Контрольная группа

– Это ненастоящее затмение, – наконец сказал он. – Луна пройдет вскользь и совсем темно не станет.

Я угрюмо согласился. Хоть кто-то заметил, что темнеет не просто так.

– Хотите посмотреть? – парень вытащил из кармана кусок засвеченной фотопленки. – Только сложите вдвое, а то глаза болеть будут.

– Нет, не хочу.

Я откинулся на ребристые перила и закрыл глаза. Звуки смеющихся людей, шагов, шорох крыльев потревоженных голубей сливались в какофонию – дополнению к постепенно угасающему оранжевому свету, сочившемуся сквозь веки. Только голос собеседника выдавался из этого фона назойливым, но почему-то не раздражающим басом.

– А вы Никита Ломакин, да? Я вас помню. Мы недолго вместе учились.

Я усмехнулся и приоткрыл один глаз. Мой собеседник прижимал сумку к животу, словно на нее кто-то покушался и смотрел вдаль. Из-под коротких штанин синих брюк со стрелками выглядывали забавные желто-красные носки.

– Ты почему меня на вы называешь? – спросил я. Это и правда казалось очень странным и неуместным.

– Привычка. Мама говорила всегда что это правильно – малознакомого человека называть на вы. Иногда кажется, что это глупо, но привычка есть привычка.

– Она, наверное, учитель этики, – сказал я.

– Библиотекарь, – он протянул мне пухлые пальцы. – Кстати, я Марк.

Видимо Самойлов. Список я помнил почти наизусть.

– Приятно познакомиться, Марк и будь здоров, – я пожал его теплую руку и поднявшись отряхнул штанины. Во дворе собрались почти все из списка Дмитрия Александровича. Даже водитель уже дымил у дверей и деловито руководил загрузкой рюкзаков. Не хватало только самого Дмитрия Александровича. И Саши Калугиной тоже очень не хватало. Однажды я заметил, что только ее опоздания куда-либо меня абсолютно не раздражают. Опоздания других – категорически. И даже само слово было не особо приятным. Но в отличие от меня самого, всегда ухитрявшегося прибыть на полчаса раньше назначенного времени, Саша следовала совершенно обратной привычке и заставляла всех ждать, даже если в этом не было особой потребности.

«Почему ты всегда опаздываешь?», – спрашивал я ее в своих мыслях, каждый раз, когда наконец видел, что она торопливо приближается, напрочь игнорируя часы.

«Потому что тебя это раздражает», – отвечала она.

И даже на это я ухитрялся не сердиться.

Заметно темнело. Солнце все так же пыталось светить, но свет был каким-то красноватым, непривычным, словно кто-то поднялся до самого неба и вкрутил там более тусклую лампочку в целях экономии или просто из вредности. От этого двор казался старой фотографией подернутой сепией, с изъеденными солнцем и временем красками. Близняшки Кисловы сидели на скамейке и слушали музыку в одни наушники на двоих. Стройная Лиза в бейсболке, спортивных наколенниках и шортах, несмотря на очень прохладный день, и длинноволосый Антон. У них были одинаковые, торчащие над застежкой бейсболки хвостики, перетянутые одинаковыми резинками. И они почти синхронно покачивали ногой в такт музыке. Близняшки Кисловы оставались для меня загадкой. Их начавшаяся синхронно жизнь, продолжалась уже семнадцать лет на какой-то одной, доступной только им волне, в которой было место общим утренним пробежкам, молчаливым улыбкам без слов, словно они давно могли читать мысли друг друга и не слишком то скрывали это, взаимному выбору завтрака в школьной столовой, когда, не сговариваясь они ставили на подносы тарелочки себе и близняшке. Как ни старался, я не мог представить на их месте себя и Марту. Марта скорее всего тоже и, как и я держалась от них подальше.

Вика – староста их класса, девочка с короткими черными волосами, настолько мелкая и тонкая, что оставалось загадкой как она добирается до школы в ветреную погоду – стояла у дверки автобуса со списком и вычеркивала прибывших. Заметив меня, она задумалась, постучала себя карандашом по кончику носа.

– Ломакин, – подсказал я.

– Верно. Никита.

Я заглянул в список. Кроме моей фамилии оставалась Сашина и еще две, одна из которых была совершенно незнакома. Видимо тот, кого вписали в последний момент и явно не из нашего класса. Возможно, что и не из нашей школы.

