Неуловимая подача

– Хорошо.

– Пожалуйста, займите свои места. Дверь закрывается. – Раздается по громкоговорящей связи голос стюардессы.

Исайя собирается передать племянника, но Кай жестом указывает на покрытый ковром пол в проходе.

– Поставь его на ноги. Посмотрим, не захочет ли он сделать несколько шагов. – Кай опускается на корточки и протягивает руки, надеясь, что Макс сделает первые шаги, чтобы до него дотянуться.

Вместо этого Макс хватается за подлокотник, как будто от этого зависит его жизнь, и падает навзничь. Очевидно, ему пора вздремнуть, потому что Макс не такой уж плакса, но как только он падает на пол, он начинает всхлипывать.

– Ладно, Букашка, – говорит Кай, беря его на руки, чтобы успокоить. – В следующий раз разберемся.

Он подбадривает его, поглаживая по спинке, пока Макс не втягивает в себя достаточно воздуха, чтобы успокоиться. Это занимает всего несколько минут, и как только плач прекращается, Кай пристегивает его ремнями безопасности к люльке, готовя к вылету, а затем садится на свободное сиденье рядом. Я сажусь в свободный ряд напротив них, откуда открывается прекрасный вид, и наблюдаю, как бейсболист улыбается своему ребенку, а Макс, выглядящий таким же влюбленным, смотрит на своего отца усталыми, полными слез глазенками.

Кай подносит руку сына к губам, осыпая поцелуями его ладошку и наконец заставляя этого обычно счастливого мальчугана мило рассмеяться.

Я никогда раньше не задумывалась о том, чтобы завести детей, но я была бы шокирована, если бы встретила женщину, чьи яичники не активизируются на полную при виде Кая Родеза, который точно знает, что делать, чтобы его сын почувствовал себя лучше.

11

Кай

Как только мой брат устраивается в моем номере, я тихонько закрываю за собой гостиничную дверь, стараясь не разбудить Макса. Я чуть было не постучался в дверь между моей комнатой и комнатой Миллер, чтобы попросить ее присмотреть за ним еще часок, прежде чем закругляться, но, когда я вернулся с игры, она была погружена в свои кулинарные книги и ноутбук – уверен, в поисках вдохновения.

На прошлой неделе, после того как она рассказала мне о своей работе, я вбил в поисковик интернета ее имя. Удивительно, почему я не сделал этого раньше. Наверное, потому, что она дочь Монти, и я уже знал, что с ней мне не справиться. Не думал, что мне удастся найти что-то еще.

Я ошибался.

Интернет пестрел ее именем. «Впечатляющая» – недостаточно сильное слово, чтобы описать карьеру Миллер Монтгомери. Там полно невероятных для ее возраста достижений. О ней писали в статьях, она завоевала престижные награды, работала под брендом самых известных имен своей отрасли, прежде чем стать одной из них. Но больше всего меня потрясли фотографии. Белоснежный халат шеф-повара, волосы собраны в пучок на затылке. Никакого кольца в носу, татуировки скрыты. С трудом можно узнать девушку, которую я встретил в лифте всего несколько недель назад.

Каждый день она появляется в разных нарядах, обычно – с босыми ногами, но после того как я увидел в интернете ее профессиональную сторону, какая-то часть меня почувствовала себя польщенной тем, что мы с Максом видим не столь известную сторону Миллер, какой бы дикой она ни была.

Ей нравится мой сын, а она пришлась ему по душе, и от этого она нравится мне еще больше.

После моей последней выездной игры я солгал, что, когда заканчивается матч, мне не нужно расслабляться. Не в этот раз. Сегодня вечером я играю уже седьмой иннинг, и у меня начало ныть плечо. Сомневаюсь, что завтра смогу рабочей рукой поднять Макса.

Поднявшись на верхний этаж нашего отеля в Хьюстоне, я прихватываю пару полотенец и направляюсь к бассейну на крыше, мне нужно сделать несколько кругов, чтобы остудить мышцы. Уже поздно, за полночь, и бассейн закрыт для посетителей, но раньше меня это никогда не останавливало. Я живу ради того, чтобы спокойно поплавать в одиночестве после игры.

Только сегодня я не один.

За ее спиной поднимается пар из соседней гидромассажной ванны, но она сидит, свесив ноги в бассейн. Стоит теплая июльская ночь, и летняя луна дает достаточно света, чтобы разглядеть ее очертания. Миллер в раздельном купальнике. Ткань темно-зеленого цвета без бретелек прикрывает ее грудь, вырезы по бокам трусиков такие высокие, что открыт каждый дюйм ее бедер, которые мне так нравятся.

