Неуловимая подача

– Ты. – В вырвавшемся у меня слове возмущение смешивается с потрясением.

Она вздыхает, ее плечи опускаются.

– Так и знала, что это окажешься ты.

А?

– Эйс, познакомься с моей дочерью, Миллер Монтгомери. Это новая няня Макса.

Я поворачиваю голову в его сторону.

– Ты шутишь.

– Миллер, это Кай Роудс. Этим летом ты будешь присматривать за его сыном.

– Ни в коем случае, – быстро перебиваю я.

Миллер закатывает глаза, протягивая отцу один из двух стаканчиков кофе.

Как так? Ей точно не тринадцать и не четырнадцать лет. Она взрослая женщина, которая пьет пиво и временами не спит ночь напролет. Прыщи давно исчезли, кожа стала загорелой и безупречной, а благодаря брекетам появились идеально ровные зубы.

И все же ей подходит имя «Миллер». Дикая девчонка-сорванец в укороченном комбинезоне и с татуировками.

– Она не будет присматривать за моим ребенком.

Миллер садится рядом со мной и указывает на меня большим пальцем, бросая на своего отца взгляд, который говорит: «Вот же чертов парень».

Монти, предатель, смеется.

– Я вижу, вы двое уже познакомились.

– Да, в лифте в девять утра. Она пила двойную порцию пива.

– Боже милостивый. – Она запрокидывает голову, и этот хриплый голос в смеси с сексуальностью, с которой мой мозг воспринял эту фразу, заставляет мой член меня предать. – Это была «Корона». Ты знаешь, сколько в ней алкоголя? Для некоторых это просто способ восполнить водный баланс.

– Мне все равно. – Я смотрю в лицо ее отцу. – Я не оставлю такого человека присматривать за Максом.

– Успокойся, папочка младенца. – Она делает небрежный глоток кофе – или, вернее, чая-латте, если верить этикетке на ее бумажном стаканчике.

– Не называй меня так.

– Я выпила пиво, чтобы отметить то, что сегодня утром уволилась с работы. Ты ведешь себя так, будто я строю дорожки из кокаина на поручнях в лифте… Хм, теперь, когда я говорю это вслух, я понимаю, что это звучит странно, но честное слово, я никогда так не делала.

Я поворачиваюсь к Монти.

– Это твой ребенок?

– Единственный и неповторимый, – с гордостью говорит он.

Я поворачиваюсь к Миллер.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

Я и не подозревал, что Монти стал отцом в таком молодом возрасте. Значит, когда она родилась, ему было… двадцать лет? Черт. А я-то думал, что это тяжело в тридцать два года.

– А сколько тебе лет? – спрашивает она.

– Вопросы здесь задаю я. Я пытаюсь понять, стоит ли рисковать безопасностью моего ребенка только ради того, чтобы нанять тебя в угоду твоему отцу.

– А я пытаюсь понять, стоит ли портить себе лето, работая следующие два месяца на такого зануду.

– Я веду себя ответственно. Я не зануда.

– Наверное, ты стал занудой так давно, что уже успел об этом забыть.

– Миллер, – вмешивается Монти. – Ты не помогаешь.

– У тебя есть опыт ухода за детьми?

– Да, за взрослыми детьми.

Я бросаю многозначительный взгляд на Монти.

– Мы даже не знаем, понравится ли она Максу. Тебе ведь известно, как он относится к женщинам.

– Он практически набросился на меня в лифте. Думаю, с этим у нас все в порядке.

– Я почти уверен, что он охотился за твоими банками пива. Очень на то похоже. Ты же не собираешься отказываться от пива, правда?

– Нет.

– Хорошо. – Монти хлопает в ладоши. – Это будет интересно.

– Ты куришь? – Судя по ее голосу, она вполне может курить.

– Нет, но если мой остаток лета пройдет в таком духе, ты меня до этого доведешь.

– Миллер, – прерывает Монти, как строгий отец, унимающий ссору между своими детьми. – Спасибо за кофе. Не оставишь меня с Каем на минуточку?

Миллер вздыхает и быстро завязывает свои длинные каштановые волосы в узел на макушке, давая мне возможность получше рассмотреть рисунки на ее руках и плечах. В основном это замысловатые цветочные узоры. Почти как контуры на странице раскраски.

Максу понравится.

