Демон черного алмаза

– Что ж за дьявол-то такой? – Старик потер лоб, еще раз огляделся и вошел в трейлер.

Закрывая дверь, он снова посмотрел на ближайшие еще сонные дома на колесах. Не часто он заставал кемпинг таким тихим. Обычно к тому моменту, когда старик продирался сквозь завесу сна, все вокруг кишело ребятишками и взрослыми, которые постоянно о чем-то болтали, смеялись и кричали. Генрих снова потер лоб. Интересно, отчего это он сегодня так рано вскочил с кровати? Да еще и с таким жутким похмельем…

Старик вздохнул, не было никаких сил на то, чтобы напрягать и без того гудящую голову. К тому же, в такие моменты от сложных мыслительных процессов у него начинали слезиться глаза.

– Как там говорилось… «я подумаю об этом завтра». А кто это говорил?.. Хотя, какая на хрен, разница…

Он все еще стоял у закрытой двери, с недоумение глядя сквозь нее. Все это, пока еще короткое, утро, его захватывало сразу несколько довольно неприятных ощущений – чувство преследования, страх, жалость к себе. Теперь же его схватило и не отпускало чувство, что он что-то забыл. Но что? В нос врезался какой-то странный запах. Запах, который может помочь ему вспомнить…

– Мать твою! Яичница!

Генрих рванулся к плите и стянул сковородку с огня. Посередине лежала съежившаяся почерневшая по краям яичница с маленькими засохшими кружочками сосисок.

– Вот черт!

5

Было около полудня. Яркое высоко поднявшееся солнце старательно распекалось на ясном голубом небе, вынуждая прохожих искать спасение в тени и бесконечно тратить деньги на охлажденную минералку и мороженое. Лишь изредка легкие, совсем прозрачные, облачка позволяли себе на секунду-другую прикрыть огромный желтый диск, но и они старались быстро ретироваться из-под его испепеляющего взгляда. Но природа ликовала. Она впитывала в себя живительный теплый свет, зарождая под ним все новую и новую жизнь. Распустившиеся цветы старательно ворочались, следя за размеренным движением желтого гиганта. Насекомые роились над этими цветами, хором восхваляя могущество света, который позволяет им находить столь питательный нектар в раскрывшихся бутонах. Лягушки, ящерицы и ужи выползали на горячие камни, чтобы прогреть свою холодную кровь на ярком солнечном свете. Вся планета понемногу поворачивалась, подставляя свои бока под ласковое тепло.

Мистер Адамс, закончив уборку гостиной, вышел в садик, чтобы немного отдохнуть и подышать свежим воздухом. Усевшись на плетеное кресло, старый дворецкий взял вчерашнюю газету с такого же плетеного столика, что стоял рядом. Ничего интересного – все как обычно – пара краж, несколько ДТП. Алистер отложил газету в сторону. Сегодняшний день был таким прекрасным, наполненным настоящим летним спокойствием, таящим в себе бесконечное множество возможностей, что совершенно не хотелось терять его на чтение всяких ужасов. Такие дни, обычно, существуют только в детстве, когда школа закрыта на каникулы, и впереди у тебя длинное путешествие, что скрывается в маленьком отрезке времени в шестнадцать часов, а еще дальше – бесконечное приключение всей жизни. Алистер уже и не помнил, когда в последний раз на его долю выпадал такой прекрасный день, да еще к тому же, и в то время, когда он со спокойной душой мог позволить себе им насладиться. Когда в последний раз он чувствовал такую беззаботность, безмятежность и жажду событий. Мужчина прикрыл глаза. Легкая дремота моментально накатила на него, укутывая в одеяло легких снов. Сквозь эту тонкую паутину сна, Алистер слышал, как из открытого окна кухни, под которым располагался садик, доносился прекрасный голос Эдны, тихо напевающей детскую песенку.

Сон. Прекрасный дневной сон на свежем воздухе – это одно из самых чудесных ощущений в жизни. И Алистер позволил себе им насладиться.

Минут через тридцать, в распахнутое окно над головой мирно посапывающего мистера Адамса, просунулось светлое личико Эдны. Девушка посмотрела вниз на старика, который во сне наполовину сполз с плетеного кресла на землю, и улыбнулась. Тонкий локон светящихся на солнце волос, вылезший из тугой гульки на затылке, упал на ее лицо, но она не обратила на это внимание. Эдна наклонилась чуть ниже и тихо позвала старика:

– Алистер… А-алисте-ер…

– М…

– Алистер, просыпайся…

– Мн… м…

– А-алистре-ер, вставай… А то вылью сейчас на тебя стакан холодной воды…

– Эд…

– Да-да, она самая… просыпайся.

