Феликс Дзержинский и его ВЧК в действии

К лозунгам «Долой войну!» и «Долой самодержавие!» добавилось восстание на броненосце «Потемкин» и еще сорок бунтов в армии и на флоте. Под угрозой свержения монархии царь, которого в Петергофе под парами ждал миноносец, чтобы вывезти его в Англию, подписал «Манифест 17 октября», в котором были объявлены свободы слова, печати, собраний, неприкосновенность личности и созыв Государственной Думы с законодательными функциями.

Декабрьское восстание социал-демократов и эсеров было жестоко подавлено Семеновским полком, и по всей империи понеслись карательные отряды. В ответ в десятках городов усилились стачки и забастовки. Их подавили жестокими локаутами-увольнениями всех забастовщиков, которым через неделю было нечего есть.

Ленин закончил свое импровизированное выступление интересно:

– Не смотря ни на что, теперь самодержавие вынуждено считаться с мнением общества, а это значит, что его монополия на власть в империи закончилась. Наша задача – продолжить работу, как можно более активно, по его свержению.

Когда Дзержинский спросил Воровского и Красина, как делегаты съезда проходили паспортный контроль, они ответили, что всех прибывших допрашивала полиция, и подобного в Швеции раньше не было. Цели у всех для приезда были указаны разные, о съезде разговора не было, но полиция знает, в каких отелях остановились русские.

Профессиональные революционеры молча посмотрели друг на друга. Чтобы узнать о том, что 9 апреля в Стокгольм на двух кораблях приедут почти две сотни противников царского режима, надо было запросить списки пассажиров в Або и Турку. Очевидно, запросили. Зачем? Кто-то об этом попросил или сам передал списки шведам. Понятно кто. Значит, Департамент полиции знает, что произойдет завтра в зале «Д» Народного Дома на площади Стуртог, арендованного шведскими социал-демократами для РСДРП на две недели.

Товарищи переглянулись. Все помнили недавнюю выдачу из Стокгольма одного из эсеров, которого заведующий Заграничной Агентуры выставил отъявленным террористом, оправдывая свои огромные расходы. Статский советник Гартинг обвинил группу революционеров в подготовке покушения на царя во время его поездки в Северную Европу. Но эсеры смогли доказать, что это ложь. Однако под давлением Петербурга эсера выслали из Швеции, слава богу, что не в Россию. На входе в порт Антверпена эсер и его два соседа по каюте третьего класса, с дыркой в трюм, были обнаружены мертвыми. Все трое погибли от паров метана.

Разразился грандиозный скандал, и голландцы провели пятидесятитысячную демонстрацию с лозунгами против «царских сатрапов-убийц». Гартинга не наказали, а, наоборот, наградили за отличную службу.

Феликс рассказал о своих внезапно появившихся опасениях, которые после рассказов товарищей о допросах в порту только усилились.

Охранка знает о съезде и, безусловно, не захочет допустить объединение партии, которую еще Зубатов считал намного опаснее эсеров, ибо она замахивалась не на кого, а на что. Феликс сказал, что у Гартинга давно налажены хорошие связи не только с начальником тайной службы Нуландом, но и с начальником шведской полиции Стендален, и особенно с полицмейстером Стокгольма Гинце, не брезговавшим давать своих сотрудников Гартингу, за мзду, конечно.

Немного передохнув, Феликс приступил к главному:

– За последние три года охранные отделения и жандармы совершили множество провокаций против нашей партии, не останавливаясь ни перед чем. Наказывать их все равно никто не будет, только поощрять. Совершенно ясно, что они хотят уничтожить РСДРП. Секретариат СДКПиЛ зафиксировал следующие приемы и способы провокационной деятельности полиции:

– подстрекательства к нарушению закона, массовые ссылки на север и в Сибирь без суда в административном порядке, подбрасывание нелегальной литературы, оружия и бомб при арестах;

– устройство секретных сотрудников полиции на фабрики и заводы, создание ими рабочих кружков, раздача рабочим и студентам нелегальной литературы с последующими арестами;

– заведение на видных революционеров дел как на секретных сотрудников охранки, с последующей утечкой сведений;

– организация ложных экспроприаций с полицейскими засадами;

