ИЛЛЮЗИЯ СВОБОДЫ: Роман о мире идеальных алгоритмов

Сектор D выглядел несколько иначе – более свободная планировка, приглушённый свет, экспериментальные материалы в отделке. Здесь располагались творческие студии, импровизационные пространства, небольшие комнаты для "спонтанных дискуссий". Всё выглядело более непринуждённо, но Элиан понимал, что эта непринуждённость была такой же спроектированной, как и формальность других секторов.

Он достиг точки, где произошёл сбой сигнала – неприметный коридор, ведущий к аварийному выходу. Ничего особенного: стандартные стены из биопластика, базовое освещение, указатели экстренной эвакуации.

Элиан медленно прошёл по коридору, внимательно изучая каждую деталь. Что он упускал? Что было особенного в этом месте?

Дверь в конце коридора вела на лестницу для экстренной эвакуации – обычную, неэлектронную конструкцию, которая должна функционировать даже при полном отключении энергии. Элиан толкнул дверь, ожидая услышать сигнал тревоги, но ничего не произошло. Странно. Такие двери обычно оборудованы системой оповещения.

Лестница уходила как вверх, так и вниз. Согласно плану здания, который Элиан помнил, внизу должны были находиться технические помещения и старая система канализации, сохранившаяся ещё со времён до полной реконструкции этой части города.

Следуя интуиции, он начал спускаться. Три пролёта вниз, и лестница упёрлась в массивную металлическую дверь с кодовым замком – явно более старым, чем стандартные биометрические системы, используемые в Нейрополисе.

Элиан остановился перед дверью, рассматривая замок. Механическая клавиатура для ввода цифрового кода, старомодная, почти антикварная. Он не знал комбинации и не имел инструментов для взлома.

Задумавшись, он прислонился к стене рядом с дверью. Что теперь? Вернуться и ждать встречи с Лив вечером? Или…

Его взгляд зацепился за небольшую металлическую пластину рядом с дверным косяком. На первый взгляд – обычная часть конструкции, но при ближайшем рассмотрении на ней виднелся едва заметный символ, процарапанный в металле: стилизованная буква "G", пересечённая зигзагообразной линией, напоминающей сбой в электронном сигнале.

"Глитч".

Значит, он на верном пути. Но как пройти дальше?

Элиан снова внимательно осмотрел дверь и заметил рядом с кодовым замком маленькую красную кнопку, похожую на дверной звонок. Рискнул нажать.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем из незаметного динамика раздался искажённый голос:

– Идентификация?

Элиан замер. Что ответить? У него не было пароля, кода, секретной фразы… Но если это действительно был "Глитч", место сбора "подменённых", возможно…

– Мои воспоминания были стёрты, – произнёс он тихо. – Я ищу то, что потерял.

Пауза. Затем:

– Протокол?

– Забвения, – ответил Элиан, вспомнив обозначение P-03 из файлов ЦентрИИ.

Ещё одна пауза. Затем щелчок, и дверь медленно открылась.

За ней стоял высокий худощавый мужчина с выбритыми висками и замысловатыми татуировками, покрывающими левую сторону шеи и уходящими под воротник тёмной куртки. Его нейроинтерфейс был модифицирован – дополнен какими-то самодельными компонентами, придававшими ему неряшливый, но впечатляющий вид.

– Новенький? – спросил он, оглядывая Элиана с головы до ног. – Или… возвращенец?

– Я не уверен, – честно ответил Элиан. – Возможно, и то, и другое.

Мужчина хмыкнул.

– Интересно. Я – Адриан. Ты?

– Элиан.

Глаза Адриана расширились.

– Элиан? Аналитик из ЦентрИИ?

Элиан напрягся. Его узнали, и это могло означать как помощь, так и опасность.

– Да, – подтвердил он.

– Чёрт возьми, – пробормотал Адриан. – Она была права. Ты действительно вернулся.

– Она? – Элиан понял, о ком речь, но хотел убедиться.

– Лив, конечно, – Адриан отступил, жестом приглашая Элиана войти. – Она сказала, что ты можешь прийти, но большинство из нас не верило. После того, что с тобой сделали… уровень стирания был максимальным. Обычно после такого не возвращаются.

