Мой телохранитель – дьявол

Едва за его спиной щёлкнула замком дверь, телефон, будто осквернённый её прикосновением, полетел на не застеленную кровать. Наушники, фатально встретившись со стеной возле распятья, грустно упали на подушку. Рэд хотел бы, чтобы это были пули. К чёрту Бога. Кому он нужен, если позволяет такому быть. На границе США и Мексики, женщины душили младенцев, чтобы те, своим писком не украли у их семей шанс на новое будущее в чужой богатой стране. Наркокурьеры из Сальвадора фасуют дурь по пакетам, пакеты плотно обматывают презервативами и заставляют своих матерей переносить наркоту в заднем проходе. Бог, наверняка, долго думал, чего бы такое подкинуть Рэду, чтобы он растерялся, замер, поражённый и слабый, и не знал, что ему делать. В жопу Бога! Как она могла?

Хотелось кричать. Хотелось кидаться на стены, дать злобе выход в боли, своей или чужой. Однако внизу спали, или уже собирались к завтраку Магда и Филиппа. И если он позволит им узнать, что что-то его обеспокоило, начнутся разговоры. Сплетни. И Франческа догадается. Старуха сложит два и два и всё поймёт.

Поймёт что?

Рэд стряхнул домашние мягкие туфли – ещё одна тупая, изнеживающая блажь, усыпившая его, подкупившая, заставившая пропустить удар. Сделал пару кругов по комнате. Присел на кровать. Он старался не брать в голову, дышать глубоко и размерено, но руки тряслись. Давненько его так не пробирало. Нужно успокоиться. Его план, его месть, зависит не от того будет ли Виктория страдать каждый день проведённый в его обществе. Эта девчонка могла возомнить себе, что угодно. В том числе то, что они могли бы стать приятелями или что-то вроде того. Что он и его забота о ней останутся под рукой на столько, насколько потребуется. Даже когда брат с отцом её продадут. О, нет, девочка. Когда Бертолдо и молодой Дон найдут тебе достойного покупателя, когда поставят все подписи и сведут дебет с кредитом, только тогда придёт время перемолоть тебя в нежный фарш. Пока же это не произошло, он, Рэд, намерен получать плату за свои труды. Компенсацию, материальную и моральную. А чтобы дожить до момента, когда плодами замысла можно будет насладиться, он должен быть спокоен.

«Давай, парень, я знаю, ты умеешь приводить себя в порядок. Дыши. Надень перчатки. Не забудь очки, глазам сегодня и так досталось, не хватает солнечного света. Дыши. Ты умеешь ждать. Что тут сложного, условия курортные. К тому же, здесь тебе не траншея. Здесь, пока ждёшь нужного часа можно и развлечься».

Наличие плана – второго, третьего – всегда успокаивало. Он опустил голову на прохладную подушку и, закрыв глаза, десять минут глубоко вдыхал и выдыхал, стараясь не думать ни о чём. Цель, информация и полный покой. Вакуум в голове и в груди всегда его выручал. Помогали справляться с последствиями сюрпризов нервной системы, которые порой досаждали. А ещё создавали импульс. Рэду нравилась эта часть собственного разума: он никогда не тратил много времени на то, как из имеющихся кирпичиков и блоков построить лесенку к тому, чего желал. Он не пыжился над листом бумаги, не растравлял себя обидами. Рэдрик Булсара замирал, превращаясь в камень. А когда открывал глаза, план, простой и потому безотказный, уже имелся в его распоряжении. Он хотел заставить Викторию почувствовать, каково это, когда туда, куда ты никого не звал, непрошено лезут грязными руками. Чтобы сахарный её мирок не развалился, но покрылся зримыми трещинами. Выбить почву из-под ног, заставить искать поддержки. Цепляться, как утопающий за соломинку, за того, кто мог бы сучке эту поддержку предоставить.

Когда Рэд поднялся с кровати, оказалось, что цель достижима на раз-два. В деловой империи отца и сына Карретто жизнь Виктории на укреплённый бастион совершенно не походила. Из обслуги он доверял, на сколько мог доверять, только Франческе и молчаливой Филиппе. Первая была слишком стара для того, чтобы её можно было поймать на похоти или любопытстве. Филиппа имела мужа дальнобойщика и маленького сына, которого оставляла с матерью, пока дни напролёт разглаживала складки на юбочке хозяйки. Ей было совершенно не до чего, кроме собственных проблем. В цепи, под названием «личная жизнь Виктории Карретто» было больше слабых звеньев, чем сильных. Их он и использует.

