Стейки средней прожарки. Книга о предпринимателях, которые выгорели не до конца

Так куда уходит энергия? Говорят о стрессе, преодолеть который у человека не хватило ресурсов. Рекомендуют правильное питание и качественный сон, и даже есть исследования, подтверждающие, что способность человека справляться со стрессом коррелирует с определенным типом питания. Но в стрессе ли дело?

Когда человек приходит к врачу в состоянии хронического стресса и в состоянии выгорания, он действительно выглядит одинаково. Есть известная диаграмма Ганса Селье, которая показывает, что происходит с человеком в стрессе.

В момент воздействия стрессового фактора мобилизуются все ресурсы. Наш мозг дает сигнал к выделению адреналина и норадреналина, кровь приливает к конечностям и отливает от менее критичных для выживания органов, таких как желудок, например. Мышцы напрягаются, дыхание и пульс учащаются. В первой фазе стресса мы часто не хотим есть, не хотим спать, но зато мы готовы действовать (бей/беги) с совершенно другой амплитудой и интенсивностью, чем обычно. Вы, наверное, слышали о людях, которые в состоянии стресса били рекорды по дальности и высоте прыжков или скорости бега, о матери, которая подняла автомобиль, чтобы спасти своего ребенка, или человеке, который жил на плоту в открытом море 130 дней. Стресс запускает наш организм на максимальную мощность, и в этот момент важно дать себе действовать. Вспомните себя и окружающих весной 2020 года. Признав факт пандемии, люди побежали делать запасы. Нет никакого здравого объяснения, зачем нужны запасы гречки и макарон во время вирусного заболевания со смертельным исходом, но было два фактора, которые повлияли на то, что люди покупали продукты на год вперед: потребность бежать и что-то делать под воздействием гормонов стресса и гендерная память, которая говорит жителям нашей страны: в трудные времена еды не будет, запасай еду.

Но что произошло потом? После мобилизации организм пытается адаптироваться. Побегав и сделав запасы, закупив маски, аппараты искусственного дыхания и таблетки от температуры и кашля, мы выдохнули и стали осматриваться. Мы стали приспосабливаться к новым способам жить: как теперь мы можем общаться с друзьями, зарабатывать деньги и делать маникюр? И потихоньку мы наработали новые способы удовлетворять сначала наши базовые, а потом и не самые базовые потребности. Хотите понимать себя лучше? Вспомните, что вы восстановили в первую очередь, а что не торопились восстанавливать? Это тест на ценности и ваши личные базовые потребности.

Если организму удалось приспособиться и понять, как удовлетворять базовые потребности в новой реальности, например на плоту в открытом море, гормоны стресса снижаются, организм начинает восстанавливать потраченные ресурсы. Снова начинает копиться жирок, нормализуется сон, мы расслабляемся. Но если адаптироваться не получается? Например, вы владелец небольшого ресторанчика, который не так давно открыли в интересном месте. Вы только начали набирать обороты и ждали, что ваши вложения скоро начнут если не окупаться, то приближаться к этому. И тут ковид. Запасы гречки и макарон вам никак помочь не могут, вы ждете новые и новые запреты/разрешения от администрации, но каждое новое решение стреляет вам прямо в голову. Вы боретесь, вы не тот, кто привык сдаваться.

Это ситуация, когда стресс не получается преодолеть, стрессовый фактор продолжает действовать. Что происходит с нами в этом случае? Ресурсы заканчиваются, мы начинаем затухать на всех уровнях: уходить в апатию или депрессию и болеть.

Вот в таком состоянии обычно приходит пациент к доктору на прием. И если доктор не задаст вопросы о том, как все начиналось, то выгорание от хронического стресса отличить совершенно невозможно. И тогда появляются рекомендации, которые не всем кажутся реалистичными. Врач рекомендует прекратить воздействие стрессового фактора.

Помочь человеку в состоянии стресса действительно достаточно легко. Как только вы уберете стрессовый фактор, человек выдохнет и потихоньку начнет восстанавливаться. Если вы владелец того самого ресторана и вам повезло – администрация вашего региона все-таки издала нужное вам решение, и ваш бизнес может начать работать, – вас отпустит. Вы взбодритесь, начнете придумывать и реализовывать идеи, как кормить людей в тех рамках, в которых вам разрешили.