– Вон того парнишку не забудь, – я указал на крыльцо. Марк, раскрыв книжку, пытался читать, но ветер упрямо переворачивал страницы.

– Самойлов, – Вика хлопнула себя по голове и снова уставилась на меня. – Никита, как ты? Давно не виделись.

– В норме. А остальные где?

Она пожала плечами.

Водитель попинывал бордюрный камень, продолжал дымить зажатой в зубах сигаретой и изредка выглядывал что-то в конце улицы за школьным забором. Но кроме случайных машин там не было ничего интересного.

– Стрельников, Саша где? – громко для своего веса крикнула Вика. Парень в светлой куртке с такими же светлыми волосами обернулся и развел руками. Показал издалека телефон. Видимо означало, что не может дозвониться. На толстовке между замками куртки виднелась надпись ярко нарисованная голова Шарпера из «Вертикальной гонки». Толстовка сидела неровно и Шарпер выглядел редким уродом.

– Наконец-то! – выдохнула Вика, словно сама организовывала поход. Она указала на пересекающего решительным шагом школьный двор Дмитрия Александровича и вычеркнула оставшиеся фамилии. За ним таща сумку на плече за одну лямку шагал незнакомый парень в красной куртке. Из-под капюшона виднелся кончик его носа и сжатые в полуулыбке тонкие губы. Саша в бежевом пальто отставала шагов на пять. Она то и дело останавливалась и пыталась найти что-то в сумочке. Своей дорожной сумки у нее не было – видно все уместилось в рюкзак Стрельникова.

Саша прошла мимо меня, слегка задев полой пальто. Кончик ее носа был розовым от напавшей некстати простуды. К тонкому запаху духов примешался аромат неизвестного лекарства. Она улыбнулась и замахала рукой, зашагала быстрее навстречу распрямившемуся по такому поводу Шарперу.

– Привет, – едва слышно сказал я.

Ответом была жесткая как кусок арматуры рука Дмитрия Александровича, который пытался сгрести нас в кучу.

– До выезда пара минут, – он глянул на часы, – иначе будем стоять на переезде. Вика, список! Спасибо.

Мои бывшие и настоящие одноклассники нехотя подтягивались к дверкам небольшого, похожего на буханку хлеба автобуса.

– Кисловых вижу. Вику тоже, спасибо. Саша со мной пришла. Значит и Стрельников тут…

Стало совсем темно и неприятно. Поднялся ветер. Остатки не скрытого затмением солнца сочились с неба пыльно-желтым, почти оранжевым светом. Будто темная патока лилась и обволакивала нас и грозилась вот-вот застыть. В этом неестественном свете мы были мухами в грязном янтаре на полке сувенирной лавки.

– Ломакин! Заснул? – Дмитрий Александрович щелкнул пальцами у меня под носом. – Егоров где?

Вика кивнула на автобус. Слава Егоров уже давно дремал в салоне, его капюшон темным пятном прилип к стеклу и расплылся над нами кляксой.

– Это Руматов. Знакомьтесь, – Дмитрий Александрович махнул рукой в сторону новенького, который сидел на подножке автобуса, поставив сумку под ноги. Он откинул капюшон и тер рукой почти лысую голову, смахивая с макушки только ему одному видимый мусор. Глубоко посаженные глаза не смотрели на нас, казалось, что они разглядывали кончик горбатого, скорее всего сломанного носа. Марго рассматривала новичка с нескрываемым интересом, но тот встречного любопытства ни к ней, ни к нам не проявил.

– В автобус, – скомандовал Дмитрий Александрович и свернув список сунул его в карман.

Новенький нехотя привстал, пропуская остальных в автобус. Он глянул на мой рюкзак, пожевал губу.

– Налегке смотрю? – его голос был низкий, но не хриплый. Не как у Марго. Только неприятная насмешливая нотка проскальзывала. У Марго таких в голосе не встречалось.

Я покивал и закинул рюкзак за спину.

– Может тогда мою захватишь? – он пнул свою плохо застегнутую сумку.

– Если только с концами, – не задумываясь ответил я. Руматов – вспомнил я его фамилию. Скорее всего у него есть или была кличка там, откуда он появился. Какая-нибудь неприятная и короткая. Как и его улыбка.

Он заинтересованно прищурился, слегка выставил локоть. Вроде бы не мешал пройти, но заставлял уклониться, пролезть боком в узкие двери автобуса.

– В багаж. Сумки в багаж, – пронзительно запричитала Вика и замахала рукой водителю. Тот, бесшумно ругаясь, полез за ключами от багажника.

