Демон черного алмаза

Алеся Аленска

Демон черного алмаза

– И улетают вдаль только наши голоса.

– Нет, не только.

Глава 1

1

Был полдень, и старый пропойца Генрих, как обычно, околачивался у приземистого, но очень длинного и немного старомодного на вид здания городского суда. Если точнее, то не возле самого суда (нет, там было не уютно – слишком много копов), он ошивался с другой стороны, там, где располагался вход в одну из самых элитных адвокатских служб города. Это было его любимое место, можно так сказать, рыбное. По истине – рыбное! Погруженные мыслями в пучины неразрешимых проблем толстяки с набитыми до отвала кошельками, раздосадованные дамы с брильянтовыми колье, коим предстоял развод с носителем их материального благополучия, всевозможные старикашки-богачи, решившие в очередной раз переписать свое драгоценное завещание, воры в законе, незатейливо попавшие на крючок судебной системы. Все они были именно той самой крупной рыбой, что так любил ловить Генрих. Конечно, тут тоже была куча своих проблем: охранники, личные водители, копы, а так же невозможность работать здесь постоянно, из-за большой вероятности ненароком привлечь к себе ненужное внимание. Но, все же, годы тренировок позволяли хотя бы изредка порезвиться среди крупной рыбы. К тому же, если уж ты сделал все правильно, то у тебя есть шанс сорвать сразу очень большой куш.

Генрих наслаждался процессом своей «работы», а потом добычей, подолгу рассматривая ручной работы кожаные кошельки и портмоне, скрывающие толстенные кипы хрустящих бумажек, гравировки на кольцах, тиснения на золотых украшениях. Он по-настоящему любил все это. Чужие деньги, чужие побрякушки, которые, как по мановению волшебной палочки, становились его собственностью. Правда, в такой работе был один значительный минус – приходилось подолгу отсиживаться после каждой такой вылазки, чтобы уберечь свою шкуру от рук государственного правосудия.

В прошлый раз Генрих здесь был месяца два назад. Тогда он умело обчистил какого-то молодого и очень заносчивого паренька с несколькими тысячами в кошельке. Теперь же его привлекла куда более интересная вещица.

Сейчас был полдень – это лучшее время, особенно летом. Теплые солнечные лучи ласково гладят по лицу, заставляя щурить глаза. Сладкий запах цветов, растущих на клумбах у здания, разносится ветром по улице. Старик наслаждался погодой, подставив лицо солнцу и глубоко вдыхая приятные ароматы, не забывая при этом одним глазом поглядывать на широкие деревянные двери главного входа, куда около часа назад вошла одна расстроенная пожилая дама. Легкая добыча. Генрих даже подумал пойти против правил и обчистить несчастную перед тем, как она войдет в здание. Но потом все же решил не отступать от хорошо отшлифованного плана, который уже столько раз приносил старику его добычу. К тому же, если пропажа будет обнаружена в здании, во время очередной консультации у какого-нибудь широкозадого, постоянно потеющего юриста, его рыбному местечку придет конец. Лучше он подождет часик-другой, а уже потом с легким сердцем выловит «рыбку». А пока старик наслаждался всеми прелестями тихого летнего денька, прячась в тени высокой ветвистой березы. Генрих прислушался, где-то над головой, в ветвях дерева, чирикала какая-то маленькая птичка. Старик улыбнулся, наклонился и быстрым движением сорвал веточку голубых незабудок, что росли на клумбе. Повертев цветок в руках, Генрих поднес его к лицу и сделал глубокий вдох. Нежный сладковатый запах напомнил ему о легенде, которую когда-то в далеком детстве ему рассказывала мать. Это была история о молодой прекрасной девушке, гулявшей со своим любимым вдоль быстрой широкой реки, несущей свои кипящие воды в морские глубины. Увидев на краю крутого берега прекрасный голубой цветок, парень, не задумываясь, рванул за ним, одержимый желанием обрадовать свою избранницу столь изящным подарком. Карабкаясь по крутому склону, он не удержался и сорвался вниз в бурлящую воду. Сильное течение подхватило юношу и завертело в пенистых порогах реки, унося в синие дали, навсегда разлучив влюбленную пару. Лишь пару слов успел крикнуть парень своей возлюбленной: «Не забывай меня!». И только эхо, что словно призрак металось среди скалистых берегов, еще долго вторило его словам…