Но с выгоранием все не так. Проблема выгорания не в том, что человек истощен под воздействием стрессового фактора. Проблема выгорания в том, что человек держится за стрессовый фактор и отобрать у него этот фактор та еще задача.

Наверняка многие из вас пытались вести подобные разговоры с выгорающими близкими, надеясь уговорить их прекратить работать хотя бы в выходные, выделить время на поход к врачу или хотя бы не брать телефон ночью. Обычно такой человек все понимает и даже с вами согласен. Но рука тянется к телефону, и в выходные снова возникает пожар, который совершенно невозможно оставить без его участия.

Выгорание – это стресс, в который мы загоняем себя сами. На одном из моих тренингов участница привела в пример книгу Франкла «Психолог в концлагере», чтобы показать, что сотрудники компании, в которой она работает корпоративным психологом, могут чувствовать себя счастливыми даже при тех условиях, которые есть в компании. Книга Франкла – великая книга, и действительно каждому есть, что в ней взять. Но давайте не путать мух и котлеты. Кто отправляет современных топ-менеджеров, предпринимателей и даже обычных сотрудников в концлагерь бизнеса и, самое главное, кто их там держит?

И вот вопрос, который я хочу вам задать: вы, мой дорогой читатель, вы лично сейчас в концлагере? В тюрьме? Радует ли вас хоть что-то из того, что вам предстоит сегодня, когда вы просыпаетесь утром? Конечно, есть в мире люди, которым точно хуже, чем вам, и которые выгорают гораздо больше, чем вы. Но даже если вы хотите помочь кому-то другому и начали читать эту книгу не ради себя, помните: помочь выгорающему человеку может только человек, который дружит с самим собой настолько, что в тюрьме себя не оставит.

Причиной невозможности убрать у выгорающего стрессовый фактор является начало выгорания, или первая его стадия, – энтузиазм . Стресс начинается со страха, тревоги, иногда паники. Выгорание начинается с подъема, надежд и энтузиазма. Вспомните, как начиналось ваше. Сделайте паузу в чтении книги и восстановите в памяти, как это было.

● Если это была работа – как вам ее предложили или как вы ее нашли? Если это был бизнес – как возникла первая идея? Как вы приняли решение начать?

● Что вы рассчитывали изменить в своей жизни, начиная бизнес или новую работу?

● Энтузиазм – это всегда большие надежды. На что надеялись вы и что случилось с этими надеждами? Какие из них удалось реализовать, какие не оправдались, а реализацию каких вы все еще ждете?

Главный секрет выгорания в том, что человек тратит на работу или другое дело больше, чем получает обратно. Вклады выше дивидендов длительное время. Логика выгорающего обычно такая:

➾ большие надежды ➾ первый опыт, который говорит, что надежды под вопросом ➾ отказ признать крушение надежд ➾ если постараюсь получше, то все получится ➾ снова отдача ниже, чем ожидалось, и меньше, чем было вложено ➾ идея, что надо сжать зубы и еще постараться.

И так далее.

И, возможно, кто-то из вас спросит: а как узнать, отдача выше или ниже? В главе 4 мы будем подробно говорить о чувствах, но пока скажу главное: чувства не врут. Если вы чувствуете разочарование, даже легкое, или раздражение – значит, отдача ниже. Если вы чувствуете благодарность – значит, отдача выше.

История 2. На службе. Топ-менеджер

Работа оказалась для Глеба приятным сюрпризом.