– Хорошо. – Она встает, берет свой чай и поворачивается ко мне. От нее снова исходит сладкий аромат выпечки. – Но, чтобы ты знал, я делаю это в качестве одолжения. Так что постарайся не быть таким придурком, ладно? Увидимся позже, папочка младенца. – Она останавливается у двери, взявшись за ручку, и задумчиво склоняет голову набок. – Или мне лучше сказать, папочка-бейсболист? О да. Так гораздо лучше. Папочка-бейсболист, точно!

И с этими словами она оставляет нас наедине.

Я недоверчиво качаю головой.

– Твоя дочь не в себе.

– Она лучшая, правда?

– Ты же не можешь говорить это серьезно. Она точно не тот человек, который сможет позаботиться о Максе.

Он откидывается на спинку стула, скрестив татуированные руки на животе.

– Я говорю это не из-за предвзятого отношения, но тебе с ней повезло. Может, она и мой необузданный ребенок и не знает, что такое, черт возьми, тормоза, но, когда дело доходит до работы, она самый целеустремленный человек из всех, кого я знаю. Она сделает для твоего мальчика все.

Я запрокидываю голову.

– Да ладно, чувак. Давай отнесемся к этому серьезно.

– Я говорю серьезно. Поверь мне, Кай. Я знаю свою дочь. Если по какой-то причине она когда-нибудь даст тебе веское основание ее уволить, я сам тебе это предложу. Вот насколько я уверен в ситуации.

Храня молчание, я смотрю на него, пытаясь уловить хоть какой-то намек на ложь. Возможно, я не знаю Миллер, может, и не доверяю ей, но Монти я доверю и собственную жизнь, и жизнь моего ребенка. И знаю, что он никогда не подвергнет Макса риску, даже если бы эта ситуация была ему выгодна.

Не могу поверить, что позволил ему себя уговорить, но я перед ним в долгу.

– У нее есть право только на один страйк[11], – говорю я, поднимая палец, чтобы подчеркнуть сказанное.

– Бейсбольные каламбуры, Эйс? Будь выше этого.

– Заткнись.

Он протягивает мне руку для рукопожатия.

– Один страйк, и она уходит!

– Ладно, это уже слишком.

Я вкладываю свою ладонь в его, но прежде чем успеваю отстраниться, он крепче сжимает ее, желая, чтобы я посмотрел ему в глаза.

– Я хочу дать тебе совет, сынок. Зная ее, могу сказать, что этим летом вы с Максом проведете лучшее время в своей жизни, но даже не думай к ней привязываться.

Я в замешательстве приподнимаю брови.

– Ты что, не заметил, в каких мы отношениях? – Я высвобождаю руку и указываю на дверь, через которую вышла Миллер.

– Заметил, и говорю тебе это не как ее отец, а как твой друг. Когда лето закончится, она уедет. Я до смерти люблю свою дочь, но она любит убегать, и последнее, чего она хочет, – это чтобы ее поймали.

Монти, конечно, знает меня достаточно хорошо, но последнее, чего я хочу, – это чтобы она осталась. На самом деле, если бы Макс не взрослел слишком быстро, я бы уже мечтал о том, чтобы лето поскорее закончилось.

– Поверь мне, Монти. Тебе не о чем беспокоиться.

Он неуверенно хмыкает.

Я встаю и придвигаю свой стул к столу.

– Увидимся на поле.

Я уже почти выхожу за дверь, когда он меня останавливает.

– И, Эйс, – окликает он, – держи свой член в штанах. Мы все знаем, какой ты чертовски плодовитый, а я слишком молод и дьявольски привлекателен, чтобы кто-то звал меня дедом.

– Господи Иисусе, – фыркаю я, покидая его номер.

4

Кай

Макс издает невнятный звук, который, как я понимаю, означает «перекусить», и указывает в сторону кухни в моем гостиничном номере.

Я устраиваю его у себя на бедре.

– Хочешь пауч[12]?

Он снова указывает на кухню.

– Можешь сказать «пауч»? – подсказываю я, но он просто продолжает указывать в ту сторону.

Я беру фруктовое пюре с его любимым вкусом, отвинчиваю крышечку и позволяю ему есть самому, пока я ношу его по комнате, прибираясь перед тем, как Миллер придет, чтобы познакомиться с Максом.

– Вкусно, Букаш?

Он складывает свои крошечные губки.

В его словарном запасе по-прежнему всего несколько слов, но я прихожу в восторг, когда слышу их. Еще более удивительно наблюдать, как он ест сам, хотя он делает это уже несколько месяцев. Может, это звучит пафосно, но небольшие изменения, которые я замечаю в нем по мере того, как он учится и растет, являются самыми волнующими моментами моей повседневной жизни.