Неожиданно, одна из створок тяжелых дубовых дверей юридической конторы, натужно скрипнув, медленно открылась, и оттуда вышла ссутулившаяся пожилая дама в сером костюме. На секунду она остановилась, переводя дыхание, затем стала спускаться. Генрих же, услышав столь знакомый скрип большой деревянной двери, который был для карманника чем-то вроде звука гонга, оповещающего о начале игры, тряхнул головой, отметая мысли о незабудке, затем откинул в сторону и сам цветок и стал наблюдать за тем, как пожилая дама осторожно спускалась по высоким ступенькам. Она выглядела очень мило: такая аккуратненькая, маленькая старушка с добрым лицом, которое, правда, сейчас выражало вселенскую трагедию, измотанность, и даже испуг. Но старого карманника мало интересовали причины драм на лицах его жертв, он никогда не интересовался людьми как таковыми. Единственно, что привлекало его внимание к кому-нибудь, это деньги и дорогие побрякушки. В частности эта пожилая дама заинтересовала Генриха своей необычайно красивой золотой подвеской с большим черным камнем. Вещица явно не из дешевых. А судя по внешнему виду, еще и очень старая – скорее всего какая-то семейная реликвия. На такие вещи у старика был нюх. Ох, эти семейные ценности! Для старого пьяницы это была самая любимая добыча. Чаще всего такие вещи оберегают наиболее усердно, и «поймать» одну из них – это признак мастерства.

Так что Генрих, наслаждаясь теплыми лучами солнца, медленно двинулся в сторону своей жертвы, предвкушая хорошую добычу.

2

Когда миссис Эвелин, наконец, покинула здание суда, солнце, висевшее высоко в небе, приятно припекало. Возможно, если бы она чувствовала себя хорошо, то даже прогулялась бы по парку. Но сейчас она была слишком вымотанной и уставшей, с единственным желанием – как можно скорее вернуться домой и немного вздремнуть. Даже сладковатые ароматы цветов не пробивались сквозь тяжелую завесу тьмы, окутавшей миссис Эвелин.

Последние несколько дней выдались очень тяжелыми. Странная депрессия железными руками охватила ее, забирая сон и спокойствие. Необъяснимый страх поселился в груди, к тому же, ей все время казалось, что ее кто-то преследует. Даже дома, находясь в своей спальне, она чувствовала чей-то злой взгляд на себе. Это пугало, забирая последние силы.

Она медленно спускалась по высоким каменным ступеням, погруженная в мысли о прохладной постели и паре часиков, которые она могла бы уделить сну. Кинув взгляд чуть правее, она увидела свою машину и Томаса – молодого человека, что служил у нее водителем, который сидел сейчас, откинувшись на спинку кресла, и увлеченно читал очередную книгу. Миссис Эвелин устало улыбнулась, но вдруг в очередной раз непонятный, беспричинный страх прорезал ее грудь. Женщина охнула и обернулась. В этот момент на нее налетел какой-то старый пьяница, от которого несло потом и перегаром. Она попыталась увернуться от этого неприятного столкновения, но старик, не удержавшись на ногах, рухнул на нечастную, чуть не свалив ее на землю. Миссис Эвелин подалась назад, рискуя упасть вместе со своим новым «знакомым» на высокие каменные ступени, но в этот момент подоспел Томас, который, схватив пьянчугу за шкирки, отшвырнул его прочь.

– Спасибо, Томас, – произнесла старушка, взявшись за подставленный локоть парня. – Но, пожалуй, не стоило так сильно его толкать, – она посмотрела на старика, который, немного повозившись на земле, поднялся и медленно направился на другую сторону улицы.

– Миссис Эвелин, я боялся, что он Вас поранит. Как Вы себя чувствуете?

– Не очень. Хочется спать.

– Думаю, Вы сможете подремать немного в машине, я достану подушечку.

– Спасибо, но ты же знаешь, что я не могу спать в машинах.

Они подошли к темно-синему Мерседесу, и Томас помог старушке забраться внутрь. Потом обошел машину и открыл багажник. Выудив оттуда небольшую желтую подушечку, он протянул ее миссис Эвелин через открытое окно.

– Я все же рекомендую Вам хотя бы попытаться подремать.

– Да, конечно, Томас. Я попробую. Включи, пожалуйста, какую-нибудь негромкую музыку.

– Конечно, сейчас.

