вот, – протягивает мне лист.

– Что это?

– Справка для работы, что тебя вызывали…

– А-а. Спасибо, – забираю. Пальцы не чувствуют бумагу.

– Я позвоню.

– Нет! И вообще, Никита, я могу тебя попросить кое о чем?

– Конечно.

– Не звони мне, пожалуйста. Никогда! И если вдруг встретимся, сделай вид, что мы не знакомы.

Выскакиваю из машины и мчусь прочь. Как можно быстрее и как можно дальше.

Хорошо, что уже темно и обида на моем лице не читается прохожими. Избегая освещенных мест, прячусь в подворотне. Зажав кулак зубами, глушу в себе рыдания.

Я жутко завидую жене Никиты и его дочери, что его они видят и будут видеть намного чаще, чем я.

«На таких, как ты, не женятся. Такими только пользуются», – звучат в голове убийственные слова Калинина.

9. Никита. Маленькая кулинарка

Дочь, сгорбившись, сидит на кровати в своей комнате. К груди прижат любимый заяц. Лицо зареванное.

Опускаюсь перед ней на корточки.

– Привет, котенок, – заглядывая в мокрые глазки, глажу коленочки в белых колготках. – Что за Ниагарский водопад у моей красавицы?

Всхлипывает.

– Мы немного поссорились, – за моей спиной материализовывается Анжелика. – Но уже помирились, правда, Ксюшенька? – голос добренький, но я чувствую в нем некую нервозность. Лика садится на кровать, прижимает малышку к своему боку. – Девочки иногда ссорятся, но потом обязательно мирятся. Мы же с тобой уже помирились, помнишь?

О, сколько фальши чувствую в женушке.

– Нет, – Ксюха, недовольно сопя, ведет плечиком, чтобы сбросить с себя ее руку, отворачивается от Лики.

Камень в груди увеличивается до размеров булыжника. Одну девушку обидел, тут другая страдает не меньше.

Кидаю на жену грозный взгляд.

– Анжелика, подожди меня в кабинете.

– Слушайте, дорогие мои, – приторно-сладким голосом запела Лика, аж зубы заныли от ее интонации, – а пойдемте все вместе чай пить? Ксюша, мы же с тобой тортик вкусный-превкусный купили, помнишь? Пойдем папу угощать.

– Нет, – упрямо сопит дочь.

– Подожди. Меня. В кабинете, – чеканю слова, чтобы до Лики наконец дошел посыл.

– А чай?..

– Лика! – рявкаю.

Фыркнув, подскакивает с кровати, при этом гневно сверкнув в сторону дочки глазами. Уходит.

Провожаю ее тяжелым взглядом до тех пор, пока за ней не закрывается дверь.

– Ксюш, расскажешь?

Кроха шмыгает носом. В груди щемит. Слезы дочери режут на лоскутки внутренности. Глушу в себе чувство вины – я там с Тиной душу свою реанимировал, а тут моя малышка от мачехи выхватывала.

Сажусь на кроватку, перетягиваю дочь себе на колени, обнимаю ее вместе с зайцем.

– Мне было скучно, и я лешила испечь тебе толт, – жалобно тянет малышка. – А она не лазлешила.

Ксюша ни разу не назвала Лику мамой.

– Почему не разрешила?

– Сказала, что она занята, а сама по телефону с кем-то болтала.

– И ты что?

– Я сбежала на кухню, пока она не видела, – дочь, оживившись, смотрит мне в глаза и эмоционально жестикулирует растопыренными пальчиками, – и стала делать тесто. Я по телевизолу смотлела. Это не сложно! Взяла миску, положила в нее сахал, яйца, молоко налила. А мука мимо плосыпалась, я хотела ее соблать в миску, а лучки не уделжали и улонили ее на пол. Все-все замалалось, понимаешь? Ва-абще все.

– Понимаю.

И представляю, какой бедлам творился в этот момент на кухне.

– Лика плибежала, начала олать.

– Сильно орала?

– Угу, – снова шмыг, и плечики поникли.

– Но торт вы все же постряпали?

– Нет, – дочь машет волосиками. – Сначала мы ждали, когда плиедет Илина Федоловна и все убелет. Потом пошли в магазин за толтом. Пап, она злая. Она только пли тебе холошей становится, а без тебя у-у-у, – Ксюха делает угрожающую моську и скрючивает пальчики, пытаясь напугать меня. И у нее, если честно, это получается.

– Я поговорю с ней. Она больше не будет на тебя орать. Хочешь, в воскресенье вместе торт состряпаем? Ты и я?