Она чертовски сногсшибательна, все оттенки бежевого и татуированная кожа блестят в лунном свете.

Открывая дверцу, я поднимаю много шума, чтобы она поняла, что больше не одна.

– Взлом и незаконное проникновение, Родез? Не очень-то ответственно с твоей стороны.

– А может быть, у меня есть склонность к сумасбродству, о которой ты не знаешь.

Она от души смеется.

– Да? Тогда ладно.

Она и не подозревает, что до того, как стать отцом, Кай был таким же необузданным, как и она.

– Я-то думал, ты будешь в своем номере искать вдохновение в одной из тех кулинарных книг, с которыми путешествуешь.

Она кивает в сторону летней луны, виднеющейся вдалеке над городской чертой.

– Это очень вдохновляет.

Она не ошибается. Здесь потрясающе.

И вид, и девушка, на которую мне не надо бы смотреть.

Я бросаю полотенца на ближайший шезлонг и краем глаза наблюдаю, как Миллер начинает вставать, вынимая ноги из воды, а мой взгляд блуждает по каждому дюйму ее мокрой кожи.

– Куда ты собралась?

Она указывает на отель.

– Отдаю тебе бассейн. Я подумала, что ты захочешь, чтобы он был только для тебя.

– Лучше останься.

Так… Понятия не имею, зачем я это предложил.

Она колеблется, но не отвечает. Просто садится на свое место, снова погружая накрашенные красным лаком пальцы ног в воду.

Стягивая через голову рубашку, я бросаю ее на стул и поправляю пояс на плавках. Я замечаю, как зеленые глаза Миллер, не торопясь, отслеживают с другого конца бассейна каждый изгиб моего живота и груди.

Прошло так много времени. Так чертовски много времени с тех пор, как я замечал адресованное мне внимание женщины. Так много времени с тех пор, как на меня смотрели так, что я чувствовал себя мужчиной, а не просто чьим-то отцом. Я прихорашиваюсь под ее взглядом, моя грудь расширяется от внимания.

– У тебя есть татуировки.

Это не вопрос, а утверждение, и в ее тоне звучит удивление.

Проследив ее взгляд, брошенный на мою грудную клетку и бедро, я замечаю, что она рассматривает татуировку.

– Я всегда думала, что ты осуждаешь меня за то, что они у меня есть.

Черт подери. Я ее осуждал? Может, и да, но дело не в том, что у нее татуировки или кольцо в носовой перегородке, или в том, как она выглядит. Я полагал, что если за моим сыном когда-нибудь будет присматривать женщина, она будет милой старушкой, поднаторевшей в рукоделии и садоводстве. Я не ожидал встретить сквернословящий фейерверк, который к тому же будет крутым профессионалом на кухне.

– Не-а. Мне нравятся твои татуировки. Они тебе идут. – Миллер поджимает губы. – Но ты пьешь в девять утра! Я осуждал тебя за это.

Она посмеивается, и ее хриплый смех – последнее, что я слышу, прежде чем нырнуть с головой в бассейн. Я проплываю до мелкого места, где она сидит, выныриваю из воды и оказываюсь примерно в футе от нее. Провожу рукой по волосам, чтобы убрать их с лица.

– Боже милостивый, Кай. Неудивительно, что у тебя есть ребенок. От одного взгляда на тебя любая женщина могла бы забеременеть.

Я выдавливаю из себя смешок.

– Пожалуйста, давай не будем шутить о том, что кто-то может снова забеременеть. Я очень стараюсь вырастить одного ребенка. Со вторым я не справлюсь.

Она выпрямляется.

– О чем это ты?

Уже слишком поздно начинать этот разговор. Я изрядно устал. У меня все болит. Мой разум чересчур измучен, чтобы думать о чем-то другом, кроме как расслабить плечи и упасть в постель. Через несколько часов мне придется вставать с Максом, но темно-зеленый купальник Миллер, влажный, облегающий каждую клеточку ее тела, заставляет меня желать провести всю ночь напролет просто смотря на нее.

Дочь Монти. Сногсшибательная дочурка Монти.

С этой мыслью я ныряю под воду и снова проплываю вдоль бассейна, растягивая плечо и надеясь, что расстояние между нами поможет мне забыть, насколько красива эта женщина.

