Мягкая Сказка

– Но ты же сам ответил тогда на мою телеграмму: «Не волнуйся, всё у нас будет хорошо». Я решила, что ты согласился стать отцом. И сказала Силену, что его деньги теперь нам не нужны.

– Я же всегда говорил, что не хочу иметь детей.

– Все так говорят. А потом передумывают. Вот я и решила, что ты уже передумал. Как все.

Это прозвучало настолько восхитительно мило и в тоже время настолько глупо, что он полностью растерялся. Не зная уже, то ли подскочить с места и стоя начать ей аплодировать. То ли – зааплодировать её до смерти! Оглушительно и бесповоротно! Как в своё время на Съезде Верховного Совета до боли в ушах зааплодировали академика Сахарова, в ответ на его заявление о том, что страной должна управлять исключительно интеллигенция, из которой и состояли первые члены ВКПБ, а отнюдь не плебс, который пришел им на смену после смерти Сталина. И точно так же, как и плебс в тот день на Съезде, Ганешу охватила всё та же растерянность и ощущение своей исконной ущербности.

Но он взял себя в руки, то есть соединил ладони вместе и, твёрдо уперев кончики пальцев друг в друга, слегка развёл ладони в стороны. Пока Алекто что-то ещё пыталась ему сказать. И даже открывала рот, как пойманная в сети слов трепещущая рыба. Наверняка что-то такое восхитительное в своей наивности говорила, сверкая чешуей красивых фраз о семейном счастье. Пытаясь даже робко улыбаться. Но он сквозь гулкий шум в ушах от искренних оваций её уже совсем не слышал. А если и слышал, то уже не совсем различал её слов от несусветной глупости. Как и идеи Сахарова об искусственных цунами, которыми тот призывал смыть с лица Земли буквально все враждующие с СССР страны, разработав для этих целей водородную бомбу. Одной из которых теперь и грозила стать ему Алекто, смывая своим словесным цунами все его прежние постулаты, которые он, как сваи, годами вбивал в своё сознание.

Алекто говорила ему какие-то важные вещи, он это понимал. Ведь истина бьёт вас прямо в сердце! Не понимая только одного:

– За что?

– Если ты захочешь от меня сбежать, то я подам на тебя в суд. И тебе присудят выплату алиментов.

– И как же ты это сделаешь? – удивился Ганеша.

– Достаточно будет предъявить суду двух свидетелей, которые подтвердили бы, что ты жил со мной в течении полугода до момента беременности и по настоящий день. Это могут быть Ехидна и Эвриала. Они, как мои соседки, постоянно тебя тут видели.

– И что, они на это согласны? – ещё больше удивился он. Ведь они обе уже давно строили ему глазки!

– А почему бы и нет? Или ты думаешь, что сможешь стать им дороже, чем я?

– Я был убежден в том, что так оно и есть! – признался Ганеша. – Но спасибо, что сказала мне об этом. Всё, что они теперь скажут, я смогу использовать против них в суде.

– В суде они подтвердят, что ты со мной жил. И после этого ты попадёшь на алименты.

– Я имел ввиду свой внутренний суд! – усмехнулся он. – И непроизвольно начал думать в этих терминах. Сам не ожидал, что это настолько совпадает. Когда я устрою им Судный День!

– Ты это о чём?

– Прости, – усмехнулся Ганеша. Сообразив, что у него теперь будет почва под ногами, чтобы сказать им твёрдое «Нет», когда ситуация от него именно этого и потребует. – Моя месть им будет жестокой и беспощадной! – театрально произнес он. – Но твой план не сработает.

– С чего это ты так решил? Я уже давно обо всём разузнала, как только забеременела.

– В том то и дело, что уже давно! – усмехнулся Ганеша. – Наверняка ещё у своей матери. Или – у своей прабабки?

– Что тут смешного? – не поняла Алекто.

– А то, что как только ты пойдешь со своими подружками в суд, я подам встречный иск. Где потребую в судебном порядке сделать анализ ДНК ребенка!

– ДНК? – удивилась она глупому слову, мучительно вспоминая, что проходила его когда-то в школе.

– И в итоге, ты не только оплатишь судебные издержки, но ещё и за сам анализ. А Ехидна и Эвриала станут фигурантками дела о мошенничестве. Во главе с тобой, разумеется, как главной фигуранткой дела.