Рэд принял душ, оделся. Проверил почту. К гордости своей никак не отреагировал на, ставший привычным, отказ Ви посещать океанариум. И сделал то, чего ни разу не делал за всё время проживания здесь – спустился в кухню к общему завтраку. Домашняя челядь, потирая глаза, поглощала тосты и кофе, они привыкли к тому, что он молчит и приветствовали кивком. О том, что из Рэда по утрам слова не вытянешь, не знала секретарша девчонки Карретто. В особняке имелся небольшой кабинет, где помощница плела сеть социальных контактов вместо своей госпожи, и делала Викторию медийной персоной. Женщина недавно приехала и стояла в дверном проёме с чашкой американо. Завидев мужчину, она улыбнулась приветливо и произнесла:

– Доброго утра, Рэд. Не часто встретишь вас утром.

– Доброго утра, Джессика.

Люди за столом перестали жевать. Оказывается, Рэд умел улыбаться. Проявлять вежливость, снимая очки, когда заговаривает с кем-то, и флиртовать с непринуждённостью чеширского кота. Франческа удивилась, но не подала вида – по их договорённости Рэдрик, будучи совершеннолетним, мог делать всё что угодно, если это не касалось тех, кто спит с ним под одной крышей. Женщина заглотила наживку с ретивостью неофита. По правилам искусства полагалось поводить её немного и подсечь. Но подсекать в планы Рэда не входило. Поболтав о погоде, он всего лишь отметил, что её сумка тяжеловата и он, пока Джесс завтракает, мог бы легко доставить эту тяжесть до кабинета и оставить на столе, раз сам идёт в ту сторону. И на кофе с поболтать зайдёт с удовольствием. Он ведь так любит и то, и другое.

Если бы довольство собой могло светиться, к моменту, когда ничего не подозревающая Виктория спустилась к машине, Рэд Булсара посрамил бы Солнце.

А дальше всё катилось так плавно и без малейших помех, что не узреть в своих действиях промысел Божий мог бы только слепой. Она сама, пойдя на поводу у легчайшего раздражения, отослала его. Она сама, не вызвала его по телефону, не попросила встретить у чёрного хода – храбро вышла под вспышки камер и ливень унизительных вопросов, решив взять препятствие в лоб.

Лбу досталось, кстати. Идея о беременности наследницы семьи, строгой и беспорочной Виктории, пришлась всем по душе. Журналисты брызгали слюной, звукорежиссёры стучали микрофонами в пушистых чехлах ей по голове. Рэд стоял у машины и торжествовал. Сперва, он счёл свой поступок маленькой репетицией того, что ждёт эту девку, когда придёт час решительных действий. Но отказался от этого названия, когда отметил, что результат плана не идеален.

На залитой солнцем дороге, ничего не сделав для того, чтобы помочь хозяйке, он восхищался ею. Он дал ей уверенность, покой. Что-то, напоминавшее доверие. То, что не стоило принимать как данность ни в коем случае. Потому что, когда так же просто, как дал, он это у неё отнял, она испытала боль. И не сломалась, даже не опустила головы. Писаки топтали её, как петухи единственную курицу на скотном дворе. С ней обходились беспардонно, её поливали грязью – и он, Рэд, получил за это деньги. И получит ещё. И будет делать это с ней так долго, пока ему не надоест. Растрёпанная, с паникой в загнанных глазах, она его заводила. Он признался себе в этом, когда усадил в машину и плотно закрыл дверь. Под окрики операторов и корреспондентов, показал всем сокровище и тут же вернул своё себе. Она сама к нему прибежала. И в миг, когда она ныряла в распахнутые двери Volvo, танцующие локоны задели его по лицу, он вдохнул глубже. Совсем не так, как утром.

Часы и дни тикали, как часовой механизм в бомбе. Доступа к деловым контактам Джессики он добился, особенно не стараясь. Виктория плакала, но утром, словно цветок после шторма, поднимала свою прелестную головку и мужественно отправлялась за новой порцией пыток. Это бесило Рэда, отравляло вкус победы изнуряющей неудовлетворённостью. Рэд ненавидел её за то, что держалась, за то, что не давала ему понять, что чувствует его предательство. Начиная эту заваруху, он плохо представлял себе, чего хочет в результате. Оказалось, что он хочет её слёз. Чтобы она не бежала, а ползла к нему, с ужасом на лице, как в минуты, когда ему не спалось, и он представлял ее себе в наручниках и распорке. Или ползла от него, не важно! Она должна не догадываться, а знать, что это он! Виктория пудрилась, и делала то, что должна с видом девственницы, что отдаётся на поругание толпе, ни на миг не теряя осознания того, что она чистая, как родниковая вода, жрица Весты. И это не изменится, даже если уличные псы разорвут её на части.