Наконец, мистер Адамс приоткрыл глаза, точнее один глаз, но яркий свет заставил его снова плотно сомкнуть веки. Он пока никак не мог сообразить, где он. Какая-то наглая муха, недовольно прожужжав над ухом, уселась ему на лоб. Алистер махнул рукой, чтобы прогнать незваную гостью, но муха лишь на секунду взлетела вверх, спасаясь от сморщенной ладони старика, а потом снова опустилась на прежнее место.

– Кыш!

Эдна, которая уже успела спрятаться обратно в окно, снова высунула свое прекрасное личико.

– Это ты мне?!

Алистер снова приоткрыл глаза (на этот раз оба) и посмотрел снизу вверх на девушку.

– Вроде нет… Если только это не ты только что жужжала у меня над ухом и пыталась усесться мне на лоб, – старик улыбнулся.

Эдна тоже.

– Вроде не я.

Мистер Адамс уселся ровно в плетеном кресле и протер руками глаза, пытаясь согнать липкие остатки дневного сна. Потом поднялся и медленно побрел в дом.

Войдя в холл, первым делом он глянул на часы. Одиннадцать пятьдесят пять.

– Эй, Эдна, а миссис Эвелин еще не спускалась?

– Нет. Думаешь, стоит ее разбудить?

– Да, наверное. Она спит уже практически сутки.

Эдна выглянула из кухни и обеспокоено посмотрела на старика.

– А ведь и вправду…

Алистер снова глянул на часы и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Подойдя к двери, он на секунду остановился, затем тихонько постучал и прислушался. Тишина. Постучав еще несколько раз, и не дождавшись никакого ответа, Алистер осторожно приоткрыл дверь комнаты миссис Эвелин. Потом заглянул внутрь. Яркий дневной свет сочился в спальню сквозь распахнутые окна. Легкий аромат роз, стоящих на прикроватном столике, вырывался в приоткрытую дверь и, натыкаясь на Алистера, пытался подкупить его своей нежностью.

Старик сильнее толкнул дверь, которая тут же издала протяжный недовольный скрип, как бы умоляя непрошеных гостей оставить ее в покое. Алистер невольно дернулся. Миссис Эвелин никогда не просила его будить, и поэтому сейчас старый дворецкий чувствовал себя более чем неловко. Ему казалось, что это верх неприличия входить в спальню хозяйки, когда она еще спит. На одну секунду Алистеру даже показалось, что он поступает плохо, нарушает какой-то закон. Он чувствовал себя, как мальчишка, которого могут застукать за подглядыванием в замочную скважину.

Старик еще раз глубоко вдохнул пряный летний воздух, наполненный нежным ароматом цветов, и еще больше приоткрыл дверь. Потом, стараясь бесшумно ступать по паркету, осторожно просочился внутрь.

Миссис Эвелин лежала, повернувшись лицом к окну, и казалась такой безмятежной, как ангелы на церковных фресках. Алистер тихонько подошел ближе и остановился у изножья кровати. Он всмотрелся в красивое лицо своей хозяйки, на котором играла легкая улыбка, говорящая о сладких снах, что завладели ее обладательницей. Алистеру совершенно не хотелось будить миссис Эвелин, которая сейчас, во сне, впервые за долгие годы казалась по-настоящему счастливой. Он помедлил еще несколько секунд, а потом подошел ближе.

Только сейчас старик заметил странный восковой блеск лица женщины, лежащей в кровати. Оно казалось застывшим, кукольным.

С нарастающей тревогой, дворецкий протянул руку и осторожно подергал миссис Эвелин за плечо. Все та же фарфоровая маска куклы. Безжизненная маска. И лишь крупная слеза, что через несколько минут скатилась по морщинистой щеке мистера Адамса и упала вниз, на секунду оживила застывшую улыбку счастья на лице старой женщины.

6

Генрих сидел на скамеечке возле деревянного стола у входа в свой трейлер и пил пиво. Сейчас было около полудня, и кемпинг жил бурной дневной жизнью: крики, смех, бейсбольные мячи, бумеранги и все, что сопутствует солнечному летнему дню.