К тому моменту, когда Томас нашел диск с классической музыкой, которая так нравилась миссис Эвелин, она уже мирно посапывала на заднем сиденье. Поэтому молодой человек отложил диск в сторону и снова вышел из машины. Достал из багажника покрывало, которое, как и подушку, всегда на всякий случай возил с собой, и накрыл мирно спящую старушку. Вернувшись на свое сидение, Томас посмотрел в зеркало заднего вида и улыбнулся. Его радовало то, что миссис Эвелин заснула. Последнее время она страдала от жуткой бессонницы и паранойи. Томас завел машину и медленно выехал с парковки.

Минут через сорок Томас остановил машину у широкой лестницы дома миссис Эвелин. На крыльце, рядом с открытой входной дверью стоял мистер Алистер Адамс – дворецкий.

– Мы ждали вас раньше, Томас. Что-то случилось? – Алистер быстро спустился по ступеням к машине, но увидев, как молодой человек быстро приложил указательный палец к губам, остановился и недоуменно посмотрел на заднее сиденье.

– Мне кажется, – молодой человек осторожно выбрался из машины, – нам следует отнести ее в спальню.

– Ок, – дворецкий все еще с недоумением смотрел на мирно спящую старушку на заднем сиденье Мерседеса. Сбитое покрывало у ног, немного перекосившийся и измятый костюм, взъерошенные волосы. Она выглядела довольно нелепо, но Алистер с облегчением вздохнул, улыбнулся и повернулся к Томасу. – Что ж, давай попробуем.

Они осторожно вытащили ее из машины и взгромоздили Томасу на руки, после чего молодой человек быстрыми шагами направился к дому, стараясь ненароком не споткнуться. Мистер Адамс бежал впереди, открывая двери и помогая Томасу преодолевать самые опасные места в виде лестниц, порожков и ковров.

– Неужели она уснула, да еще к тому же в машине? – шепотом спросил Алистер, закрывая дверь спальни.

– Как только села в машину, что, действительно, совершенно на нее не похоже. Но я рад, а то уже начинал волноваться. Последние несколько дней она выглядела очень плохо.

– Томас, мы все за нее волнуемся. Вчера вечером даже вызывали доктора Метьюса. Он выписал очередное снотворное, которое, кстати, совершенно не помогло, – Алистер повернулся к молодому человеку. – Хочешь чаю? Эдна как раз напекла своих «фирменных» печенюшек.

– С удовольствием. Ты же знаешь, Алистер, что перед печенюшками Эдны устоять невозможно.

– Как и перед самой Эдной, да? – хитро поинтересовался старый дворецкий, подмигнув Томасу. – Я же за километр чую, как ты на нее смотришь.

– Ой, Алистер… Это совершенно не то… просто Эдна прекрасно готовит.

Широченная улыбка прорезала морщинистое лицо мистера Адамса, лучась добротой и нежностью:

– Юноша, кого вы пытаетесь обмануть? Уж, не старика Адамса ли? Не выйдет.

Томас улыбнулся и хлопнул дворецкого по плечу.

Когда они вошли на кухню, заполненную теплым ароматом только что испеченного печенья, Эдна, мывшая в этот момент посуду, обернулась на голоса.

– Привет, Томас. Я слышала, как вы заходили. Что-нибудь случилось?

– Ага, – Томас многозначительно посмотрел на Алистера. – Мы заносили миссис Эвелин в ее комнату.

– Чего?! – Эдна, хлопая глазами, уставилась на молодого человека, потом перевела взгляд на дворецкого. – Как это – заносили?

– Ну, вот так, – Томас поднял руки, притворяясь, что он что-то несет, – на руках, – потом рассмеялся.

Алистер, улыбающийся во все свои тридцать два зуба, несколько раз кивнул в поддержку того, что сказал молодой человек. Но осознав, что Эдну охватило какое-то полное непонимание, вздохнул и уточнил:

– Она просто уснула в машине, пока они ехали сюда.

– Да ладно! – с недоверием проговорила девушка.

– Нет, честно! – Томас, все еще стоя с поднятыми руками, заверительно кивнул. – Я сам удивился, но…

Эдна шумно выдохнула, приложив ладонь к груди:

– Слава Богу… Зачем же так пугать! Могли бы сразу сказать!.. Но я рада, что она смогла заснуть. Бедняжка не спала уже трое суток, – девушка отложила в сторону полотенце, которое держала все это время в руке, и быстрым шагом подошла к холодильнику. – Та-ак… Что у нас здесь?.. – она начала перебирать все содержимое несчастно гудящего холодильника. – К вечеру, когда миссис Эвелин проснется, надо будет приготовить что-нибудь особенное. Утку с яблоками?