Перед ликом этого мученического смирения собственную подлость Рэд ощущал так остро, что она мешала спать. Дыхательная зарядка не спасала. Он стал больше времени проводить в душе, стоя под потоками горячей воды, и каждый виток пара исходящий от его разогорчённого тела кричал – этого недостаточно. Если он не видел её слёз, значит этого не достаточно! Он может показать ей, что такое Ад, на деле же лишь дразнит, как паж, наведший беспорядок в деловой переписке своей принцессы. Сливает информацию. Подпиливает каблуки, вместо того, чтобы заняться настоящим делом. Он выдумывал новые ловушки, из которых ей было не выбраться без его помощи, увязая в фантазиях всё глубже и глубже. Загоняя в себя жажду власти над этой женщиной, забывал, с какой мелочи всё началось. Когда она упала перед камерами, в его голове впервые промелькнула мысль «остановись». Но её тут же стёр восторг, когда он первым подоспел и помог ей подняться. Рэд позволил ей упасть так же верно, как если бы толкнул сам. И это было низко. И это было обжигающе и сладко одновременно. Потому что она была Карретто. И она была прекрасна. Мадонна, как она была прекрасна, когда поднялась на ноги, и, не взглянув на него, направилась к своему микрофону.

Дрянь. Она всё это заслужила.

И он тоже заслужил. Как мало понадобилось ему, опытному, расчётливому, хитрому, чтобы войти в неуправляемый штопор. Чем дальше, тем труднее ему было смотреть на неё, а когда приходилось, эффект запросто равнялся с тем, когда наступаешь босой ногой на оголённый провод. Но он не потеряет головы. Не сделает оплошности, не ошибётся, как Джессика и манерный Патрик, не потеряет тёплого местечка. Он, после истории с Карретто, планирует ещё немного пожить. Он дожмёт, и она выйдет из себя. Устроит ему сцену, безобразную, как официантка, заставшая парня с другой, она будет кричать на него, а может даже расцарапает ему лицо. А после осознает, что виновата сама. Потому что Рэд аккуратен, и не оставит ни лазейки, кроме домыслов и предчувствий. Он будет самым верным. Неподкупно верным. Пострадавшим ни за что, и ей придётся перед ним извиниться.

И может быть тогда, она заплачет?

В день, на который он подготовил контрольное пробитие её обороны, у машины к ним подошёл сам Бернардо, молодой Дон. Человек, которому в будущем Рэд отвёл роль своего главного спонсора или палача. Дон был высок, немногим ниже телохранителя, фигурой обладал сухощавой и атлетичной. Шоколад и мёд красок сестры на брате загустели в плотную смоль, казалось, что у его глаз нет зрачков. Серый с искрой костюм подчёркивал фигуру и добавлял к общему впечатлению стальных нот. Он сердечно поприветствовал Ви, спросил, как её дела и пообещал, что неприятности скоро закончатся. Бернардо считал, что случится это из-за увольнения виновников. Молчаливый Рэдрик, стоя за спиной хозяйки – потому что он перестал поставлять журналистам сведения, и делать для Виктории сюрпризы лично. Почти перестал, сегодняшний будет последним.

– Ты был у отца? Как он?

– Сражается, как лев, как будто кто-то мог ждать от него иного. Переживает о делах. Вместо «До свидания», когда я уходил, он продолжал повторять, – Бернард сделал голос дребезжащим, потешно высоким и передразнил. – «Не вздумай ссориться с Пиньятелли! Слушай меня, Бернард! Они тебе пока не по зубам!». Будто для того, чтобы у этих психопатов глаза кровью налились, нужен повод. Послезавтра у меня с ними встреча, проверю.

– У нас будут гости?

– Не тревожься об ужине, сестрёнка, – брат поцеловал её в лоб, явно собираясь уходить. – У меня небольшая деловая поездка, всего на три ночи. Я пришёл попрощаться, вылетаю в обед. Дел много, хотя, честно говоря, кроме Пиньятелли ничто меня не волнует. Послезавтра буду в Неаполе, там и составлю собственное мнение об этих людях.