Элиан прошёл через дверь в тускло освещённый коридор с бетонными стенами, покрытыми граффити – настоящими, нарисованными вручную, а не запрограммированными голопроекциями, к которым привык Нейрополис. Здесь пахло сыростью, машинным маслом и чем-то ещё – смутно знакомым, возможно, алкоголем.

– Что это за место? – спросил он, следуя за Адрианом вниз по коридору.

– "Глитч" – одно из наших убежищ, – ответил тот. – Днём это просто старый технический тоннель, соединяющий Центр Социальной Интеграции с системой городской канализации. Ночью… ну, ты сам скоро увидишь. Точнее, увидишь снова.

Они прошли ещё несколько поворотов, спустились по узкой лестнице и оказались перед большой двустворчатой дверью из потёртого металла. Адриан приложил руку к неприметной панели сбоку, и двери медленно разъехались.

За ними открылось просторное помещение, явно переоборудованное из какого-то технического зала. Высокие потолки с обнажёнными трубами и вентиляционными шахтами. Стены, покрытые сложными граффити, световыми инсталляциями и проекциями. В центре – большая открытая площадка, очевидно, служившая танцполом во время вечеринок. По периметру – множество ниш с мягкой мебелью, барная стойка, сцена для живых выступлений.

Сейчас, утром, клуб был почти пуст – всего несколько человек занимались настройкой оборудования или беседовали в дальних нишах.

– Тихо, – прокомментировал Адриан. – Основная жизнь начинается после заката. Но некоторые из нас всегда здесь – поддерживаем системы, охраняем вход, проводим… исследования.

Он повёл Элиана через зал к дальней стене, где располагалась неприметная дверь с символом "G" и зигзагообразной линией – тем же, что Элиан видел у входа.

– Лив должна скоро прийти, – сказал Адриан. – Она всегда приходит в это время, перед началом своей смены в музее. Подожди здесь.

Он указал на одну из ниш с потёртым диваном и небольшим столиком, на котором стоял странный предмет – что-то вроде проигрывателя для виниловых пластинок, но с множеством дополнительных компонентов, назначение которых Элиан не мог определить.

– Это… ретротехника? – спросил он, указывая на устройство.

Адриан усмехнулся.

– Можно и так сказать. Аналоговый рекордер эмоциональных состояний. Разработка Лив. Записывает не звук, а нейронные паттерны. В отличие от цифровых систем, аналоговые записи гораздо сложнее стереть или изменить. Мы используем их как своего рода резервные копии наших воспоминаний – на случай, если ЦентрИИ снова применит к нам Протокол Забвения.

Он бросил внимательный взгляд на Элиана.

– У тебя, кстати, было несколько записей. Лив сохранила их после того, как… ну, после той субботы.

Элиан почувствовал странную смесь надежды и страха. Его воспоминания существовали – пусть не в его мозгу, но в какой-то форме, которую можно было воспроизвести.

– Я могу их услышать? Или… почувствовать?

Адриан покачал головой.

– Только с разрешения Лив. Это её разработка, её правила. К тому же, процесс не так прост, как может показаться. Восприятие аналоговых эмоциональных записей требует специальной подготовки и может быть… дезориентирующим.

Он оглянулся на вход.

– Мне нужно вернуться на пост. Никуда не уходи. Если кто-то подойдёт и спросит, кто ты, просто скажи, что ждёшь Лив.

С этими словами Адриан ушёл, оставив Элиана одного в нише. Оставшись в одиночестве, Элиан внимательно осмотрелся. "Глитч" даже в пустом состоянии производил сильное впечатление – это было место, созданное для выражения индивидуальности, для неконтролируемых эмоций, для всего того, что система старалась "оптимизировать" и регулировать.

Граффити на стенах представляли собой сложные композиции – от абстрактных узоров до вполне конкретных образов, многие из которых явно критиковали ЦентрИИ и систему нейроконтроля. Одно из них привлекло особое внимание Элиана – изображение человеческого мозга, оплетённого сетью серебристых нитей, но с ярким, светящимся центром, до которого нити не дотягивались. Подпись под рисунком гласила: "Неподконтрольное ядро – то, что делает нас людьми".

Погружённый в изучение этой работы, Элиан не заметил, как кто-то подошёл к нише.

– Интересная концепция, правда?