Обычно старик терпеть всего этого не мог. И если выдавался «выходной», старался не высовывать носа из своего маленького уютного дома. Конечно, работать Генрих предпочитал в многолюдных местах, среди толпы спешащих по делам тружеников. Там легко можно было стать незаметным и спокойно обирать ничего не видящих, слишком занятых своими проблемами, людей. Но стать незаметным среди кучи детишек было просто невозможно. У них нет проблем, и основная их задача, по крайней мере, так казалось старику, это пакостить и доставать всех вокруг. К тому же, как-никак, трейлерный парк был его домом, и как бы Генриха это не раздражало, но многие тут его знали.

Но сегодня все это было ему только на руку. Только среди многочисленных галдящих ребятишек и их родителей, он чувствовал себя спокойно. Там, в трейлере, его не покидало паническое чувство преследования. Ему все время казалось, что за ним наблюдают. Это паршивое ощущение сковывало его ледяными цепями страха, вынуждая искать спасения в веселых лицах своих соседей. Но все же ни теплое солнце, ни холодное пиво, ни звонкие голоса не разрушали эти цепи до конца. Где-то в глубине его точил жуткий беспощадный червь ужаса, и едкая зеленая гниль расползалась по внутренним органам.

– Генри! Привет!

Старик дернулся от резкого звука и развернул пиво, которое, шипя и пенясь, потекло по деревянному столу и тонкой струйкой полилось на траву.

– Вот черт! – старик тряхнул мокрыми ладонями. – Что тебе, Марк?!

– Прости, не думал, что ты так испугаешься. Давно тебя не было видно.

Генрих встал из-за стола и направился в дом за тряпкой.

– Я работал.

– А, ну да… Наверное тяжело сторожем работать в твои-то годы?

– Что?.. – Старик, вылупив глаза, посмотрел на своего соседа. – А… ну да, сторожем… да, не легко. А с чего это вдруг такие вопросы?

Марк, дородный мужчина лет сорока пяти, в своих каждодневных потрепанных джинсах и заляпанной голубой майке, уселся за столик напротив старика, который усердно вытирал пролитое пиво.

– Угостишь пивком, Генри?

– Я Генрих! – старик скривился и посмотрел сначала на Марка, а потом на пиво в своей руке. – Нет.

Марк с ярко выраженной обидой в глазах уставился на соседа.

– Такое ощущение, что ты сейчас разревешься, – раздраженно проговорил Генрих, но достал из полиэтиленовой упаковки, что стояла возле скамейки, банку пива и протянул соседу. – На, держи, только не плачь. Я пошутил вообще-то.

– Странные у тебя шуточки, – мужчина звонко отхлебнул пиво, глотнул и громко чмокнул. – Отлично! – потом улыбнулся и подмигнул старику.

– Да, наверное…

– А ты чего кислый-то такой?

Генрих поднял взгляд на своего собеседника. Марк ему никогда особо не нравился, слишком много вопросов и вечный «словарный понос». Но сейчас он не просто раздражал старика, он пугал его. Генрих пристально всмотрелся в карие глаза Марка. Мысли старика стремительно неслись вперед. Рассматривая узкие черные зрачки своего «нежелательного» собеседника, ему стало казаться, что их обладатель скрывает какой-то хитрый план. «Что ты задумал, жирный урод?! Что ты знаешь?! – Генрих начинал приходить в ярость. – Что ты вынюхиваешь?!»

Марк, которого, видимо, напрягало то, что старик так пристально смотрит ему в глаза, отвел взгляд в сторону. Потом снова посмотрел на Генриха и помахал рукой перед его носом.

– Что с тобой?

– Марк, чего тебе надо? – старый воришка, почувствовал острые шипы паранойи, воткнувшиеся в желудок. «Вздумал меня обокрасть, урод! Знаешь о подвеске?! Как же ты про нее пронюхал, ублюдок?!» – неприятные мысли вихрились в голове Генрихе. Его лицо скривилось в жуткой гримасе оскала.

– Ничего, просто решил попить пивка с соседом.

– С чего бы это вдруг?!

– Ладно-ладно, я понял, ты сегодня не в духе! Ок, я тогда пойду…

Мужчина неуверенно поднялся из-за стола, поглядывая на все еще скалящегося старикана, который пристально следил за всеми движениями соседа.

– Спасибо за пиво, Генри… х… Генрих… Я пойду…

– Вали!

Старик еще с минуту наблюдал за удаляющимся Марком, потом поднялся и вошел в трейлер. Тут же развернулся, молниеносным движением закрыл дверь и, как человек, за которым гонятся, принялся трясущимися руками закрывать все четыре замка. Потом схватил ружье, быстрыми шагами дошел до кровати и уселся туда, вжавшись как можно глубже, в надежде найти защиту от страха, что подбирался к нему со всех сторон.

