УБОГИЙ

Не выдержала неловкого молчания? – задался вопросом Петя. – Да нет, навряд ли.

Она ведь заговорила с ним, когда Наташа и скрыться не успела из виду. Или она так решила заранее избежать неловкости? Или же наоборот, она только того и ждала, когда они останутся наедине, чтобы можно было бы поговорить без лишних глаз.

А может и того хуже? Может, они с Наташей перед свиданием поговорили? Может, у них был конкретный внятный план? Что она оставит их наедине и тогда Алёна начнёт допытывать Петю диалогом. Зная Наташу, Петя понимал, что она вполне могла бы бесцеремонно рассказать о всех его проблемах кому угодно, в том числе и Алёне. Хотя на кой чёрт ей тогда такой как он? Мужчина, страдающий от неразделённой любви. Или того хуже, от разрушенной.

Петя ничего не ответил.

Он взял со стола два бокала и сказал:

– Давай сперва выпьем. За знакомство.

Они выпили. Легче не стало. Зато Петя почувствовал, будто бы его сняли с предохранителя. А значит, можно и на спусковой крючок нажать.

– Да, – сказал Петя. – Я художник. А ты чем занимаешься?

– Ох, я инженер.

Уау, – подумал Петя, – а Алёна оказывается инженер. Кто бы мог подумать.

– Реально? – говорит.

– А что такое?

– Не знаю. Ни разу не видел женщин инженеров.

– Что это за предрассудки, интересно?

– Ну это как женщины сварщики, или женщины водители автобусов. Я без предрассудков. Считаю, что каждый волен сам выбирать, чем ему заниматься, и не должно быть профессий доступных только по половому признаку. Но!

– Это то самое известное «но», которое перечёркивает всё, что было сказано до него?

– Ни в коем случае! Я действительно считаю, что любая профессия, кроме тяжёлых физических, не должны быть как-то промаркированы по половому признаку. Ни в коем случае! Но это не отменяет того факта, что большинство женщин всё равно не выберет такую профессию. Ты же понимаешь? Отсюда моё удивление. Вот и всё.

– Хм.

– Если ты думаешь, что я так отреагировал, потому что считаю, что аналитический склад ума не для женщин, то ты ошибаешься. Всё-таки тот же врач вполне себе аналитическая профессия, а женщин там не просто полным полно, они доминируют в этой профессии. – Петя стал чувствовать как наполнял этот столик духотой своего мнения и решил побыстрее оторваться с места: – А ты прям хотела обучиться по этой профессии? – после чего с неловкостью поймал трубочку в бокале и начал пить как можно быстрее. Ему казалось, что за эти пару месяцев он и вовсе разучился общаться с людьми.

– Ну да. Не знаю. Я когда ещё была маленькая, когда училась в школе, мне часто попадались всякие подкасты и лекции, где обсуждался вопрос профориентации. И знаешь, ведь любая профессия под силу любому человеку, так ведь? Не под силу каждому разве что быть мастером в своём деле, стать совершенством. А освоить можно любую профессию. Так что я просто решила, что нужно посмотреть, что будет выгоднее. Понимаешь? А так как я не сторонница вот такого мировоззрения, где женщина живёт за счёт мужчины. Или того хуже, когда находит себе папика. Я решила обучиться тому, что меня обеспечит в случае, если я буду совершенно одна. Почему бы и нет? Мне мужчина всё-таки не для обеспечения, а для любви нужен.

Петя слушал её и даже вроде как внемлял её словам и мыслям. Но он куда больше был поглощён наблюдением. Хотел изучить не только внутренний мир, но и внешний. Возможно, виноват быстро и неграмотно употребляемый алкоголь.

Тем не менее, он неустанно разглядывал её фигуру и черты лица. Они казались ему сильно знакомыми. Даже близкими. Но и одновременно совершенно неизвестными и далёкими.

Это как с национальностями. Многие люди во похожи друг на друга. Этим они роднятся. И возможно что-то родным и близким показалось Пете в её чертах лица именно из-за этого.

Но куда важнее не то, как человек выглядит. Это всего лишь оболочка. Бездыханная кукла. По трупу тоже не скажешь, каков был его внутренний мир. Человек приобретает обличье, когда лицо наполняется особенностями личности. Маленькие детали, проявляющиеся в речи, мимике и жестах.