– Удачи тебе, братец!

– И тебе удачи, малышка.

Перед тем, как оставить их одних, молодой Дон неожиданно протянул Рэду руку. Тот пожал её машинально, вдумавшись в смысл сказанных слов лишь после.

– Берегите её, Рэдрик. Мне нравится ваш стиль работы. Новые секретарь и тренер уже приступили к своим обязанностям, присмотрите и за ними тоже. Эта история не должна повторится.

Булсара пообещал, что присмотрит. В машину они сели в полном молчании, каждый погружённый в свои мысли.

День прошёл неторопливо, нежно. Рэд витал в облаках и честно признавался себе, что именно сегодня как телохранителю ему грош цена. Открывая и закрывая двери, стоя за спиной подопечной или поспевая за ней, он думал о Виктории. О том, что вечером они поедут в театр. Представления всегда действовали на Ви вдохновляюще, и после шоу она будет звенеть от эмоций. Тогда, на обратном пути, он и сделает это. Нанесёт первый серьёзный удар. И брата, для того, чтобы пожаловаться или развеять её сомнения, дома не будет.

За удар топором даже по саженцу дерева в заповеднике нарушителю грозит срок. Поэтому он не может взяться за топор. Пока не может. Однако любое дерево можно покалечить, если долго прикладывать достаточную силу в одну и ту же точку. Сегодня Рэд запустит этот процесс. Посеет в голове Виктории сомнение. Она оглянуться не успеет, как поверит в то, что доверять в целом доме можно ему одному. Впечатление, конечно, подпортят последние недели и история с телефоном. Но Рэд снова станет внимательным, даже милым. Она поверит. В то, что его причастность к минувшим проблемам, поддавшись панике, сама выдумала. Не так они были и страшны, если подумать.

День тёк, как патока. Он смотрел на узкую спину Виктории и грезил о том, как сегодня он сделает это. Сделает первый шаг к тому, чтобы она стала принадлежать ему. Впала в полную зависимость от его мнения. Собственное тело казалось тяжёлым и неповоротливым, предвкушение поглотило его. Оно острой иглой пронзало его где-то в паху, беспощадным стержнем проходило через внутренние органы и выходило наружу через череп, влажно блестя мозговой жидкостью. Способность критически мыслить Рэд утратил начисто. Дошло до того, что он никак не озвучил мнение о её выборе театра для вечернего посещения. А днём в кафетерии, увидев перед Викторией высоковатую на его взгляд ступеньку, взял хозяйку за локти, оторвал от земли и поставил на неё.

Это было опрометчиво, но так задирать ноги на каблуках и в узкой юбке ей было бы неудобно. Девушка задержала на мгновение дыхание, но не обернулась, продолжив идти вперёд, как ни бывало, туда, где её ожидал официант. Когда солнце покатилось к закату, он начал от нетерпения объедать собственную кожу со влажной изнанки рта. Позволять себе такие эмоции было глупо. Взламывая сопротивление пленников, не желавших рассказывать ему то, что он желал знать, он был спокойнее. Тогда это было жестокой, но забавной игрой, за победу в которой Рэда ожидал денежный приз. Он был заинтересован, но никогда не ощущал охватившего его сейчас волнения. Потому что когда вы затеряны в лесу, в лагере, под маскировочной сеткой, и ваше местоположение не указано ни на одной карте, играть в эту игру можно сколько угодно. То, чего Рэдрик ожидал теперь, было больше, чем деньги. Он делал первый, реальный шаг к цели. К смыслу, которого никогда в его жизни не было. До Виктории Карретто он выживал, как дикий зверь. После, в лучшем случае, он позволит себе маленький домик где-нибудь на побережье, и достаточно денег, чтобы оплачивать сиделку. В худшем, будущего ни у одного из них не будет, всё будет зависеть от сговорчивости Бертолдо. Он так долго ждал. Складывал кирпичик за кирпичиком, и сейчас казалось, что все его мечты до единой, о мести и не только, могут сбыться.

Переодевалась в вечернее Виктория сегодня на удивление долго. Но Рэд даже на часы не смотрел, зная, что времени у них достаточно. Все способы оказаться у Teatro Garage он уже изучил. Затруднений в дороге быть не должно. Garage был местом не роскошным или гламурным, но харизматичным. Публика его спектакли посещала разношёрстная, репертуар ориентированный на местные таланты, был современным, с отзвуками «театра абсурда» и традиционной «комедии масок». Виктория любила театр, и он уже представлял себе, какой она выйдет после премьеры. Распахнутой миру и радостной, полной свершившимся чудом. Предоставив переживать о наличии пожарных выходов и количестве фотографов, которым будет позволено подойти к ней после, телохранителю и секретарю.