Он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стояла Лив, но не такая, какой он видел её в музее. Здесь она выглядела совершенно иначе – волосы свободно рассыпались по плечам, а не собраны в строгий узел; вместо официальной униформы – тёмные джинсы и та самая куртка с серебристыми узорами, которую он видел во сне. Её нейроинтерфейс был дополнен тем же модулем "Анамнезиса", который она передала ему.

– Лив, – произнёс Элиан, поднимаясь с дивана.

Она улыбнулась – открыто, искренне, совсем не той вежливой профессиональной улыбкой, которую демонстрировала в музее.

– Ты нашёл нас, – сказала она. – Я надеялась, но не была уверена, что ты решишься прийти сюда до нашей встречи в парке.

– Мне приснился этот клуб, – ответил Элиан. – И ты в нём, произносящая название "Глитч". Это… воспоминание?

Лив мягко коснулась его руки – первый непосредственный физический контакт между ними, который он помнил. От этого простого жеста по телу пробежала волна тепла, словно клетки помнили то, что мозг забыл.

– Да, это воспоминание, – подтвердила она. – Одно из тех, что проникло через блокаду Протокола Забвения. Обычно это случается во сне, когда защитные механизмы сознания ослаблены.

Она села рядом с ним на диван, продолжая легко касаться его руки.

– Мы часто бывали здесь по субботам. Это была наша… традиция. Способ быть вместе в месте, где система не могла полностью контролировать нас.

Элиан посмотрел на их соприкасающиеся руки. Это было странно – ощущать такую близость с человеком, которого, по его сознательной памяти, он встретил только вчера.

– Расскажи мне больше, – попросил он. – О нас. О том, что случилось в прошлую субботу.

Лив вздохнула, на секунду задержав взгляд на их руках, прежде чем поднять глаза к его лицу.

– Мы познакомились три месяца назад на технологической конференции, – начала она. – Ты представлял новую модель эмоциональной калибровки, я задавала неудобные вопросы о праве людей на когнитивную автономию. После официальной части мы продолжили дискуссию в кафе, и разговор затянулся до глубокой ночи.

Она улыбнулась воспоминанию.

– Ты был… другим. Не таким, как большинство аналитиков ЦентрИИ. Под внешним спокойствием и преданностью системе скрывался острый, критический ум. Ты задавал вопросы, которые никто другой не осмеливался задать.

Элиан слушал, пытаясь представить себя таким – сомневающимся, задающим трудные вопросы. Это не совпадало с его образом послушного аналитика, полностью доверяющего системе. Но, с другой стороны, разве он не задавал именно такие вопросы последние два дня?

– После той встречи мы начали видеться регулярно, – продолжала Лив. – Сначала под предлогом профессионального обмена идеями. Я показала тебе "Глитч", познакомила с концепцией "подменённых", рассказала о своей работе над "Анамнезисом". А ты… ты начал замечать несоответствия в политике ЦентрИИ, особенно в отношении эмоциональных корректировок.

Она помолчала, словно подбирая слова.

– Мы стали ближе. Намного ближе, чем алгоритмы ЦентрИИ считали допустимым для людей с нашими профилями. Система классифицировала нашу связь как "высоконестабильную" и "потенциально дисгармоничную". Но нам было всё равно.

Элиан пытался представить это – себя, игнорирующего рекомендации системы, сознательно выбирающего отношения, которые алгоритмы считали неоптимальными. Это казалось почти чужой историей – и всё же что-то в нём резонировало с этим рассказом, словно глубоко внутри он узнавал правду.

– Что произошло в прошлую субботу? – спросил он.

Лицо Лив помрачнело.

– Мы стали небрежными. Слишком уверенными. Пришли в "Глитч" вместе, не позаботившись должным образом о маскировке. В обычное время это, возможно, осталось бы незамеченным, но в тот вечер проводилась специальная операция службы безопасности ЦентрИИ. Они выследили группу "подменённых", которые занимались не просто защитой собственных воспоминаний, а активным противодействием системе.

Она поднялась и начала нервно ходить перед диваном.

– Мы оказались в неправильном месте в неправильное время. Но для ЦентрИИ это было идеальное совпадение – поймать высокопоставленного аналитика, связанного с группой сопротивления. Особенно аналитика, который разрабатывал модели эмоционального контроля, но при этом сам поддерживал "дисгармоничные" отношения.