В школе он чувствовал себя ущербным. Отличника из него не получалось, все время что-то шло не так, и было совершенно непонятно, как сделать, чтобы было так. Началось, наверное, все с почерка и кривых букв, но не ладились и точные науки, и вообще все науки не ладились. Для самого Глеба школа была каким-то бессмысленным местом: повторять рассказанную кем-то версию событий столетней или тысячелетней давности, понимая, что это только версия и было все, конечно же, не так, казалось глупым. Считать орехи, площади фигур, скорость, время и расстояния велосипедистов казалось бессмысленным. Переживать за результаты контрольных, которые не могли повлиять на что-то принципиально, казалось странным. В начальной школе мама нервничала, злилась и даже как-то отвесила ему подзатыльник. Отец пытался вникнуть и помочь, но тоже достаточно быстро терял терпение и бросал это дело. В первом классе Глебу казалось, что он испортил все. Семейный уют его детства, размеренное, теплое течение его жизни обрушилось и сменилось напряжением, появившимся в семье вместе со школой. Это было ужасно. Ужасной была школа: он чувствовал там себя натужно, нужно было делать вид, что ты подчиняешься и стараешься, и совершенно невозможно было вписаться в эту систему с ее странными правилами. Это было так непохоже на обволакивающую негой любви и заботы жизнь, к которой он привык дома.

Детство он провел с бабушкой, папиной мамой, которая сидела с ним, пока родители были на работе. Бабушка приходила утром, когда Глеб еще спал, начинала шуршать на кухне кастрюлями, готовила завтрак. Потом они часто неспешно шли в магазин. Продукты, из которых бабушка готовила обеды и ужины, были в холодильнике, этим занимались отец и мама. Но бабушке всегда не хватало какой-то детали: особенных специй, специального сорта риса или томатной пасты. Бабушка готовила по настроению, поэтому, чего сегодня не будет хватать, можно было понять, только когда появлялось меню на день, а оно всегда появлялось после завтрака.

– Что, Глебушка, сегодня приготовим? – говорила бабушка, моя посуду. – Может быть, сделаем суп с гренками и котлеток пожарим?

Дальше она смотрела что-то в шкафах и холодильнике и сообщала, чего не хватает и в чем в этот раз будет цель их путешествия с Глебом. Родители настаивали, чтобы бабушка не тратила свои деньги, поэтому у Глеба была особенная миссия: воевать с бабушкой за то, кто будет за все платить. В этих, как казалось Глебу, взрослых разговорах, он чувствовал себя наравне с бабушкой и иногда использовал аргументы, которые использовала мама в таких баталиях, хотя не очень их понимал. «Вы и так нам посвящаете все свое время, не хватает, чтобы вы еще тратили на нас свою пенсию», – говорила мама. Глеб не очень понимал, кто еще, кроме них, претендует на бабушкино время, но аргумент в полемике с бабушкой применял, потому что аргументов не хватало. Чаще всего они договаривались где-то на середине: часть оплачивал Глеб деньгами, которые на всякий случай оставляли родители, а часть оплачивала бабушка. «Не делайте из меня иждивенца», – любила говорить она, хотя скорее она была похожа на капитана корабля, командующего на кухне. Кто такие иждивенцы, Глеб тогда не знал, но понимал, что для бабушки крайне важно чувствовать себя капитаном, хоть и временным, до возвращения первого из родителей.

После прогулки, которая совмещалась с походом в магазин, наступал длинный-длинный день, в течение которого Глеб тихо занимался своими делами: строил что-то свое из лего, читал, смотрел интересные передачи по TV. Бабушка часто хвалила его за его занятия, и у Глеба складывалось ощущение своей особенной компетенции, своей взрослости и разумности – как от разговоров с бабушкой на равных, спорах с ней о деньгах, так и от бабушкиной похвалы. А потом наступал длинный вечер, когда приходили с работы родители. Они все вместе ужинали, папа рассказывал какие-то истории о работе, мама живо интересовалась его делами, они оба интересовались делами Глеба и бабушки, хотя и не так активно, как делами друг друга. В общем, это было прекрасное время теплого, счастливого детства, в котором Глеб предпочел бы остаться насовсем. Но началась школа.

Когда Глеб был во втором классе, родилась сестра, и его взрослость получила еще больше оснований. В семье очевидно присутствовало младшее поколение в лице сестры, и старшее поколение, к которому, кроме родителей и бабушки, относился он, Глеб. Школа уже непоправимо разрушила теплый семейный уют, в доме царило напряжение, и оставаться старшим и разумным было уже не так уютно. В средней школе родители как будто совсем перестали интересоваться делами Глеба, но напряжение из дома не исчезло. Мама и папа все чаще ругались друг с другом, Глеб все больше чувствовал свою беспомощность в этих конфликтах. Он сильно злился на отца, ему казалось, что он главный виновник. Отец все реже бывал дома, все больше выпадал из общей семейной жизни, раздражался и взрывался, казалось, на пустом месте. Временами Глеб ловил себя на том, что хотел бы, чтобы родители развелись, чтобы это напряжение прекратилось.