Рэд, приспустив очки, щурился на почти закатившееся солнце, что оранжевым языком лизало кромки деревьев. Иногда, когда он изучал планы помещений, в которые предстояло войти Виктории, ему казалось, что ему она нужна больше, чем отцу и брату. У этой девочки не было врагов и с таким, как у неё, характером взяться им было неоткуда. Дожидаясь, Рэд придумал четыре способа выкрасть её с мероприятия. Четыре. Рост сто шестьдесят пять. Вес пятьдесят шесть. Грудь двойка. Размер ноги тридцать восьмой. Он бы на плече мог её оттуда унести, если бы ему было нужно.

Сколько всего пришлось узнать ему о ней для того, чтобы сегодняшнее могло свершиться? Да он два меню на обед составить способен – первое, которое бы она хотела сама и второе, которое составил бы, ориентируясь на требования события и статус хозяйки дома. Он книги для неё в библиотеке выбрать может.

– Я готова, синьор Булсара.

Рэд отлип от капота, опершись на который стоял, распахнул дверь, и смотрел, как она подходит. В успевших стать сиреневыми сумерках, Виктория казалось, не шагала, а бесшумно плыла над дорожкой в мерцающем мареве уходящего солнца. Строгое, чёрное платье из чего-то призрачно летящего, делало её похожей на ангела. Если только ангелам можно ходить в чёрном. Но она была Карретто. И ей можно всё.

Долгий подол, конечно, зацепился, когда она садилась. Рэд, конечно, присел и, отцепив тонкую прозрачную ткань, собрал чёрную пену юбки и аккуратно закрыл дверь. Он был почти пьян. От того, как вечер опускался на Геную. От того, что закрыв дверь, он отрезает их двоих от целого мира. От того, как она была красива сегодня.

Из своего пригорода они выбирались по самой кромке цивилизованной части города, с одной стороны машины уже загорались огни вечернего освещения. С другой, за крышами вилл и особняков, виднелась грива лесопарковой зоны. Респектабельный, богатый район.

Тем больше было замешательство Рэда, когда с обочины прямо на дорогу вышел размахивающий руками человек. Телохранитель притормозил, осмотрев их неожиданное препятствие, опустил окно.

– Что случилось?

– Авария, синьор! Несколько минут назад столкнулись две машины, за ней третья… ужасно. Там ждут полицию и скорую, мы стараемся не допустить пробки, но время-то позднее. Вы бы могли объехать по восемьдесят пятой, или через лес?

Они, конечно, могли бы. Проехав дальше до своего поворота на новом маршруте, Рэд и правда увидел столб дыма за вереницей чужих машин, услышал крики и тревожные голоса. Почему он не узнал об аварии раньше? Потому что такое не спрогнозируешь, дерьмо случается. Он уже вывернул шею, чтобы убедиться, что за ними пусто и можно повернуть безопасно, когда неожиданно раздался голос Виктории.

– Мы поедем через лес, синьор Булсара.

Ладони Рэда моментально прилипли бы к баранке, если бы не перчатки. Почему через лес? Что важнее, с чего это вдруг она решила сегодня влиять на маршрут, на то, как они станут добираться к пункту назначения? Гугл картами пользоваться научилась? Таблетку храбрости приняла? Он знает два способа, как объехать аварию без ущерба для расписания, и без езды по неведомым дорожкам среди невиданных зверей! Но… но, чем бы ни был продиктован порыв хозяйки, он лишь соответствовал его собственным желаниям. И пусть эта небольшая прогулка станет его аперитивом перед главным банкетом.

Он послушно повернул, куда велено, и снял тёмные очки. Услышал, как Виктория за плечом тихо, очень тихо и глубоко вдохнула.

Дорога, Рэд знал, с минуты на минуту озариться ночной подсветкой, пока же старые деревья своими кряжистыми телами, будто совсем отгородили их от города. Почему он никогда здесь не был? Рэд включил дальний свет, чтобы не наехать на енота или очередного любителя размахивать руками на трассе. Он поймал себя на мысли, что надо бы посмотреть на часы и отмахнулся от неё. Синьорина Карретто распорядилась. Кто он такой, чтобы спорить.