7

Полиция уехала вместе с коронером, забравшим тело миссис Эвелин, около шести часов вечера, вынуждая старый дом упиваться своим горем в одиночестве. Как только машины, больше не мигающие своими яркими проблесковыми маячками, выехали за ворота, здание, казалось, как-то осунулось, погружаясь в пучины пустоты. Складывалось впечатление, что оно хотело казаться маленьким, незаметным и безжизненным, как и его хозяйка. Дом, стараясь спрятаться за широкими, сейчас, в отсутствие ветра, практически бездвижными кронами деревьев, испуганно, как загнанный зверь, озирал округу своими почерневшими пустыми глазами-окнами. Его было жалко. Даже прохожие, которые прогуливались этим теплым летним вечером по алее, что шла за воротами подъездной дорожки, останавливались, или, по крайней мере, замедляли шаг, чтобы посмотреть на несчастное темное здание и сочувственно покачать головой, как будто они понимали всю грусть этого места.

Но, хоть дом миссис Эвелин этим вечером и был очень тихим и темным, он все же не был безжизненным в полном смысле этого слова.

На кухне под неярким светом одинокой лампочки сидели четверо. В распахнутые окна, стремясь хоть и к слабому, но, все же столь манящему свету, влетала мошкара, надоедливо жужжа. Но никто из присутствующих не обращал на нее внимания. На столе стоял уже давным-давно остывший обед, который так старательно готовила Эдна днем. Но никому не хотелось есть. Все мысли присутствующих были заняты чем-то другим. Они витали в своих воспоминаниях, они корили себя за свои ошибки, злились на весь мир за его ошибки, терялись в бессмысленной пустоте.

– Я позвонил миссис Джозелин, – пробормотал Алистер. – Она сказала, что вылетит на ближайшем рейсе и, возможно, завтра с утра уже будет здесь. Так что, надо будет встретить ее в аэропорту.

Томас, который лежал на своих руках на столе и смотрел сквозь хрустальный бокал на Эдну, поднял глаза на мистера Адамса, отчего стал похож на грустную преданную собаку, и тихо пробормотал:

– Я съезжу.

Доктор Метьюс, пожилой, но все еще статный мужчина, с копной седых волос и небольшими усиками, усмехнулся и с нежностью произнес:

– Я помню, как миссис Эвелин купила ту картину с подсолнухами, что сейчас висит в гостевой, а малышка Джози, разрисовала ее цветными карандашами. А потом проглотила ластик. Миссис Эвелин тогда так перепугалась за дочку, что абсолютно не обратила внимание на картину… Потом ее перевесили в детскую.

– Которая теперь стала гостевой.

Эдна поднялась со стула и подошла к холодильнику. Заглянула внутрь, выудила оттуда кусочек сыра на маленькой тарелочке и мясную нарезку.

– Может, Томас, ты сходишь в погреб и притащишь сюда пару бутылок вина?

Томас повернул голову к девушке, которая принялась за нарезание сыра.

– Может, тогда, чего-нибудь покрепче?

– Боюсь, – сказал Алистер, – миссис Эвелин держала только вино. Хотя, вполне возможно, что в баре в гостиной может отыскаться и что-нибудь покрепче. Я схожу посмотрю.

Вместе с Алистером поднялся и доктор Метьюс.

– Мне кажется, что у меня в машине завалялось пару сигар, которые мне подарил как-то один благодарный клиент.

– О, сигары! Это отлично! – Томас тоже встал, чтобы все же сходить в погреб.

А Эдна, закончив с нарезанием сыра, принялась убирать все не нужное со стола.

Им всем было невыразимо грустно. Сердца, наполненные горечью, гулко стуча, распространяли ее по всему телу, напитывая ядом каждую клетку. Легкие съеживались внутри, разжигаемые внутренним огнем, как будто они вдыхали не свежий вечерний воздух, а смесь отвратительных газов. Эта жгучая боль, распространялась вверх по горлу, сжимая его своим огненным кольцом, заставляя часто глотать. Но это кольцо, этот застрявший комок горечи никуда не девался, только сильнее сжимал горло, не давая возможности сделать вдох, и грозясь вырваться неудержимым криком, переходящим в плачь. Желудок, который тоже уменьшался, съеживался, испускал острые плети боли, уходящие в солнечное сплетение, и смешивающиеся там с неприятным ощущением невыносимого зуда. Мышцы, лишенные полного контроля, казались слабыми, готовыми в любой момент подвести своих хозяев: руки отказывались держать, ноги – стоять, норовя подкоситься.