И тут, как по команде, на меня наваливается опостылевшее разочарование. Я снова задаюсь вопросом, какие моменты я упустил за те первые шесть месяцев его жизни, когда даже не подозревал о его существовании.

Наверное, мне стоит его отпустить. Пусть посидит на своем детском стульчике или еще где-нибудь, но в дни игр я всегда так чертовски нуждаюсь в нем. Мне неприятно осознавать, что я оставляю его одного на весь день. Мне недостает моментов, когда мы вместе ужинаем и ложимся спать. Так что да, вечерами, когда мне нужно выходить на поле, я немного напоминаю сам себе родителя-вертолета[13].

Раздается стук в дверь, и я ловлю себя на том, что осматриваю комнату, чтобы убедиться, что все выглядит нормально, прежде чем открыть дверь дочери моего тренера. Но когда я распахиваю дверь, за ней меня ждет не Миллер, а мой братец.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, когда он заходит внутрь.

– Я слышал, новая няня – горячая штучка. – Он оглядывает гостиничный номер, наверное, в поисках нее. – И, слава яйцам, женщина.

– Не ругайся при моем ребенке.

Кого я хочу обмануть? Макса воспитывает бейсбольная команда. Ему уже доводилось слышать и кое-что похуже.

– Прости, Максик, – говорит Исайя. – Слава черту. Так лучше, папочка? – Я закатываю глаза. – Так где же она?

– Откуда ты вообще знаешь о ней или о том, что она горячая штучка?

– Так, значит, она действительно горячая штучка? Я на самом деле этого не знал. Так, для красного словца ляпнул.

Исайя усаживается в маленьком кухонном уголке, положив ноги на соседний табурет. Я обычно снимаю самый просторный номер, потому что со мной живет еще один человек, и вещи Макса занимают все свободное пространство, которое у меня есть. Кроме того, рядом с моей комнатой всегда есть комната для няни Макса. Теперь, когда Трой уехал, она пустует, но пока я буду на игре, там будет находиться Миллер.

– Не такая уж она и привлекательная.

– Боже мой, – обвиняющим тоном произносит братец. – Ты собираешься переспать с новой няней? Парень, это банально.

– Нет, не собираюсь. И ты тоже не собираешься, потому что она не только новая няня Макса, но и дочь Монти.

Каждый мускул в теле Исайи застывает.

– Ты меня разыгрываешь. У Монти классная дочурка! Сколько ей лет?

– Двадцать пять.

– И она хорошо ладит с детьми?

– Сомневаюсь. Она, черт возьми, напоминает ураган, но Монти непреклонен в том, чтобы я ее нанял, так что у меня действительно нет выбора. – Исайя понимающе кивает. – Откуда, черт возьми, ты о ней знаешь? Я только что с ней познакомился.

– Работает групповой чат команды. – Он поднимает свой телефон, и я поправляю очки, чтобы посмотреть на экран. – Мог бы время от времени включать звук.

Трэвис: Слышал, новая няня Макса – женщина. Черт возьми, Эйс, наконец-то.

Коди: Трой был милым, но его замена еще симпатичнее. Кажется, я видел ее раньше в коридоре. Если бы она была моей няней, я бы не возражал. Покорми меня. Уложи в постельку. Заодно измерь мне температурку.

Исайя: Она не медсестра, идиот.

Коди: Я хочу, чтобы в самолете она была моей соседкой по креслу.

Трэвис: Какого черта? Это мое место.

Коди: Подожди, пока не увидишь ее. Ты поймешь.

Исайя: Можешь занять место в самолете. А все остальное решаю я.

Меня охватывает странное чувство раздражения, потому что речь идет о дочери Монти и новой сиделке Макса. Она здесь не ради них. Они ведут себя как стая изголодавшихся собак, которые гонятся за единственной косточкой, хотя на самом деле в каждом городе, который мы посещаем, есть шведский стол.

Уж я-то знаю. У меня тоже когда-то был шведский стол.

– Хорошо. – Я помогаю ему подняться с табурета. – Тебе нужно убраться до того, как она придет сюда.

– Ни за что. По крайней мере, один из Родезов должен произвести хорошее впечатление, а ты в последнее время слишком напряжен и сварлив, чтобы быть в состоянии это сделать.

