Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии

Вручив подарки, я попросил разрешения сфотографировать принцессу, но моя просьба была вежливо отклонена. Делая вид, что не понимаю, я через переводчика заверил ее, что фотография будет очаровательной, и, к ужасу придворных, установил свой фотоаппарат. Бурно протестуя, принцесса при этом трижды охотно позировала. Через некоторое время после моего возвращения в лагерь я получил письмо от принцессы с выражением сожаления, что она не сможет нанести мне ответный визит из-за недомогания. Чуть позже мне были преподнесены две овцы, мешок муки и брикет прессованного чая, служащий в качестве денег.

Храмы представляли собой большие юрты, а главные, как и ханская юрта, сверху были покрыты красной тканью.

Я посетил старейшего ламу, великолепного старика с лицом и достоинством кардинала. Он знал о бегстве своих людей из России, но ничего не мог сказать мне ни о приведших к этому условиях, ни о периоде. По его словам, племя уменьшалось из года в год.

Когда мы снялись и отправились в Карашар, то расстались с Нумганом, к этому времени уже присоединившимся к нашей экспедиции, и я с сожалением смотрел, как старик складывал юрту и уезжал, потому что его заботливость и внимательность во время наших странствий в горах сделали его неоценимым проводником. Он согласился доставить мои охотничьи трофеи в Кульджу, откуда российский консул отправил их в Хельсинки.

Длительный хаос, в который революция вскоре ввергла Китай, затронул и торгутов Тянь-Шаня. В начале 1930-х годов власть в Синьцзяне захватил мандарин Чин-чу-жен. Когда хан торгутов отказался признать его власть, его пригласили на встречу в Урумчи. Встреча закончилась убийством хана и его спутников.

После поездки по горам в холод и дождь, на одних только сухарях и баранине, я оценил благодать оазиса Карашар. Настоящим удовольствием было ехать по этому краю хорошо возделанных полей, радостно увидеть крякающую утку, курицу с выводком, яркие краски маков. Саманные домишки сартов и скрипучие арбы казались роскошью.

В Карашар я въехал 5 июля 1907 года, почти ровно через год после отъезда из Петербурга. Вспоминая прошедший год, я почувствовал, что пришел к пониманию, почему по мере того, как мы продвигаемся все дальше и дальше, значение времени становится все более и более расплывчатым.

Местный мандарин, лет семидесяти, здоровый и бодрый, принял меня дружелюбно. У него была хитрая привычка часто делать паузы между словами, будто он боялся что-то сказать без тщательного обдумывания. В дневнике я нахожу следующие размышления о жизни китайских чиновников: «Он [мандарин] мало что видит за пределами грязных стен своей резиденции. Когда же он ее покидает, его носят на носилках, а мандарин внутренних районов ездит на двухколесной повозке, называемой маппа, и его постоянно окружают конные или пешие слуги в великолепных ливреях. На языке народа он не говорит, и обычно у него нет никаких знакомств вне своего развращенного окружения. Его жена или жены, а также случайный инспектор или путешествующий мандарин, столь же оторванный от народа, как и он сам, составляют все его общество из года в год. Ему не положен отпуск, но, когда умирает его отец или мать, он на три года траура уходит с должности, что продиктовано большим почитанием, оказываемым всеми сословиями родителям, а поскольку трехлетний период пребывания в должности приносит большие суммы, а на важных постах – очень большие суммы, коррупция процветает практически повсеместно. Зарплаты низкие, у нижних чинов они вообще отсутствуют, в результате все они сосут соки из беспомощных людей. Такая система не рассчитана на то, чтобы побудить чиновников проявлять интерес к долгосрочной работе, и деньги собираются ими всеми возможными способами и тратятся, не принося ни удовольствия, ни отдачи. Помимо повышения незаконных налогов, большинство мандаринов занимаются бизнесом в городах, которыми управляют, поскольку их расходы значительны. Надо содержать большие резиденции, поддерживать дружеское отношения с государственными ревизорами, умилостивлять высокое начальство ежегодными подарками. Будет интересно посмотреть, как эта бюрократическая машина с ее бесчисленными интригами, коррупцией и невежеством справится с задачей модернизации империи».

Так было на протяжении веков, и эти условия, несомненно, способствовали многочисленным восстаниям в оазисах Шелкового пути. Руины некогда великолепной крепости к югу от города свидетельствовали о борьбе маленького княжества Карашар с китайским господством.

Следующим пунктом моего назначения был Урумчи, административный центр обширной провинции Синьцзян. Моя дорога снова шла через Тянь-Шань, но уже ниже. Чтобы избежать сильной жары в пустыне между Карашаром и горами, я решил ехать ночью, когда было заметно прохладнее и не так досаждали мухи. Большую часть нашего багажа везла арба, а поскольку лошади устали от жары и недостатка корма, двигались мы медленно.

Поездка по незнакомой местности в темное время суток сопряжена с риском. Однажды ночью я ехал вместе с Исмаилом и Чао, когда налетела буря, и мы сбились с пути. Поскольку моя лошадь упорно отказывалась идти вперед, мы спешились, привязали лошадей и легли спать. Когда рассвело, то обнаружили, что лежим на краю пропасти.

На перевалах казалось, все ветры Азии сошлись, чтобы не дать нам пройти. Измотанные, 24 июля мы прибыли в Урумчи. Нас встретил последний оставшийся под моим началом казак Луканин. Меня поселили в уютном доме русского консула Кроткова. Урумчи красиво расположен на берегу небольшой реки и практически со всех сторон окружен горами. Население города – 80 000 человек, и по китайским меркам он чист и с хорошей администрацией, хотя отнюдь не ароматен.

Один из главных опорных пунктов бывшей Джунгарии Урумчи может оглядываться назад на кровавое прошлое, поскольку воинственные джунгары сопротивлялись китайцам до середины XVIII века, когда были практически истреблены. Китайцы аннексировали завоеванные поселения племен в степи между Тянь-Шанем на юге и горами Алтая и Тарбагатая на севере. Этот проем, называемый «воротами народов», – те самые ворота, через которые когда-то монгольские орды хлынули на запад.

После двухдневного отдыха я нанес визит восьмерым самым важным должностным лицам.

Когда на мое приглашение откликнулись восемь мандаринов, заставленный экипажами и носилками двор консульства являл собой яркую, живописную картину. Среди мандаринов, по обычаю, царило замечательное почитание. Невиданно, чтобы молодой посягал на привилегии старшего, и никогда не возникало ни малейшего сомнения относительно места за столом или старшинства у двери.

Столица провинции, естественно, предоставляла лучшую возможность наблюдать за результатами проводимых реформ, и, по-видимому, немало уже было сделано в образовании и в военном деле. Открыты офицерские курсы, и вскоре будет и кадетское училище. В Джили сформирован образцовый корпус элитных войск, и, хотя я увидел, что некоторые преподанные войной в Маньчжурии уроки усвоены, вооружение осталось старым. Мне позволили осмотреть некоторые начальные и высшие школы, и я нашел прискорбным отсутствие компетентных учителей и учебных материалов. Много говорилось о новых железных дорогах и эксплуатации якобы огромных ископаемых ресурсов Тянь-Шаня.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Было мобилизовано лишь около трети регулярной армии. (Здесь и далее примеч. авт., если не указано иначе.)

2

Сенат – название финского парламента.

3

Канг – печь или нагреваемая от печи глиняная или кирпичная лежанка. (Примеч. пер.)

4

Так звали консульского представителя из местных.

5

Сотня – старое название казачьего эскадрона.