– Плавда? – дочь задирает голову, чтобы посмотреть мне в лицо. Глазенки огромные, ясные, наивные. Очень похожие открытостью и доверчивостью на те, что я целовал пару часов назад. – А ты умеешь?

– Неа. Будем импровизировать.

– Это как – импозиливать?

– Это как получится. Идет?

– Идет.

Дочь заметно успокаивается и даже улыбается. Сама сползает с моих колен, бежит к столику, где у нее лежат листы и карандаши. Любит рисовать. Вся стена в ее миленьких детских шедеврах, будто стикерами, обклеена рисунками.

– Что ты решила нарисовать? – заглядываю через плечо.

– Наш с тобой толт. Вот тут будет вишенка, тут малинка, а вот тут шоколад, – тыкает красным карандашиком на точки на кривом круге.

– Напомни мне купить необходимые ингредиенты, а то начнем стряпать и чего-нибудь не найдем.

– Ага.

10. Никита. Примирение

Целую дочь в сладкую макушку. Оставляю одну.

– Никита, – Лика топчется возле двери. Подслушивала. – У меня в воскресенье весь день занят: парикмахерская, массаж, отбеливание, маникюр, педикюр, шопинг с Мари…

– И? – иду в сторону кабинета, уверенный, что жена пойдет за мной. Так и есть. Семенит сбоку, в лицо заискивающе заглядывает.

– Я услышала, что вы с Ксюшенькой торт собрались стряпать, а я не смогу вам составить компанию.

– Мы справимся без тебя, – со льдом в голосе. Я взбешен.

– Правда? А ты не будешь за это на меня сердиться?

Закрываю за нами дверь.

И одним движением припечатываю благоверную к стене, сжав за горло и приподнимая вверх.

– Ты чо? – испуганно распахивает глаза, встает на цыпочки, обхватывает мое запястье пальцами.

– Еще раз моя дочь будет из-за тебя плакать… – с яростью дышу ей в лицо. С трудом сдерживаюсь, чтобы не сжать пальцы сильнее. – Поняла меня? Поняла? – рявкаю.

– По… поняла, – лепечет.

Разжимаю пальцы, стряхиваю руку, отходя от жены.

– Псих… – шипит в спину.

В отражении окна вижу, как разглаживает шею. Но не уходит.

Зажимаю пальцами переносицу. В груди барабан, вздохнуть глубоко не получается. На душе гадко. Неправильное у меня в семье происходит. Где-то не там я повернул.

– Никита… – на лопатки ложатся ладони. – Прости…

Я все-таки дышу. Считаю до десяти, чтобы успокоить надсадный бой сердца.

У нас семья. Пусть в ней не все гладко, но семья же. Притремся.

Наверное.

Лика, приподняв мой локоть, ныряет вперед.

– Ты такой серьезный, – улыбается, обнажая ровный ряд очень белых зубов. В глубине глаз еще плещется страх и… возбуждение. – Меня это так заводит…

Кладет ладони мне на грудь, тянется за поцелуем.

Я не хочу ее руки, губы, не хочу запах ее духов, не хочу ее рядом с собой. Совсем.

«Это потому что ты сегодня был с другой, – нашептывает внутренний голос. – Наелся Кристиной».

Нет, не наелся.

После первого раза постарался ее забыть, потому что Тася оказалась беременна. Изменять ей совесть не позволила. И сегодня с Тиной спать не планировал, но увидел, и внутри все всколыхнулось как в первый раз. О жене даже не вспомнил.

Прислушиваюсь к себе – совесть перед Ликой не мучает, как будто изменять ей – привычное дело, а вообще-то до сегодняшнего дня я был ей верным.

А может, не стоит притираться? Вот мы с Ксюхой семья. Даже Ирина Федоровна часть нашей семьи. А Анжелика – лишнее звено.

– Лика, нам надо поговорить, – снимаю с себя ее руки.

– Я тоже хотела с тобой поговорить. Это важно, – Анжелика напускает на себя серьезность.

– Ладно, ты первая.

– Я почитала форумы, советы психологов… То, что происходит с Ксюшей, объясняется кризисом трех лет…

– А что с ней происходит? – скептически приподнимаю бровь.

– Она неуправляемая!

Так. Спокойно.

Вдох, выдох.

– Во-первых, моей дочери скоро четыре года, кризис трех лет благополучно пройден. Во-вторых, я уже это говорил, малышке нужно уделять внимание: играть с ней, заниматься, разговаривать, в конце концов, а не в телефоне сутками сидеть.