Но и с закрытыми глазами я вижу только ее и, вынырнув на мелководье, чтобы глотнуть воздуха, обнаруживаю, что она сидит, опираясь на ладони, и я знаю, что этот образ еще долго не покинет мой разум.

– Ты уже должен бы понять, что игнорирование не заставит меня забыть то, что я хочу сказать, Кай. – Ее тон ровный и уверенный. – Ты потрясающий отец. И если кто-то должен тебе об этом сообщить, я это сделаю.

Я ей не верю, но спорить бессмысленно.

– Спасибо.

– Кто за ним сейчас присматривает?

– Исайя.

– Где его мама?

У меня вырывается удивленный смешок, и я на мгновение ныряю под воду, чтобы сориентироваться и найти, что ответить.

– Поздновато для таких разговоров, тебе не кажется? – вот что я говорю, когда выныриваю обратно.

– Не-а. Думаю, сейчас самое подходящее время.

Я отворачиваюсь от нее и начинаю плавать взад-вперед. Отсюда, сверху, открывается потрясающий вид на весь раскинувшийся под нами город. Ночь теплая, вода успокаивает, и от этой почти обнаженной женщины у меня развязывается язык.

– Я бы предположил, что в Сиэтле. Но не уверен.

Не успев опомниться, я слышу тихий всплеск – это Миллер входит в воду позади меня. Она подплывает к тому месту, где я стою, затем выбирается и усаживается на выступ, заставляя меня смотреть на нее.

Заставляя. Я мысленно смеюсь. Для меня большая честь наблюдать за Миллер Монтгомери в купальнике, с которого стекает вода.

Ее голос звучит мягче, чем обычно.

– Что случилось?

Вода стекает по ее телу, часть ее попадает между грудей, и мое внимание приковано к ней. Она тоже это знает и, как сексуальный гипнотизер, придвигается чуть ближе и снова спрашивает:

– Что случилось с мамой Макса?

– Ты используешь свое тело, чтобы отвлечь меня?

– Это действует?

Я провожу ладонью по лицу, потому что да, это действует. Даже слишком хорошо, черт возьми.

– Она… я с ней случайно познакомился, когда играл в Сиэтле. Встретил ее в местном ресторане, который часто посещала команда. Эшли была нашей официанткой. Между нами никогда не было ничего серьезного, и все закончилось, как только я подписал контракт с «Чикаго». Просто интрижка, по крайней мере, я так думал. Осенью я переехал на Средний Запад, а примерно через год она объявилась в моей квартире с моим полугодовалым сыном на руках.

– Она никогда не говорила тебе, что беременна? – Миллер хмурит брови, она явно разозлилась.

– Она узнала об этом только после того, как я уехал. Но нет, я не думаю, что она планировала мне об этом сообщать.

– Ненавижу ее.

Я усмехаюсь.

– А я – нет.

– Как ты можешь?

– Потому что она искренне верила, что сделала все правильно, каким бы ошибочным ни был этот поступок. Она не хотела, чтобы я думал, что она пытается заманить меня в ловушку или забрать мои деньги, поэтому планировала справляться с этим самостоятельно, но через полгода поняла, что не хочет быть матерью. Вот тогда-то она и появилась.

Миллер усмехается.

– Тогда я буду держать обиду на тебя, раз уж ты такой рассудительный. Это отстой, Кай. Ты пропустил целых шесть месяцев.

– Я знаю, это так, и думаю об этих шести месяцах каждый день своей жизни. Что я пропустил, чему Макс научился без меня. Я не испытываю к ней ненависти, но злюсь на нее за то, что она не рассказала мне о нем раньше. Когда она появилась в Чикаго, у меня и в мыслях не было, что растить его буду я.

– И ты уверен, что он твой? Вот так просто?

Приподняв брови, я жду, когда она сложит два и два. У Макса мои глаза стального цвета, мои темные волосы. Нет никаких сомнений, он мой.

– Ладно, – смеется она, поднимая руки. – Глупый вопрос.

– Я уже столько пропустил, что боюсь пропустить что-то еще. – В помещении становится пугающе тихо, тишина пронзительна. – Прости, – приношу я свои извинения. – Слишком поздно для того, чтобы тебя этим грузить.

– Меня никогда не поздно грузить, папочка-бейсболист.

С моих губ срывается изумленный смешок, и он снимает напряжение.

– Не смеши меня.

Она улыбается, и мне это очень нравится. Мне хочется смотреть на нее, я хотел бы рассказать ей очень много всего, когда она так на меня смотрит. Но вместо этого я ныряю под воду и плыву прочь, пока не чувствую, что она следует за мной по пятам, плывя по той же дорожке бассейна.

