Неуловимая подача

– Кенни, у тебя был тяжелый день. Я в порядке. Не хочу, чтобы ты слишком много работала.

– Слабак. – Она смеется, качает головой и уходит.

Я разговариваю с братом, а мой врач продолжает удерживать меня за руку.

– Когда-нибудь ты ее доведешь.

– Не-а, – говорит Исайя, его голос становится громче, когда он подходит к моему столу и смотрит на меня сверху вниз. – Она в меня влюблена. Она об этом даже не подозревает, но это так. И совершенно очевидно, что я влюблен в нее.

– Очевидно. Раз уж ты каждую ночь затаскиваешь в свою постель новую девушку, останавливаясь в тех же отелях, что и она.

Исайя пожимает плечами.

– У нас взаимопонимание. – Я усмехаюсь. – Удивлен, что ты остался на физиопроцедуры. Я-то думал, ты помчишься домой, чтобы забрать Макса подальше от горячей нянюшки, – продолжает брат.

– Да, я пытаюсь ослабить хватку по просьбе Миллер.

– Мы теперь исполняем просьбы Миллер? Интересно.

– Думаю, она не так уж плоха.

Брови Исайи взлетают вверх, на губах появляется озорная ухмылка.

– Не так уж плоха, а? Кто ты такой и где мой несносный старший братец?

Я показываю ему свободной рукой средний палец.

– Знаешь, я тут подумал, может, мне стоит зайти сегодня вечером. Убедиться, что с Миллер все в порядке. Если ей не нравится твой дом, она может пожить у меня.

Мимо, качая головой, проходит Кеннеди.

– По дружбе, – быстро добавляет Исайя, чтобы она услышала. – Как друг, Кенни!

– Ты идиот, и она не останется в моем доме.

– Но няни Макса всегда жили в твоем доме.

– У других нянь Макса не было отца, у которого они могли ночевать и который живет в тридцати минутах езды.

Они также не были похожи на Миллер, не говорили как Миллер и не вызывали у меня желания флиртовать с ними в ответ каждый раз, когда они открывали чертовы рты. Кроме того, от них не было дополнительной нагрузки на мою руку, когда я принимаю душ, потому что в моих чертовых дневных мечтаниях постоянно мелькают ее полные бедра и зеленые глаза.

10

Миллер

При звуке открывающейся входной двери я подпрыгиваю и со звяканьем роняю в металлическую миску венчик.

Я потеряла счет времени. Очевидно, я провела на кухне несколько часов с тех пор, как уложила Макса спать, но время пролетело незаметно, и я заблудилась где-то между маслом, сахаром и мукой. Кухня Кая – настоящая катастрофа. Я твердо намеревалась прибраться к тому времени, как он вернется домой, но, черт возьми, теперь это у меня точно не выйдет. Я наблюдаю на мониторе, как он проверяет, спит ли его сын, потом выходит из спальни и направляется прямо ко мне.

Интересно, насколько он разозлится. Бьюсь об заклад, он покраснеет, нахмурит брови и вытаращит ледяные глаза. Обожаю расстроенного Кая, и мне, кажется, отлично удается выводить его из себя.

Но я бы наслаждалась этим моментом гораздо больше, если бы сама не была так расстроена.

Ничего не выходит. Сегодня вечером я попробовала четыре новых рецепта, и все они оказались безнадежно неудачными. Продукты, которые я заказала? Их больше нет, кроме тех, что я купила, чтобы пополнить недостающие запасы в кладовой и холодильнике Кая. Даже сногсшибательная кухня, укомплектованная по последнему слову техники, не в состоянии раскрыть мой творческий потенциал. Моя последняя надежда – это чизкейк с кремом-фреш[43], над которым я работаю, но даже он выглядит уныло.

– Что, черт возьми, случилось? – В голосе Кая слышится паника.

Повернувшись, я пытаюсь хотя бы немного отряхнуть фартук от муки, но тщетно. Я вся в муке.

– Как прошла твоя игра?

– Все в порядке. – Кай не смотрит мне в глаза, его внимание продолжает блуждать по кухне, в которой царит настоящий разгром.

Долгий выдох, который я издаю, отбрасывает прядь волос с моих глаз, но она тут же снова падает мне на лицо.

– Я плохо справляюсь со своей работой.

Он перестает растерянно оглядывать меня и кухню, его лицо смягчается.