Именно так себя чувствовал каждый из них. Именно поэтому, всем им хотелось устроить свой личный, маленький, своеобразный вечер памяти.

– Я нашел полупустую бутылку виски и текилу.

Эдна повернулась к вошедшему Алистеру.

– Отлично. Мне казалось, что у нас есть пара лимонов. Сейчас найду.

Через минуту вернулся доктор Метьюс, неся в руках небольшого размера хьюмидор. Подойдя к столу, он поставил коробочку возле широкой тарелки с мясной нарезкой и аккуратно открыл.

– Угощайтесь.

Алистер с интересом посмотрел на небольшой деревянный ящик.

– Это что, настоящий испанский кедр?

– Вроде как да. Но, я не уверен.

– Ну, выглядит он настоящим, – Алистер протянул руку и провел пальцами по внутренней стороне крышки хьюмидора. – Хороший подарок.

– Да, мне тоже нравится, хоть я и не часто курю, тем более сигары.

Эдна достала небольшую хрустальную тарелочку и поставила на стол.

– У нас нет пепельницы, но я думаю, что это подойдет.

– Вполне.

В кухню вошел Томас с двумя бутылками белого вина.

– Я взял белое сухое. Никто не против?

– Алистер нашел текилу и виски. Так что, наверно, мы пока с вином повременим.

– Ок, я тогда поставлю его в холодильник. Или отнести назад?

– Нет, лучше в холодильник.

Эдна принялась нарезать небольшими ломтиками лимон. Потом повернулась к Томасу, который копошился в нижних ящиках все так же недовольно гудящего холодильника.

– Если ты сегодня будешь пить, то не сможешь завтра с утра встретить миссис Джозелин.

Томас повернулся и вопросительно посмотрел на Алистера.

– А-ай, я думаю, она сможет доехать и на такси. Ничего страшного, – старый дворецкий махнул рукой. А потом добавил тихим голосом: – нам всем сейчас просто необходимо выпить.

8

Трейлерный парк спал, погруженный в ночное безмолвие. Лишь изредка попадался то там, то сям домик, где в окнах горел слабый огонек. И только один трейлер резко выделялся среди мирно спящих своих соседей. Яркий свет, пробивался даже через плотно завешенные шторы, разрезая, словно ножом, спокойную ночную темноту. Он, сам того не понимая, как гирляндная лампочка притягивал к себе внимание. Хотя его обладатель хотел совершенно противоположного, он хотел быть маленьким, невидимым, бестелесным. Хотел быть тем, кого нет.

Генрих сидел за своим кухонным столом, периодически поглядывая на ружье, лежащее на соседнем стуле. Уже было около двух часов ночи, но старик никак не мог заснуть. Непонятные страхи лезли к нему со всех уголков его дома, сковывая льдом ужаса, не давая возможности заснуть. Его пугало все: тени, злобно смотрящие из-под мебели, звуки, которые, как будто специально, старались напугать, и даже запахи, стремящиеся еще сильнее взвинтить и без того сильно натянутые нервы пожилого человека.

Он пытался успокоиться, вливая в себя, казалось бы, галлоны алкоголя. Но мозг, подвергшийся такой сильной атаке, лишь сильнее накручивал себя, заставляя старика видеть страшные иллюзии.

Генрих отхлебнул еще бренди. Дешевого, паршивого бренди. Опять кинул взгляд на ружье.

– Что за черт?! Давно мне не было уже так страшно.

Развернувшись, старик посмотрел в зеркало.

– А чего ты боишься?

Морщинистое, синеватое, немного припухшее лицо в зеркале вопросительно посмотрело на Генриха.

– Я не знаю…

Старик внимательнее всмотрелся в свое отражение.

– Ты паршиво выглядишь!

– Поверь, ты не лучше, старый пень!

– А еще ты больной шизофреник.

– Это еще почему?

– А какой нормальный человек будет вести светские беседы со своим отражением?!

– Это ты у себя спроси!

Генрих отвел взгляд в сторону, поморщился, потом снова посмотрел на старика в зеркале, который казался каким-то чужим и совершенно не знакомым. Потом махнул рукой и отвернулся.

– Ай! Что с тобой разговаривать?!