– Да, можно. – Томас схватил еще горячую печенюшку и стал перекидывать ее с ладони на ладонь.

– Да… утка это, конечно, отлично… Но у нас нет ни утки, ни яблок… А нет, одно есть… – и Эдна достала из холодильника маленький сморщенный фрукт с черными крапинками и подгнившим коричневым боком.

– Да, как раз для утки… сойдет… – рассмеялся Томас, который уже вовсю уплетал печенье Эдны, и теперь, подавившись, рассыпал по всему столу крошки.

– Томас, осторожнее, не хватало нам еще тут трупа на кухне, – девушка все еще стояла возле открытого холодильника с яблоком в руке, безуспешно пытаясь сдержать смех.

– Ладно, ладно… всем надо успокоиться, иначе мы рискуем разбудить миссис Эвелин, – промычал Алистер, который сам все еще хихикал.

Эдна, одарила всех присутствующих, в том числе и яблочко, лучезарной улыбкой фотомодели и выкинула фрукт в мусорное ведро, потом вернулась к мытью посуды.

– Да, – задумчиво протянула девушка, старательно намыливая очередную тарелку, – не стоит будить миссис Эвелин, ей нужен отдых. Но, если честно, меня так хочется смеяться, причем долго-долго и без остановки.

– Это называется – смешинка в рот залетела? – Томас подошел к девушке и, взяв полотенце, стал вытирать уже вымытую посуду.

– Ты это про что? – Эдна посмотрела на него через плечо.

– А тебе мама никогда про смешинку не рассказывала?

– Нет… вроде нет…

– Ну, просто, когда человека разбирает беспричинный или очень сильный смех, говорят, что ему в рот смешинка залетела.

– Я такого никогда не слышала.

– Да-да, – Алистер кивнул, – моя жена тоже так нашим детям говорила.

– Ну ладно, смешинка так смешинка. У меня сегодня действительно очень хорошее настроение, так что я совсем не против, если где-нибудь поселится какая-нибудь смешинка, – девушка, улыбаясь, посмотрела сначала на Алистера, потом на Томаса.

– Сегодня отличный солнечный день, почему бы настроению не быть таким же солнечным? – и молодой человек подставил лицо к открытому окну, через которое в комнату влетал теплый летний ветерок.

– Да, полностью с вами согласен, сегодня чувствуется какая-то легкость. Как будто камень с плеч упал.

– Кстати, да! Именно такое чувство, будто ты тащил что-то и, наконец, смог выкинуть. И от этого становиться так хорошо, – согласилась Эдна.

– Ага, – поддакнул Томас. – Кстати, я могу свозить тебя в магазин, если надо купить продукты.

– Ой, Томас, да, это было бы так замечательно. А то у нас действительно совершенно нет еды. Из-за всей этой суматохи, совершенно не было времени закупаться.

– Ну… оно и понятно.

– Отлично. Тогда я сейчас быстренько дамою посуду и соберусь.

– Ок, – Томас вытирал большое керамическое блюдо и жадно поглядывал на Алистера, который хрустел ароматными печенюшками. – Слушай, Алистер, подкинь мне печеньку.

Старый дворецкий улыбнулся с артистичной коварностью.

– Ты, вытирай-вытирай… нечего тут слюни пускать, – но потом все же взял печеньку и подал Томасу. – Ладно, держи, а то я их сейчас сам все съем. А мне нельзя, я за фигурой слежу.

– Ой, да что ты! – рассмеялась Эдна. – Я вижу, как ты каждый час следишь за своей фигурой!

– Все, уйду я от вас – обижаете старика! – И Алистер, подмигнув молодым людям, схватил еще штук пять печенек и отправился читать газету.

3

Миссис Эвелин проснулась среди ночи. Легкая прозрачная занавеска слегка колыхалась перед распахнутым окном. Яркая практически полная луна с интересом заглядывала в комнату. Ее свет мягкой рукой касался всего, до чего мог дотянуться, создавая причудливой формы тени, играя ими. Самый настоящий театр, с хорошо поставленным, отрепетированным спектаклем.

Эвелин всмотрелась внимательнее в серо-черные быстроменяющиеся пятна. Еще вчера она видела в них угрозу. Они, стараясь подчинить себе пожилую женщину, преображались в уродливых демонов, выползающих из-под кровати и шкафов, скрежещущих своими когтями по натертому до блеска паркету, предзнаменовывая конец. Они хотели забрать ее, утащить в глубины своего жуткого мира, поглотить своей чернотой.