В салоне было теплее и темнее. Окна окрасились в оранжевый цвет, в наклеенной сверху окон темной пленке виднелся размытый диск солнца, съеденный темным кружком луны. Свет рвался поверх него словно вода через разрушенную плотину. Егоров спал, прижавшись к стеклу и скрестив руки на груди. Я опустился в кресло сразу за ним, справедливо надеясь, что такое соседство будет спокойным. Всегда спокойный, а еще и спящий Егоров – просто идеальная компания для поездки. Чего не скажешь о других.

Салон понемногу заполнялся. Что-то оживленно рассказывая и поправляя сумочку, неспешно подходила к автобусу Саша. Стрельников улыбался в ответ. Ее тонкие запястья мелькали в оранжевом свете, когда она, пощелкивая пальцами перед своим лицом смеялась и качала головой. И тогда кончики волос щекотали ее шею. Мне казалось, что она растворяет эту янтарную патоку, заполнившую все пространство вокруг, проделывает незримый яркий коридор в ней своей улыбкой. Даже волосы ее ухитрялись сверкать в тусклом мертвом свете.

За ней ковылял Марк. Он тащил одну сумку на плече, другую, уже знакомую и все также плохо застегнутую, в руках. В багаж поместилась только одна, либо со своей он никак не решился расстаться.

***

– Можно я сяду?

Я посмотрел на Марка и нехотя убрал с соседнего сиденья сумку. Многозначительно осмотрел полупустой автобус, по которому шумно рассаживались остальные. Марк намек понял, виновато пожал плечами, но не ушел.

– Не хочу случайной компании, – сказал он. Я не сразу его понял, но все же дошло. Новичок, которого я уже про себя называл Рум, сидел возле водителя полубоком ко всем, возился, вытягивал ноги и разминал шею. Его капюшон съехал, обнажив лысый затылок.

– Садись.

Марк втиснулся в кресло, подтянул полы куртки под себя, стараясь не причинять больших неудобств, но все равно мешал своей возней. Его сумка никак не хотела влезать под сиденье.

– В проход поставь, – посоветовал я. – Все равно никто уже ходить не будет. Чего ты ее не оставил?

Марк что-то сказал о необходимых в дороге вещах и страхе, что автобус перевернется и он останется без всего. На последней фразе я перестал его слушать.

Мы тронулись через минуту. За окнами лениво поплыл желтый город. Кирпичная коробка школы все никак не хотела скрываться из виду. На поворотах то дело мелькала вдалеке то красная крыша, то неровные прутья забора, то высаженные вдоль ограды ровным строем желтые тополя. А потом понеслись мимо одетые в пеструю рекламу пятиэтажки, строгие светофоры, пустые парки, поблескивающие пятнами широких луж. С моста был виден весь район. Даже далекая телевизионная вышка, крыши дач вокруг нее и насыпь железной дороги за голым лесом. Там скользили, разрезая прохладный воздух гудками зеленые электрички.

Шум голосов, пакетов и застежек-молний постепенно стихал. Каждый создал себе уют на своем месте, обсудил с соседом все прелести поездки десятком фраз и стал медленно проваливаться в дрему, причиной которой был ранний подъем, торопливые сборы и размеренное покачивание автобуса.

За окнами потянулись поля, голые деревья, столбы с обвисшими проводами. Автобус наполнился умиротворенной тишиной.

– На электричке было бы быстрее, – тихо сказал Марк. Он смотрел в мое окно на далекий след скользящего параллельно нам поезда. – Но прямого сообщения больше нет. Говорят, что и ветка до Пустого города теперь заброшена. Просто насыпь и ржавые рельсы.

Я молча принял к сведению. Сделал вид, что засыпаю, уткнувшись виском в холодное стекло.

– Ты там был? – спросил он.

Я мотнул головой.

– А я был.

Я недоверчиво усмехнулся. Пожалуй, так говорил каждый второй. Вот только классе в третьем пыжась перед приятелями своими достижениями в короткой еще жизни. Я так однажды наврал, что видел океан, а потом долго искал и запоминал его фотографии из Паутины, чтобы не проколоться. Как любил повторять через страницу Эжен Франц – лучшая ложь та, в которую сам искренне веришь. Сейчас мне даже начинало казаться, что я помню себя семилетнего на берегу океана и почти ощущаю, как шевелит волосы морской соленый ветер.