– А ты не рискуешь проиграть процесс? – пошла она ва-банк, разогнав в голове тучи аморфных школьных воспоминаний.

– А что я теряю? Максимум – это затраты на анализ ДНК и судебные издержки на адвоката, который и будет подавать встречный иск. А я как раз пришел с морей, так что деньги для этого у меня ещё имеются. А вот ты проиграешь дело и опять отправишься в твой любимый «монастырь для благородных девиц». Ведь условно тебе уже не дадут. Так что это тебе надо крепко подумать, стоит ли тебе со мной связываться? И втягивать своих подруг в эту авантюру. Хотя, конечно же, я всё это с ними обговорю и, думаю, они за тебя не вступятся. Если они не камикадзе. Но я не думаю, что у них хватит на это воинской доблести! – засмеялся он.

– И что, ты реально это сделаешь? – оторопела Алекто. Когда поняла, что её план окончательно рухнул. И почва снова ушла у неё из под ног, как вода. И осталась вода блефа!

– Ну, а что мне остается? Деньги у меня есть. А чтобы их сэкономить я, наверное, сам поиграю в адвоката. Ведь я могу в суде защищать себя и сам. А много ума там и не надо. Но на всякий случай проконсультируюсь у юриста. Это гораздо дешевле, чем адвокат.

– Так в чем же дело? – злобно усмехнулась Алекто. – Почему же ты не пошел учиться на адвоката? – охотно сменила она тему.

– Потому что я к тому времени уже давно захотел стать писателем. И изучал художественную, а не юридическую литературу. Просто, в одной из жизней я уже был Верховным Судьёй. Впрочем, раньше ведь все правители были судьями. Помню, когда я был Соломоном…

– Да хватит уже бредить «Ветхим Заветом»! – оборвала его Алекто. – Твоя увлеченность этой книгой переходит все границы! То ты тем был, то этим. Ты уж определись там! – усмехнулась Алекто и покрутила пальцем у виска.

– Так она же описывает разные временные периоды, – усмехнулся Ганеша над её наивностью, – поэтому мне и приходится соотносить себя то с одним историческим персонажем, то с другим. Пытаясь понять для себя, на кого из них мне стоит равняться. А кого – презирать. И чем ближе я его с собой соотношу, тем охотнее перенимаю его навыки. Наблюдая его повадки. Как и любое животное. Понимаешь? Такая уж у меня работа – наследие чужих престолов!

– И кем же я тогда была? – усмехнулась Алекто, в шутку вписывая себя в этот миф.

– Одной из моих наложниц. Да и то, одной из ранних.

– Что-о-о?

– А ты на что рассчитывала? Ты пока что даже на принцессу не тянешь. Не то что на царицу Савскую. Или ты думала, что я просто так тут над тобой издевался? Пытаясь отомстить тебе за те мучения, что причинила мне Сиринга? А я и пытался прозреть в тебе свою царицу. Потому что не признал её в Сиринге. Да она и сама признавалась мне, что не любит меня. А Савская-то была богиней любви! Поэтому-то я и ищу Её только среди тех, кто меня тут любит. Мы ведь любили тогда друг друга. Поэтому Она и не сможет не полюбить меня тут снова. Понимаешь? А в тебе я толком-то не увидел даже справной наложницы. Верной своему господину. Сердца. Поэтому тебе лучше не верить во все эти бредни. Чтобы и дальше не пытаться дотянуться до тех, на кого я уже равняюсь. Чтобы я, не дай бог, тебя не полюбил. Ведь ты этого уже так боишься.

– Почему это?

– Да потому что вы с Мегерой так низко себя цените, что и в мыслях не допускаете, что таких как вы, вообще возможно полюбить. И подозреваете всех во лжи!

– С чего это ты так решил?

– Или ты думаешь, я тогда так и не понял, кто тебе отравлял твою любовь ко мне? Хотя, конечно, если учесть то, через что обе вы прошли, то это вполне понятно и логично. А когда я пробудил в тебе твою любовь ко мне, Мегера просто не поверила в очевидное. Ведь она привыкла, что ты любишь только её. И стала меня ревновать. Да, да. Любовь никогда не угасает. И её можно будить столько раз, сколько тебе вздумается. На то она и транс. Достаточно создать для этого вполне адекватные условия. Я имею в виду, освободить своё сердце, – вздохнул Ганеша. – А не то, о чём ты сейчас подумала. Материя важна лишь для активации транса на первоначальном этапе. Потом – достаточно и рая в шалаше. И если ты будешь меня слушаться, я охотно тебе ещё раз это продемонстрирую. Но – позже. Ты же помнишь, как тогда тебе было со мной хорошо? Мне тоже, – улыбнулся он. – И мне уже просто не терпится снова вернуть всё как было. Но пока ты не дотянешься до моей Изольды, об этом не будет даже и речи. Даже и не мечтай!