Вуз имел больше смысла, чем школа, особенно потому, что Глеб там почти не появлялся. Параллельно с учебой Глеб устроился на работу, где вдруг оказалось, что он совершенно не потерян для общества. В школе Глебу не было понятно, как вписаться в правила и ритуальные танцы образования, а на работе все оказалось прагматично и просто, как в конструкторе лего: есть работа, которая должна быть сделана, ты ее комплектуешь так, чтобы сделать больше и лучше, и вуаля – ты неожиданно оказываешься лучшим менеджером своего отдела. Потом тебе предлагают перейти на позицию менеджера проекта, а потом стать – директором проектов. Пять последних лет своей жизни Глеб провел в командировках, запуская новые объекты. Это была изматывающая командная работа, которая прерывалась на короткие кусочки сна, часто по 5, редко – 6 часов в течение 2–3 месяцев. Когда начинался проект, ничего, кроме него, не существовало больше ни для одного из членов команды. Работа хорошо оплачивалась, а за своевременную сдачу объекта платили отличные деньги. Интересы у всех были общими, и каждый вкладывался максимально. Нагрузку выдерживали не все. На каждом проекте кто-то из команды попадал в больницу – кто с язвой, кто с сердечным приступом, а кто и с нервным срывом. Но Глеб справлялся с этим темпом прекрасно, его «конструктор лего» не давал сбоев: он мог делить работу на кусочки, компоновать и уплотнять их между собой так, чтобы с минимальными затратами получались те самые результаты, которые были нужны на выходе: вовремя поставленное оборудование, несмотря на срыв срока поставщиком, подготовленная под монтаж оборудования электрика, несмотря на изменившийся объем работы из-за неучтенных вводных, обеспечение работы тремя монтажниками, а не четырьмя, так как один был увезен на скорой. Это было состояние катастрофической усталости и удовлетворения от своей включенности в общее дело и своей полезности. Он как будто снова возвращался в то состояние, когда чувствовал свою особенную компетентность, свою взрослость и разумность, как когда-то в детстве, когда дома еще было тепло и спокойно.

И вот настал тот день, когда интенсивы проектов закончились. Глеб получил предложение занять позицию директора департамента. Это было большое признание, но и совсем другая работа. Глеб таким образом выходил за пределы линейного менеджмента компании и входил в круг топ-менеджмента. Сначала он был рад и даже гордился своими успехами. Он до сих пор немного не верил, что вписывается и попадает в правила системы, потому что это получилось случайно. Глеб до сих пор боялся, что если он сейчас окажется в другой компании, то ситуация со школой – когда он вообще не понимал, как стать в этой системе выше среднего, – могла повториться. Но текущая система его принимала и продвигала – как бабушка, которая хвалила его за конструкции из лего, даже если самому Глебу они казались неудачными. Бабушка всегда смотрела на работы Глеба с какой-то своей стороны и находила в них что-то неожиданно свое. «Как удобно ты устроил кабину пилота», – говорила она, когда Глеб показывал летательный аппарат с очевидно маленькой площадью крыльев.

На новой должности все тоже складывалось хорошо. Способность Глеба справляться с делами не подводила, и «конструктор лего» продолжал прекрасно работать с той лишь разницей, что дел было заметно меньше. Они были крупнее, но их было существенно меньше. Уже не надо было делить дела на маленькие кусочки и перетасовывать их по срокам, исполнителям и порядку, чтобы все утрясти. Достаточно было прийти на работу в спокойно распланированный день, размеренно провести встречи, пересмотреть отчеты, подготовить и принять решения. Где-то на третьем месяце в новой должности Глеб стал замечать, что приходить на работу вовремя совсем не обязательно. Раньше, даже если предыдущий рабочий день был закончен ближе к двум часам ночи, с восьми утра начинался аврал звонков, писем, вопросов и проблем, которые Глеб разбирал на ходу по дороге в офис. Теперь он приходил в офис к 10:00, но до 11:00 или даже 11:30 никто никогда его не дергал. Горящие вопросы ушли совсем, теперь Глеб занимался вопросами стратегическими, и его самоорганизация позволяла даже в неспешном для себя темпе успевать все в рабочее время. И случилось странное. Ушла изнурительная нагрузка, а вместе с ней ушло и ощущение собственной компетентности и разумности, и появилось состояние, похожее на напряжение, которое Глеб испытывал в школе, и тревогу по поводу того, что вот сейчас он снова что-то испортит.