– подмена писем установленных революционеров в черных кабинетах фальшивыми, с целью внесения хаоса и склоки;

– изготовление фальшивых печатей революционных организаций с последующими публикациями брошюр и листовок с призывами к террору, отправка писем с фальшивыми печатями промышленникам и купцам с требованием денег под угрозой убийства;

– подбрасывание смертных приговоров революционных организаций одиозным офицерам охранки по их домашним адресам в гробах, с последующими газетными скандалами, шельмующими партию;

– подбрасывание чертежей взрывчатых веществ в ремонтные мастерские и заводы, где наиболее сильно наше влияние;

– создание группы революционеров секретным сотрудником полиции с последующей имитацией стрельбы по приставам и полицмейстерам, с последующими арестами и отправкой на каторгу;

– организация секретными сотрудниками полиции складов оружия, динамитных мастерских, раздача оружия и бомб рабочим и студентам с последующими смертными приговорами.

Феликс выпил воды и продолжил:

– Провокации охранки в Европе:

– устройство драк с нашими товарищами, вызовом полиции, подставными свидетелями и высылка их в Россию как уголовных элементов;

– разгром наших типографий, особенно ночью, таких случаев уже три;

– организация террористических актов от имени революционных партий в людных местах с жертвами мирного населения, все мы помним взрыв в Бельгии, где погибли невинные люди, и революционерам удалось доказать свое неучастие в этом преступлении, подобное уже случалось и в России.

Также зафиксированы массовые оформления сотрудниками охранки фальшивых секретных агентов, не имеющих отношение к революционным организациям, которые выдумывают донесения, от которых страдают невиновные люди. Жалованье сексота, обычно пятьдесят рублей в месяц, делится между агентом и охранником.

Также мы выяснили, что по инструкции охранных отделений агент, получивший на хранение оружие или взрывчатые вещества, должен как можно быстрее доложить об этом ведущему его офицеру охранки, что позволяет искать провокаторов в нашей среде.

Способы противодействия провокациям полиции:

– скандал, в том числе международный, в газетах, в которых приводятся факты незаконной деятельности сотрудника охранки или Отдельного корпуса жандармов, его казнокрадства, ввода начальства в заблуждение, имитация деятельности, нанесение урона престижу империи;

– угроза подобного скандала, часто бывает действеннее, чем сам скандал.

Заканчивая, Феликс от волнения перешел на польский язык:

– Kto mieczem wojuje, ten od miecza ginie. Kto rzadzi, ten sadzi. Czim panam gdzie dobrze – tam ojczyzna Zlodziej na zlodzieju siedzi I zlodziem pogania. Kto sieje wiatr, ten burze zbiera.

Увидев, что переводить не надо, Дзержинский добавил:

– На Аркадия Гартинга, который проводил провокацию во Франции под именем Адам Ландзен, парижский суд выдал ордер на арест, который до сих пор не отменен. Взяв огромную сумму казенных денег на охрану Второй Тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского, он отчитался в Департаменте полиции созданием 80 наблюдательных пунктов и фрахтом 12 кораблей, которые вели разведку на маршруте эскадры. На самом деле их не было и в помине, даже названия нескольких судов выдумал. Запугав командование, которое приняло английскую рыболовную флотилию за отряд противника и расстреляло их, попутно повредив свой крейсер «Аврора», именно Гартинг является создателем Гулльского инцидента, испортившего отношения Англии и России, которой был нанесен финансовый ущерб, а также огромный удар по престижу империи. Думаю, если мы опубликуем эти сведения в европейских газетах, карьера заведующего Заграничной Агентурой российской полиции будет закончена навсегда. Нам есть о чем с ним поговорить, если это будет нужно.

Когда Дзержинский замолчал, в комнате наступила мертвая тишина. Собранные воедино факты беззакония главного государственного органа, наблюдавшего за исполнением законов на всей территории огромной империи, не просто вызывали оторопь, они были вопиющими. Шесть человек склонились над столом и негромко заговорили. Через час все возможные меры по защите съезда от провокаций российской полиции были определены и обговорены.