Алёна была такой маленькой, незаметной и скромной. Таким было первое впечатление о ней. И вот она с удовольствием рассказывает о себе, высказывает своё мнение. А её голос, движение губ, мимика: всё это было столь тихим, аккуратным и невыразительным, что становилось своего рода продолжением общего образа.

Зато она казалась цельной. От начала до конца. Она сформировала у Пети ощущение, что с первого впечатление до самых глубин её души она будет оставаться такой, какая есть, то есть настоящей. Сложно сказать, проявлением чего это является, – ментального здоровья или же малодушия. Но пока что Петя был убеждён только в том, как она хороша. И умом, и телом.

– Хм, интересный ход мыслей, – сказал Петя. – Похвально. Я заметил, что такого мнения всё чаще и чаще придерживаются современные девушки. Мне это только нравится. А ты где работаешь?

– Ох, на одном из оборонных предприятий. Я не думаю, что мне можно об этом говорить. Но знаешь, у нас не так много мест подобных. Так что, думаю, ты догадываешься.

– И что ты там делаешь? Ты прям с аппаратами какими-то работаешь?

– Нет, я устроилась просто проектировщиком. В общем, я просто сижу за компом и составляю чертежи.

– То есть ты весь день чертила?

– Ну можно и так сказать.

– Ладно, проехали. И как? Интересно?

– Ну-у-у, скажем так, мне нравится.

Дальше Алёна говорила много сложных умных слов. Она искренне и просто пыталась объяснить как устроена её работа. И без высокомерного заявления «Тебе не понять». Хотя, сказав это, она была бы абсолютно права. Ведь из всего того множества сказанных ею слов, Петя запомнил только одно: Алёна – инженер.

А ещё, что она женщина. И вроде как феминистка. Но не такая, какими их представляет большинство. Обезумевшие разноцветные трансгендерные подростки, не успевшие в жизни определиться ни в чём, не нашедшие ответы ни на один важный жизненный вопрос, но уже спешащие с заявлениями и навязыванием всем вокруг своих хрупких сомнительных убеждений. О нет. Она была той феминисткой, которая просто радуется социальному равенству.

Но всё же женщина. Несмотря на все свои взгляды, она радовалась, что на оборонном предприятии женщины трудятся на час меньше мужчин. Правда, радовалась она этому не из-за преимуществ одного пола над другим, иначе это было бы очевидное противоречие, а потому что таким образом ей удавалось миновать вечерние пробоки.

– Расскажи о себе, – сказала Алёна.

Петю словно ударило током. Он увидел в ней что-то знакомое. Точное отражение его самого. Человека, который боится стать скучным в рассуждениях о чём-то своём.

– Это же так интересно, – продолжила она. – Художник. Ты прям зарабатываешь на этом?

– А ты думаешь, можно представляться художником, не зарабатывая на этом?

– Ну есть же такие люди.

– Но не когда тебе за тридцать же. Это скорее удел подростков, живущих мечтами.

– А ты как, картины продаёшь?

– По-разному. Художник может продать свою картину. Музыкант может продать свой бит. Ну или тот и другой могут сделать что-то под заказ. Обычно так искусство монетизируется. Ну разве что, кроме писателей. Кажется, только им можно называться писателями, при этом не получая за это никакие деньги.

– Как это?

– Ну а что? Что может продать писатель? Писатель и текст неотделимы. В отличии от художника и его картины.

– Ну а что на счёт сценариев?

– Ну слушай. В таком случае он будет называться сценаристом. Всё-таки в титрах к фильмам и сериалам пишут «сценарист», а не писатель. Ну или если угодно драматург. Ну или если мы в целом о литературе, да? Поэт может продать стихи тому же певцу или музыканту. Но если мы про прозу, то текст можно продать в журнал. Но тогда ты уже журналист, получается. Как и эссеист может продать статью в журнал.

– А в чём проблема писателю вот так же?

– Писатель создаёт текст многогранный. Где философия, сюжет и его голос переплетаются как коса. А от срезанных волос, сплетённых в косу, нет никакого ни смысла, ни спроса. Текст – либо великая ценность на носителе либо ничто. В точности как в диснеевской истории про Рапунцель. Срежь волосы и они уже будут ничем.