– Если я и могу рассчитывать на то, что кто-то из Родезов произведет хорошее впечатление, то это уж точно будешь не ты. Это сделает Макс. – Я хмурюсь. – И я не сварлив, ты, придурок.

Я просто устал. Устал делать все в одиночку. Устал чувствовать, что делаю недостаточно.

– Правда? – со смешком уточняет Исайя. – Потому что раньше ты был самым счастливым парнем, которого я знал, но не могу припомнить, когда в последний раз видел тебя по-настоящему веселящимся. Когда-то ты был бо́льшим любителем пофлиртовать, чем я, и в тебе было на удивление больше игры. Когда в последний раз ты позволял себе такое?

– В любом городе есть и другие способы повеселиться, кроме как спать с кем попало.

Например, смотреть одно и то же видео с поющими и танцующими животными на ферме. Или целый час подряд играть в пикабу[14] за салфеткой, пытаясь заставить Макса перестать плакать, когда у него режутся зубки. Мои новые определения веселья.

– Да, но так забавнее всего. – На губах братца появляется ухмылка.

Когда мне было чуть за двадцать, я был заядлым любителем флирта и частенько спал с кем попало, но ответственность снова вошла в мою жизнь, изменив приоритеты. Иногда, когда я хожу один на рабочие мероприятия, то снова вспоминаю о флирте, но потом возвращаюсь мыслями к тому, кто ждет меня дома, к реальности, и подавляю себя прежнего.

Но я не собираюсь сейчас обсуждать это с младшим братом, потому что, как бы сильно я его ни любил, он никогда меня не поймет. Наши подростковые годы были ужасными, но он понятия не имеет, насколько они были тяжелыми, потому что я защищал его от всего. Это мое дело. Я выполняю свои обязанности.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Хм?

– Выглядишь больным. Может, сегодня вечером тебе стоит отдохнуть. Останься дома. Присмотри за моим сыном.

Он закатывает глаза.

– И это говорит парень, который играет раз в пять дней.

– Вот именно. И посмотри, сколько мне за это платят. Я незаменим.

Исайя заливается смехом.

– Я шорт-стоп[15]. Я играю в каждой игре. Еще четыре стартовых питчера[16] ждут своего часа.

– Именно поэтому мне следует пораньше уйти на пенсию. «Воины» прекрасно справятся и без меня.

Его карие глаза сужаются.

– Ты просто бегаешь кругами, надеясь, что одно из твоих замечаний подтвердится, да?

– Стоит попробовать.

– Если дочь Монти хоть немного похожа на него, она отлично поладит с Максом. О чем ты так беспокоишься?

Раздавшийся стук в дверь обрывает разговор.

– Сейчас увидишь.

Исайя поворачивается ко мне с озорной улыбкой.

– Кто там? – нараспев спрашивает он.

– Твою мать, заткнись! – артикулирую я.

– Не ругайся при моем племяннике.

– Это твой самый любимый человек в Майами, – невозмутимо произносит Миллер из коридора.

– Какой сексуальный голос, – шепчет братец, и я раздражаюсь, потому что он это заметил.

Исайя открывает дверь, небрежно облокачиваясь на косяк и загораживая мне вид на девушку в коридоре, но я вижу, как его спина напрягается, а затем он поворачивает ко мне голову с отвисшей челюстью и широко раскрытыми карими глазами.

Я знаю этого парня лучше, чем он сам, поэтому нетрудно понять, что он молча спрашивает, почему я не сказал ему, что Миллер – это та самая девушка, в которую он влюбился, увидев ее сегодня утром в лифте.

– Исайя, это Миллер. Миллер, это Исайя. Мой брат.

– Два по цене одного. Прикольно, – слышу я ее голос, но по-прежнему не вижу ее, потому что мой брат так и застыл на пороге.

– Я дядя, – наконец выпаливает он.

Она смеется, и этот глубокий горловой звук заставляет меня возбудиться.

– Я это поняла, когда мне сказали, что ты брат.

– Исайя, подвинься.

– Да. Добро пожаловать. Заходи. – Он приглашает ее войти внутрь, как будто это его комната. – Могу я тебе что-нибудь предложить? Воды? Перекусить? Мой номер телефона?

Миллер полностью его игнорирует.

Как только он отходит в сторону, она появляется в поле моего зрения, по-прежнему одетая в обрезанный комбинезон, и я не совсем понимаю, что меня так привлекает в ее бедрах, но они полные и мускулистые, как бывает после долгих лет игры в софтбол.