– И чего же ты хочешь? – произнесла она подавленно. Его могуществом изменить её сердце. – Чтобы я избавилась от ребенка?

– Это уже тебе решать. Куда девать свои «излишки делопроизводства».

И однажды, когда его не было особенно долго (операция Деза на сердце Ганеши длилась несколько часов), тонкий прибор души Алекто не выдержал, и она (заметив, что Дезу так и не удалось провести внеплановую операцию, и пациент – по отношению к ней – скончался) сказала, что никогда не позволит ему провести анализ ДНК ребенка. Так как узнала, что для стопроцентного результата необходимо брать пункцию спинного мозга. А это может сильно повредить ребенку. И чтобы он, поэтому, собирал майдан и сваливал.

Ганеша долго (секунд пять) не мог поверить в такой гейм-овер,

– Ты что, всерьёз решила откинуть ватное одеяло иллюзий и уже не боишься утонуть в помойной яме своей судьбы вместе с другими социальными отбросами?

– Прощай!

– Ты об этом ещё пожалеешь. В аду! – пророкотал он, собрал вещь-мешок мелодий, и полы его шинели свистели на ходу. Весело и отважно!

С этого дня его уже не трогал Жестокий Реализм этой аферистки.

Ибо этот день сделал его недотрогой.

Глава 19

Раньше Ганеше всегда казалось, что для того чтобы воплотить гармонию группы «Нирвана» в жизнь, нужно стать Королём Жизни. Как Уайльд. Теперь же, после раскаяния в своей грешной жизни, он вдруг с удивлением обнаружил, что в его душе свила себе гнездо такая неслыханная гармония, которая по силе своей космичности даже и не снилась Кобейну в самом млечном порыве его души. И рядом с которой гармония «Нирваны», которая раньше настолько сильно его завораживала, казалась теперь какой-то вымученной гармошкой.

Каждый миг его жизни теперь сам собой стал превращаться в «Непреходящее, поэтическое мгновение» по Сартру. И понял, что философия Сартра – это философия глубоко несчастного существа. И ему стало его даже немного жаль. Ведь Сартр перевел столько бумаги и мыслительной активности впустую, так и не разгадав подлинного секрета жизни. Ганеша понимал, что теперь, после Глубокого Раскаяния, он находится, по Хайдеггеру, в здесь-бытии, в состоянии блаженства. К которому он успел уже даже привыкнуть и практически перестал его замечать. А Сартр так и остался в «ничто». В том состоянии, в котором Ганеша и сам томился до этого всю свою полубессознательную жизнь. Которую Сартр проанализировал полностью! Но так и не понял, что всю свою жизнь он анализировал не экзистенцию, а лишь «феномен несчастного сознания». То есть – «ничто», в котором, в отличии от Ганеши, и пребывал до самой смерти, постоянно убегая от него из мясорубки своих мыслей в прямое действие. Как и все обыватели, что просто физически не могут надолго оставаться одни (терзаемы бесами, как Мегера). Хотя Кьеркегор, как учитель Сартра, с молодых ногтей талдычил ему, что экзистенция – есть движение сверху вниз Бога (читай: твоей высшей сущности) в мир через поступки своего биологического носителя, пребывая в здесь-бытии. И, обогащённое жизненным и культурным опытом взаимодействия с окружающими, возвращается к Богу же в форме художественных произведений и благих дел. Тогда как движение снизу к Богу из «ничто» Кьеркегор назвал словом «трансценденция». Не учтя лишь возврат своего нерадивого ученика из ничто к себе в виде разочарования в Боге и отрицания его существования. Так как Сартр не обнаруживал для себя Его поддержки. И наплевав на Знаки, которые Тот ему постоянно посылал через ангелов или даже уже и демонов, рвался в прямое действие, исступлённо участвуя во всех политических событиях. Одурманивая себя рефлексией над данным ему видом деятельности. Возомнив себя публицистом и литератором. Не понимая ни природы Бога, ни своей собственной, ни сущности, которая их обоих объединяет, служа для зомби своеобразным компасом, с которым он сверяет истинность своих поступков и постулатов, позволяя ему всё тесней и тесней сближаться с Богом, и через это – своей высшей сущностью, постепенно действительно становясь самим собой. Переставая быть Буратино. Шлифуя сучки и заусеницы. А не тем, во что ты превращаешься, пользительно реагируя на то, что тебе предлагает жизнь, выхаривая лучшую долю для тела и его более комфортного бытия.