Вынырнув на глубине, я зависаю на месте, пока она тоже не выныривает на поверхность.

– Что, черт возьми, ты делаешь?

– Плыву следом за тобой через весь этот клятый бассейн, пока ты не расскажешь мне остальное.

– Что – остальное?

– Продолжение истории. Почему ты никому не доверяешь своего сына. Почему ты не доверяешь мне. – Она слишком часто двигает руками и ногами, чтобы просто удержаться в воде в вертикальном положении. – Кроме того, я не очень хорошо плаваю, так что, если я утону, это на всю жизнь останется на твоей совести.

– Я тебе доверяю.

Она замолкает, ее зеленые глаза широко раскрываются, и она начинает медленно тонуть.

– Хорошо, Майкл Фелпс[47]. – Протянув руку, я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе. – Не нужно жертвовать своей жизнью. Я расскажу.

Наши ноги переплетаются под водой, мы скользим друг по другу кожей. Вода довольно теплая, но я чувствую, как под моей ладонью по спине Миллер пробегают мурашки. Я обвиваю рукой ее бедро, ее ноги обхватывают мою талию, взгляд медленно опускается к моим губам, потому что они слишком близко.

Откашлявшись, я возвращаю нас на мелководье. Добравшись до глубины, на которой она может стоять, я по-прежнему не отпускаю ее.

Когда Миллер пытается убрать ноги с моих бедер, я сжимаю ее еще крепче. Она приятна на ощупь. Слишком приятна. Я действительно понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как меня в последний раз касалось женское тело, но не хочу, чтобы это заканчивалось прямо сейчас.

– Ты мне доверяешь? – шепчет она.

– Думаю, да.

– Почему?

– Боже, я понятия не имею. Ты как слон в посудной лавке, так что, возможно, я просто не в своем уме.

Я медленно подвожу ее к выступу, усаживаю, но сам не ухожу. Остаюсь стоять между ее раздвинутых ног, мои ладони лежат на бетоне, рядом с ее бедрами.

– Задавай свои вопросы.

– Почему ты увольнял всех нянь?

Она спрашивает напрямик, но я колеблюсь. Опускаю голову, бедра Миллер прямо передо мной, и мне приходится сжать руки в кулаки, чтобы не коснуться их.

– Могу я сказать тебе, почему? – тихо спрашивает она. – Я думаю, ты хочешь перестать играть в бейсбол. Я думаю, ты переживаешь, что пропустишь важные моменты, которые могут достаться тому, кто будет присматривать за Максом. Думаю, ты так зациклился на том, что пропустил, что отчаянно хочешь больше ничего не пропустить.

Вдыхая через нос, я отступаю в воду, потому что мы чересчур близко, и она видит слишком многое.

– Я знаю, каково это – когда с тобой нет родителей, – говорю я ей. – В тот день, когда меня призвали в армию, Исайя был единственным в толпе провожающих, и то же самое произошло, когда подошла его очередь. Кроме того, только я оставался рядом с ним, когда он получал водительские права и когда ему впервые разбили сердце. Последнее, кем я когда-либо буду, – это отсутствующим отцом. Я не пропущу ничего важного, и более того, я не хочу упускать повседневные, незначительные моменты. Они нужны мне все.

Когда Миллер входит в воду, ногой задевая меня по ноге, между нами воцаряется тишина.

Ее обычно уверенная манера общения становится мягкой.

– Где были твои родители?

– Моя мама умерла.

– И моя тоже.

Она садится на выступ, и я перевожу взгляд на нее.

– Рак, – поясняет она.

– Автомобильная авария.

– А твой отец?

Ладно, на сегодня хватит.

– Долгая история.

Кажется, она понимает, что мне нужно сменить тему.

– Тебе стоит хоть немного повеселиться.

Я невольно улыбаюсь.

– Поверь, в двадцать лет мне было очень весело. Как только Исайя обосновался в лиге, я стал жить полной жизнью. Я был глуп и безрассуден, и мне не нужно возвращаться к этому теперь, когда я должен растить сына.

– Тебе не стоит возвращаться, но ты мог бы найти баланс между «тогда» и «сейчас». А теперь ты все время ворчишь, – она понижает голос, передразнивая меня, – Я одинаково ненавижу игру в бейсбол и людей, которые присматривают за моим ребенком.