– Так говоришь, будто ты писатель, а не художник.

– Знаешь, интересно, меня тут вот пока мы шли сюда, Даня упрекал, что я так много знаю о художниках прошлого. Часто говорю о них как пример себе. Но каждый раз противоречиво. Ведь все они разные, каждый жил своей судьбой.

– Так… И к чему ты это?

– Я хочу рассказать про Ван Гога тебе один интересный факт. Он всем известный великий художник, не успевший добиться известности при жизни должным образом. Говорят, что из него получился бы настолько же гениальный писатель, насколько он был и художником.

– А почему не стал?

– Просто не занимался этим.

– А почему тогда так решили?

– Он писал письма своему брату Тео, который был, ну скажем так, его агентом. К слову, эти письма в открытом доступе. И даже продаются как книга. Можешь прийти в любой книжный магазин и с большой вероятностью где-нибудь в отделе классики, причём, а не специализированной литературы, ты смогла бы найти эти письма. На столько вот оценивается ещё и литературный талант Ван Гога. Неудивительно. Изначально он хотел стать священником и достаточно поздно передумал. Всё-таки наибольшую часть своих великих произведений он написал после тридцати.

– То есть Ван Гог после тридцати решил сменить род деятельности и это определило то, что он сделал такой огромный вклад в истории искусства?

– Ну да.

– А такое не заставляет тебя задуматься?

– Заставляет. Но он то сменил вообще в целом. Если он был бы писателем, а потом решил бы стать художником, и наоборот, то вряд ли это было бы принципиальной сменой деятельности. Всё-таки мне кажется, это в каком-то смысле разные формы одного.

***

Тут подошли Наташа с Данилом и Алёна с Петей оставили разговор незавершённым. Ребята пришли не с пустыми руками. Еды они заказали всё-таки куда больше, чем было обсуждено.

Тогда Петя подумал, может быть, до танцев не дойдёт. Всё-таки основная цель вечера – знакомство. А под танцы оно идёт уже как-то не так. Набьют животы, напьются, разговорятся и всё пойдёт как по маслу. Но, увы, всё вышло иначе.

Да, было много выпивки, еды и разговоров. Но разговоры были совсем иные. Не тех, что ждал Петя. А которые обычно и случаются у людей в такой обстановке. Обо всём сразу и вместе с тем совершенно ни о чём. О самом важном, великом и значительном, но превращённом в совершенно самое ничтожное.

Началось с разговоров о работе. И естественно о начальстве.

– Вы бы только знали, насколько у меня непостоянный начальник, – говорила Наташа. – Даст мне задание, а затем подходит и спрашивает, зачем я это делаю. А когда я всё-таки закончу это задание, ну рано или поздно закончу же, он забудет о нём даже. Окажется, что это даже не так уж и нужно было. Не знаю, что у него в голове. Какие то мухи летают.

– Так все же начальники такие, нет? – спросил Данил.

– Так он будто бы специально придумывает что-нибудь, лишь бы работа шла. А потом ругается, почему мы ничего не успеваем. Поэтому то и забывает об этих спонтанных заданиях. А он ведь не может признать это!

– Что именно? – спросила Алёна.

– Что задание это было ненужным и на ходу придуманным. Поэтому когда я прихожу с результатами, он делает такое лицо, будто понимает что-то, но сидит и молчит, явно пытаясь разобраться и вспомнить, что это за бред вообще.

– Ага, – отвечала Алёна. – Но ты своего хотя бы видишь. Мой же пропадает либо в своём кабинете, либо вообще не появляется на рабочем месте. Вот уж не знаю, как ему это позволяют. Может, договорился на дистанционную работу? Но что-то мне подсказывает, что вряд ли он дома работает.

– Так это же хорошо, разве нет? – спросила Наташа.

– Почему?

– Ну он не следит за процессом работы. Ему важен результат. Он судит по нему. Это даёт тебе ощущение свободы в определённом смысле.

– Если бы это было так, я была бы счастлива. Приходил бы в начале смены, давал бы нам план и наставления, а в конце рабочего дня проверял бы нас. А так свобода превращается в хаос и бардак. А потом получаем мы, а не он. А у нас же ещё круговая порука, чтобы вы понимали. Либо всему отделу премию, либо всему отделу депремирование.