– Ну, мой сын жив, и ты не сожгла дом дотла… пока что. Я бы сказал, что у тебя все в порядке.

– Возможно, это самое приятное, что ты мне когда-либо говорил, но нет. Не эта работа. Не присмотр за Максом, а моя настоящая работа. Я в ней – полный отстой.

В этот момент раздается звуковой сигнал таймера духовки. С помощью перекинутого через плечо кухонного полотенца я достаю противень и обнаруживаю, что мой гарнир подгорел до хрустящей корочки.

– Черт бы все побрал. Это должен был быть черный кунжутный крамб[44].

– Похоже, у тебя получилось. Он определенно черный.

Я прищуриваюсь, глядя на слишком привлекательного гигантского бейсболиста, который прислонился плечом к холодильнику и наблюдает за мной.

– Это даже не основной десерт. Это просто гарнир. Я не в состоянии даже гарнир нормально приготовить. Что со мной не так? – Я бросаю на стол противень с печеньем.

Я не плакса. Не имею привычки лить слезы, но у меня появилась привязанность к тому, что, как я думала, должно было вытащить меня из колеи. Запрокинув голову, я закрываю глаза, пытаясь подавить разочарование.

Так продолжается до тех пор, пока я не чувствую, как меня заключают в объятия две длинные мускулистые руки. Я резко открываю глаза и обнаруживаю, что уткнулась лицом в туго натянутую на груди серую футболку.

– С тобой все в порядке, – успокаивающе произносит он. Он говорит это так, как сказал бы своему сыну, если бы тот упал и ударился головой. Мягко и уверенно, и это слишком хорошо действует на мои хаотичные мысли.

Я растворяюсь в нем, мои руки обвивают его тонкую талию.

– От тебя хорошо пахнет.

Он прижимается грудью к моей щеке.

– На этот раз я принял душ после игры.

– Значит ли это, что ты доверяешь мне своего сына?

– Не спрашивай меня об этом, Монтгомери. Ты и так расстроилась, и мне пришлось бы солгать тебе, чтобы не чувствовать себя виноватым.

– Кай?

– Хм?

– Зачем ты меня обнимаешь?

Он выдыхает, и мое тело прижимается к нему в такт этому движению.

– Не знаю. Мне показалось, что тебе это нужно. Мне говорили, что я умею утешать, так что, думаю, это был инстинкт.

Возможно, он не так уж неправ, потому что у меня такое чувство, что если и есть что-то, что может мне помочь, так это глубокий тембр его голоса, сопровождаемый крепкими объятиями.

– Что случилось? – мягко спрашивает он, поглаживая рукой мою обнаженную спину.

– Я просто посмешище. Меня больше никто не возьмет на работу. Меня уволят, и все потому, что я не в состоянии приготовить чертов гарнир к фромаж блан[45] из козьего молока, который, по сути, сам по себе – просто гарнир. Я даже гарнир к гарниру приготовить не могу! Я еще даже до чизкейка не добралась.

Он замолкает, явно не находя слов. Когда он наконец находит их, то поражает меня:

– Ну, если уж говорить начистоту, кто, черт возьми, вообще может захотеть гарнир из козьего сыра?

Я хихикаю ему в грудь.

– Круто, что ты в какой-то степени это понимаешь.

– Не хочешь объяснить мне, почему няня с татуировками запросто разговаривает так, словно она владелица ресторана, отмеченного звездой Мишлен?

Вырвавшись из его объятий, я тут же теряю уверенность. Благодаря этому простому объятию я немного понимаю, что именно в Кае так нравится моему отцу. Он надежен. Уравновешен.

– Прости. – Я показываю на его рубашку, которая теперь тоже в муке, как и я сама. – Я не владелец ресторана, отмеченного звездами Мишлен, но я помогаю кухням их получать.

Я вижу замешательство в его взгляде.

– Я работаю по контракту. Шеф-повара нанимают меня на три месяца, чтобы я приходила к ним на кухню и готовила их десертные меню, как правило, в надежде заработать звезду. Некоторые повара превосходны как в приготовлении ужинов, так и в приготовлении десертов, а некоторые просто не разбираются в сладком. Вот тут-то и подхожу я.

– Итак, Майами…

– Я работала там на кухне, но постоянно все портила. Я решила взять летний отпуск, чтобы подготовиться к следующему проекту. Это мой самый масштабный проект на сегодняшний день.