– У всех детей кризис протекает по-разному, – Лика намеренно игнорирует мое «во-вторых». – У Ксюшеньки затянулся немного. Нам нужно ее отдать в детский сад. У нее и возраст подходящий, и с детьми ей будет интереснее, чем с нами.

Лика что-то еще говорит, я смотрю на ее шевелящиеся губы, глаза и…

Я ничего к ней не чувствую! Вот вообще ничего. Я как будто из спячки вышел и теперь озираюсь, пытаясь понять, что изменилось за то время, пока я спал.

Кто эта девушка? Почему я на ней женился?

– Что? – вдруг шокированно распахивает глазищи Лика. – В смысле? Никита, я думала, ты меня любишь…

Я вслух сказал? И мне даже не стыдно.

– Я разве когда-то говорил, что люблю тебя? Я хотел, чтобы у моей дочери была нормальная мать. Ошибся.

Ошарашенное выражение лица Анжелы внезапно меняется на виноватое.

– Это ты из-за Ксюши все еще злишься, да? – заискивающе. – Ну извини, если тебе показалось, что я груба с ней. Я воспитываю ее как могу, как умею. Ну, может быть, где-то чуть-чуть перегнула. Я постараюсь найти к ней подход. А хочешь, я отменю все в воскресенье? Проведем выходные втроем. В парк сходим, на каруселях покатаемся. Еще в кино можно на детский мультфильм, кафе… О, я придумала! Никита, помнишь, ты говорил об отпуске? Предлагаю съездить на море. Ксюшеньке морской воздух только на пользу будет, и сами отдохнем от города. Хочешь, я сама подыщу путевки?

Жена, говоря последнее уже с волнительным придыханием, ластится ко мне как кошка, трется бедрами и грудью.

Я сытый!

Но она знает, как меня завести снова, даже если я устал или как сейчас – тупо не хочу.

– Я так люблю, когда ты сердишься, – сползает по мне вниз. – Меня это так возбуждает…

Пряжка ремня бренчит. Перехватываю ее пальцы, встречаюсь с ее поплывшим взглядом. Облизывает губы.

– Ладно, – разжимаю пальцы, позволяя ей продолжить начатое, – подбирай нам путевки, поедем на море.

11. Кристина. Злючка

Не удается стереть из головы картинки, в которых представляю Островского в кругу семьи. Какой он дома? Любит жену, дочь? Улыбается им, шутит, целует? Рассказывает, как ловко раскрутил очередное дело? Им гордятся? Наверняка гордятся. Я бы тоже гордилась таким мужчиной.

Мне жаль его жену. Никиту невозможно не любить, а он…

Такой нежный был сегодня со мной. Со мной, а не с ней!

Любимым не изменяют с первой встречной.

Что в первую нашу встречу, что сегодня, я его жену между нами не чувствовала. Никита как будто один. И создан именно для меня, а я – для него. И я даже корю себя за связь с Калининым – ненужное звено в моей жизни. Не потому, что у меня виды на Островского и я планирую разрушить его семью, боже упаси. Третьей и последующих встреч у нас точно не будет. А потому, что зря потратила себя, свое время, чувства на недостойного меня мужчину. Зачем? Ради места в клинике? Не стоило.

В подъезде ярко пахнет мужским парфюмом. Запах знакомый. Так пахнет в кабинете у завклиникой. Раздражает. Вытеснит сейчас из моих легких запах Островского, и ничего у меня больше от него не останется.

На свой четвертый этаж поднимаюсь пешком. Не тороплюсь. Оттягиваю тот момент, когда останусь одна в четырех стенах. В сумке бутылка вина, сыр и виноград – я же с работы уволилась, чем не праздник.

Впереди остается последний пролет. Сверху шорох какой-то раздается. Поднимаю глаза и застываю, опешив.

– Кристина…

И вид такой виноватый-виноватый, как у пса, что новый диван разодрал и сейчас готов отхватить от хозяев.

– Какие люди и без охраны, – жалить и колоть хочется больнее. Отчасти потому, что у самой на душе гадко. – Или вы с охраной? – возле перил задираю голову вверх, высматривая на лестнице кого-нибудь притаившегося. Внизу тоже никого. – А где Любочку спрятали? Или, не дай бог, жена за углом караулит?

– Крис…

– Что вы здесь делаете, Анатолий Сергеевич? – вкладываю в голос максимально холода.

Ни разу здесь не появлялся.

Вид такой, будто на прогулку вышел – кроссовки, голубые джинсы, тонкий свитер в клетку, ветровка. Поводка с мелкой тявкающей шавкой не хватает. Я знаю, у его жены есть такая.