Но сегодня все было не так. Сегодня тени были всего лишь тенями, и вокруг царило безмерное спокойствие летней ночи. Прохладный воздух, наполненный ароматами цветов и летних трав, проникая в легкие, успокаивал тело, расслаблял его. Убаюкивающая ночная тишина, дополняемая легкими звуками шелеста листвы и стрекотания насекомых, рассказывала о безмятежности.

Опьяненная всеми этими ощущениями, Эвелин лежала, закрыв глаза, постепенно погружаясь обратно в сон. Что же ее разбудило? Ей показалось, что чье-то легкое прикосновение случайно вытащило ее из приятной темноты сна. Какое-то странное прикосновение, как легкий поцелуй. Она открыла глаза и снова осмотрела комнату. Только ночь и ничего больше.

Тишина. Она шептала мягкие слова, окутывая Эвелин, погружая в легкую дремоту, создавая причудливые образы перед мысленным взором женщины. Эвелин чувствовала, что эти образы, которые так старательно утягивают ее за собой, имеют для нее какое-то важное значение. Наконец, она осознала, что погружается в волну собственных воспоминаний.

Блеклые, затертые временем образы детства, когда она, одетая в ярко-красное платье с рисунком больших белых цветов, смотрела, как вышивает ее мать. Жесткая щетина отца, когда он, возвращаясь из долгого похода, целовал дочь перед сном. Шершавые руки ее бабуши.

Прошло столько времени. Столько всего было в долгой и насыщенной жизни Эвелин. И столько всего она позволила себе забыть. Сейчас мысленно двигаясь вдоль линии всей своей жизни, Эвелин почувствовала над ней какой-то странный отпечаток черноты. Черноты, которая пыталась отобрать ее жизнь, поглотить, заставить забыть. Чернота, которая теперь – ушла. Эвелин, наконец, почувствовала себя свободной. Как будто с нее сорвали тяжелые цепи, позволяя выбраться на открытое пространство и забрать с собой свои воспоминания, забрать свою жизнь.

Эвелин была свободна.

4

Генрих проснулся довольно резко, как от удара. Приоткрыв один глаз, он осмотрелся – дом, его дом. Это отлично. По крайней мере, можно еще поваляться, не боясь получить сапогом копа под бок.

Старый вор, как обычно после удачной «охоты» мучился от сильного похмелья. Спутанные мысли неряшливым клубком перекатывались от одного виска к другому, вызывая новые волны боли. Старик поморщился, потом осторожно поднял руки и обхватил ладонями голову. Нужно устроить сегодня себе выходной. Да! Полноправный выходной – поваляться в постели, избавиться от этой гнетущей мозги боли, попить пивка. Точно, пивка! Как бы это было бы хорошо! «Осталось только добраться до холодильника!» – с едкой жалостью к себе подумал Генрих. Еще какое-то время он лежал в кровати, пытаясь распутать свои мысли и воспоминания, которые в данный момент больше всего напоминали огромную елочную гирлянду, пролежавшую несколько десятилетий в пыльной коробке. «Так, вчера… вчера…», – старик медленно массировал свои раскаленные виски. И вдруг его, как током ударило, причем так резко, что он даже дернулся, отчего голову пробил толстый раскаленный прут: «Камень!». Он украл вчера подвеску с каким-то черным камнем. Да, точно!

Полежав еще в постели и немного придя в себя, Генрих решил все же добраться до холодной банки пива, а заодно приготовить себе завтрак, надеясь, что яичница и пара жареных колбасок или сосисок окончательно приведет его в норму. Поэтому, аккуратно спустив ноги с кровати, старик попытался подняться. Но с первого раза у него это не получилось. Сегодня он чувствовал себя как-то особенно плохо.

– Чем же ты меня вчера напоил таким, Роджер? – В никуда выпустил хмельной вопрос старый воришка.

Генрих решил, что возможно ему стоит еще немного полежать, а может даже подремать, но желудок явно был недоволен таким решением хозяина, так как выдал оглушительный протестный рев.

– Ты не оставляешь мне выбора, гаденыш! Но я ничем не могу тебе помочь! У меня нет сил, чтобы подняться… прости!

В ответ на это, булькающий желудок выдал очередную недовольную реплику.

– Ну ладно-ладно… Уговорил! Яичница и пара жареных колбасок, будет сделано, шеф, если я не помру раньше, чем доберусь до кухни.

