Извращенное королевство

В груди болит при мысли об этом. Я дико скучаю по Ким, Ронану и даже по Ксандеру и Коулу.

Скучаю по легкости в нашем общении, смеху и глубоко зарытым секретам. Может, всадники и считаются элитой КЭШ, но у каждого из них такие ощутимые тайны, что это кажется заманчивым.

Что до Эйдена…

Ничего.

Я запрещаю себе думать о нем с тех пор, как приехала сюда. Он не заслуживает моих мыслей и слез. Ни сейчас, ни потом.

Может быть, если я смогу оградить себя от боли, вызванной им и его загадочным существованием, то в конце концов сотру воспоминания о нем.

«Ты бредишь, Эльза?»

Подавляю этот голос, как только он звучит в голове.

– Помнишь то дерево? – Папа подходит к старой сливе на восточной стороне сада. – В детстве ты все время на него лазила и потом не могла спуститься, как котенок.

Я улыбаюсь и подхожу к папе.

Агнус попросил Нокса помочь ему кое с каким инвентарем. Мой приемный брат – все никак не могу привыкнуть его так называть – согласился только после того, как Агнус пообещал ему дорогие наушники, на которые Нокс давно заглядывался.

Мне почему-то кажется, что Агнус увел Нокса, потому что понимает: нам с папой нужно побыть наедине.

Запахиваю пальто на груди. Дождя нет, но прохладная погода заставляет продрогнуть до костей. Повисли темно-серые тучи, коварно обещая беззвездную ночь в ближайшем будущем. Как глаза Эйдена.

Нет. Хватит.

Черт, да почему у него глаза цвета туч перед дождем? Воспоминания о нем теперь станут прорываться всякий раз, когда будет пасмурно. В такой стране, как Англия, это настоящая пытка.

Это как попасть под ураган – он разобьет тебя, порвет на части и не оставит тебе выхода.

Я с усилием перестаю думать об Эйдене и переключаю внимание на папу.

На нем черный костюм, сшитый на заказ, но нет пальто. Он словно не мерзнет.

Как Илай.

Когда мы были маленькими, то у меня руки были ледяными, а у него – как уютные зимы и горячий шоколад.

Мы много его пили. Я сейчас о горячем шоколаде.

От воспоминаний меня накрывает грусть – точнее, от их недостатка. Его лицо видится мне по-прежнему нечетко, даже сейчас.

Папа и я впервые проводим время наедине; надо воспользоваться моментом и задать вопросы. Кто знает, когда к нам снова решит присоединиться Нокс?

Подхожу к пустому месту недалеко от дерева.

– Тут были качели. Ма когда-то качала меня на них и пела.

Папа застывает, словно его окатили ушатом холодной воды.

Я напрягаюсь, словно натянутая струна.

– Что-то не так? Я не то сказала?

– Ты помнишь. – Это не вопрос, просто замечание – и не очень радостное.

– Немного. – У меня вырывается протяжный вздох, словно я не выдыхала лет десять. – Я знаю, что ма была психически нездорова и ей стало хуже после того, как Илай утонул. Знаю о конкуренции с Джонатаном Кингом, пожаре в Бирмингеме и похищении Эйдена.

Порыв ветра откидывает мои волосы и пальто. Стучу зубами от холода… и не только поэтому.

Я не хотела выдать все на одном дыхании, но боюсь, что моя жажда истины решила все за меня.

Папа не двигается, но непонятно, это из-за шока или размышлений.

– Мама не желала тебе зла, принцесса. Она была психически нездорова. Люди многое делают ненарочно под влиянием психических расстройств.

– Но она правда причинила мне боль, пап. – Мой голос дрожит, словно ветки на деревьях. – Она ударила меня кнутом по спине.

– Что… правда?

Глядя на его дергающуюся челюсть, я почти решаю прекратить разговор, но не могу. Я молчала десять лет, и раз начала говорить, то уже невозможно удержаться. Давно пора.

Глаза наполняются слезами, и я безуспешно пытаюсь найти ответы в голове.

– Думаю, это было, когда она нашла меня у подвала. Я тебе не рассказывала, потому что не хотела, чтобы вы поругались.

– Принцесса…

– Она пытала Эйдена, – выпаливаю я. – Он был ребенком, пап. Ему было тогда столько же, сколько Илаю, его кожа была вся в красных отметинах, и он был прикован к стене. Ты знал, что у него до сих пор остались шрамы? Его спина и лодыжка – свидетельства жестокости мамы.