– Серьезно? – сказал я. – Еще скажи, что бываешь там каждые выходные.

Марк торопливо замотал головой.

– Нет, один раз только. Еще до школы. Мой папа наладчик оборудования на сейсмических станциях, знаешь есть такие на юге и на севере. Издалека выглядят круто, а внутри холод, мусор и провода. Он однажды взял меня с собой на очередной плановый обход. До Пустого города там километров десять, и я разглядывал его в бинокль, пока они с бригадой возились на башне. Мне то и дело хотелось выбраться за ограду и добежать до него через поле, чтобы хвастать потом, где я был и что видел, может даже захватить себе сувенир какой-нибудь. Но, знаешь, я не мог даже пошевелиться. Думаешь, дело в проволочных заборах вокруг города. Да, они там тоже есть, но пролезть – не проблема. Просто он неприятный и страшный. Даже кажется, что он парализует тебя взглядом. Всматриваешься в эти пустые окна и постоянно кажется, что вот-вот в одном из них увидишь что-то жуткое, – Марк усмехнулся. – Но это мне все казалось, конечно. Я же маленький был. Потом долго сны снились страшные. До сих пор снятся. Обычно снится метеостанция в поле. Я с биноклем лежу на ее вершине, чувствуя животом холодный металл и разглядывал в бинокль горизонт. Но города там нет. Я долго вглядываюсь, пытаясь найти хоть какие-то следы, но не нет и их. И тогда я срываюсь с места и бегу по промерзшей земле. Горизонт впереди остается чистым, а башня метеостанции все удаляется, превращаясь сначала в черточку, а затем в точку на фоне неба. А я все бегу и бегу, пока наконец не остановлюсь. И понимаю, что город тут, неподалеку, затаился за линией горизонта. Он просто заманивает меня, уводит все дальше от безопасной башни. И вот тогда становится действительно жутко. Ощущение присутствия… Хотя, чего я рассказываю. Кошмары бывают у всех. Зато с тех пор вот, – он показал толстую тетрадь, ощетинившуюся закладками, раздувшуюся от газетных вырезок и вклеенных фотографий. – Здесь все, что можно было узнать о Пустом городе.

Он бережно погладил тетрадь по потертой шершавой обложке.

– Например? – спросил я не без любопытства.

– А хотя бы даже название. Он называется Южный Мост, хотя мы привыкли говорить просто – Пустой город. Но он не всегда был таким. Кажется, что он существовал всегда как город-призрак, но на самом деле он окончательно опустел только лет пятнадцать назад. Раньше был крупной железнодорожной станцией и портовым городом. Его построили лет сто назад и назвали Южным Мостом, потому что он связывал торговые маршруты в этом направлении. Странное, название, конечно, но лучше видимо не придумали. Население примерно двести тысяч. Небольшой завод, фабрика и электростанция. У меня даже есть его подробная карта – нашел в Паутине. Он был очень красивым и современным, многое перестроили не так давно. Папа рассказывал, что там было намного красивее и комфортнее, чем даже у нас.

– А куда все исчезли? – спросил я.

Марк пожал плечами.

– Есть много версий. Одна официальная. Порт закрылся лет двадцать назад, когда на полуострове построили новый. Сначала он стал работать только на прием товаров, потом и вовсе перестал принимать корабли. Встали завод и фабрика – они как-то были связаны с портом. Люди начали уезжать и постепенно не осталось никого. Сначала хотели построить тут атомную станцию и тогда люди остались бы, но место не подошло. Слишком сейсмически активно, как говорит папа. Еще пару лет город пытался выжить, а потом совсем опустел.

Марк произнес последнюю фразу печально и тихо, словно чувствовал какую-то личную вину за гибель города. Он раскрыл тетрадь на аккуратно вклеенной газетной вырезке «Фабрика Южного Моста остановится уже в следующем месяце». Ниже корявым почерком были нацарапаны какие-то его личные заметки.

– Но есть же еще версии? – предположил я.

– Ой, их полно, – Марк снова зашуршал тетрадкой. – Самой распространенной, хоть и не слишком достоверной считается версия со взрывом на заводе. Считается, что завод производил вовсе не запчасти для портовых кранов, а что-то другое – засекреченное. После сильного хлопка однажды ночью весь город эвакуировали за один день, а город закрыли. Только все это ерунда, я думаю.

– Почему? – зевнул я. – Звучит разумно.