Элиан попытался представить сцену – рейд службы безопасности, паника, хаос…

– Как именно они… взяли нас?

– Это было быстро и эффективно, – Лив остановилась, глядя куда-то сквозь стену, словно видя те события. – Мы были на танцполе, когда начался рейд. Люди бросились к запасным выходам, но большинство из них уже блокировали. Тебя схватили первым – четыре агента службы безопасности в стандартной форме. Я пыталась помочь, но…

Она показала на едва заметный шрам на виске.

– Мне не повезло меньше, чем тебе. В суматохе я получила удар, потеряла сознание. Это, как ни странно, оказалось благословением – дезориентация от травмы временно нарушила работу моего нейроинтерфейса, и когда они пытались применить Протокол Забвения, процесс не был полностью эффективным. "Анамнезис" смог защитить часть моих воспоминаний.

Она снова села рядом с Элианом, теперь её глаза были наполнены болью и решимостью.

– Тебя же забрали в Центр Нейрокоррекции. Полное стирание всех воспоминаний обо мне, о "Глитче", о "подменённых". Замена их стандартным шаблоном выходного дня – культурное мероприятие, рекомендованный ресторан, прогулка, социальная интеграция. Всё идеально оптимизированное, полностью предсказуемое.

Элиан чувствовал растущий гнев – не яркую эмоциональную вспышку, а холодное, глубокое возмущение. То, что он считал своей жизнью, своим выбором, было не более чем заботливо сконструированной иллюзией.

– И никто не возражает против этого? – спросил он. – Все просто… принимают, что их воспоминания могут быть стёрты в любой момент?

– Большинство людей не знают, – объяснила Лив. – Система тщательно скрывает существование Протокола Забвения. Официально все нейрокоррекции проводятся только с согласия субъекта и направлены исключительно на "оптимизацию эмоционального благополучия". Стирание памяти маскируется под лечение "нейрокогнитивных дисбалансов" или "эмоциональных травм". Если спросить обычного гражданина, он искренне поверит, что система действует исключительно в его интересах.

Она указала на клуб вокруг них.

– Мы, "подменённые", – исключение. Те, кто по разным причинам обнаружил вмешательство в свою память. Некоторые, как ты, ощущают эмоциональные следы стёртых воспоминаний. Другие обнаруживают несоответствия в своих официальных записях. Третьи имеют физические доказательства событий, которые не помнят.

Она вытащила из кармана небольшой предмет – Элиан узнал металлическую заколку с буквой "L", такую же, как та, что он нашёл в своей куртке.

– Я дала тебе такую перед той субботней вечеринкой, – сказала Лив. – На всякий случай. "Физический якорь", как мы это называем – материальный объект, который может пробудить стёртые воспоминания. Они не могут стереть физические предметы так же легко, как нейронные связи.

Элиан вынул из кармана свою заколку и сравнил её с той, что держала Лив. Идентичны.

– Всё, что ты рассказываешь… это звучит как заговор, как научная фантастика, – сказал он. – И всё же…

– И всё же ты чувствуешь, что это правда, – закончила за него Лив. – Потому что глубоко внутри ты всё ещё тот Элиан, которого я знала. Человек, который задаёт вопросы. Который видит несоответствия в идеальной системе.

Внезапно дверь в зал распахнулась, и вбежал Адриан.

– Тревога! – крикнул он. – Регистрация аномальной активности нейроинтерфейса в радиусе 50 метров от входа. Похоже, кто-то отслеживает сигналы!

Лив мгновенно напряглась.

– Сколько у нас времени?

– Минуты три, не больше, – ответил Адриан. – Судя по характеру сканирования, это регулярный патруль, не целенаправленный поиск. Но если они обнаружат нетипичное скопление сигналов…

– Понятно, – Лив повернулась к Элиану. – Нам нужно уходить. Сейчас же.

Она быстро достала из кармана куртки небольшой серебристый диск, похожий на "Анамнезис", но меньше размером.

– Это нейрошунт, – объяснила она, подавая ему устройство. – Временно маскирует твой сигнал, делая его похожим на обычный фоновый шум. Прикрепи за ухом, рядом с основным портом нейроинтерфейса.