В 9 часов утра 10 апреля в четвертом зале Д Народного Дома на площади Стуртог собрались почти двести делегатов от шестидесяти трех социал-демократических организаций Российской империи. Делегаты, все с чужими или поддельными паспортами, обсуждали повестку двухнедельной работы, записываясь в протоколах под псевдонимами. Поляки внимательно слушали. Объединение СДКПиЛ и РСДРП должно было состояться на седьмой день.

Меньшевики, которых было большинство, большевистской революции не хотели, надеясь ограничить самодержавие завоеванием большинства в Государственной Думе, не обращая внимания на то, что в этом случае она неизбежно будет распущена. Борьба предстояла серьезная. Все шло своим чередом. Известие о том, что председатель Совета Министров Витте заменен на престарелого Горемыкина, изменений в повестку дня не внесло. Все помнили слова присутствовавшего в зале основателя РСДРП Плеханова о том, что разница между Александром Вторым и Александром Третьим – только лишняя палочка в титуле.

В конце дня Красин сообщил, что наблюдение за Народным Домом не ведется. Возможно, Гартинг еще не выяснил, что происходит на площади Стуртог, возможно, договаривается со шведской полицией и готовит своих агентов.

Феликс поехал в порт, где встретил трех товарищей из Вильно. Он поселил их в меблированных комнатах недалеко от Народного Дома и своего отеля «Рейзен» и объяснил, что им предстоит делать с завтрашнего дня в самом центре шведской столицы.

Когда на следующее утро Феликс с товарищами шел на заседание съезда, на площади Стуртог, Мацей подал ему знак – наблюдение за Народным Домом не ведется. Товарищи, а кроме наших здесь должны находиться наблюдатели из отряда Красина, будут изучать площадь и четыре выходящие на нее улицы, есть ли на них арки, проходные дворы, ведется ли наблюдение из окон и двух уличных кафе, от которых приятно пахло свежемолотым кофе. На площади была стоянка извозчиков, с которыми не мешало бы подружиться – поездить по Стокгольму придется, и немало. Заседание съезда шло нервно, большевики и меньшевики договаривались трудно, весь день обсуждался первый пункт нового устава РСДРП, с небольшим перевесом прошла ленинская формулировка.

«Все же вместе не ужиться, – подумал Феликс, – и партию рано или поздно ждет раскол». Дождавшись завершения прений, после того как все ушли, Дзержинский и Красин осмотрели зал Д. Тайников, с противозаконными предметами не было, но их вполне можно было устроить под стеной у небольшой лестницы к трибуне и столу президиума и в задних рядах, где в полу были пустоты между досками и кирпичами.

В Народном Доме было четыре входа, и круглосуточное наблюдение можно было вести только в самом Зале. Не говорить же администрации о возможных налетах русской полиции с применением, например, бомб в центре Стокгольма. Пока решили этого не делать, в конце концов, можно установить наблюдение за всеми входами и договориться о нахождении человека в самом зале.

Феликс вышел на площадь, прогулялся по ее периметру, посидел в уличном кафе, откуда был прекрасный обзор, на одной из улочек коротко переговорил с Мацеем и отправился к Ленину, на квартире которого должна была произойти встреча со шведскими социал-демократами, которая была представлена в парламенте и имела вес в обществе.

На следующий день, подходя с Ганецким и Варшавским к Народному Дому, Феликс получил условный знак Мацея – наблюдение за съездом русских социал-демократов установлено. В Стокгольм пришло весеннее тепло, и на Стуртог было многолюдно. Дзержинский спокойно прошел в зал заседаний. За вчерашний день его товарищи и красинцы из группы контрнаблюдения основательно изучили площадь и прилегающий к ней район. Они хорошо знали свое дело и могли быть незаметными даже в малолюдных местах, умели вовремя переодеться и изменить внешность. Вчера были сняты две меблированные комнаты на втором и третьем этажах в домах, окна которых выходили на площадь и позволяли видеть ее всю, как и сам Народный Дом с парадным подъездом, с трех сторон.