– А что это за обложка, о которой ты так беспокоишься?

– Обложка журнала «Еда и вино». И я предполагаю, что заголовок будет примерно таким, – я жестом показываю перед собой, как будто читаю, – «Миллер Монтгомери. Ни черта не умеет печь».

Он понимающе кивает.

– Цепляет. Думаю, это будет хорошо продаваться.

Частичка внутреннего разочарования покидает меня вместе со смехом, который срывается с моих губ. Как удар в грудь, меня поражает осознание того, что Кай потенциально может мне понравиться. Особенно если он продолжит вести себя очаровательно и поддерживать меня, вместо того чтобы быть таким властным по отношению к своему ребенку.

– Что ж, если это что-то значит, я глубоко впечатлен.

– О, хорошо. – Я опускаю плечи. – Жду от тебя врезку в свое интервью. «Бейсбольный питчер из Чикаго недоумевает, кому, черт возьми, может понадобиться козий сыр на десерт, но, тем не менее, он впечатлен».

– Вообще-то из Техаса.

– Хм?

– Я из Техаса. Если быть точным, из Остина.

Такая мелочь. Такой незначительный факт на общем фоне, но то, что Кай охотно делится информацией помимо того, что его сын любит есть или когда предпочитает спать, оказывает на меня совершенно неожиданный эффект.

– Деревенский парень, да?

Его образ во «Вранглерах»[46], во многом из-за того, как он выглядит в своих бейсбольных штанах, вызывает у меня самые разные чувства.

– Миллер.

– Хм?

– Ты сейчас мысленно представляешь меня сексуальным, правда?

– Абсолютно.

Уголки его губ подрагивают.

– Твои родители, они еще в Техасе?

Он начинает собирать посуду, которую я испачкала, полностью игнорируя мой вопрос.

– Может, пойдешь? Я уберу. Не хочу, чтобы Монти завтра на тренировке надрал мне задницу из-за того, что ты разбудила его, вернувшись домой слишком поздно. Спасибо за помощь сегодня вечером. Надеюсь, что с Максом у тебя все было в порядке.

– Он был ангелом. Я действительно никак не пойму, от кого он мог это унаследовать.

Спина Кая вздрагивает, но я не получаю удовольствия от его смеха.

– И чтобы ты знал, я не собираюсь ночевать у отца.

Стоя у раковины, Кай бросает на меня взгляд через плечо.

– Я останусь в своем фургоне на его парковке.

– В центре?

– Да.

– Нет.

У меня вырывается недоверчивый смешок.

– Прошу прощения?

– Ты не останешься на парковке в центре Чикаго, Миллер. Можешь ночевать в моей комнате для гостей.

– Нет, спасибо.

– Миллер. – Его тон становится резким. – Не спорь со мной по этому поводу.

Я закатываю глаза.

– Может, ты и отец, но не мой.

– Хочешь, я позвоню твоему отцу, чтобы он сказал, насколько ты, черт возьми, не в своем уме?

– Серьезно, Кай? Ты собираешься позвонить моему отцу и донести на меня? Тебе не кажется, что я для этого немного старовата?

– Если это нужно для твоей безопасности, то да. Ты ведешь себя нелепо. Оставайся в моей комнате для гостей или спи в его доме на диване. Зачем тебе жить в своей гребаной машине?

Потому что это делает меня независимой. Это мое личное пространство на колесах, которое может увезти меня далеко от всего и всех. Моя карьера не способствует отношениям. Я люблю своего отца, но не хочу привязываться к ощущению, что он рядом. Ему нужно, чтобы я держалась подальше, чтобы он мог жить той жизнью, которой ему предназначено было жить до моего появления.

Кай вынимает руки из раковины и вытирает их полотенцем.

– Может, расскажешь, что все это значит?

– Нет.

– Круто. – Он кивает головой. – Вот и поговорили.

На моих губах появляется улыбка, и напряжение от нашего спора начинает рассеиваться.

– Не смеши меня сейчас. Ты меня раздражаешь. – Он обвиняюще тычет в меня пальцем. – У меня во дворе полно места. Если ты настолько одержима идеей жить в машине, может, припаркуешься хотя бы там? У меня есть водопровод и электричество, и тогда я бы знал…

– Хорошо.

Его брови взлетают вверх – наверное, он удивлен, что я так быстро сдалась.

– Да?

– Да.