Внезапно мне хочется пожалеть Эйдена. Да, сейчас он ведет себя как монстр, и я никогда его не прощу, но это не отменяет того, что он испытал в детстве.

Мама сгубила его невинность.

Она разбила ее об землю, оставив сломанного мальчика.

Неудивительно, что он решил стать монстром. По его искаженной логике, быть монстром лучше, чем слабаком.

Не могу его за это винить.

В глубине души мне хочется оплакивать того маленького мальчика. Мальчика с растрепанными черными волосами и глазами цвета металла.

Этот мальчик был моим другом, светом во тьме.

Илай послал его мне.

Папа издает вздох.

– Это все я виноват.

– В каком смысле?

– Эйдена похитили лишь с целью напугать его родителей. Он должен был вернуться, как двое других мальчиков, если бы я позаботился об этом.

– Ты имеешь в виду, что ма держала его взаперти, ничего не сказав тебе?

– Ей помогал Реджинальд.

– Д-дядя Редж?

Папа берет меня за руку и ведет к скамейке неподалеку. Я следую за ним, как потерявшийся щенок – в голове все так перемешалось, что трудно мыслить рацонально.

«Дядя Редж помог маме похитить Эйдена».

Мысль болтается в голове, словно шар для сноса зданий. Я понимаю слова, но не могу их осознать.

Мы садимся на деревянную скамейку, которая пахнет свежей краской. Папа поворачивает меня к себе, чтобы мы оказались лицом друг к другу.

– Я хотел, чтобы ты привыкла к дому, прежде чем говорить о прошлом, но теперь у меня нет выбора. Ты никогда не будешь видеть маму в прежнем свете после того, что я тебе расскажу.

– Ты не заставишь меня ненавидеть маму больше, чем сейчас, пап.

Он моргает, но ничего не отвечает. Возможно, как и я, отец понимает, что она разрушила нам жизнь.

– Пойми, смерть Илая сильно ударила по маме. До свадьбы Эбигейл страдала от эпизодов мании, депрессии и тревоги. Она не любила докторов и часто прятала лекарства. Иногда вообще прекращала их принимать. Когда она забеременела и родила Илая, ей больше не нужны были таблетки. Казалось, мама нашла цель в жизни. Когда он умер, с ним исчезла и цель. Можно с уверенностью сказать, что все мы утратили часть себя в тот день.

Я придвигаюсь поближе и обнимаю отца в знак поддержки.

– Единственным способом выжить для мамы было представлять, что Илай жив. Спустя два месяца после его смерти она привела домой мальчишку и сказала, что нашла Илая на рынке. Я вернул его родителям и извинился. Тогда она стала делать это у меня за спиной при помощи Реджинальда. Этот мерзавец был готов на что угодно ради денег. Вдобавок он был умным и приводил только бездомных, осиротевших или сбежавших из дома парней, потому что их никто не хватится.

Я хмурюсь еще больше.

– Что-то такое помню.

Пазл постепенно складывается.

Я называла дядю Реджа супергероем, потому что монстры исчезали, когда он появлялся.

В детском сознании я считала мамины эпизоды мании монстрами. Она носила белое, душила меня в объятьях и отводила на озеро. Если ма одевалась в белое, то никогда не улыбалась и казалась не от мира сего.

Она была монстром.

Однако, когда приходил дядя Редж, мама одевалась в красные платья и красила губы красной помадой. Она выглядела сногсшибательно. Больше улыбалась и была столь энергична, что это порой меня озадачивало.

Она гуляла и играла со мной. Рассказывала сказки, смеялась и шутила.

Была моей ма.

Мои глаза расширяются, а сердце стучит так, словно сейчас вырвется и упадет на траву.

Значит ли это, что мама становилась радостной, когда дядя Редж приводил ей мальчика с улицы?

– Что она с ними делала? – Мой голос такой навязчивый, что это дико пугает меня.

– Обнимала их и говорила, как рада, что ее Илай дома, – вздыхает отец. – Она никогда не обижала их, так что я разрешал ей.

– Разрешал? – спрашиваю я высоким голосом.

– Они приходили на обед и оставались на несколько часов. В конце дня забирали деньги, одежду и уходили. Все были в выигрыше. У мальчиков была пища и кров на день, а мама была счастлива.

– Может, все же стоило отвести ее к психиатру?

– Водил. Даже по советам врачей отправлял в психиатрическую больницу, но ей было все хуже и хуже, даже резать себя начала. Пришлось забрать ее. В то время я все еще горевал по Илаю. Я боялся потерять и Эбби.