И тут вдруг, ни с того ни с сего, речь зашла об обратном, об отдыхе и об отпусках:

– О, слушай, Алёна! Ты же в Париж недавно съездила! – сказала Наташа.

– Реально?! – удивился Данил.

Алёну это немного смутило. Будто бы в наши дни добраться до Парижа стало каким-то таким событием, сродни приобретению автомобиля или одобрению ипотеки. Хотя в эквиваленте траты денег, конечно, это было очень похожим.

– Ну да, вот, съездила этой весной, – сказала Алёна.

– И что? Как там? – спросил Данил.

Алёна пожала плечами и сказала:

– Париж как Париж…

Петя перестал слушал на этом моменте. Не слушал, какие вопросы задавали Алёне. Какие ответы она давала. И резко задумался.

Ему показалось это всё странным. Казалось, Алёна не особо хотела говорить об этом. А Даня с Наташей навязывались дополнительными вопросами. Ну не могли же такие хорошие подруги не обсудить поездку в такое место? И не могла же Наташа не поделиться всем этим со своим любимым?

Что это всё такое тогда? Притворство, чтобы попытаться увлечь Петю диалогом? И каков итог? Обратный результат. Осознание происходящего, лишь отчуждало его от обсуждения. Вместо этого он погряз в грёзах и ностальгии о Париже.

Когда Петя был молодой, вскоре после окончания учёбы, его планы о становлении художником только зрели. Но приходилось обременяться неприятной нелюбимой работой. Для него Париж столица не только Франции, но и всего цивилизованного мира. Столица культуры человечества. Он только о том и мечтал, чтобы накопить денег и слетать в Париж на недельку-две, а лучше месяцок.

Париж всегда был центром притяжения художников, писателей и артистов. Это своего рода большой университет мировой культуры. Петя сложно себе представлял, как можно быть по-настоящему художником, пускай даже у тебя есть профильное образование, но ты ни разу не был Париже и не поглощал тот необъятный объём знаний, который он содержит в себе.

Петя трудился как сумасшедший целый год на нелюбимой работе. Сверхурочно. По две смены в день. Порой без выходных в течение месяца. Зарплату делал на две части: на самое необходимое и на поездку в Париж.

Ему потребовалось так работать целый год, чтобы скопить порядка полумиллиона рублей. Полмиллиона рублей, чтобы съездить в одно место один раз на один месяц. И покуда все вокруг считали такую трату денег непрактичной, его мама всецело поддерживала сына. Говорила, что важно в жизни повидать мир, найти что-то то единственное, что дорого только тебе одному.

После той поездки он съездил в Париж не единожды. Но та первая была как та самая единственная любовь, что встречается один раз в жизни и остаётся с тобой навсегда, каким не был бы исход отношений. К тому своему первому отпуску в жизни, Петя готовился как никогда. Он не только собирал деньги и вещи в поездку, но и прочитал столько литературы о столице Великой Франции, что казалось, у него в голове уже сложился идеальный маршрут.

Более того, теперь он каждую поездку в Париж не мог обойти стороной те местечки, ставшие частью любимого маршрута. И это вовсе не какое-нибудь музей, театр или ресторан. Хотя и таковых имелось сполна.

Чаще всего это были места как что-то вроде лебединой аллеи на реке Сена, которая сразу же за статуей Свободы как та, что смотрит на Нью-Йорк, только поменьше.

Как-то раз он спешил из одного простецкого ресторанчика, практически забегаловки, который находился по другую сторону реки. Спешил к музею Орсе. Было уже далеко за полдень и Петя боялся, что не успеет туда попасть и провести достаточно времени до закрытия. Но его ноги, и без того бегавшие каждый день по пятнадцать-двадцать километров, быстро устали. Ему пришлось сбавить темп. Он решил идти размеренным шагом. И наткнулся на это место. Решил срезать через остров. А уже на нём, оказавшись в тени деревьев, скрывшись от опаляющего солнца, он решил присесть и просто понаблюдать за Парижем в его дневном свете.

Так он и влюбился в это место, а вместе с ним и в Париж ещё сильнее. Точно как в человека, которого и без того сильно любишь, как вдруг узнаешь его под совершенно иным ракурсом, прекрасным для себя.