– Вот и славно. – Он глубоко вздыхает, поворачиваясь обратно к раковине. – И, чтобы ты знала, единственная причина, по которой меня это волнует, – в конце сезона будет очень сложно найти новую няню. Это не имеет абсолютно никакого отношения к тебе как к личности. Я просто хочу внести ясность.

Улыбка, которую я пыталась скрыть, теперь видна во всей красе.

– Очаровательно.

– А теперь помоги мне прибраться после торнадо, которое пронеслось по моей кухне, и расскажи мне побольше об этой работе, с которой ты так плохо справляешься.

Взяв ближайшее кухонное полотенце, я складываю его вдвое и шлепаю его по пятой точке.

– Отличная попытка, Миллер. Но это все мышцы. Я ничего не почувствовал.

Занимая место рядом с ним, я вытираю посуду, пока он моет, и не обращаю внимания на то, что в двух шагах от него стоит отличная посудомоечная машина, потому что мне нравится, что у меня появился повод остаться. Он внимательно слушает, как я рассказываю о своей работе, задает подробные уточняющие вопросы, и только тогда я понимаю, что он делает именно то, о чем я его просила.

Он начинает меня узнавать.

Я уже смирилась с тем, что останусь на лето, но, когда мы стоим у него на кухне и вместе прибираемся, мне кажется, что в этот момент Кай тоже смирился с тем, что я остаюсь.

Отец везет нас в аэропорт, и его улыбка так и сияет. Я давно не видела его таким счастливым, и это подтверждает, что я приняла правильное решение провести лето рядом с ним.

Я уже неделю паркуюсь возле дома Кая, но каждое утро езжу к отцу, чтобы вместе позавтракать. Для него это достаточный компромисс, раз уж я не стала останавливаться у него на квартире.

– Очень мило, – говорит он. – Это как в старые добрые времена, когда ты была маленькой девочкой, приходила ко мне на тренировки и зависала в дагауте.

– Потому что ты подкупал меня мороженым.

– Оно того стоило. – Он бросает на меня задумчивый взгляд карих глаз, как будто заново переживает все мое детство. – Я скучал по тебе, Милли.

Я сжимаю его плечо.

– Я тоже скучала по тебе, папа.

На моем телефоне, лежащем у меня на коленях, высвечивается очередной несохраненный номер. Честно говоря, большинство номеров в моем телефоне не сохранены и неизвестны. Какой в этом смысл? Я не задерживаюсь на одном месте достаточно долго, чтобы хранить их.

Неизвестный: Вы с Монти едете?

Я: Кто это?

Неизвестный: Ты серьезно, Миллер? Ты уже неделю присматриваешь за моим сыном и до сих пор не сохранила мой номер?

Я: Мне нужно немного сузить круг подозреваемых. На самом деле это может быть кто угодно.

Неизвестный: Я парень, который потрясающе выглядит в бейсбольных штанах. Твои слова, которые ты написала мне вчера вечером. Пролистай свои сообщения.

Я: …

Неизвестный: Я тот парень, у которого ты пользуешься водой и электричеством.

Я: Папочка-бейсболист?

Неизвестный: Вы уже едете?

Я: Да, сейчас заезжаем на стоянку.

Неизвестный: Хорошо. Миллер?

Я: Да?

Неизвестный: Сохрани мой номер в своем телефоне. Ты застряла со мной на некоторое время.

– Чему ты так улыбаешься? – смеется папа.

Я быстро переворачиваю телефон, пряча экран.

– Ты о чем?

Его карие глаза сверкают, на губах появляется понимающая улыбка, но я не обращаю на него внимания, выскакивая из машины у частного терминала международного аэропорта О’Хара.

Самолет окружен бригадой технического обслуживания, которая собирает багаж, координаторами полетов, проверяющими декларацию, и фотографами, которые делают снимки для социальных сетей.

А прямо внизу у трапа самолета стоят Кай и Макс.

Кай сегодня в кепке задом наперед, он донельзя привлекателен в футболке и шортах выше колен. Я впервые вижу его ноги и не знаю, чего я ожидала, да и ожидала ли я чего-то на самом деле, но они крепкие, стройные и мускулистые.

Не знала, что икры у мужчины могут быть такими сексуальными, но вот же! И у него… Это что, татуировка на бедре, выглядывающая из-под края шорт? Кто бы мог подумать, что у Кая на заднице есть татуировка?