Молчание. Тишина снова заволокла все внутренности трейлера, как будто просочилась сквозь какую-нибудь маленькую щелочку в обшивке. Она тяжелым грузом легла на плечи старого воришки, увлекая вниз к страшным теням, готовым выскочить из-под мебели при любом неосторожном движении. Тишина, которая пугала Генриха больше всего, так как в ней воображение начинало работать в усиленном режиме.

Старик снова повернулся к зеркалу.

– Что?!

– Ничего. Это же ты повернулся!

– Я просто чувствовал, как ты смотришь мне в спину! Хочешь о чем-то поговорить?!

– Да, надеялся развеять скуку с твоей помощью.

– Что ж… Это можно. Выпить хочешь?

– Спасибо, дружище, я бы не отказался. Тройной бурбон, плесни-ка!

– Сегодня, старик, только бренди!

9

И пока старый воришка, спасаясь от жутких страхов в собственном безумии, пил дешевый бренди, вокруг трейлерного парка сгущалась тьма.

И это была не обычная ночная темнота, которая, случается, усиливается облачными ночами, когда тяжелые серые тучи закрывают бледный лунный свет. Нет. Это была не такая тьма. Совсем не такая. Эта тьма была живой…

Она выползла из-за деревьев парка, который с трех сторон обступал кемпинг, и заструилась по узким дорожкам, скрывая их в своей густоте. Она накрывала собой траву, которая тут же желтела, не способная выжить в этом ядовитом облаке тьмы.

Тьмы, имевшей свои собственные тени, которые расползались в разные стороны, трансформируясь в жутких монстров.

Она крутилась вокруг маленьких домов на колесах, как ищейка, что обнюхивает местность, чтобы взять след. Она выбрасывала свои длинные когтистые лапы, чтобы ощупать каждый уголок, чтобы не упустить ничего… чтобы найти то, что так нужно было ее хозяину…

Тьма… пришедшая из другого мира…

Глава 2

1

Он шел по темным коридорам своего дворца. И хоть среди этого мрачного каменного лабиринта не было ни единого источника света, за ним все же плыла темная длинная тень. Кстати говоря, он сам не сильно от нее отличался, одетый в черный плащ, полы которого развевались сзади, с натянутым на голову широким капюшоном, закрывающим его смертельно бледное лицо. Шел, не издавая ни единого звука, даже маленького шороха, среди серых каменных стен. Поворот, еще поворот. Потом такая же узкая лестница, уходящая вниз, снова длинный коридор, опять поворот. Еще одна лестница. Это был настоящий многоуровневый лабиринт, в котором ориентировался только он один, да еще бесчисленные серые крысы, что превратили его замок в свое огромное гнездо. Но он был не против. В конце концов, это было даже забавно, притащить сюда какого-нибудь запуганного до смерти крестьянина и наблюдать, как он пытается найти выход из этого ада, но лишь натыкается на новые и новые стаи крыс, готовые разорвать несчастного в клочья, чтобы поживиться свежим мясом. Да, Темному нравилось слушать их крики, мольбы о помощи и прощении. Это приносило особое удовольствие – знать, что их жизнь зависит только от него. Вот настоящее могущество, настоящая власть!

Но сейчас ему было не до этого. Он практически нашел то, что искал на протяжении многих сотен лет.

Очередная лестница – Темный спустился в подвальную часть замка. Где-то там, среди ветвящихся узких коридоров, пыточных камер, тайных складов, располагалась его лаборатория.

Слизз, или, как он предпочитал сам себя называть, Темный, ускорил шаг, нетерпение разгоралось в его тощей груди, волновало кровь, заставляя сердце работать быстрее. Мышцы напрягались, как сильно сжатые пружины, готовые в любой момент сорвать его с места. Он уже практически бежал, подгоняемый невыносимым нетерпением…

Стоп!

Темный остановился. Так резко, что его тень практически врезалась ему в ноги, от неожиданности. Стоп!

Не следует так торопиться – это может привести к безрассудству, а ему нельзя терять над собой контроль. Нельзя… Ему стоит немного притормозить, секунду-другую постоять на одном месте, чтобы снова взять бразды правления над телом в свои руки. Слизз глубоко вдохнул, подождал пока успокоится сердце, возвращаясь к привычному ритму. Еще через мгновение руки и ноги снова стали полностью принадлежать ему, потеряв свою напряженность. Выкинув из головы многочисленные не нужные мысли, Темный выдохнул, возвращая себе хладнокровие. Он ждал сотни лет, и не может все испортить из-за простой нетерпеливости. Нет, не может…