Или, например, небольшой сквер в пятнадцатом округе, названном в честь какого-то именитого виолончелиста, чьё имя Петя так и не запомнил. Однажды оказавшись здесь случайно, потому что не было там никаких особо именитых музеев, театров или ресторанов, он изрядно устал ходить и решил отдохнуть.

Это место ему сильно понравилось тем, что здесь архитектура выглядела совершенно необычно, как-то не по парижски. С одной стороны высокие здания чем-то напоминающие панельки-брежневки. А с другой вполне привычный антураж четырёх-пятиэтажных домов в точности пародирующими османизацию, забитые ресторанами и бутиками по первым этажам.

Но самое главное, что на одном из углов сквера, как выяснилось, находилась музыкальная школа. Обычно звуки из учебных заведений доносятся страшные, истошные и фальшивые. Но как-то так точно магическим образом произошло, что стоило только молодому студенту, приехавшему в отпуск в Париж, сесть отдохнуть на нужном углу нужного сквера, как заиграла точно сказочная мелодия. Её явно играл не студент. Возможно, преподаватель. Практически без фальши и запинок. Мелодия одного известного французского пианиста. Очень известная мелодия. Пете было очень жаль, что его памяти о мировой музыке не хватало, чтобы с лёгкостью определить, кто и что написал. Но Париж удивлял его с каждым разом, заставляя влюбляться в себя всё сильнее и сильнее.

Восхищение столицей Франции всегда вдохновляло его на мысли об идеальном городе. Как же ему хотелось, чтобы его родной город, в котором он родился и вырос, где жила вся его родня в пяти поколениях до его рождения, пускай и не был бы похож на Париж, то хотя бы стремился к тому, чтобы стать столицей мировой современной культуры.

Как же он радовался, когда родной город называли столицей стрит-арта. Гордился, что так много художников готовы были рискованно и отважно заявлять о себе. Был счастлив, когда оказывался соучастником подобного.

Обо всём этом он с вдохновением говорил каждому. Любой выход в свет, прогулки по улицам, неожиданная своротка во дворы центральных районов – всё это неизбежно сопровождалось речами о будущем города.

Данил вдруг ткнул Петю в плечо и шепнул на ухо:

– Петь! Ну ты чего?

– Что?

– Ты будто бы не здесь.

– Извините, задумался.

Ребята всё время без конца что-то там говорили между собой. А попытки вернуть Петю с небес на землю, лишь вернули его мысли из Парижа в ландшафты родного города. Его мысли уже буквально гуляли по округе. Медленным шагом бродили по местным кварталам. Он вспоминал, как проводил здесь очень много времени в недалёком прошлом.

Вот, например, через дорогу от клуба – музей изобразительного искусства.

Ещё молодым студентом он пошёл на экскурсию. Он не хотел на неё. Но всех принуждали идти. Зачем? Петя так и не понял. Возможно, это было в рамках какой-то учебный программы. Но тогда Петя устроил скандал. Ругался с куратором группы. Прямо на глазах у всех студентов. И чем дольше ругался, тем пуще было его возмущение, глубже аргументы и ярче вся та клоунада, с которой он подавал своё мнение публике.

– Какой в этом всём был смысл, – спрашивали потом одногруппницы, – если всё равно в результате пошёл?

Но они не понимали то чувство собственной важности, иногда бушующее у таких как Петя, в студенческие годы. Как сильный зуд, желание почесаться. Невозможно было обойти стороной любой конфликт.

Уже на самой экскурсии Петя успел поругаться с экскурсоводом. Ведь несмотря на то, что он поступил на юриста, следуя родительским заветам, он уже давно решил для себя, чем будет заниматься. Любовь к изобразительному искусству была настолько сильна, что он уже прочитал книг по ней куда больше, чем законов, кодексов и учебников по юриспруденции.

Спорили они только об одной картине. Всю экскурсию Петя проходил как заведённый. Молчал со скрещенными руками. Пока все столпились у какого-то экспоната, он демонстративно отвлекался на другой. Юношеский максимализм – именно он никак не давал молодому студенту успокоиться после бурных дебатов с куратором.

Удивительно то, что картина та не несла никакой художественной ценности. Это было изображение известного сражения. Свидетельство кровавой истории человечества. Да и тот спор был об историческом значении события, изображённого на картине.