Вечером делегаты разошлись по своим отелям, наблюдение за ними не велось. Феликс выслушал отчет Мацея, который не вызывал беспокойства. Пока. Филеров было четверо, все мужчины. Вели себя спокойно, читали газеты на скамейках, кормили голубей в маленьком сквере в центре площади, грелись на апрельском солнце, пили кофе в обоих уличных кафе. Каждый по очереди заходил в Народный Дом, с разных входов, внутрь, и за ними не смотрели. Четвертый вход был закрыт на замок, его осмотрели, он запросто открывался филерскими отмычками. Товарищи осмотрели весь Народный Дом еще вчера, все три зала и четвертый главный, помещения для занятий рисованием, музыкой, танцами, начальной школы, детские комнаты.

В доме было много взрослых и детей, было шумно и весело, но никто никому не мешал. Люди входили и выходили, занимались своим делами, у входа в зал Д, в котором проходил объединительный съезд РСЛРП, стоял длинный стол, где проходила регистрация и дежурили два товарища из Боевого центра Красина, и чужой войти в него не мог. Впрочем, план помещений Народного дома Гартингу достать особого труда не составит.

«Присматриваются, – подумал Феликс, – значит, пора ставить круглосуточную охрану зала». Вечером трое агентов ушли пешком, один уехал на извозчике, очевидно, докладывать. За ним не поехали – рано. Гартинг, фото которого с парижских времен у товарищей имелись, на площади не появлялся.

На следующий день, когда несколько делегатов обедали в кафе на площади, к ним начали приставать какие-то люди, говорившие по-русски. Предупрежденные о возможных провокациях товарищи от драки воздержались, вовремя подоспели сотрудники кафе, и тут же появился полицейский. Обошлось без скандала, но провокаторов не задержали. Филер, наблюдавший за конфликтом, уехал на извозчике, очевидно, на доклад начальству.

Было ясно, что продолжение последует, и с этого дня в Зале заседаний съезда начались ночные дежурства революционеров из боевых групп Дзержинского и Красина. Скомпрометировать съезд с арестом и высылкой делегатов прямо в Российскую империю в лапы жандармов можно было, устроив в зале Д Народного Дома тайник с бомбами.

На следующий день на площади все было спокойно, но после окончания заседания за делегатами пошли филеры, которых насчитали не меньше двенадцати. Явно устанавливали их места проживания, которых, впрочем, никто не скрывал, назвав их еще на допросе в порту сразу же после прибытия в Стокгольм.

Во все три отеля, где остановились депутаты, филеры не входили, с персоналом не разговаривали. Швеция – не самодержавная Россия, страна беззакония, просто так в ее столице провокацию не устроишь. Она, скорее всего, возможна в Народном Доме с большим количеством посетителей. Или, не дай бог, прямо на площади, с жертвами мирных жителей. Этого РСДРП допустить не должна.

Через два часа у Народного Дома появился и сам Гартинг, невысокий полный человек, которого легко опознал Мацей и его товарищи. Немного посидев в кафе на площади Стуртог, вошел в контакт с одним из филеров, очевидно, старшим всей отставной полицейской бригады, после чего дважды обошел с ним Народный Дом, задержавшись у четвертого неработающего входа. После осмотра, явно для выбора цели, куда-то уехал на извозчике. За ним не проследили, зная его высокий профессионализм. Пусть думает, что съезд социал-демократов можно брать голыми руками. Не эсеры, чай, опыта такого, как у этих террористов, нет. Лучше пусть закладывает тайник с оружием в Народном Доме, чем, например, взорвет бомбу у его входа, прямо в кафе на улице. С главы Заграничной Агентуры Департамента полиции Министерства внутренних дел станется. Strzezonego Pan Bog strzeze. Przyjdzie slonce I na nacze konce. Ten sie smieje, kto sie smieje ostatni.

Феликс дважды был дома у Ленина. Засиживались допоздна, разговаривали со шведскими социал-демократами, говорили об объединении своих партий, о том, как трудно с меньшевиками, которые никогда не смогут создать массовую организацию, и, конечно, о Гартинге.

Владимир Ильич, который был старше Феликса на восемь лет, рассказал ему о себе. Его дед, крепостной крестьянин помещика Ульяна Брехова, из деревни Ульянино и села Андросова Сергачского уезда Нижегородской губернии, в 1971 году был отпущен на оброк вниз по Волге. По указу о пограничных территориях вышел из крепостной зависимости, стал в Астрахани отличным портным, купил в рассрочку дом, женился и вступил в астраханское мещанское общество. Отец Ленина, Илья, после астраханской гимназии окончил Казанский университет, сделал блестящую карьеру при создании народных училищ, стал личным и потомственным дворянином и дослужился до чина действительного штатского советника.