То есть Сартр всю свою жизнь льстил себе, наивно считая себя «экзистенциалистом», тогда как, по сути, являлся недо-трансценденталистом. Вышел из Шеола, прожил жизнь в чаду действий, постоянно рефлектируя о собственном в нём пребывании, и возвратился в Шеол.

И Ганеша ждал, что выполнение его Предназначения должно произойти как-то само собой, вне его целенаправленного участия, толком-то не понимая ещё, в чём же именно оно заключается. Не понимая, какие знания ему нужно детально изучить и проработать в своем поведении, о чём, прощаясь, говорил ему на Летучем Корабле Николай-угодник. Чтобы, как он тогда думал, произвести изменение данной реальности. Ведь он думал о том, что ему необходимо будет развернуть здесь то самое Царствие Божие, о котором так надрывно мечтал Христос. И выпив вина предварительно с апостолами чтобы случайно не улететь навсегда от них на Поля Будд, но, как и всякий грешник, иметь официальную возможность снова тут перевоплотиться, добровольно пошёл на крест. Когда понял, что в тех исторических условиях он реально не сумеет этого осуществить. Отложив это до следующего раза.

И вот, следующий раз наступил! Он ВСЁ вспомнил. Все самые матерые, прокачанные апостолами и их последователями, ангелы и архангелы уже все до единого собрались на Летучем Корабле в составе ста сорок четырех тысяч и ждут от него лишь команды «старт». И?

Всё имеет под собой реальную основу, размышлял Ганеша, не зная, какую же всё-таки дать Им команду. Многомерность происходящих в мозгу явлений нельзя и дальше объяснять, оправдываясь какими-то там «парадоксами психики зомби», основанных на том, что средний зомби всё стремится понять, не выходя за рамки уже имеющихся у него знаний. В этом сказывается одна из функций его мозга, свидетельствующая об его животном происхождении.

Бог есть. В этом он убедился на собственном опыте. Выяснив, что он действует через архангелов и их помощников, достигших ещё при жизни внутреннего состояния ангелов. В каком сейчас находился и сам Ганеша. Бессознательно всю свою жизнь только и пытаясь в него вернуться.

И так сильно мучился от того, что у него этого не получалось. Не желая себе признаться в том – почему именно? И применить свои знания на практике. Применяя их определенный период длительности. Ведь его то и дело отвлекали от этого, как только он начинал в это самоуглубляться. Побуждая грешить. То – выпить, то – развлечься с менадами. Пробуждая в нём Банана.

И только в море у него появлялось время собою как следует заняться. Ведь там все моряки настолько уставали от работы, что им становилось уже не до него. И пока одна смена спала, а другая работала, Ганеша закрывал дверь на ключ и ни кого не впускал в свою каюту, как бы они не тарабанили в дверь, умоляя их впустить. Этих зомби. Делая вид, что его здесь нет. И наконец-то находился наедине с самим собой, своей высшей сущностью – Аполлоном, который начинал в нём тут же проявляться. Вначале, конечно же, с толкача. Хотя бы часа полтора-два сворачивая себе мозги предельно сложной литературой. И не в силах уже сдержаться, да и не видя в этом уже никакого смысла, во все горло ржал над собой. Замирая от тех истин, что внезапно ему открывались. Так что все думали потом, что он там что-то принял в одного и ржет. А им не даёт.

Вдохнуть это Высшее блаженство! А когда он пытался объяснить им, что его гораздо сильнее прет без всего «иного», моряки задумчиво спрашивали: «А о чем ты думаешь?» И он с усмешкой отвечал: «Да у вас мозгов не хватит этого понять!»