Каково же было чувство собственной важности, когда юному Пети удалось в тот день хоть кого-то уделать. И кого? Бедного экскурсовода, который учился не на историка, а на культуролога. Который вынужден был выслушивать выскочку. И ради чего? Той мизерной зарплаты, не дающей ему ничего? Никаких перспектив и возможностей?

Петя вспоминает тот день и думает, что ему должно было быть стыдно. Если не тогда, то хотя бы сейчас. Но нет. Ему не было стыдно. Он думал совершенно иным порядком. Что было бы, будь он на месте того парня, проводившего экскурсию? Да был по морде заносчивому подростку. Почему тот парень этого не сделал? Почему хотя бы на место не поставил Петю? Так сильно держался за работу, которую явно ненавидел?

Так за что же Пете должно быть стыдно? Воспоминания о тех событиях, даже сейчас, уже будучи взрослым, вызывали у него лишь чувство неподдельного интеллектуального и духовного доминирования.

Вспоминая события того дня, Петя задумался, как часто проводил тут время. Как ходил тут по самым разным причинам. В одиночестве или сопровождении самых разных лиц. Так или иначе, с этой маленькой улочкой было многое связано для Петя.

Если идти по ней дальше, проходишь сначала ещё один – музей андеграунда. Он стоял здесь будто бы назло классическому изобразительному искусству. Затем шла прокуратура. И, наконец, тот самый ресторанчик.

«Тот самый ресторанчик…»

Отмотаем события на шесть лет назад.

К двадцати пяти годам Петя наконец-то сменил работу. Он получил то, чего так хотел. Вместо всех этих ерундовых должностей то на производстве, то в общепите, то за рулём, то офисным клерком, он устроился дизайнером.

Петя уже думал, что пройденные им курсы, стоящие несколько его зарплат в ресторане, никогда не окупятся. Купил он их, чтобы хоть как-то войти в профессию. Думал, это даст ему нужную практику и портфолио для старта.

Он получил то, чего хотел. Тут его никто не обманул. Он приобрёл навыки, понимание как работает эта сфера и как можно дальше развиваться в ней. Но дальше его ждал только нескончаемый поиск работы. Все эти глупые шаблонные собеседования стали для молодого художника, можно сказать, чем-то вроде хобби на выходных.

Ему пришлось подрабатывать на фрилансе. Иногда это было круто. Получаешь заказ стоимостью с твой оклад за две недели и выполняешь его за те два единственных выходных, что тебе дают. А бывало, что подобное никто тебе не оплачивал. Либо кидали, либо просто отказывались от твоих трудов. Но в конечном итоге и это не было зря. Теперь к пройденным курсам у Пети прилагалось настоящее портфолио.

И вот годы неблагодарного труда окупились. Его пригласили в крупную дизайнерскую фирму.

Судьба распорядилась таким образом, что буквально за день до него на ту же самую вакансию пришла ещё одна стажёрка. Она показалась ему такой маленькой, такой растерянной. Глазки её бегали то по монитору, то по помещению компании.

Петя устроился в компанию с внутренним чувством уверенности. Он не сомневался ни в чём, что бы он ни делал. Она же, кажется, была немного подавлена. Она не до конца понимала, что от неё требовалось. Собственно, как и большинство офисных сотрудников.

Наставник, призванный адаптировать ребят к работе и коллективу, не очень добросовестно относился к своим обязанностям. Он бросал ребят на произвол судьбы.

Пете, может, оно и к лучшему. Он никогда не любил пару лишних глаз за спиной, пристально надзирающих из-за плеча. Она же не отказалась бы на первых порах от работы по строгой инструкции и под тотальным контролем.

А Пете девушка понравилась сразу. Видя её сомнения, он подумал, как было бы жаль, если бы она ушла раньше, чем они познакомились бы.

В отсутствии опыта в общении с большим количеством людей, каждый человек испытывает беспокойство перед незнакомцами; чувствует себя не в своей тарелке. Столько знакомств и одновременно со всеми? Это ужасно. Как же запомнить все эти имена?

Я здесь чужой, – думал Петя. Эта мысль жужжала в голове как комар над ухом, который не даёт расслабиться.