Через почти полчаса без признаков жизни на пути Рэдрик, откашлявшись, кинул пробный шар.

– Синьорина, вы точно уверены в направлении?

Синьорина была уверена неколебимо.

Если бы Рэд мог пить чужое желание настоять на своём, сгустившееся в салоне до консистенции бархатного вина, он бы это делал.

– Синьорина Карретто. Я думаю, что нам пора повернуть назад и вернуться к повороту на восемьдесят пятую.

– А я думаю, Рэд, что вам, как наёмному работнику, было бы не плохо иногда выполнять распоряжения ваших нанимателей. Ведь именно они платят вам заработную плату.

Ему захотелось обернуться и посмотреть ей в глаза. Это как же она набралась смелости, через две недели публичных унижений поставить его на место? Именно сегодня? Небеса, за что столько подарков в один день, у него ведь не юбилей.

Однако, напоминание о том, что она ему платит, царапнуло неприятно. Рэд помрачнел и продолжил увозить её прочь от людей. От безопасности, и любого, кто мог бы её от него защитить. Начал говорить тихо и очень осторожно. Обычно так говорила Франческа, стараясь нарезать десерт идеальными порциями.

– Позволю себе заметить, Виктория, что далеко не все из вашего персонала принимают к сведению ваши требования. Не хотел бы напоминать о неприятном, но Джессика продала вас папарацци. А Патрик сделал всё, чтобы усугубить положение. Я бы сказал, что подбор прислуги – это не игра, и тем более не то дело, в котором можно допустить приятельские отношения.

– Я не просила ни вашего участия, Рэдрик, ни советов с высоты вашего опыта в вопросе найма прислуги, безусловно, богатого. Следите за дорогой, пожалуйста.

«Рэдрик. Посмотрите на неё!… – Он чувствовал её взгляд, как кошачью лапку с выпущенными коготками, что трогала за шею. – Девочка, не со мной тебе играть в поддавки. Я преподавал там, где ты этому училась».

– Ваша горничная Магда, к примеру, – продолжал он, будто не услышав. Она смотрела на него. Она с ним говорила. Не распоряжалась, в кое веки. Она шла в искусно расставленную ловушку с таким торжествующим видом, что он был готов раскатать перед ней красную ковровую дорожку. – И её брат Франко, он работает в гараже. Я часто слышу, как они судачат о вас с другими механиками. Уверены ли вы, что это разумно, доверять свою репутацию тем, кто…

– Я доверила свою репутацию вам, Рэд.

Таким голосом только мясо морозить. Невысказанное «и вот что из этого вышло» гремело у него в груди. Она знает. Она всё прекрасно понимает. Тем лучше. Тем сложнее и интереснее будет убедить её в обратном. Рэд незаметно вдохнул и выдохнул, медленно, пять раз. Пауза стала такой твёрдой, что захоти он коснуться Виктории, ему понадобилась бы кирка. Манеры – броня леди. Время пришло.

– Тогда у меня для вас подарок, синьорина.

Не оборачиваясь, он вынул из-под пассажирского сидения пакет, а из него подарочную коробку с большим алым бантом. По бледно розовому фону упаковки частой сетью шёл орнамент, состоящий из бегущих друг за другом чёрных пудельков. Фривольнее узора не было, Рэд потратил время на её выбор. Передал ей сюрприз и перестал дышать, слушая, как она его откроет. Шелест. Пауза.

– Я отнял его у Франко. В гараже, вы знаете, моя комната находится над ним, и я слышал… как он похвалялся тем, что у него есть принадлежащая вам вещь. Обсуждал её с шофернёй. Наверху Франко находиться запрещено, значит вещицу добыла сестра по его просьбе. Вы и ваш брат подбираете персонал безусловно грамотно и платите им за верность достаточно. Если это так, и я ошибаюсь, значит, бюстгальтер не ваш?

Зачем он произнёс это слово? Хотел. Хотел ответить ей, отвесить сторицей за то, что она влезла в его телефон, за то, что звала его Рэдрик, в то время как всем было разрешено звать только Рэд. Он начисто забыл о дороге, и смотрел на неё через зеркало заднего вида. На то, как округляются её глаза, огромные, как у лани, благодаря макияжу. Виктория потрогала пальцами белоснежную, кружевную вещицу, будто не верила, что глаза её не обманывают. Медленно подняла взгляд на водителя.