Еще немного полежав, старик предпринял вторую попытку к подъему, которая на этот раз увенчалась успехом. Правда ему пришлось еще минуту посидеть на краю кровати, ухватившись за голову, которую разламывал на части адский топор боли. Наконец, когда боль немного поутихла, и ее острые осколки перестали терзать виски, а, сбившиеся в кучу, мысли остановили свой неумолимый ход, старик поднялся и потопал в сторону кухни.

Генрих жил в потрепанном годами доме на колесах, стоявшем в трейлерном парке недалеко от города. И хоть снаружи он выглядел вполне аккуратно и был лишь малость обшарпанным, внутри же трейлер представлял собой странную смесь между музеем, свалкой, складом и магазином. Все безделушки (именно безделушки, не стоившие ни гроша), накопленные непосильным трудом за всю воровскую карьеру Генриха, были свалены в огромные кучи, выставлены на многочисленные полки, распиханы по шуфлядкам шкафа. И хоть они не представляли собой никакой материальной ценности, ни одну из них старый пропойца не выкинул и не потерял, считая их особой памятью о его веселой жизни. Поэтому тот путь, который, казалось, должен был занять примерно секунд десять, всегда отнимал у старика больше минуты, что было особенно неприятно в таком состоянии, как сегодня. Все его тело (а особенно голова) желало только одного – примоститься в каком-нибудь укромном уголочке и перестать двигаться, вообще, даже не моргать. В какой-то момент в налитых свинцом ногах старика запуталась какая-то уродливо разрисованная ваза, и Генрих, который из-за этого чуть не повалился на пол, со злостью отфутболил несчастный предмет интерьера к другому концу трейлера. Ваза ударилась об угол невысокого шкафа и с громким треском развалилась на три части. От этого звука, голову старого воришки прошил очередной раскаленный прут.

– Черт! – выругался Генрих и схватился руками за голову.

Наконец, добравшись до холодильника, старик выудил из его глубин баночку светлого биттера, которую сначала приложил к раскалывающемуся лбу, с наслаждением ощущая холод жести, притупляющий боль. Постояв так некоторое время, Генрих нехотя отнял банку ото лба, откупорил и с жадностью осушил за один присест. Рот старика тут же заполнился таким знакомым, таким приятным, горьковатым привкусом холодного биттера, на долю секунды заставив Генриха почувствовать себя чуть лучше. Но желудок тут же недовольно булькнул, указывая на то, что пиво – не совсем то, что ему сейчас было необходимо. Генрих опустил голову и недовольно покачал головой.

Снова покопавшись во внутренностях старенького холодильника, старик извлек оттуда два яйца, пакет с сосисками и еще одну баночку пива. Не найдя никакой чистой сковороды, Генрих взял ту, что стояла на мини-плите.

– Что здесь было?.. – Старик поднес сковороду к лицу и понюхал. – А… вчерашние колбаски… сойдет.

Сзади раздался легкий шорох.

– Кто здесь?! – Старик обернулся, все еще держа сковороду в руках. Но трейлер был пуст. Осторожно, стараясь не шуметь, он зашагал в сторону выхода, откуда, как ему показалось, донесся этот звук. Никого. Генрих повернулся в другую сторону. Трейлер был пуст, но его все ровно не покидало чувство, что за ним наблюдают.

– Что за дебильные шуточки?!

Тишина. Постояв немного посередине трейлера, старик вернулся к столику. Снова обернулся. Никого. Пожал плечами и принялся за приготовление завтрака. Нарезав сосиски на маленькие кружочки, смешал их с разбитыми яйцами и вылил на разогретую сковороду. По помещению разнесся приятный скворчащий звук жарящейся яичницы. Но неожиданно с этим звуком смешался еще один – скрежет металла. Генрих снова резко обернулся.

– Кто здесь?! Это не смешно, паршивые ублюдки!

Старик быстрым шагом добрался до своей кровати и достал из-под нее ружье, потом направился в сторону выхода. Открыв дверь, он выбрался на улицу. Теплый ветерок летнего утра прошелся по и без того разгоряченному лицу старика, резко усилив острую боль в голове. Морщась, Генрих, обошел вокруг трейлера, но, не обнаружив ничего подозрительного, лишь недоуменно покачал головой. Потом огляделся вокруг: трейлерный парк еще спал, по крайней мере, большая его часть. Только где-то совсем вдалеке звучало несколько негромких голосов.