«Эбби».

Он все еще зовет ее так спустя столько времени.

Обдумываю его слова, но не могу облечь в четкую мысль. Пару секунд мы с папой просто смотрим вдаль, сидя под пронизывающим ветром и сгущающимися тучами.

Такие серые-серые тучи.

Идите вы к черту. Почему вы умножаете мою печаль?

– Однажды мама стала их мучить, верно? – Мой голос еле слышен. – Эйдена пытали, пап.

– Первое время она только обедала с ними и обсуждала, как прошел день. Уличные оборванцы любили ее. Эбби была добра и умела ладить с детьми.

– И что же изменилось?

Он проводит рукой по лицу и вытирает капельки пота указательными пальцами.

– Не знаю. Думаю, у нее началось обострение.

– Какое?

– Однажды я пришел домой и нашел ее в спальне. Она пела и размазывала пальцами кровь по волосам. Я примчался к тебе в комнату, опасаясь, что она могла что-то с тобой сделать. К счастью, ты спокойно спала.

– Ч-что случилось?

Он щелкает челюстью, и я расцениваю это как проявление гнева. Папа нечасто показывает чувства – возможно, от него я и унаследовала непроницаемое выражение лица.

– Я нашел двух детей в подвале. Они умирали от голода, а на коленях были глубокие царапины и порезы. Жуткое зрелище.

– Их было двое?

Он бросает на меня мимолетный взгляд.

– Ты их видела тогда, но не помнишь.

– Они были… живы?

– Да. Рана не была смертельной, но они умирали от голода. Эбигейл обычно кормила детей и никогда не поднимала на них руку. Когда я спросил, зачем она это сделала, то мама ответила, что у них не было травмы, как у Илая, когда он упал с велосипеда; и она это исправила.

Мне становится трудно дышать, и я прикрываю рот рукой.

– И ты все равно разрешал ей находиться с детьми?

– Нет. – Он трясет головой. – Не после такого кошмара.

– Слава богу.

– Она срывалась на тебе, принцесса. – Папа сжимает мою руку. – Я пытался оградить тебя от нее, но не смог.

– Пап, не говори так.

– Признаю, я не справился. Если отмотать время назад, я бы закрыл ее в психиатрической больнице.

Качаю головой.

– Знаю, ты не мог поступить так. Это было сразу после смерти Илая. Если бы мы потеряли и его, и маму за такое короткое время, то это бы нас убило.

– Оно того стоило. По крайней мере, мы не расстались бы с тобой на десять лет. – Он ненадолго задумывается. – И она не сотворила бы такое с Эйденом.

Я оживляюсь, утирая слезы.

– Почему она сделала это с ним?

– После происшествия с двумя детьми Эбби осталась без «фальшивого Илая» на три месяца. Это настолько испортило ее, что когда у нее наконец появился Эйден, то она на нем отыгралась. – Отец проводит рукой по лицу. – Я был занят тем, что разбирался с последствиями пожара, персоналом и полицией, так что меня какое-то время не было дома. Если бы я остался, этого бы не случилось. Что толку теперь говорить. История не терпит…

– Сослагательного наклонения, – говорю я вместе с ним.

Мы грустно улыбаемся друг другу.

Папа научил меня не поминать прошлое, когда все уже сказано и сделано.

– Теперь мы есть друг у друга, принцесса. Ничто не в силах нас разлучить.

Первая капля дождя падает мне на нос.

– Пойдем внутрь.

Мы несемся к дому, и на секунду я представляю себя маленькой девочкой, которая крепко держит папу за руку, хихикает и кричит от радости под дождем.

От этого воспоминания по телу бегут волны счастья.

Папа может казаться безжалостным человеком для всех остальных, но для меня он просто папочка.

Однако мне больше не семь лет. Я не могу закрывать глаза на очевидные факты.

Во-первых, хоть Эйдена и мучила мама, похитил его именно папа. Он запустил порочный круг вражды между Стилами и Кингами.

А может, все начал Джонатан, который устроил пожар, забравший хоть и не нарочно, но жизни десятков человек.

Амбиции Джонатана и Итана и жажда власти стали причиной вражды.

Однако именно ма мучила Эйдена, сделав и без того хреновую ситуацию еще хуже. Из-за нее Алисия села за руль в разгар шторма и врезалась в скалу.

Из-за мамы Эйден стал жестоким монстром.