О казненном брате Ленин сказал, что именно тогда понял, что террором самодержавие, в котором убитых сановников заменяют с легкостью и без изменений системы, не свергнуть. Нужно создавать массовую рабочую партию, активно работать в армии и флоте, ибо именно рабочим и солдатам нечего терять, кроме своих цепей.

Феликс слушал руководителя большевиков и понимал, что перед ним настоящий вождь, трибун, который добьется задуманной революции, несмотря ни на что, и он, Дзержинский, будет помогать ему, несмотря ни на что. Он будет готовить победу народа над самодержавием со всем пылом и тщательностью.

Это только papier jest cierpliwy вечно. Терпение народа небезгранично, и sila jego – w jednosci. Они, революционеры-ленинцы, это единство создадут. Обязательно.

18 апреля в полдень Гартинг в летнем пальто с модной тросточкой опять появился на Стуртог, где в течение полутора часов читал газету на шведском языке, которого не знал, на скамейке, с которой хорошо просматривался закрытый четвертый вход и угол фасада Народного Дома. Дважды к нему подсаживался старший группы филеров. Посмотрев, как делегаты Объединительного съезда РСДРП вышли из дома на обеденный перерыв, глава заграничной охранки империи подошел к стоянке извозчиков и уехал. Его опять не сопровождали. Стокгольм, выстроенный на десятках островов и протоков от озера Меларен до Балтийского моря, товарищи из группы контршпионажа партии за неделю изучили вполне сносно, во всяком случае, округу вокруг Народного Дома. Однако следить за опытным Гартингом, отличным филером, придумывавшим новые приемы наружного наблюдения, особенно по узким старинным улочкам, где не могли разъехаться две повозки, не стоило. Засечет, уйдет и устроит кровавую провокацию в другом, неизвестном нам месте.

Феликс, смотревший на опасного противника через антибликовый немецкий бинокль с третьего этажа дома на площади, подождал, пока Гартинг встал и двинулся к извозчику, а затем переговорил со стоявшим рядом Красиным. Леонид тоже считал, что все, очевидно, произойдет сегодня ночью и агенты охранки войдут в Народный Дом через обследованный закрытый вход, единственный, который вечером и ночью не освещался фонарями.

Уточнив с руководителем Боевого центра РСДРП, теперь его партии, детали ночной операции, Феликс отправился в редакцию ежедневной газеты шведской социал-демократии, откуда в сопровождении знакомого журналиста перешел в располагавшуюся рядом редакцию популярной в Стокгольме «Таднинген». Проведя с двумя газетчиками получасовой разговор, который привел их в заметное возбуждение, Дзержинский вернулся на Стуртог, пообедал в кафе и с двумя присоединившимися к нему товарищами обошел несколько раз коридоры Народного Дома.

Мацей передал, что филеры Гартинга с площади ушли. Значит, все произойдет именно сегодня. От закрытого входа из полуподвала вверх вела каменная лестница в три этажа с широкими пролетами и площадками, на которых было удобно разместить наблюдателей, которые перекроют агентам охранки пути отхода, пропустив их к залу Д и последовав за ними. Проследовать придется в носках или онучах, иначе услышат. Феликс, впрочем, предупредил шведов, чтоб надели мягкую обувь, без каблуков.

Двери трех залов, в том числе Д, выходили в широкое фойе с высокими стрельчатыми окнами и уютным зимним садом с театральными диванчиками. В нем шла репетиция какой-то детской сказки, и ночью вполне можно было спрятать еще двух товарищей, которые блокируют налетчикам коридор к главному парадному подъезду. Сам Феликс с двумя журналистами устроится прямо на сцене зала, за столом с длинной скатертью. Он почему-то был уверен, что фальшивый тайник будут устраивать под лестницей к трибуне – здесь меньше будет слышен шум. Ночь в центре Стокгольма на старинной площади Стуртог обещала быть напряженной.