Отец отстает, чтобы поговорить с одним из пилотов. Служащий бригады технического обслуживания забирает мой багаж, а Макс, по сути, набрасывается на меня, как только я подхожу достаточно близко.

– А вот и мой парень, – смеюсь я. – Я соскучилась по тебе, Букашечка.

Он хихикает, его пухлые ручки блуждают по моему лицу, нежно дотрагиваясь до кольца в носовой перегородке. Я притворяюсь, что кусаю его за палец, и он заливается хохотом, падая мне на плечо, и тут же начинает водить пальчиком по моим татуировкам. Я быстро поняла, что это его любимое занятие, когда я держу его на руках.

Кай, засунув руки в карманы, стоит, прислонившись к трапу, и наблюдает за нами.

– Привет.

В его голубых глазах светится нежность.

– Привет.

Мой отец подходит и присоединяется к нам.

– Привет, Эйс.

Кай откашливается и выпрямляется.

– Монти, – говорит он, беря его за руку и закидывая ее себе за спину.

Устремив на меня ледяной взгляд из-за стекол очков, он обнимает моего отца.

– Ты ждал, пока я сяду на борт, приятель? – Мой отец треплет его ладонью по щеке. – Так мило с твоей стороны.

– Не совсем так, старик. Я ждал твою дочь, чтобы мои товарищи по команде не съели ее живьем, когда она окажется в хвосте самолета.

Отец поворачивается ко мне.

– Не хочешь сесть впереди с тренерским штабом?

– И мне придется весь полет любоваться на то, как ты просматриваешь видеозаписи игр? Нет. Мне и так хорошо.

– Ладно. – Положив руку мне на плечи, он целует меня в макушку. – Удачи, Милли. Увидимся в Хьюстоне.

– Ты не собираешься предупредить ее насчет мальчиков? – спрашивает Кай, когда мой отец начинает подниматься по трапу. – Сказать ей, чтобы она держалась от них подальше?

Я закатываю глаза, глядя на питчера.

– Ты знаком с моим ребенком? Кого и стоит предупреждать – так это мальчиков насчет нее. А она в состоянии сама о себе позаботиться.

С этими словами мой папа поднимается по трапу и садится в самолет.

– Слышал? – спрашиваю я. – Я могу сама о себе позаботиться.

Кай берет мою сумку, набитую моими любимыми кулинарными книгами, вешает ее себе на плечо и несет вместо меня, а я несу его сына.

– Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь из них доставал тебя, Милли.

Я поднимаю палец вверх.

– Тебе не разрешается использовать это имя.

За последнюю неделю я заставила его несколько раз улыбнуться, но сейчас он не демонстрирует ни одной улыбки. Он просто кивает в сторону трапа самолета, и на его лице читается беспокойство.

Я понятия не имею, почему он такой странный. Кай уже должен знать, что у меня нет проблем с тем, чтобы постоять за себя. Это всего лишь несколько парней из бейсбольной команды. Что особенного?

– Внимание, горячая няня! – кричит один из них, как только я вступаю на борт.

Из задней части самолета, где сидят игроки, двадцать пять пар глаз устремляются в проход или поверх передних кресел, двадцать пять физиономий широко и возбужденно улыбаются.

Ой.

Все еще держа Макса на руках, я останавливаюсь прямо в проходе, чтобы все могли меня увидеть.

– Так ты об этом беспокоился? – спрашиваю я Кая через плечо. – Это же сущие дети.

Я поднимаю руку и слегка машу в хвост самолета.

– Миллер, – говорю я, представляясь. – «Горячая няня» тоже годится.

– Нет, не годится, – говорит Кай достаточно громко, чтобы его услышала вся команда.

Мы идем по проходу самолета, проходим мимо моего отца, который, глядя на меня, только качает головой, но на его губах застыла улыбка.

Места впереди заняты сплошь мужчинами, работающими в команде, но… Это женщина?

В этом самолетном кресле она кажется совсем крошечной. На ней черные леггинсы, кроссовки и фирменная толстовка на молнии. У нее волосы красивейшего каштанового оттенка, ниспадающие до локтей, но я не вижу, как выглядит ее лицо, потому что в данный момент она уткнулась в телефон.

Она рассматривает фотографию руки? Кольцо? Я не уверена.