От мыслей обо всем этом разболелась голова.

У папы звонит телефон, как только мы подходим к дому. Он смотрит на дисплей и улыбается мне.

– Иди внутрь. Мне надо принять звонок.

По дороге до меня доносится его серьезный голос.

– Да. Ошибаться нельзя… Отлично… Значит, в пятницу вечером…

Агнус кивает мне, идя в кухню. Улыбаюсь в ответ, но получается, мягко скажем, неловко.

Он не просто приглядывал за мной от лица папы, но и был близнецом дяди Реджа.

Один брат приводил маме сирот, другой – папина правая рука.

Странные отношения.

Поднимаюсь наверх и останавливаюсь. Слышу музыку из комнаты Нокса, которая находится напротив моей.

Должно быть, он закончил порученную Агнусом работу.

Если вдуматься, мы не говорили о возвращении в КЭШ. Папа сказал, что переведет нас в частную школу здесь, в Бирмингеме, то есть в школу Нокса и Тил.

Я еще не приняла решение, возможно, из-за того, что мозг сейчас перегружен новой информацией.

Если я поговорю с Ноксом, то может быть, мы придем к согласию.

Из комнаты вырываются басы метала. Стучу, но никто не отзывается. Наверное, не слышит меня из-за музыки.

Толкаю легонько дверь кончиками пальцев и останавливаюсь у порога.

Нокс растянулся на кровати, на нем футболка и шорты. Он громко смеется и смотрит что-то в телефоне.

Спорю на сотку, что снова мемы.

Тил закатывает глаза, сидя за его столом. Она разбирается с какой-то программой на компьютере и морщится от смеха Нокса.

На ней джинсовые шорты, в этот раз без чулок. Я прищуриваюсь, чтобы прочесть надпись на черном топе.

«Шрам означает, что я выжила».

Как и в случае со шрамами у меня и у Эйдена.

У нас у всех есть шрамы, потому что мы выжили. Мы – выжившие.

Слова бьют по мне сильнее, чем мне хотелось бы признать.

Черт, почему у меня есть что-то общее с этим козлом?

С момента моего приезда Тил относилась ко мне не то чтобы особенно тепло, но и не враждебно. В целом она просто меня игнорирует.

Однако Нокс и папа просили меня дать ей время, чем я сейчас и занимаюсь.

Интересно, как они оказались у отца. Они зовут его папой, но ни один из них ему не родной – по его словам.

Собираюсь постучать снова и войти, но что-то замечаю периферическим зрением.

На полках сидит плюшевый мишка. Он не вписывается в интерьер Нокса. Стены выкрашены в черный и разрисованы граффити, посвященными группам Metallica, Slipknot и Megadeth. Какие уж тут плюшевые мишки.

О боже.

Нет, нет, нет…

Это зрелище мне знакомо.

Слишком знакомо.

По телу проходит дрожь, и мысли переносятся в прошлое.

«– Папочка, кто это?

– Эльза? Ты что здесь делаешь? – Папа удивленно смотрит на меня.

Хватаю его за ногу и наклоняюсь в сторону, чтобы увидеть дверь.

На меня смотрят две пары глаз. Одна более светлая, а другая абсолютно черная, как ночь вокруг. Лица грязные, будто их не мыли несколько дней. Темные волосы растрепаны, словно их никогда не расчесывали.

Прижимаю к себе плюшевого мишку так крепко, что могла бы его задушить.

– Им просто нужна помощь, принцесса. – Папа приседает передо мной. – Иди к себе в комнату.

– У них нет мишки, – говорю я.

– Да, дочка, – грустно отвечает папочка.

Я хмурюсь, и глаза наполняются слезами.

У каждого должен быть свой мишка. Это моя любимая игрушка. Папочка подарил медведя, когда мне было три года, и с тех пор я не расстаюсь с ним. Тед охраняет мой сон и всегда рядом. Мы устраиваем с ним чаепития.

Но папочка говорит, что эти ребята нуждаются в помощи, так что им игрушка нужнее.

– Вот. – Я протягиваю им мишку. – Он вам поможет. Берегите его, ладно? Он не любит мерзнуть и плавать.

Кто-то с более светлыми глазами забирает игрушку с робкой улыбкой.

Взгляд падает на их колени. Они все в крови.

– Папочка! Им больно!»

Задыхаюсь и возвращаюсь к реальности. Изумленно смотрю на обстановку вокруг.

Взгляд перемещается между мишкой, Ноксом и Тил.