Раз в полгода в компании проводилась так называемая обратная связь. Непосредственный руководитель общался с подчиненным на предмет взаимной удовлетворенности выполнением поставленных задач. Глеб ждал, что этот разговор в новой должности закончится провалом: к тому моменту его напряжение, а с ним и тревога разрослись. Он, конечно, старался подготовиться к разговору, держать лицо – опыт переговоров разного уровня сложности к тому времени у него был уже достаточный. Но каково было его удивление, когда операционный директор горячо благодарил его за работу, отметил рост департамента с назначением Глеба и даже сообщил о повышении оклада в связи с прохождением испытательного срока в новой должности. Глеб растерялся. Объективная ситуация никак не сочеталась с субъективными ощущениями от новой работы. Но что с этим делать, было совершенно непонятно. Идти к психологу, чтобы сказать что? Мне повысили зарплату, а я чувствую, что я провалился и не справился с работой? Выглядит очень странно. Как с таким придешь?

И Глеб оставил все как есть. Время от времени напряжение снижалось, особенно в отпуске, но потом оно возвращалось и долго не отпускало. Снились кошмары, в них за Глебом гонялись странные существа, они хохотали и хотели его убить. На работу хотелось идти все меньше, он работал все хуже, ему казалось, что вот-вот его выгонят. Но в очередное полугодие на очередной обратной связи операционный директор снова выражал удовлетворение его работой, ставил новые задачи и как будто не замечал, что пора гнать этого директора департамента в шею. В конце концов, в один из вечеров Глеб не выдержал и записался на прием к психологу. Записался онлайн: это казалось безопаснее. В конце концов, если дело будет совсем плохо, можно будет просто выключить компьютер. Он ни разу не был у психологов и не очень понимал, что там вообще будет.

Психолог Глеба напряг не так сильно, как могло быть. К концу первого разговора Глеб даже немного расслабился и решил продолжить: хотелось узнать, что такие встречи могут ему дать. Но говорили они о странном: о чувствах, которые, как оказалось, Глеб вообще не очень понимал в себе. Он чувствовал всего несколько состояний: уют взрослой компетентности, как в детстве с бабушкой, большое напряжение и ощущение провала и что он все испортил, и в качестве третьего состояния – какая-то серединка, когда провал еще не наступил, но вот-вот наступит.

Психолог спросила: «А что вы делаете с вашей злостью?» До этого момента Глеб считал, что никакой злости у него нет и быть не может, ну если только кто-то его выведет из себя. Ведь приличные люди никакой злости не испытывают и как-то справляются с трудностями жизни, управляя эмоциональными всплесками. Но психолог была другого мнения на этот счет. Она сказала, что злость у Глеба однозначно есть, как есть адреналин, норадреналин и прочие какие-то штуки, и если Глеб злость свою не выражает, значит, ему приходится ее внутри себя как-то удерживать. И психолог хотела узнать, как он это делает. В общем, в жизни Глеба появился психолог, о котором он, конечно, никому не рассказывал, и чувства.

И потихоньку Глеб стал лучше переносить свою спокойную жизнь. Напряжения стало гораздо меньше, приятной жизни стало побольше. Периодами напряжение на Глеба накатывало, он начинал сильно тревожиться за здоровье родителей, за неудавшуюся жизнь сестры, которая никак не могла наладиться, за возможный провал на работе. Но иногда, особенно в поездках и особенно в одиноких поездках в отпуск, где от него никому ничего не было нужно, он мог настолько расслабиться, что один раз даже почувствовал себя счастливым.