– Привет, – говорю я, останавливаясь у ее места и обращая на себя ее внимание. – Я Миллер. – Я протягиваю свободную от Макса руку, и она осторожно пожимает ее, растерянно оглядываясь по сторонам. – Рада, что я здесь не единственная женщина, – продолжаю я, пока Кай терпеливо ждет у меня за спиной. – Как тебя зовут?

Она настроена скептически, ее веснушчатые щеки заливает румянец.

– Кеннеди. Я спортивный тренер.

– Кеннеди, – повторяю я. – С нетерпением жду, когда мы будем красить друг другу пальчики на ногах, синхронизируя движения. Знаешь же, мы, девочки, любим это делать.

– Господи, – выдыхает Кай у меня за спиной.

Кеннеди наконец выдавливает из себя улыбку, которая сопровождается легким смешком.

– Да, – говорит она. – С нетерпением буду ждать.

Я киваю в сторону ее телефона.

– Красивое колечко.

Ее улыбка гаснет.

– Красивое.

И с этими словами Кай провожает меня в хвост самолета. Когда я прохожу мимо ряда у выхода, все смотрят мне вслед, и внимание переключается с меня на Макса и их товарища по команде.

– Это ты сказал, Исайя? – спрашивает Кай из-за моей спины, когда мы подходим к месту его брата.

На лице Исайи блуждает озорная улыбка.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ее зовут Миллер, – ругается Кай. – Начинай использовать это имя.

– Миллер, – нараспев произносит Исайя, похлопывая по сиденью рядом с собой. – Я придержал для тебя местечко.

– Я тоже! – радостно вскакивает парень, сидящий напротив него через проход. – Я Коди. Первый бейсмен.

Он протягивает руку, и я пожимаю ее.

– Извини, Миллер, – говорит другой парень, усаживаясь рядом с Коди. – Это место занято. Кстати, я Трэвис. Кетчер.

– Трэв! – толкает его Коди. – Убирайся отсюда.

– Похоже, ты сидишь рядом со мной. – Исайя снова похлопывает по свободному месту рядом с собой, приглашая меня сесть.

Не говоря ни слова, Кай обхватывает меня за талию своей большой рукой и тянет в самый задний ряд.

– Ты со мной, Монтгомери.

Мне нравится, как это звучит. Почти так же сильно, как нравится чувствовать тяжесть его руки на своей талии.

– Отлично. Тогда я возьму Макса. – Исайя протягивает руки к своему племяннику, который чуть ли не катапультируется, чтобы добраться до него. – Я твой самый любимый человек на свете?

Макс хихикает, демонстрируя молочные зубки.

Коди проскальзывает в проход.

– Максик! Я думал, что самый любимый у тебя – я.

– Букашка! – кричит другой игрок. – Я скучал по тебе!

Команда окружает кресло Исайи, они совершенно очарованы сыном Кая, и я не могу быть счастливее, видя, как сильно эти ребята его любят.

Это странная ситуация – когда ребенок путешествует с командой профессиональных спортсменов. Работа тяжелая, для некоторых ребят дорога может стать возможностью отдохнуть, но я знаю, что организация внесла значительные изменения в график поездок, чтобы угодить Родезам. За короткое время я ощутила странную заботу об этом маленьком мальчугане, и при виде того, как эта команда его обожает, у меня что-то защемило в груди.

Задняя часть самолета явно предназначена для Макса. В пол вмонтирована детская кроватка, а когда ребенок спит, можно закрыть затемняющие шторы иллюминатора. И у малыша даже есть своя игровая зона на противоположной стороне от прохода.

«Воины» действительно приложили все усилия, чтобы все получилось.

– Вот наше место. – Кай указывает на ряд позади брата, с одной стороны пустой, с другой – с переноской, пристегнутой ремнями к сиденью у прохода. – Макс очень любит спать в самолете. Если это дневной рейс, то это его игровая зона. – Кай указывает на свободное место напротив кроватки. – Не думаю, что тебе нужно будет проводить с ним время в полете. Я буду с ним, а если мне потребуется обсудить с тренерами видеозапись игры или что-то в этом роде, Исайя может за ним присмотреть.

– Но мне нравится за ним присматривать.

Внимание Кая переключается на меня.

– Ладно. Я просто не хочу, чтобы он тебя раздражал.

– Он меня совсем не раздражает. Мне нравится проводить с ним время.

Кай ничего не говорит, просто смотрит на меня с нежностью, которую я замечала у него только в присутствии сына.