Ну, а как обычные серые, забитые жизнью обыватели могли проникнуть в тайны вселенной, что лишь на мельчайшую долю мгновения вспыхивали у него в мозгу? И он торопливо, пока они не погасли и не исчезли, словно длинный свиток разворачивал их в своём сознании, используя для этого те образы и идеи, которые он черпал из философской литературы. Которую он поглощал именно для того, чтобы Богу было чем оперировать у него в мозгу, подводя его к своим, неожиданным даже для Аполлона выводам. Ведь если спрашивавшие его моряки не имели его философского базиса, то как они, даже если бы и захотели, смогли бы его понять? И он открыто в глаза, с усмешкой, называл их: «Монстрики!»

Не понимавших того, что Бог общается с нами ровно на том языке, который мы уже имеем. Пытаясь хоть как-то втиснуть в тебя свои Истины. И чем сложнее твой внутренний язык, тем в более сложные Истины Бог может тебя уже посвятить. Если, конечно же, ты своим поведением и отношением к другим зомби этого уже заслуживаешь. Именно поэтому этика и нравственность для нас по-прежнему столь важны.

Именно они, Этика и Нравственность, периодически ослепляя нас вспышками Истины, и являются для нас из грозовой тучи Бытия теми фундаментальными маяками, что позволяют нам не затеряться на плоту своей завышенной самооценки среди порывистых ветров страстей и не утонуть в открытом океане бушующего в гневе сердца.

Глава 20

Тем более что Ганеша давно уже убедился в том, что зомби владеют его идеи и желания, закрепленные как моторикой бессознательного, так и – в полевой форме – его прошлые способы быть, имеющие теперь природу транса – в виде жажды чего-то большего. И надо лишь проанализировать себя, выбрав из своего непосредственного прошлого наиболее успешные актуализации и начать изменять себя в лучшую сторону – по сравнению с тем, кем ты сейчас стал из доступного тебе в прошлом потенциала – твоих же собственных наработок. Выбрав из них наиболее удачные и начав именно их и прорабатывать. Постоянно помня о том, что побудило тебя свернуть с этого пути для того чтобы тебя снова не одурачили. Так как набор твоих отрицательных черт столь же ограничен, как и положительных. Поэтому их, при желании, вполне себе можно и даже нужно контролировать и подавлять. Ведь чем меньше мы поливаем то или иное растение, тем меньше оно вырастает по сравнению с тем, которое мы поливаем своей активностью. Почва же у всех у них одна – это ты сам. Твоя активность. И чем лучше ты становишься, тем лучше становится почва для твоих побегов (от себя-прошлого) к Солнцу твоей космической души, которые начинают тут же идти в бурный рост, как только ты к ним хотя бы прикасаешься. Тем более высшего порядка соблазны и положительные качества в тебе проявляются, заложенные в твою полевую форму. Твои прошлые способы быть в прошлых жизнях. Которые в тебе ещё спят, пока ты не улучшил себя настолько, чтобы они стали подавать в тебе признаки жизни, а затем и имели возможность в тебе актуализироваться. Так что нужно улучшать себя и ждать как новых подвохов, так и новых возможностей, которые станут тебе доступны, если ты не наступишь на те грабли, на которые ты когда-то уже наступал и тебя уже когда-то удалось одурачить и свернуть тебе шею с пути модернизации и Становления. Контролируя в основном желание доминировать над окружающими. Для чего только и замыкаются в пещерах. Чтобы избежать соблазнов доминировать и всё постепенно потерять. Став таким же животным, как и остальные. Пусть даже и лучшим из них. Но стадо есть стадо, и пребывание в нём активирует в тебе стадные рефлексы. Тем более что их будут постоянно подсылать к тебе под тем или иным предлогом для того чтобы вывести тебя из себя, полив тебя ядом своей негативной энергетики, или хотя бы задействовать в том или ином проекте, прервав твоё становление. Подавив в зародыше те твои возможности, о которых ты ещё даже и не догадался. Возможно, что самые лучшие их всех, что тебе уже удалось распаковать из своих архивов!

Познавать – значит находить в себе отголоски утрамбовываемой в себя информации. Но Ганеша не мог найти соответствующую информацию, которая помогла бы расширить ему религиозный кругозор. В позитивном ключе, а не в негативном, как в научных статьях. Ведь в Учении, как могло показаться, не было ни строчки о том, чему на самом деле учил Христос, помогая обрести Силу, делавшую учеников способными исцелять и чудотворить. Кроме самоуглубления, поста и молитвы. Пока он освоил только Глубокое Раскаяние, но чувствовал, что это лишь первая, хотя и самая важная ступенька в этой лестнице. Открывая нам сердце для нисхождения в это гнездовье голубя Святаго Духа. Абсолютной чистоты. Которая и является основой именно физической трансформации твоего тела. Вплоть (и кровь) до воплощения чистого Абсолюта.