Сердце едва не перестает биться, когда я опускаю взгляд ниже. На правом колене у Нокса и Тил бледные горизонтальные шрамы. Такие же, как у Илая после падения с велосипеда.

Это были они.

Нокс и Тил – те дети, пострадавшие от рук мамы.

Эйден и я – не единственные выжившие.

Глава седьмая

Эльза

На следующий день во время завтрака я сижу молча и едва притрагиваюсь к еде.

Обычно я разговариваю с Ноксом, но сегодня не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

Не после того, что вспомнила вчера.

Папа и Агнус разговаривают о делах на бирже. Нокс уже не надеется, что кто-то будет его слушать, поэтому просто балуется едой Тил. Она пинает его под столом, и звук эхом разносится по обеденному залу. Он воет, словно его убивают.

Задумываюсь, кричал ли он, когда мама резала ему колено в тот день.

«Не смей».

Если я позволю темным мыслям захлестнуть меня, то просто не смогу нормально существовать. И буду мучиться от бессонницы, прижав колени к груди, как прошлой ночью.

Опускаю голову пониже, чтобы Тил и Нокс не заметили пылающих щек.

Почему земля не может разверзнуться и поглотить меня?

Как бы это выглядело, если бы рядом сидел Эйден? Во-первых, он бы не смущался. Во-вторых, знал бы, как действовать в этой ситуации.

«Мозг, да что с тобой, черт возьми? Мы разве не договорились выбросить Эйдена из головы?»

Прошло всего три дня, как мы виделись. В смысле в памяти еще свежи он и его тупая помолвка.

«Ну уж нет, мозг. Это не так работает. Забудь его. Забудь нафиг».

– Мы будем в моем кабинете, если тебе что-нибудь будет нужно, принцесса.

Папа и Агнус встают из-за стола.

Я была слишком увлечена внутренним диалогом со своим мозгом и не заметила, как они замолчали.

Папа улыбается мне.

– Потом покатаемся на лошадях.

– Но я не умею.

– Умеешь. – Он улыбается. – Нужно просто вспомнить.

Только после того, как они с Агнусом удаляются вверх по лестнице, я понимаю, что за столом остались Нокс и Тил.

И больше никого.

Господи. Что мне сейчас, блин, делать?

Бежать? Да ну, это невежливо.

Спрятаться под столом? Глупо.

Щедро шлепаю порцию джема на тост и неторопливо размазываю его, будто я художник. Сейчас я бы сделала что угодно, лишь бы избежать их общества, но не особенно верю, что ноги способны унести меня отсюда.

– Все хорошо? – Нокс откусывает булочку. – Ты не проронила ни слова со вчерашнего ужина.

Тил таращится на меня из-под густых длинных ресниц, но ничего не говорит.

«Ты взрослая. Держи себя в руках, черт возьми».

Глубоко и тяжело вздохнув, поднимаю голову и крепко сжимаю в руках тост.

Две пары глаз пристально смотрят на меня. Карие и цвета полуночи.

Вот почему Нокс и Тил показались мне знакомыми, когда я впервые их увидела – точнее, не впервые.

– Я помню встречу с вами много лет назад. – Мой голос звучит тяжело из-за подавляемых эмоций. Я едва дышу и уж тем более говорю. – Мне жаль, что мама так поступила с вами. П-простите меня.

– Наконец-то! – Нокс бьет себя в грудь. – Мне было обидно, что ты меня не помнишь. Это разбивало сердечко.

– Да на хрен мне нужны твои извинения, – равнодушно говорит Тил и отхлебывает кофе. – Это не вернет того, что я потеряла.

Я растерянно моргаю.

– Ты сейчас говоришь как сучка, Ти, – комментирует Нокс так беспечно, словно это рядовая ситуация. – Тебе надо кое-что знать о Тил, Элли. Она своеобразно выражается. Так, слушай сюда, Ти. Подумай немного над своими словами и скажи еще раз.

– Ладно. – Она поднимает голову и хмурится. – Я хотела сказать, что тебе не стоит извиняться за то, чего ты не делала.

– Вот видишь! – ухмыляется Нокс. – Не так уж и сложно, правда?

Однако Тил не обращает на него внимания. Оно направлено целиком на меня, и я чувствую себя мышкой, которую преследует кошка.

Это… странно.

– Хотя ты действительно очень похожа на ту женщину, и я продолжаю думать о том, чтобы заколоть тебя вилкой до смерти, пока ты спишь. – Она берет свою чашку и скрывается за углом.