Элиан выполнил указание, почувствовав лёгкое покалывание в месте контакта устройства с кожей.

– А как же "Анамнезис"? – спросил он. – Мне нужно активировать его сейчас?

Лив покачала головой.

– Не здесь. Слишком рискованно. У нас будет возможность сделать это позже, в парке. Сейчас главное – безопасно выбраться отсюда.

Она повела его за собой к другой двери, не той, через которую он вошёл. За ней оказался узкий технический коридор, тускло освещённый старыми энергосберегающими лампами.

– Это эвакуационный маршрут, – пояснила Лив. – Выведет нас к станции утилизации в трёх кварталах отсюда. Там нейтральная зона – зона пониженной сканируемости из-за электромагнитных помех от старого оборудования.

Они быстро продвигались по коридору, скрытые от внешнего мира слоями бетона и металла старых городских коммуникаций. Элиан ощущал странное дежавю – словно он уже проходил этим путём, уже бежал с Лив от невидимой угрозы.

– Мы делали это раньше, – произнёс он, не спрашивая, а утверждая.

Лив бросила на него удивлённый взгляд.

– Да, – подтвердила она. – Дважды. Ты начинаешь вспоминать.

– Не конкретные события, – уточнил Элиан. – Скорее… ощущения. Эмоциональные отпечатки.

– Это хороший знак, – Лив на мгновение сжала его руку. – Значит, стирание не было абсолютным. Глубинные структуры памяти остались нетронутыми.

Они достигли конца коридора, упиравшегося в вертикальную металлическую лестницу, ведущую к круглому люку в потолке. Лив ловко поднялась по лестнице, ввела код на панели рядом с люком, и крышка отодвинулась в сторону, открывая путь наверх.

Выбравшись на поверхность, Элиан обнаружил, что они находятся в малолюдном техническом секторе города – районе перерабатывающих заводов и логистических центров. Сюда редко заходили обычные граждане, а присутствие технического персонала было минимальным благодаря высокой автоматизации процессов.

Лив аккуратно закрыла люк, замаскированный под обычную часть тротуара, и огляделась.

– Хорошо, кажется, чисто, – сказала она. – Нейрошунт должен скрывать наши сигналы ещё около двадцати минут. За это время нам нужно добраться до безопасной зоны.

– И куда мы направляемся? – спросил Элиан.

– В твой Центр Культурного Развития, – ответила Лив с лёгкой улыбкой. – Как ни странно, это идеальное прикрытие. Система уже зарегистрировала твоё намерение посетить его сегодня. Если мы появимся там, это не вызовет подозрений. К тому же, в главном выставочном зале сейчас идёт экспозиция о доцифровых формах коммуникации – идеальное место для разговора, который сложно отследить.

Они шли быстрым, но не привлекающим внимания шагом, постепенно переходя из технической зоны в более оживлённые кварталы. Лив держалась на небольшом расстоянии от Элиана – достаточно близко, чтобы не потерять друг друга в толпе, но не настолько, чтобы выглядеть как пара.

Приблизившись к Центру Культурного Развития – впечатляющему зданию из стекла и биокомпозитных материалов в форме разворачивающегося цветка – они влились в поток посетителей. Охранные системы автоматически сканировали биометрические данные всех входящих, но благодаря нейрошунту их сигналы выглядели как обычные.

Внутри центра Лив уверенно повела Элиана через просторный атриум к выставочному залу С, где располагалась экспозиция "Коммуникация до эры нейроинтерфейсов". Зал был заполнен интерактивными дисплеями, демонстрирующими эволюцию средств связи от наскальных рисунков до ранних цифровых технологий.

– Эта зона относительно безопасна, – тихо объяснила Лив, когда они остановились перед стендом, посвящённым бумажным письмам. – Экспозиция намеренно создаёт лёгкие помехи для нейроинтерфейсов, чтобы посетители могли "прочувствовать" опыт жизни без постоянной нейросвязи.

Элиан оглядел зал. Несколько десятков посетителей медленно перемещались между экспонатами, вежливо соблюдая дистанцию, установленную стандартами социального взаимодействия. Всё выглядело абсолютно нормально.

– У нас есть около пятнадцати минут, прежде чем нейрошунт перестанет действовать, – сказала Лив. – Я хочу использовать это время, чтобы рассказать тебе о "Подменённых" – кто мы, чего добиваемся, и почему система так отчаянно пытается нас остановить.