– Я не ненавижу бейсбол. На самом деле я люблю его. Я просто ненавижу, что он отдаляет меня от Макса.

– А люди, которые присматривают за твоим ребенком?

Мои губы кривятся.

– Нужно быть решительным.

Она смеется, ударяя меня в грудь тыльной стороной ладони, но я перехватываю ее, прежде чем она успевает отдернуть руку.

– Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мама?

В воздухе снова повисает тишина.

– Пять.

– Боже, – выдыхаю я. – Я и не подозревал, что Монти был так молод, когда потерял жену.

– О, они никогда не были женаты. На самом деле они встречались всего около года перед тем, как мама умерла. – Миллер соскальзывает с выступа в воду между моим телом и бортиком бассейна. – Он мне не родной отец.

Что?

Она уплывает от меня, но, как она сама сказала, она не очень хорошая пловчиха, так что далеко ей не уйти. Она всю ночь гонялась за мной в бассейне, но теперь я сам твердо решил ее поймать.

– Продолжай, – настаиваю я, когда она появляется над водой.

– Он удочерил меня. – Она стирает с лица капли воды. – За день до своей смерти моя мама попросила его удочерить меня. Это была нелепая просьба. Ему было двадцать пять лет, и он профессионально играл в бейсбол. Я – просто ребенок его девушки, но он все равно это сделал. Моя мама была матерью-одиночкой и до тех пор растила меня одна. Мой родной отец был мужчиной на одну ночь. Монти усыновил меня, сменил мою фамилию на его, потому что мама этого хотела. Он ушел из лиги и устроился тренером в колледж, чтобы заботиться обо мне, потому что у меня больше никого не было. Это самый бескорыстный поступок, который кто-либо когда-либо для меня совершал, и из-за этого я чувствую себя ужасно.

Я застываю на месте, ошеломленный уязвимостью, которую Миллер никогда не демонстрировала в моем присутствии. Она обычно смягчает наприяженнуые моменты юмором, но сейчас это не так, потому что Монти заслуживает признания. Она хочет, чтобы я понял, какой он замечательный. Как он важен для нее.

Мне чертовски нравится этот парень.

– Он беспокоится, что ты уйдешь из спорта так же, как и он, – продолжает она.

Я думаю об этом каждый день. Это избавило бы меня от многих стрессов. Конечно, я отказался бы от карьеры, которую люблю, но ради работы, которую люблю еще больше.

– Не делай этого, – шепчет она. – Прислушайся к словам ребенка человека, который отказался именно от того, от чего ты собираешься отказаться. Макс будет жить с чувством вины до конца своих дней.

Вот почему она вернулась на прошлой неделе. Должно быть, Монти сказал ей это, чтобы она дала мне еще один шанс.

– Миллер, я измотан. Все это чертово время…

– Разреши мне помочь тебе. Позволь, я помогу тебе обрести равновесие.

Она серьезно относится к этому, к чувству вины, которое несет в себе. Но почему? Я знаю Монти. Знаю, что он за человек. Он отказался от всего ради своего ребенка, так же, как и я. Как она этого не понимает? Когда у тебя появляется ребенок, в твою жизнь приходит любовь другого рода. Монти не жертвовал своей карьерой, он просто изменил направление своей деятельности из-за того, что сильно полюбил эту маленькую девочку. Настолько, что он берет с собой ее софтбольную фотографию на каждую выездную игру, чтобы поставить на свой стол и смотреть на нее.

Она умоляюще заглядывает мне в глаза, но, прежде чем я успеваю ответить, ей в лицо бьет ослепительный свет фонарика.

– Эй! – кричит охранник. – Бассейн закрыт!

Повернувшись, я прикрываю Миллер своим телом, становясь к ней спиной, отчасти для того, чтобы заслонить ее лицо от света, но в основном потому, что чувствую себя настоящим собственником, глядя на нее в крошечном зеленом купальнике, и у меня нет планов делиться с кем-то этим зрелищем.

Она разражается смехом у меня за спиной.

– Извините! – Я вскидываю руки вверх, вынимая их из воды. – Мы уходим.

Миллер продолжает хихикать.

– Это все ты виновата, Монтгомери. Я провел с тобой всего одну ночь и уже нарвался на неприятности.

– Поверь мне, – смеется она. – Я собираюсь доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем эти.

Вот это-то меня и волнует.

12

Кай

Мы в разъездах, проводим матчи с техасскими командами. С тех пор как мы уехали из Чикаго, нам не выпало ни единого выходного, и у меня не было возможности поговорить с Монти наедине. Ребята шумно топают по туннелю, направляясь на поле, но пока команда готовится к разминке, я тайком проскальзываю в кабинет тренера.