– Ха-ха, очень смешно. – Нокс одаряет меня кривой усмешкой. – Она так шутит… в основном.

Я поеживаюсь.

– Она права, я просто копия матери. Как ты можешь так легко к этому относиться, Нокс?

– Просто ты – не она. Скажу тебе честно, в тот день с бассейном это я поднял тебя на ноги, когда ты упала на колени на автостоянке. Думаю, ты была настолько не в себе, что не заметила меня. Я был сбит с толку, думая, что вернулась та женщина. Прикинь, как я офигел! Я проследил за тобой и увидел, что ты тонешь. – Он проводит рукой по затылку. – На секунду я хотел тебя так и оставить, но не смог, потому что понял, что это не она. Чем больше времени я с тобой проводил, тем больше в этом убеждался. Дай Ти какое-то время, и она придет к такому же выводу.

– Спасибо, Нокс. – Я борюсь со слезами, когда говорю это.

– Нет, это тебе спасибо. Тед был первой игрушкой, которую получили мы с Тил. Папа говорит, что медведь был твоим любимцем. А дети не отдают любимые игрушки первому встречному. Черт, да я и сейчас неохотно делюсь своими вещами.

Я сглатываю.

– Пустяки.

– Это имело значение для нас обоих. Мы с Ти были детьми, которым была неведома надежда, но ты подарила ее нам в виде Теда. – Он улыбается. – Кстати, мы хорошо о нем заботились.

– Вы с Тил брат и сестра?

Он кивает.

– Близнецы.

– Правда?

– Разнояйцевые. – Он подмигивает. – Я унаследовал все самое лучшее.

Вот здесь я с ним не соглашусь. Хоть Нокс и хорош собой, у Тил уникальная, редкая красота: она одновременно выглядит и невинной, и сильной духом. И милой, и опасной.

– Мы были уличными детьми, – продолжает Нокс. – Сбежали от матери-наркоманки, которая хотела продать нас за деньги и прочие плюшки.

Я задыхаюсь, представив себе их жизнь, и роняю тост. Еда – это последнее, о чем я сейчас думаю.

– А отец?

– Я и не знал его никогда. Папа – единственный отец, который у нас был.

На сердце становится тепло, словно меня вырвали из темной ледяной зимней ночи и перенесли в теплый летний день. Папа забрал двух детей и помог им обрести новый дом.

– Он забрал вас к себе после того случая в подвале?

Нокс кивает.

– Раньше мы жили в отдельном доме с Агнусом, но папа постоянно нас навещал. После пожара мы переехали к нему.

– Но он был в коме.

– Он оставался нашим папой, даже пока спал.

Все, что рассказывал мне Нокс об отце, теперь имеет смысл. Он никогда не переставал считать папу своим отцом даже после того, как тот впал в кому с мизерными шансами когда-либо проснуться.

– Спасибо, что был рядом с ним, когда он в тебе нуждался.

– Ой, вот только не надо этих слезливых фраз. Все-таки он и мой папа тоже. – В его глазах загорается вызывающая искра. – А я его любимчик.

Я улыбаюсь и наконец, первый раз за утро, кусаю свой завтрак. Мы с Ноксом обсуждаем те времена, когда он запрещал себе искать меня. Очевидно, Агнус не хотел, чтобы мы общались без участия папы.

Мы немного болтаем, когда у входной двери раздается шум. Я встаю, и Нокс подходит ко мне. Мы растерянно хмуримся, следуя к источнику звуков.

Дворецкий разговаривает с кем-то у двери. Не успеваю сделать и шага вперед, как меня внезапно обнимают.

Ноздри наполняет аромат «Нины Риччи», когда тонкие руки обнимают меня так крепко, что едва ли не душат.

– Элси, – кричит она мне в шею. – Боже, с тобой все в порядке. Все будет хорошо, милая.

– Тетя?

– Я здесь. Тетя рядом. – Она отстраняется и изучает мое лицо безумными глазами. – С тобой все хорошо? Ничего не болит? Ты кушала?

– Все нормально, тетя.

– Успокойся, Блэр. – Голос дяди такой же умиротворяющий, каким я его помню. Он держит мой рюкзак и с непоколебимым спокойствием стоит на входе.

Я слабо ему улыбаюсь.

Я ужасный человек. Прошло два дня с тех пор, как я сообщила им, что возвращаюсь домой, а потом исчезла, не сказав ни слова.