И я не могу перестать представлять, как блаженно они бы обхватывали мою талию. Или, что еще лучше, мое лицо.

Но потом я вспоминаю, что я сейчас думаю о дочери Монти, и мне приходится закрыть глаза, чтобы не смотреть на нее.

– Папочка-бейсболист, ты в порядке?

Исайя хихикает.

Я резко открываю глаза и вижу, что она смотрит на меня так, словно со мной что-то очень, очень не в порядке, и, очевидно, так оно и есть, раз я так смотрю на эту женщину.

Она малость не в себе.

– Да. – Кашлянув, я киваю в сторону ребенка, развернувшись, чтобы тот тоже мог увидеть новую няню.

– Привет, Макс, – говорит Миллер, и ее взгляд смягчается.

Та необузданная девчонка, которую я видел сегодня утром, сейчас стала спокойнее, возможно, ради Макса, а может быть, и ради меня, я не уверен, но мои сомнения по поводу ситуации отчасти ослабевают.

Макс краснеет и утыкается мордашкой в изгиб моей шеи, при этом сбивая с головы свою бейсболку. Он стесняется, что совсем не похоже на его отчаянное стремление дотянуться до Миллер этим утром, но он ее не боится, как это бывает с большинством незнакомцев. Я думаю, он просто осознает ее внимание, и, хотя он делает вид, что не замечает его, оно ему нравится.

Впрочем, в глубине души мне приятно, что мой сын утыкается в меня, несмотря на то, что его зовет по имени красивая девушка.

– Он стесняется.

– Все в порядке, Макс. Обычно я произвожу на мальчиков именно такое впечатление.

Я перевожу взгляд на Исайю. Пример – мой братец, который молча застыл на кухне, как загипнотизированный.

– Может, нам стоит показать Миллер все твои вещи? – спрашиваю я сына.

Макс тянется к бейсболке, чтобы прикрыть розовеющие щечки, но она валяется на полу, так что из-под руки прекрасно видна его легкомысленная улыбка.

– Давай, Букаш, – Я забираю у него пустой пауч и кладу его на кухонный стол, а потом ставлю сына на ноги.

– Букаш?

– Это его прозвище. Когда я увидел его в первый раз, на нем был комбинезон с пастельным принтом в виде жучков. Так что «Букашка» вроде как к нему прилипло.

Макс держит меня за обе руки и делает медленные, неуверенные шажки в сторону кухни, а я позволяю ему поддерживать равновесие.

– Он еще не умеет ходить?

Я резко поворачиваюсь к Миллер, ожидая увидеть осуждающий взгляд, который сопровождал бы ее заявление, но его нет. На самом деле в ее тоне тоже не было ничего осуждающего.

Это моя особенность – думать, что другие оценивают мои родительские способности или успехи моего сына. Ему пятнадцать месяцев. Может, ему уже пора начать ходить. Может, ему пора добавить в свой словарный запас больше слов. Я, черт возьми, не знаю. Честно говоря, я не хочу этого знать, потому что делаю все, что в моих силах. Я плохой родитель? Возможно. Но он здоров, и я стараюсь.

– Пока нет. Но это может случиться со дня на день. – Я снова переключаю свое внимание на Макса, который продолжает нетвердыми шажками идти на кухню, не позволяя ей увидеть на моем лице беспокойство из-за того, что я провалил отцовское дело.

– Очень даже мило. Я рада, что мне не нужно беспокоиться о том, что он от меня сбежит, – смеется она.

Взглянув на нее, я замечаю, что она с мягкой улыбкой наблюдает за моим сыном. Она не осуждает нас. Она не осуждает меня.

– Но он чертовски хорошо ползает. – Я отпускаю руки Макса, и он сразу же садится на пол и начинает ползти. – Большую часть времени он будет ползать на четвереньках.

– Как и пристало всем мужчинам.

Исайя напоминает о своем существовании детским визгливым смехом.

– А она мне нравится, – говорит он.

– Ну, по крайней мере, хотя бы одному из мальчиков Родезов я нравлюсь.

– Двум, – вставляю я.

На ее лице мелькает замешательство и, возможно, проблеск надежды.

– Второй – Макс.

Она заливается смехом, и этот чертов звук кажется мне таким раздражающе сексуальным, что мне приходится закашляться и отвернуться от нее.

– Номера экстренных служб, – говорю я, указывая на список, прикрепленный к холодильнику. – Мой номер. Номер координатора поездок команды. Стойка регистрации отеля. Местная больница…

– Ты добавил 911.