Хотя, конечно же, углом головы Ганеша осознавал, что нужно не просто раскаиваться, но и не грешить в дальнейшем, иначе особого толку от этого не будет. Так сказать, спортивный «бег на месте». Недопонимая, что святость как нравственность, доведенная до Абсолюта в твоем поведении – это лишь условие, так сказать, почва, на которой постепенно вырастает дерево Царствия Божия. В ветвях которого укрываются (от обывателей) птицы небесные – архангелы, помогающие тебе чудотворить. Как и всем представителям низших классов, ему хотелось всё сразу и сейчас. А дерево росло медленно. Слишком медленно. Вот он и искал в литературе ускорители его роста.

Тогда как нужно было просто не грешить, оставаясь высоконравственным. И архангелы сами открывали бы ему всю нужную для него информацию в соответствии с ростом его «дерева». Вовлекая в его жизнь зомби, соответствующих его духовному росту. И, через жизненные ситуации, невольно заставляя их делиться с тобой необходимой информацией. Которую ты мог бы уже усвоить.

Глава 21

Через пару дней вернулся Силен.

– А почему ты не у Алекто? – растерялся он. Ведь, в отличии от Станиславского, он истинно верил в её игру. – Я заехал к ней, а тебя там нет.

– Я с Алекто больше не играю, – чистосердечно признался Банан.

Его устроило то, что Силен воспринял его ответ в детском смысле. И не стал рассказывать, что она выгнала его из своего драмкружка.

– Что, совсем? – не верил тот своим ушам.

– Совсем-совсем, – усмехнулся Банан. – У меня теперь всё по-настоящему.

– Вот так вот, просто?

– В этом мире всё просто, Силен. Гораздо проще, чем кажется. Сложно лишь, пока ты истинно веришь в то, что тебе только кажется. И да будет вам по вере вашей.

– А как же ребенок?

– «А был ли мальчик?»6 – горько усмехнулся он горькими устами Горького. – Это была лишь лила. Которую Бог использовал чтобы вернуть меня к себе.

– Лила?

– Ну, вводная. Учебная тревога. Ты же был в армии? В караул ходил? Ну, вот. Алекто сыграла отбой. Так что теперь я абсолютно свободен. Ты лучше расскажи, как там, дома.

– Да, никак! – отмахнулся Силен. – Нищета кругом. У кого из киконцев есть ларек или магазин, те ещё живут хоть как-то. Как в сказке про господина де Ларёк. А все остальные – в нищете. Работы нет. Бизнеса нет.

– Но ведь в любой Сказке должны быть и Принцы и Нищие. Таков закон жанра. Иначе какие они тогда будут Принцы? Именно поэтому нас ни менады, ни нимфы теперь тут уже и не различают.

– Да, я поиграл там в Принца, – усмехнулся Силен, – накупил всем родным подарков. Денег там потратил… Наверное, я больше не вернусь в этот жуткий кошмар!

Они допили чай и вышли во двор.

В машине оказался его умный друг Эртибиз. С которым они тут же принялись обсуждать план поездки в Японию. Ведь у Банана тогда была справка за год плавания, под которую можно было привезти одну машину под «ноль-три Экю», то есть – практически без пошлины. И те стали рассказывать ему о своих планах купить автобус и гонять на нём по Трои, так как оба они были профессиональными водителями со всеми категориями. А Банан будет ходить по салону автобуса контролёром и собирать с народа деньги.

– Ну и ещё кого-нибудь наймем, если ты будешь уставать. Ну, а если нормального автобуса не будет, – продолжил грузить Банана своим мещанским планом умный друг Силена, – продадим джип и пару балалаек, которые ты привезёшь, и тогда я уже сам пойду к своему другу и мы спокойно подберём себе автобус.

– Понятно, – согласился Банан.

– Понимаешь, у меня одноклассник сейчас работает в Трои заместителем мэра. Поэтому он может выделить мне любой выгодный маршрут. А там всё от маршрута зависит. Так уж вышло, – с улыбкой пояснял Эртибиз. – А мы всегда поддерживаем между собою отношения. У нас весь класс попался не пальцем деланный. Я среди них, можно сказать, самый простецкий парень, – улыбнулся он. – Как говорится, самый лох.