– Привет, Эйс, – едва взглянув на меня, говорит Монти. Он стоит над столом, просматривая скаутские отчеты. – Чем могу помочь?

Тихо прикрыв за собой дверь, я обхожу стол и, не говоря ни слова, заключаю Монти в объятия.

На мгновение он замирает с бумагами в руках, но я не отпускаю его. В конце концов он бросает их на стол и обнимает меня в ответ.

– Ты в порядке?

Да. Нет. Как мне сказать ему, насколько я впечатлен и в то же время раздосадован? Как мне выразить свою благодарность за то, что он сделал для Миллер, не показав при этом, что я чертовски привязался к его дочери?

Отстраняясь, я толкаю его в грудь.

– Да иди ты, – смеется Монти, поднимая руки в знак капитуляции. – Чувак, я получаю очень противоречивые сигналы.

– Ты отговорил меня уходить на пенсию, а сам поступил точно так же по той же гребаной причине.

Карие глаза Монти смягчаются, его грудь вздымается при вздохе.

– Она тебе рассказала.

– Да, она мне рассказала, и ты тоже должен был это сделать.

– Присаживайся.

Раздраженный, я делаю, как он говорит, сажусь на стул по другую сторону стола.

Монти откидывается на спинку стула, подпирая пальцами подбородок.

– Я не рассказывал тебе, потому что мы с тобой разные.

– Монти, в этом отношении мы совершенно одинаковые. Ты уволился, чтобы заботиться о своем ребенке. Почему я не могу?

– Потому что я был не таким, как ты, Эйс. У меня не было твоего таланта. Я был не в твоем возрасте. Я не располагал такой помощью, как ты. Как думаешь, почему я так непреклонен в том, чтобы организация делала это для тебя? Я знаю, как это тяжело. Черт, Кай, я знаю, через что ты проходишь, но ты не один. А я был один.

Проклятие.

– Я не рассказывал тебе об этом, потому что ты ищешь повод, чтобы завершить карьеру, – продолжает он. – Я не собирался давать тебе такую возможность. Если бы тебе больше не нравилось играть, я бы сию минуту помог тебе собрать чемоданы, но я вижу, что игра тебе нравится. То, как ты выглядишь в те вечера, когда выступаешь в роли питчера. Как сильно тебе нравится снова играть с Исайей. Ты по-прежнему любишь эту игру.

– Тебе тоже по душе игра. Это очевидно. В противном случае ты бы не тренировал команду последние двадцать лет. Так почему же ты ушел, если тебе это так нравилось?

– Потому что Миллер было пять лет, и она только что потеряла маму.

Мой взгляд падает на фотографию в рамке на его столе. Миллер, еще не достигшая подросткового возраста, в желтой футболке для софтбола с гигантской цифрой четырнадцать на форме. Зная то, что я знаю об этой женщине сейчас, у меня щемит в груди от того, через что ей пришлось пройти в столь юном возрасте.

Снимая кепку, я большим пальцем протираю фотографию Макса, которую храню внутри.

Монти смиренно вздыхает.

– Она ходила в детский сад и потеряла единственного родителя, которого когда-либо знала. Я был ей нужен.

– Ты жалеешь, что ушел? Поэтому не хочешь, чтобы я поступил так же?

– Не жалею ни единой секунды. Я нуждался в ней так же сильно, как и она во мне, но у нас с Миллер все было по-другому, чем у тебя и Макса. В тот момент я искал направление в своей жизни, и я гораздо лучший тренер, чем игрок.

Мой взгляд прикован к ее фотографии.

– У тебя есть помощь, которой у меня никогда не было. За вами с Максом стоит так много людей. Твой брат, я, вся эта команда.

«И Миллер», – мысленно добавляю я.

Все те недели, что она здесь, я вижу, как она заботится о Максе, как сильно он ей уже небезразличен, но я не скажу этого вслух, чтобы не услышал ее отец.

– Что даст увольнение? Позволит тебе сидеть дома, чтобы Макс был счастлив? Знаешь, что делает ребенка счастливым? То, что он видит, как его родители воплощают свои мечты. Бейсбол – это все еще твоя мечта, я знаю. Перестань относиться к нему как к врагу и позволь себе им наслаждаться. Всем этим – командой, путешествиями, болельщиками. Как только это исчезнет, оно исчезнет навсегда.