Близился Новый год, в выходные Глеб заглянул к родителям. Мама устроила генеральную уборку перед тем, как установить елку. Это была многолетняя традиция. После католического рождества, когда елочный базар был в самом разгаре, отец шел «выбирать новогоднее дерево» – так он это называл. Мама за день до этого устраивала генеральную уборку, как будто хотела вымести из дома все неприятности, которые накопились за год. В детстве к этой уборке активно привлекались Глеб с сестрой, и на следующий вечер, когда отец приносил и устанавливал елку, они вместе с мамой ее наряжали. Теперь и он, и сестра давно уже жили отдельно от родителей и сами решали елочные вопросы. Но, как и раньше, Глеб старался попасть домой в дни, когда отец принесет и установит елку, а мама будет ее наряжать. В этот раз в день Х Глеб был занят и поэтому решил забежать накануне, когда мама активно драит квартиру. Это была та самая квартира, где они с бабушкой когда-то готовили обеды и ужины, а Глеб строил из лего, и где прошло его теплое, уютное детство.

Глеб включился в процесс уборки, как включался в детстве. Правда, пришлось поменять регламент: ту часть квартиры, которая в детстве отводились для уборки Глебу – а это была, на минуточку, ванная, – мама уже привела в порядок. Поэтому для Глеба вдруг неожиданно открылись новые горизонты. Первый раз в жизни мама доверила ему помывку старого фарфорового сервиза, который жил, казалось, всегда в их доме. Его никогда не использовали по назначению, потому что в нем не хватало многих предметов. Это был чайный сервиз времен прабабушки по маминой линии, от которого остались три фантастические фарфоровые чашки, молочник с крышечкой и четыре блюдца. В детстве Глеб интересовался этими чашками и часто спрашивал, когда они, наконец, будут пить из них чай или что-то еще. Мама отвечала, что это очень дорогая вещь и, чтобы не разбить, они будут пить из других чашек, а на эти будут просто смотреть. Глебу это казалось странным, но чашек он на глазах у мамы не трогал. И вот, когда ему уже заметно за 30, ему впервые было разрешено к ним прикоснуться. Мама не заметила торжественности момента, она как будто вообще забыла, насколько ценный это сервиз. На вопрос, в каком месте можно включиться в уборку, мама немного растерялась и даже как будто смутилась, оглянулась кругом и махнула в сторону шкафа, где за стеклом стояли книги, фотографии, статуэтки, привезенные из разных стран, и раритетный сервиз.

– Идеально было бы там уничтожить пыль, – сказала мама.

– Прекрасно, давай оружие, – сострил Глеб.

И вот он сидит возле шкафа и неспешно протирает корешки книг, статуэтки. Мама гремит чем-то на кухне. Похоже, вместе с уборкой она взялась готовить особенный ужин в честь прихода Глеба. Бабушка умерла довольно давно, Глебу было 20. С тех пор в доме готовит только мама. Глеб снова чувствует тот уют, который он ощущал в детстве, как будто он снова маленький и в доме все хорошо. Он разделяет со взрослыми их взрослые заботы и чувствует свою особенную причастность и компетентность.

Потихоньку дело дошло до сервиза. Глеб осторожно взял первую чашку, поприветствовал ее про себя как старую подругу. Конечно, он пробовал пить из этих чашек, когда мама не видела. Пробовал по очереди из всех трех, чтобы сравнить, есть ли разница во вкусовых ощущениях. Он пил воду, чай, и однажды чуть не случился провал, когда он попробовал налить в раритетную чашку фанту и оранжевый след остался на фарфоре. Мощная волна стыда затопила десятилетнего Глеба, когда он представил, что мама вернется с прогулки с сестрой и увидит оранжевую чашку. Он пробовал оттереть все салфеткой, но это не очень сработало. Оранжевый след снизил яркость, но все еще был виден каждому, кто захочет это увидеть.

В этот день Глеб сделал великое открытие: люди видят только то, что считают для себя важным в данный момент. Когда мама открыла дверь квартиры и они с сестрой вошли, стряхивая с одежды снег, щеки Глеба пылали.