Медленно поднимаюсь по лестнице.

– Я к тебе. Нехорошо как-то расстались…

А сам сверху пристально в лицо мое вглядывается. Потекшую тушь я стерла еще перед супермаркетом, надеюсь, после прогулки уже не сильно заметно, что я плакала.

– Нехорошо? А по-моему, замечательно.

– Ты все еще обижаешься на меня? Ну, извини. Крис, что мне сделать, чтобы заслужить твое прощение?

– Исчезнуть из моей жизни.

– Это невозможно, – разводит руками.

– Не боитесь, что жена узнает?

– Ай, плевать.

– Даже так? – выгибаю бровь дугой. – И давно вы стали таким смелым? Одумайтесь, Анатолий Сергеевич, из-за какой-то любовницы клинику можете потерять.

Ни для кого не секрет, что клиника принадлежит жене Калинина. Она его старше на десять лет, в дела практически не вмешивается – доверила управление супругу.

– Ну хватит злюкаться, любимая. Тебе не идет, – Анатолий, скалясь, вырывает из моей руки сумку. Тоже мне, джентльмен. – Пригласишь?

– Извините, но нет.

– Кристина, хватит уже… – Толик свободной рукой притягивает меня к себе, тычется носом мне в волосы, пыхтит там. – Хочу тебя!

А я – нет! Я вообще не понимаю, зачем мы встречались. На что я надеялась?

– Анатолий Сергеевич, вам домой пора! – вырываюсь.

– Я не уйду, – вжимает меня в себя сильнее. – Я же вижу, тебе плохо, Кристина. Ты расстроена, глаза заплаканные. Прости, я повел себя как последний козел.

– Вы думаете, я из-за вас плакала? – озаряет меня.

– А разве нет? Застукала меня с Любой. Она пыталась меня соблазнить, но больше этого я не допущу. Совсем персонал распоясался, субординацию не соблюдает…

Мне так смешно, что я даже прекращаю попытки вырваться из сети этого паука. Пусть мой придурочный бывший начальник потешит себя мыслью, что бабы из-за него слезы льют.

Этажом выше хлопает дверь. Калинин отскакивает от меня назад как ужаленный. Делает максимально деловое лицо. Мне еще больше смешно от его трусости. Зажимаю рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос, но слезы предательски накатывают на глаза. Опять Калинин надумает себе что попало.

Сверху спустился сначала мопс на поводке, потом его хозяйка показалась.

– Здравствуй, Кристина.

– Добрый вечер, Мария Петровна, – едва не прыскаю от смеха.

Соседка замедляет шаг, проплывая мимо в темно-зеленом мохнатом спортивном костюме с капюшоном. Оценивающе осматривает с ног до головы Анатолия, словно примеряет его ко мне. Мопс обнюхивает его ботинки и брюки, сморщивается еще сильнее.

Съешь его, Чаппи, или обмочи хотя бы. С меня консерва за это.

Но мопс, виляя задом, трусит вниз вслед за хозяйкой.

– Какое чудовище, – шепотом хмыкает Калинин, вращая глазами в сторону соседей. Кого он имеет в виду – собаку или женщину, уточнять не стала. Мне все равно и смеяться расхотелось.

Калинин вдруг выходит из коматоза. Нагло расстегивает молнию на моей сумке, сосредоточенно начинает рыться там.

– Где твои ключи? О, – вытаскивает бутылку, улыбается во все свои тридцать два, – то, что нужно.

– ВАМ не нужно, Анатолий Сергеевич, – разозлившись, отбираю у него бутылку и сумку. – До свидания! А лучше – прощайте.

– Кристина! – несносный мужчина встает перед моей дверью, звездочкой раскидывает руки и широко расставляет ноги. – Ну ладно я, ладно – наши отношения. Не хочешь, не надо. Но клиника!.. Вернись, пожалуйста.

– Нет, – упрямо качаю головой. – У меня нет никакого желания там работать.

– Я тебя прошу… умоляю…

Оу, это что-то новенькое!

– Хотя бы отработай, как положено, две недели, чтобы я замену тебе подыскал.

И снова этот взгляд побитого пса.

Я не хочу! Я уже настроилась забыть маршрут в ту сторону!

– Пожалуйста… – складывает брови домиком.

12. Кристина. Нетайная тайна

– Пожалуйста… – складывает брови домиком.

Ведь не отстанет. В конце концов, что такое две недели? Искать новое место работы можно и в клинике.

– Ладно, черт с вами, Анатолий Сергеевич. Но, – поднимаю палец вверх, – только две недели!