– Если там взорвалось действительно что-то опасное, то расселением одного города не обошлось бы. А если не слишком – то и город эвакуировать бы не стали. К тому же, Пустой город не закрыт – езжай пожалуйста. Вот только десятки километров пустых полей вокруг, трассы сквозные не проходят, и железнодорожная ветка закрыта. Поэтому и нет там кучи зевак вроде нас. Знаков заражения и опасности вокруг тоже нет, я бы заметил.

Мы выехали на полупустую трассу. Машины нас не обгоняли и редко двигались навстречу. Все реже встречались дома на обочине, и все чаше заколоченные магазинчики, покосившиеся сараи, старые козырьки остановок на которых из-под десятков толстых слоев краски прогрызлась ржавчина. В синем октябрьском небе неподвижно застыли высокие белые облака.

– Есть еще пара версий, – почти шепотом добавил Марк. – Одна и не версия вроде, а так – набор слухов. Вроде как стали замечать в городе странные вещи. То тут, то там. Сначала и значения не придавали, а потом игнорировать стало все сложнее. В конце концов началась паника и люди стали массово убегать.

– Странные вещи? – уточнил я. Сон давно прошел, да и беседа начала казаться не такой уж раздражающей.

– Я покажу, – он порылся в тетради и сунул мне под нос аккуратно вырезанную и вклеенную ксерокопию с фотографии. Сначала я ничего не заметил. Вроде бы комната, ночь, какой-то шкаф или холодильник и часть окна. Из-за шкафа, если это был шкаф, выглядывал человек. Присмотревшись, можно было понять, что он выглядывал не только из-за мебели, но и как-бы из стены – не были видны его ноги, да и не поместились бы они там. Кто бы это ни был, он торчал из стены и смотрел прямо в камеру.

– Снимок сделан ночью. Один из немногих достоверных. Сначала хозяйка квартиры жаловалась на шорох на кухне по ночам, а потом такое.

– Как там посещается? – спросил я.

– Никак, – Марк ткнул пальцем в карточку. – Очевидно же – он выглядывает прямо из стены.

Автобус тряхнуло на кочке. Спавшие заворочались. Рум едва ухватился за поручень, чтобы не выпасть в проход. Водитель едва слышно ругнулся.

– В смысле выглядывает? – не понял я.

Марк не ответил. Он, прищурившись смотрел вглубь автобуса. На втором сидении сонная Саша потирала лоб. Когда автобус тряхнуло, она ударилась о стекло. Стрельников шарил по своим карманам – видимо искал что-нибудь холодное, а потом прикоснулся к месту ушиба губами.

– Ты чего там увидел? – толкнул я его в бок.

– Что-то неправильное с этой парочкой.

Я фыркнул и отвернулся.

– Нет, я серьезно, – он некоторое время помолчал, затем продолжил. – Ты же из-за них перевелся, верно? Нет, не думай, что я специально интересовался, просто все об этом знают, – слово «все» он прочему-то произнес шепотом.

– Рад за вас, – отозвался я. Разговор, бодривший до этого момента, начинал утомлять.

– А еще у нее забавный телефон. Не то чтобы себе такой хотел – он девчачий, но выглядит очень даже симпатично. На каждую кнопку свой цвет подсветки. Я таких никогда не видел.

Зато я видел, но промолчал.

– А знаешь, что я думаю? У тебя синдром рыцаря. Есть такая версия, что в Средневековье дамой сердца могла быть только та девушка, которая была недоступна. Жена соседа, скажем. Иначе рыцарь не мог посвящать ей свои подвиги. И чем дальше и недоступнее была дама сердца, тем сильнее…

– Если не прекратишь лекцию прямо сейчас, понесешь до лагеря еще одну сумку, – предупредил я.

И настала тишина, лишь изредка прерываемая сопением.

Я успел задремать, а проснулся я от внезапной тишины. Мы стояли на обочине в поле. За окном бродили попутчики, разминали ноги, доставали термосы и дули в наполненные кипятком колпачки. Марго оттирала пучком сухой травы грязь с белых кроссовок.

Я повернул голову. Марк был на месте. Молча читал, шурша страницами, на меня внимания не обращал. Из открытых дверей автобуса тянуло холодом.

– Давно стоим? – спросил я.

– Минут десять, – ответил Марк не оборачиваясь. Как умел маскировал обиду увлеченностью книгой. Неприятное чувство кольнуло меня и тут же отпустило. В добрые приятели я не набивался. Хотя, пожалуй, включать в себе подобие Рума тоже не стоило. Не с ним. Парень с тетрадкой, который обращается на вы…

– Что читаешь? – спросил я, симулируя искреннее любопытство.