Она перешла к следующему стенду, изображая обычный осмотр экспозиции. Элиан последовал её примеру.

– "Подменённые" – не просто жертвы Протокола Забвения, – начала Лив тихим голосом. – Мы те, кто осознал его существование и нашёл способы сопротивляться. Сначала это были единицы – в основном нейротехники и программисты, заметившие аномалии в работе систем. Затем движение стало расти.

Они остановились перед инсталляцией, демонстрирующей эволюцию телефонной связи.

– Сейчас нас около трёх тысяч в Нейрополисе, – продолжила Лив. – И ещё примерно столько же в других мегаполисах. Большинство живёт двойной жизнью – днём обычные граждане, ночью – участники сопротивления. Мы создаём и распространяем технологии вроде "Анамнезиса", поддерживаем сеть "нейтральных зон", ищем новых "подменённых" и помогаем им восстановить контроль над своими воспоминаниями.

– А окончательная цель? – спросил Элиан. – Уничтожить ЦентрИИ?

Лив покачала головой.

– Не уничтожить, а трансформировать. Мы не против технологий, которые помогают людям. Мы против их использования для контроля и манипуляций. Наша цель – система, где нейротехнологии служат человеку, а не превращают его в послушный элемент алгоритма.

Они перешли к интерактивной модели первых интернет-сетей.

– Но есть и более радикальные фракции, – продолжила Лив. – Те, кто считает, что всю систему нужно демонтировать. И те, кто, наоборот, хочет захватить контроль над ЦентрИИ для своих целей. Мы стараемся держаться золотой середины – не разрушать, но и не подчиняться.

– А я? – спросил Элиан. – Какова была моя роль во всём этом? Просто твой… партнёр? Или что-то больше?

Лив посмотрела на него с нежностью и грустью.

– Ты был нашим связующим звеном с системой, – сказала она. – Твой доступ, твои знания о работе эмоциональных моделей – всё это было бесценно. Ты начал модифицировать алгоритмы, чтобы они идентифицировали меньше "дисгармоничных" пар. Вносил небольшие изменения, незаметные для проверок, но значительно снижающие количество применений Протокола Забвения.

Она сделала паузу, глядя на интерактивную карту ранней глобальной сети.

– И ты работал над чем-то более важным, – добавила она тише. – Над алгоритмом, который мог бы теоретически обратить эффекты Протокола Забвения. Ты называл его "Анемнезис" – противоположность амнезии. Но… я не знаю, насколько далеко ты продвинулся. Ты хранил детали в зашифрованном хранилище, доступном только из ЦентрИИ.

Эта информация поразила Элиана. Он не просто был вовлечён в сопротивление – он активно работал над противодействием системе, частью которой являлся. Двойной агент в самом сердце ЦентрИИ.

Внезапно мягкий звуковой сигнал от нейрошунта прервал его размышления.

– Время истекает, – сказала Лив, глядя на своё запястье, где, по-видимому, был встроен индикатор. – Через три минуты наши настоящие сигналы снова станут видимыми для системы.

Она достала из кармана небольшую пластиковую карту – старомодный физический пропуск.

– Это даст тебе доступ в "Глитч" в любое время, – сказала она, незаметно передавая карту. – Запомни код: 3-9-9-1-7-0. Но приходи только в крайнем случае. Сейчас безопаснее встретиться, как мы договаривались, в Парке Гармонии.

Элиан кивнул, пряча карту во внутренний карман.

– А что если они снова поймают нас? Снова применят Протокол Забвения?

– Мы будем готовы, – уверенно ответила Лив. – "Анамнезис", который я тебе дала, – усовершенствованная модель. Она создаёт своего рода "теневую копию" воспоминаний, недоступную для стандартных протоколов стирания. После активации, даже если тебя подвергнут Протоколу Забвения, ключевые воспоминания будут сохранены в защищённой области мозга.

Она подошла ближе, делая вид, что рассматривает тот же экспонат.

– Кроме того, теперь у тебя есть физические якоря, – добавила она. – Заколка. Карта доступа. Старая куртка. В случае повторного стирания эти предметы помогут тебе быстрее восстановить связь с утраченными воспоминаниями.