– Йесссс! – расцветает Калинин майской розой. – Отпразднуем наше примирение? – тянет паучьи пальцы к бутылке.

– Обалдеть не встать! Какое нахрен примирение? У нас только деловые отношения, не забывайте об этом, Анатолий Сергеевич.

– Злючка, – лыбится миролюбиво.

Правда, недолго. Его телефон в кармане ветровки подает признаки жизни.

Вытаскивает. Лицо мгновенно меняется на подобострастное. Без слов понимаю – жена. Прижав к губам указательный палец, показывает мне, чтобы молчала, принимает вызов.

– Да, дорогая? Я где? Скоро буду. Да… с клиентом встретился по дороге, задержался…

Не глядя на меня, бывший бежит вниз по ступенькам, что-то там объясняя благоверной.

Слава богу, ушел. А я дура, что согласилась на отработку. Теперь придется две недели терпеть его рожу в клинике. Ладно, постараюсь по минимуму сократить наши пересечения.

Дома, не включая свет, разуваюсь и прохожу сразу на кухню. Щелкаю выключателем, зажигая подсветку на кухонном гарнитуре. Мягкий свет разливается по небольшой, но очень уютной, моей любимой кухне. Ставлю бутылку на стол, достаю сыр и виноград и только после этого иду обратно в прихожую. Сумочку привычным жестом вешаю на крючок, плащ – на плечики и в шкаф.

Тихо в квартире. Я вообще люблю одиночество, особенно после рабочего дня, но не сегодня. Сегодня день выбил меня из колеи: увольнение, неожиданная встреча с Никитой и секс с ним, Калинин под моей дверью, согласие доработать под его руководством…

За один день потеряла равновесие в этой жизни.

Переодеваюсь в домашнюю одежду.

В ванной долго мою руки, умываю лицо, стираю косметику. Жаль, что память нельзя очистить. Оставить только приятные моменты, а темные пятна смыть ватным диском.

Мою виноград, режу кубиками сыр и наливаю в бокал рубиновый напиток.

– За неполное увольнение, что ли, Кристина Владимировна? – поднимаю бокал своему отражению в кухонном окне. – И как ты согласилась?

Сама не понимаю.

Одно знаю точно: с Калининым больше никаких, кроме рабочих, отношений. Самой от себя противно, как вспомню, что спала с ним.

Мне ведь казалось, что между нами чувства. Я придумала себе любовь, сама в нее поверила, идеализировала ничтожество. Которое на деле живет, как паразит, на шее у жены, обманывает ее.

Какие же они разные – Никита и Анатолий.

Не, ну одинаковые они в одном – оба изменяют женам.

А в остальном – полные противоположности.

Никита, несмотря на наличие жены и ребенка, идеален как внешне, так и внутренне. В постели просто бог. Местами нежен, местами требователен и груб, но точно знает, что нужно мне и ему тоже.

Калинин проигрывает ему во всем: пафосный, изворотливый, щуплый. Меня передергивает при воспоминании, как его губы касались меня, как пальцы ласкали, как вообще мы были близки.

Где были мои глаза, когда я подпустила к себе Толика? На что я повелась? Ах да, на обещания сказки, необходимость быть кому-то нужной…

Так, все! Хватит думать о мужиках! Ни один из них не достоин меня. Я сама по себе, и одной мне тоже неплохо.

Наливаю второй бокал. Открываю галерею в телефоне. Там сохранены фотографии, что мне прислала Денисова.

– За тебя, Дашка, – выпиваю вино.

Я за нее искренне рада. Роман – достойный мужчина. И от чокнутой Вербиной спас, и замуж позвал. Колечко на руке Дашки чудесно смотрится, и сама она такая счастливая. Саша совсем взрослый. Я ведь с крестником еще путем не пообщалась, он уже и забыл обо мне. В воскресенье поеду в «Детский мир», куплю ребенку игрушек, а потом нагряну к Дарье в гости. Отвлекусь хоть.

В голове шумит, душа требует развлечений. Позвонить, может, кому?

Листаю телефонную книжку. Хорошо, что у меня нет номера Островского и нет возможности скомпрометировать его ночным звонком перед женой. Что я бы ему сказала? Что он лучший мужчина, которого я встречала в своей жизни? И что буду ждать в ответ? «Вы кто? Извините, ошиблись номером». Аха-ха, смешно.

Это очень хорошо, что нет его номера – не придется завтра жалеть о своем поступке.

Может, Даше позвонить? Подруга спит, скорее всего, а если ее Роман не дает ей уснуть, то все равно им не до меня.