– Это номера экстренных служб.

– Я уже догадалась.

Я продолжаю читать дальше по списку:

– Номер твоего отца.

– И это я тоже поняла.

Исайя протискивается между нами, протягивая ручку.

– Это мой, – говорит он и записывает свой номер в самом низу, цифрами в десять раз крупнее остальных. – Обращайся в любое время. Звони. В любой чрезвычайной и не чрезвычайной ситуации. – Он преграждает мне путь, повернувшись спиной и опираясь рукой о холодильник, чтобы создать барьер, за которым она ничего не видит. – Я любимец Макса, и у меня такое чувство, что и твой – тоже.

– Озабоченный, – усмехается Миллер.

Это что-то новенькое. Я привык к тому, что женщины влюбляются в моего брата, в его очаровательно-непринужденный «плейбойский» стиль.

Исайя не двигается, оставаясь между нами.

– Я предпочитаю слово «страстный».

– Жаждущий. Обезвоженный, – продолжает она.

– Отчаявшийся, – добавляю я за нее.

– Эй! – Исайя поднимает вверх палец. – Если бы я ничего не получал, я бы позволил вам называть меня отчаявшимся, но у меня с этим все в порядке, так что я бы сказал, что я страстен и доступен.

– Похоже, ты очень занят. Не стоит лезть из кожи вон из-за дочери собственного тренера, верно? Не думаю, что ему это сильно понравится, – наклоняет голову Миллер.

Исайя напрягается, его голос понижается до шепота.

– Пожалуйста, не рассказывай своему отцу.

– Тогда, пожалуйста, не ставь меня в неловкое положение, пока я присматриваю за твоим племянником.

Ладно, возможно, она нравится троим Родезам.

– Ты слышал, что сказала эта женщина. – Я провожаю брата до двери. – Прекрати приставать и уйди, чтобы Макс мог поближе с ней познакомиться.

– Но я тоже хочу поближе с ней познакомиться! – протестует он, но я выталкиваю его из номера, закрываю дверь и возвращаюсь на кухню.

– Прости за него.

– Я была слишком прямолинейна?

– Нет. Небольшой отказ полезен для его разросшегося эго, но, отказав ему, ты, возможно, заставила его в тебя влюбиться. Поэтому удачи.

– Отлично, – невозмутимо произносит она и тут же переключает внимание на Макса, сидящего у ее ног и смотрящего на нее снизу вверх.

Она присаживается на корточки, стараясь, чтобы их взгляды оказались на одном уровне.

– Привет, Букашечка.

Макс улыбается, а я прислоняюсь к стене, наблюдая за ними.

– Что скажешь? Хочешь побыть со мной, пока твой папа на работе? Мы можем посмотреть, как он играет, и посмеяться над его обтягивающими штанами.

– Ты будешь смотреть?

– На игру? Или на твою задницу?

– И на то и на другое.

Миллер бросает на меня через плечо изумрудно-зеленый взгляд.

Проклятие. Прежний я не задумываясь выскочил бы из кожи вон через две секунды после того, как она предупредила моего брата, чтобы он перестал к ней приставать.

На ее губах появляется ухмылка, но она не отвечает на мой вопрос полностью.

– Да, буду смотреть.

– Черт. Блин, – поправляюсь я. – У тебя, наверное, есть билеты. Тебе стоит сходить на игру. А после пообщайся с отцом. Я попрошу Сандерсона из персонала присмотреть за ним.

– Все в порядке. – Она отмахивается от меня, явно не понимая, что я бы предпочел, чтобы сегодня вечером за Максом присмотрел Сандерсон. Я ему доверяю, и, таким образом, Макс будет на поле, там же, где и я. – Похоже, теперь я буду рядом все лето. Смогу вдоволь насмотреться на бейсбол.

Ну, это мы еще посмотрим.

Часть меня хочет, чтобы она облажалась, дать ее отцу повод уволить ее, но в конечном счете ее неудача только ранит Макса.

Как раз в тот момент, когда эта мрачная мысль мелькает у меня в голове, Макс тянет руки к Миллер, чтобы та его обняла. Она с легкостью берет его на руки, и он утыкается ей в плечо, чего никогда не делал с незнакомцами, тем более со случайной женщиной.

Мой сын смотрит на меня с легкой улыбкой на губах, как будто молча дает мне понять, что, несмотря на все мои усилия, она остается.