Н показал темную обложку с давно стертым названием.

– Взял у мамы в библиотеке в дорогу.

– Интересно?

Марк уклончиво кивнул.

– Необычно. Вроде бы детская история, и про детей, но жуткая.

– Ясно.

Я выбрался в проход, отодвинув его коленки. Ноги противно гудели и покалывали. Пожалуй, пройтись неплохая идея. Судя по всему, ехать еще никак не меньше трех часов.

Снаружи дул холодный ветер. Он шевелил высокую сухую траву, шатал плохо прикрученный к столбу гнутый знак. Вдалеке виднелась недостроенная кирпичная постройка – остановка, заправка или что-то подобное.

– Эй, Никита, иди сюда!

Кисловы, Вика и Максим Егоров сидели у обочины на корточках. Вика прижимала к коленке непослушную под порывами ветра карту. Я нехотя подошел.

– Никит, тут такое дело, – Антон выглянул из-за сестры, озираясь не слышит ли кто-то лишний, – через полчаса остановка в последнем поселке перед городом. Хотим добежать до магазина, прикупить сухариков там, орешков, еще что-нибудь, – он подмигнул остальным и те заговорщицки заулыбались. – Ты с нами? По сотне где-то.

– Я пустой, – соврал я.

Лиза недоверчиво фыркнула, Вика помотала головой. Только Егоров смотрел под ноги, словно разговор его не касался.

– Да не бойся ты, – подмигнул мне Антон. – Может и полтинником обойдется. Ну, что?

– Подумаю, – заверил я голосом, дающим понять, что уже подумал.

Я шагнул к автобусу и встретился взглядом в Марго. Она не спеша вставляла наушники, заправляя пряди рыжих волос за уши, одну за другой, словно это был особый и тщательно продуманный ритуал. На экране ее телефона над рядом цветных кнопок крутился значок Walkman Tunes. Что обычно слушала Марго, оставалось загадкой для всех. Я подозревал, что звуки боевых барабанов.

Марго смерила меня вопросительным взглядом.

– Что, тут все еще сеть ловит? – усомнился я.

– Дома треки скачала, балда! – она торопливо отправила в ухо наушник и прикрыв глаза закончила беседу. Выглядело забавно. Она ведь всерьез не думала, что я мечтаю поговорить с ней о музыке?

Я вернулся в автобус. Марк спал, уронив круглый подбородок на мерно вздымающуюся грудь. Приоткрытая и заложенная его пальцем книжка норовила скатиться под кресло. Я аккуратно забрал ее, долго рассматривал обложку, пытаясь прочесть название или автора, бесполезно. Первые листы перед началом текста тоже отсутствовали – вырваны или просто выпали из-за плохой склейки. Совсем старая книжка. Желтоватая бумага, как в моем блокноте для рисунков. Из-под нее выглядывала пухлая тетрадь с газетными вырезками и цветными закладками.

Страшно захотелось порисовать. Широкими штрихами набросать странный сон, вид за окном. Или образ девушки в бежевом пальто, полы которого развевал ветер. Я полез в сумку и после долгих тщетных поисков понял, что не захватил ни одного мелка или карандаша. Бесполезный блокнот смотрел на меня черной обложкой в недоумении. Дурак. Лучше бы оставил дома бутылку с водой. Как назло, пить совсем не хотелось. Я яростно дернул замок сумки, едва не сломав его. Тетрадка поползла вниз. Воткнутые между страницами фотографии и вклейки угрожающе высунулись из-под обложки. Я смотрел на казавшиеся жутковатыми и так старательно собранные заметки. Словно прикасаешься к чему-то скрытому от тебя, к чужой тайне, которая не то, чтобы не касается тебя лично, а просто не нужно о ней знать. По крайней мере все знать.

Марк заворочался. Аккуратно подсунул тетрадь между его локтем и сиденьем и принялся смотреть в окно на неровное, словно промокший лист картона, поле, на облака над далеким лесом и далекие черные закорючки улетающих птиц. Затем снова достал блокнот. Что-то подобное я уже рисовал в прошлом году. Тогда автобус уносил нас на север к белым куполам и высоченным градирням тепловой электростанции, закрывшим, как казалось тогда, весь горизонт перед нами. И тоже были птицы и унылый серый лес и огромные как горы облака.